Книга: Варяги. Славяне. Русские (наша русь)
Назад: Происхождение термина «славяне»
Дальше: Протославяне

Прародина славян

Для дальнейшего анализа тайн и загадок славянского этногенеза пришло время точно определить местоположение славянской прародины. Определение следует сделать по двум параметрам: географическому и хронологическому. И по тому, и по другому параметру определиться следует совершенно конкретно, избегая наукообразных заклинаний типа: «На обширных пространствах такого-то региона в результате сложного и многостороннего взаимодействия разнообразных этнических общностей происходили известные процессы этнического разделения и консолидации, межэтнические и межъязыковые процессы привели в результате… и т. д.». Таких глубокомысленных формулировок много в научной литературе.

Историю вопроса и предложенные ранее версии прародины славян я здесь разбирать не буду, чтобы не делать заново уже проделанную другими работу. Интересующихся отсылаю к книге В.П. Кобычева «В поисках прародины славян», где эти вопросы изложены толково, хотя сам автор остается в недоумении: ни одна из предложенных версий не выдерживает серьезной критики. Но у нас в предшествующих главах заложен серьезный фундамент для нахождения версии, которая выдержит серьезную критику.

Все-таки, в порядке исключения, бегло рассмотрю наиболее популярную, наиболее активно пропагандируемую во второй половине XX в. версию славянской прародины. Наиболее долго, упорно и последовательно она излагается в монографиях Б.А. Рыбакова. В одной из своих фундаментальных монографий он дает карту прародины славян от устья Одера на западе до верховьев Сейма на востоке [154, с. 11]. Получается длинная и широкая полоса, занимающая значительную часть Западной Европы и далеко уходящая в Восточную Европу. Огромная по площади прародина, к тому же расположенная в двух геополитических зонах. В другой монографии на основе работы Б.В. Горнунга (она разбиралась ранее), с которой, очевидно, Б.А. Рыбаков целиком согласен, сначала говорится, что древнейшие индоевропейцы возникли в бассейне Среднего и Нижнего Дуная и на Балканском полуострове. Когда это происходило, Б.А. Рыбаков прямо не говорит, но в V тыс. до н. э. индоевропейцы, по его мнению, уже были. В данной работе, если читатель помнит, за начало индоевропейской языковой общности взята условная дата 4000 г. до н. э., а до этого была ностратическая языковая общность и, разумеется, не в тех местах. Фраза: «На протяжении почти тысячи лет (с середины V тыс.) наблюдается расселение индоевропейских земледельцев в северном направлении», — удревняет историю индоевропейской общности по крайней мере на 500 лет. Племена линейноленточной керамики объявлены индоевропейцами. Трипольцы — тоже индоевропейцы. Почему? Какие доказательства? Таковых не приводится.

На следующей странице описывается ситуация IV тыс. до н. э.: к тому времени лингвисты уже определенно говорят о «языковых предках славян». Здесь трипольская культура объявлена не только индоевропейской, но и протославянской (протогерманцев, протокельтов, протороманцев, протохеттов, протоиндийцев, протоиранцев еще не было, а протославяне, оказывается, уже были). Отмечается связь славянских языков с хеттским, армянским и индийским, а также с дако-мизийским (не фракийским) [155, с. 147–148] (а разве язык даков известен или есть словарь фракийского языка?).

Затем Б.А. Рыбаков описывает «золотое время энеолита», когда праславяне делали очередные успешные шаги по пути прогресса, и наступает бронзовый век, в котором праславяне в качестве старожилов, очевидно, чувствуют себя комфортно. Вот что им сказано о праславянах в бронзовом веке: «Когда положение стабилизировалось в середине II тыс. до н. э., то обозначились устойчивые археологические общности, иногда довольно значительные по объему. То обстоятельство, что лингвисты, исходя из своих языковедческих примет, относят именно к этому времени обособление праславянского массива от остальных индоевропейских пранародов, позволяет сблизить лингвистические данные с археологическими. Лингвисты сами сделали это, остановив свое внимание на тшинецко-комаровской культуре XV–XII вв. до и. э. как удовлетворяющей всем лингвистическим соображениям» [155, с. 151] (какие молодцы эти соображающие лингвисты!).

Неудобно, но придется еще раз напомнить, что в середине II тыс. до н. э. никакой праиндоевропейской общности не существовало давным-давно. Были племена и народы, говорившие на языках группы кентум и языках группы сатем и жившие весьма непохожей друг на друга жизнью. И от каких «остальных индоевропейских пранародов» могли обособиться праславяне, если в это время индоевропейцы расселялись от Центральной Европы до Центральной Индии и среди этой огромной человеческой массы существовали вполне сложившиеся не пранароды, а уже народы, например хетты, митаннийцы, ахейцы.

Далее. Праславянский язык, еще раз повторю, не мог отделиться от индоевропейского языкового ствола, которого в бронзовом веке уже просто не существовало. Были ветви индоевропейского языкового древа, которые в свою очередь давали побеги новых языков. В том числе среди языков группы сатем выделился язык балто-славяно-иллирийский. Один из диалектов этой ветви стал в свое время праславянским языком. И произошло разделение протобалтского и протославянского языков менее трех тысяч лет назад.

Далее. Если «языковые предки славян» появились в IV тыс. до н. э., то почему «обособление» произошло на 2000 лет позже? В каком составе находился «праславянский язык» этот огромный промежуток времени, за который близкие диалекты одного языка превращаются в самостоятельные, малопонятные друг другу языки?

Далее. Если лингвисты остановили внимание на тшинецко-комаровской культуре как удовлетворяющей их соображениям, то бог с ними — они в археологии понимают не больше, чем автор этих строк в языке суахили. Но если лингвисты не терпят вмешательства историков в свою епархию, то как историки позволяют себе полуподобострастно приветствовать полуграмотное вторжение лингвистов в свою сферу?

Далее. Так не бывает, что с бронзового века существуют различные археологические культуры, а к VI в. н. э. «выдают» единый этнос с единым языком. Различные археологические культуры — разные линии развития, сформируются разные этносы, в лучшем случае отдаленно родственные. Чтобы на их месте образовался единый этнос, одна из культур должна поглотить, ассимилировать остальные (чего не было).

Теперь относительно границ славянской прародины от устья Одера до верховьев Сейма. Площадь эта довольно большая и включает в себя разные природные ландшафты. Если праславяне занимали эту территорию с бронзового века, то за столь продолжительное время они должны были хотя бы эпизодически владеть берегами Балтики и проживать там. Но давно отмечено, что терминология, связанная с морскими реалиями, в праславянском языке отсутствует. Это, кстати, важный аргумент в пользу того, что ни лужицкая, ни поморская, ни произошедшая от нее пшеворская культуры не имели славянской или протославянской идентичности.

Если, несмотря ни на что, все же допустить, что на означенной территории жили праславяне, то надо дать ответ: как они за тысячи лет сумели сохранить культурное, а самое главное — языковое единство? Поясняю. На этой огромной территории проживало много племен (допустим, праславянских). Обычно у каждого племени свой диалект. Племена отделялись друг от друга реками, высокими горами (напоминаю, что Карпаты проходят через самую середину очерченной территории), вовлекались в разные исторические коллизии: свои — на Западе, свои — на Востоке, существовали в рамках различных археологических культур, тем не менее каким-то непонятным чудом сохранили единый язык до VI в. н. э. С этого времени он начинает распадаться, хотя перед этим тысячи лет сохранял единство. А ведь за эти тысячелетия имело место огромное прогрессивное развитие, которое связи укрепляет. Что же такое случилось в VI в., что праязык славянский начал распадаться не только на вновь осваиваемых территориях, но и на той территории, которую предложено считать прародиной? Перед этим сохранялся по крайней мере 2000 лет, несмотря на все исторические, политические, этнические и даже климатические перипетии. Этот срок (2000 лет) значительно больше того, который отделяет нас, ныне живущих, от общеславянской языковой общности (около 1500 лет). А как отличаются друг от друга современные славянские языки!

Любой диалект имеет тенденцию к превращению в самостоятельный язык, и только совместные культурные, экономические, политические переживания сохраняют единый язык для больших территорий. Такие переживания даже в наше время не выходят за пределы регионов: североамериканский язык уже имеет отличия от английского языка, латиноамериканские языки — от испанского. О роли геополитических границ в исторических и этнических процессах писалось в начале работы со ссылкой на факты. Напоминаю, что между Западной и Восточной Европой примерно по линии бывшей границы СССР проходит геополитическая граница между двумя регионами с разной историей, культурой, ментальностью. Эта граница существовала и в древности. Когда носители сосницкой культуры продвинулись на запад, их потомки превратились в носителей лужицкой культуры, непохожей на сосницкую. Наоборот, когда носители поморской культуры «съели» лужицкую и продвинулись на восток, их потомки стали носителями восточноевропейской зарубинецкой культуры. Причем потомки поморцев образовали две культуры: пшеворскую и зарубинецкую, а граница между ними прошла по геополитическому рубежу. Позднее там же прошла граница между западными и восточными славянами.

Мне же предлагается поверить, что геополитическая граница, рассекающая пополам территорию «прародины», не мешала сохранению славянского единства в течение двух тысячелетий, а потом вдруг «вспомнила» о своих обязанностях.

Относительно тшинецко-комаровской культуры. Нет никаких доказательств ее протославянского характера, за исключением того, что через два тысячелетия история находит славян на той же территории. Если на одной и той же территории с интервалом в пару тысяч лет существуют археологические культуры, то некоторая преемственность между ними в материальной культуре может найтись, но это вовсе не говорит об этнической преемственности той и другой. Нужны доказательства. Если нет прямых, то сойдут и косвенные, но нельзя строить гипотезы на фундаменте домыслов. В предыдущей части уже шла речь о тшинецкоко-маровской культуре. Там я привел косвенные доказательства того, что носители этой культуры говорили на языке группы кентум и, скорее всего, являлись родственниками прагерманцев. Впоследствии их ассимилировали пришельцы с востока, которые говорили на языке группы сатем и создали лужицкую культуру. На этот счет тоже были приведены косвенные доказательства, поскольку прямых нет и быть не может. Если кто не согласен — есть основа для спора. Но какая может быть почва для дискуссии, если версия выдвигается по принципу «мне так кажется»?

И, наконец, последнее, по поводу означенной «прародины». Еще раз спрошу: почему ни один античный автор не упомянул о такой крупной этноязыковой общности даже тогда, когда знания античных ученых простерлись до Скандинавии.

Большую путаницу в вопрос о праславянах, а стало быть и о славянской прародине внесли лингвисты. Здесь мне придется кое в чем повториться, даже в цитатах. Вот один из крупнейших лингвистов-славистов второй половины XX в. Ф.П. Филин. Он автор двух капитальных монографий: одна — о происхождении славянского языка, вторая — о происхождении восточнославянских языков. Поскольку фундаментальные тезисы в обеих монографиях совпадают, возьмем вторую из них, ибо она вышла на 10 лет позже (1972 г.).

В отличие от многих своих коллег он отрицает гипотезу о германо-славяно-балтском языковом единстве, хотя на абсурдность такой гипотезы не указывает [175, с. 16]. Также он утверждает: «Нет ни одной археологической культуры, которую все археологи единодушно определили бы как праславянскую» (с. 23). Далее он отмечает, что язык протославянский сохранялся, пока не произошло широкого расселения славян (с. 28–29). В самом начале работы он пишет: «Сравнительно-историческое исследование славянских языков позволяет реконструировать древний общеславянский язык как реальную лингвистическую единицу, существовавшую в течение многих веков и прекратившую свое существование примерно в VI–VII вв. н. э.» (с. 6). Специалист подтверждает, что распад праславянского языка начался в VI в. н. э. Это хорошо!

В отличие от некоторых историков с высокими званиями он знает, что некогда существовала балто-славянская языковая общность (с. 14), то есть праславянский язык отделился не от давно не существующего «индоевропейского ствола» (с. 14). Но говорит об этом несколько странно.

«Как известно, балто-славянская языковая общность истолковывается по-разному. Одни ученые склонны объяснять ее как наследство балто-славянского праязыка, другие считают ее результатом вторичного схождения и контактирования» (с. 14).

Что такое «схождение языков»? Каков его механизм, результат, что вообще понимается под этим термином? Хоть бы какой-нибудь пример из истории привел насчет схождения языков Ф.П. Филин. Но он не приводит, а продолжает: «Итак, общеславянский язык во второй половине I тыс. до н. э. имел безусловные схождения с древнебалтийскими диалектами…» (с. 16).

Из этого тезиса следует, что во второй половине I тыс. до н. э. общеславянский или праславянский язык уже существовал и даже начал «сходиться» с балтскими… почему-то диалектами, а не языками. В результате все остается во тьме: было ли балто-славянское языковое единство, а если было, то когда произошло разделение, а если произошло, то почему далее произошло «схождение», а также почему «схождение» не закончилось слиянием языков? Вообще, на протяжении монографии Ф.П. Филин несколько раз говорит об общеславянском языке во второй половине I тыс. до н. э. Следует ли понимать так, что общеславянский язык возник в конце бронзового века? Тогда лингвисту тот же вопрос, что и историку: каким чудом сохранилось языковое единство в течение тысячелетий у общности, расселенной в разных геополитических зонах?

Напрашиваются печальные выводы о качестве проделанной в прошлые времена работы. Если такое пишут наиболее крупные специалисты в истории и лингвистике… И все-таки, других источников для поиска истины нет. Придется воспользоваться тем, что есть в научных наработках, хотя бы для сбора фактического материала и первичных выводов.

То, что балтские и славянские языки явно обнаруживают очень древнее родство, поняли еще в XVIII в. М.В. Ломоносов вообще считал балтов ветвью славянства [108, с. 232]. Языкознание XIX в. отнесло балтские языки к группе сатем (ранее предложено для данной работы условное название «Европа-сатем»), определив как отдельную ветвь индоевропейских языков, но признавали отдаленное родство между балтскими и славянскими языками. Хотя были и противники такого мнения. Самый знаменитый среди них — И. А. Бодуэн де Куртенэ. Свою позицию он обосновывал тем, что славяне ассимилировали огромное число балтов в процессе расселения, при этом в славянские языки вошло множество балтизмов. На современном этапе вопрос этот считается не решенным до конца. Сторонники славяно-балтской общности упирают на морфологическую близость славянских и балтских языков. Их противники указывают на существенно различный лексический состав языков в отношении таких понятий, «которые должны восходить как раз ко времени отделения их от индоевропейского праязыка» [101, с. 110]. Вот противники и попались. Сколько можно говорить: не было давным-давно индоевропейского праязыка, когда возник балто-славянский язык, — были родственные между собой языки-потомки, которые членились в свою очередь. А Бодуэну де Куртенэ я бы возразил, что носители многих славянских языков, например южные славяне, не контактировали с баллами. Мало балтизмов в чешском языке. Но никому в голову не приходило проводить границу между славянскими языками по принципу: ассимилировали ли их носители балтов или нет. Совершенно очевидно, что был в древности балто-славянский праязык, который исчез, но из диалектов которого возникли протобалтский и протославянский языки. Если отрицать его наличие, то надо выбросить из науки теорию «языкового древа», а она — никуда не денешься — кроме внутренней логичности хорошо подтверждается фактами истории.

Также в работах задевающих тему славянской прародины принято упоминать о такой версии, как «Польша — славянская прародина». Создатели и сторонники этой версии — польские историки и археологи, они же в основном эту версию поддерживают и развивают, за пределами же Польши она не слишком популярна. Противники «польской прародины» ссылаются на то, что, по данным палеолингвистики, праславяне не жили на берегу моря, т. к. терминология, связанная с морскими реалиями, у славян заимствована или позднего происхождения. Прочие аргументы крутятся вокруг вопросов о языковой и этнической идентичности лужицкой, поморской, пшеворской культур. Польские исследователи, защищая свою версию, декларируют многоязычность и многоэтничность лужицкой культуры. Т. Лер-Сплавинский, к примеру, считал, что только лужицкая культура бассейна Одры и Вислы дала начало славянам, остальные ее территории дали начало кельтам и иллирийцам [107].

Приведу еще один аргумент против славянской прародины в Польше. Если праславяне сформировались бы на территории Польши, то польский язык был бы наиболее «славянским» из всех славянских языков, он включал бы в себя меньше, чем другие славянские языки, древних заимствований. Что на этот счет можно сказать о польском языке?

В этой связи представляет интерес работа Ю.А. Лаучюте «Словарь балтизмов в славянских языках». Автор словаря обнаруживает в польском языке огромное число балтизмов. Она пишет: «Так, наибольшее количество балтизмов наблюдается в белорусском языке, несколько меньше — в польском… затем — в русском, украинском, и единичные слова — в чешском и кашубском» [106, с. 6]. Следует отметить, что сама она считает балтизмы в польском языке результатом заимствования из литовского и кашубского языков. Но здесь с ней ни в коем случае нельзя согласиться по двум основаниям.

Первое. Про белорусов есть твердое и обоснованное мнение, что они представляют собой фактически ославяненных балтов. И в их языке количество балтизмов наибольшее.

В польском языке балтизмов «несколько меньше», чем в белорусском, но в этом отношении он твердо занимает второе место, далеко опережая по балтизмам все другие славянские языки, например украинский и русский. Между тем ни у кого из исследователей нет сомнений, что балтский субстрат сыграл известную роль в этногенезе и русских, и украинцев. Ведь еще в XII в. в Подмосковье на реке Протве жил балтский народ голядь, впоследствии ассимилированный. Можно ли при таких данных допустить, что формирование польского этноса произошло без включения балтского субстрата?

Второе. Согласно указанному словарю, среди польских балтизмов — огромное число терминов, отражающих бытовую хозяйственную лексику, связанную с крестьянским земледельческим трудом, с домашним хозяйством земледельцев лесной полосы. Славяне — исконные земледельцы, зачем им заимствовать у соседей с более низкой культурой земледелия такие термины, как «клуня» — «овин», «пуня» — «сарай для хранения соломы», «парсюк» — «поросенок», «курпы» — «берестяные или пеньковые лапти», «пелька» — «прорубь», «свиран» — «амбар», даже «пирст» — «палец» [106, с. 12, 13, 16, 19, 20, 22, 28].

И многие другие бытовые термины.

И еще одно соображение относительно версии «Польша — прародина славян»: если бы на территории Польши славяне были автохтонами, каким образом в XIII в. в Польше могла быть записана легенда о Паннонии как прародине славянства?

Так где же все-таки прародина славян? В.П. Кобычев, исследовав различные варианты по этому вопросу, приходит к неутешительному выводу: «…Мы поставили себя в крайне тяжелое положение в вопросе о происхождении славян. На этнической карте Восточной Европы для них буквально не осталось свободного места» [90, с. 33].

А ведь откуда-то появились они и за исторически короткий срок затопили пол-Европы своим многолюдством, так что Европу даже одно время называли Энетия [90, с. 23]. Впрочем, в факте прихода славян в места нынешнего их обитания со стороны кое у кого тоже есть сомнения. Так, A.F. Кузьмин в примечаниях, давая оценку работам О.Н. Трубачева, пишет: «Интересна мысль автора о том, что «нужно правильно интерпретировать сам факт отсутствия памяти прихода славян издалека». Автор видит в этом свидетельство устойчивой привязанности славян к определенной (довольно обширной) территории [101, с. 376].

Действительно, если народ пришел на свою новую родину издалека, то он может очень долго — тысячи лет — помнить о древней прародине. Скандинавы помнили о стране в междуречье Волги и Дона более чем через три тысячи лет после исхода, кельтские сказания повествуют об исходе из Причерноморья предков кельтов в эпоху курганной культуры, т. е. около 3,5 тыс. лет назад, индоиранцы тоже спустя тысячелетия помнили некоторые реалии обитания в междуречье Волги и Яика.

По мнению О.Н. Трубачева, такая память у славян отсутствует.

А как же польская легенда, недавно упомянутая, о Пане, жившем в Паннонии, у которого было три сына: Лех, Рус (Мех) и Чех, которые ушли от отца и основали в новых землях народы ляхов, русов, чехов? Да ведь и в «Повести временных лет» не говорится об извечном пребывании славян на занятой ими тогда территории в бассейне Днепра и Волхова. Процитирую широко известные строки: «По мнозех же времянех сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. И от тех Словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, кто седше на каком месте.

Якоже пришедше седоша по реце именем Морава и прозъвашася Морава, а друзии Чеси нарекошася; Словен же ови прешедше седоша на Висле и прозъвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозъвашася Поляне: Ляхове, друзии Лутичи ини Мазовшане, ини Поморяне.

А се — ти же Словене: Хорвата Белин и Серьб и Хорутане.

Такоже и ти Словене, пришедше, седоша по Днепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане Седова в Лесах), а друзии седоша межу Припетию и Двиною и нарекошася Дреговичи» (далее говорится о полочанах, словенах новгородских и северянах; в конце упомянуты радимичи и вятичи).

Не буду спорить — О.Н. Трубачев, без сомнения, неизмеримо больше меня разбирается в старославянском и древнерусском языках. Но все же, полагаю, не обязательно иметь докторскую степень по филологии, чтобы понять: в этом отрывке говорится именно о переселении славян с прародины на новые земли, обретении ими этнонимов в прямой связи с новым местообитанием и даже сообщаются кое-какие детали расселения, сохранившиеся в памяти славянства к началу русского летописания.

Насколько внимательно читали этот отрывок те исследователи, которые отстаивают гипотезу огромной славянской прародины — от устья Одера до верховьев Сейма, включающую в себя не только реки и горы, но и геополитические границы? Разве из текста не ясно, что практически на всей территории очерченной ими «прародины», славяне — пришельцы? Или объявить летописцев, создававших по частям «Повесть временных лет» с 996 г. по 1113 г., собирателями сомнительных баек и слухов?

От VI в, когда началось стремительное расселение славян по Европе, когда начался распад праславянского языка, Нестора отделяло около пяти веков, если учесть, что как личность он сформировался в XI в., тогда же приобрел знания по истории. Составителя Начального свода конца X в. от VI в. отделяли четыреста лет. Согласимся, что если народ на какой-то территории автохтон, он не будет выдумывать мифов о недавнем пришествии предков на данную землю. Но если предки пришли откуда-то и поселились на данной земле, то срок в четыре-пять столетий слишком мал для того, чтобы воспоминание об этом событии изгладилось из народной памяти. Если ранние русские летописцы утверждают, что их предки-славяне пришли извне на нынешнюю родину, то это, несомненно, правда. В противном случае летописцев просто осмеяли бы. Даже в XVII в. в Новгороде кое-что помнили о пришествии славян на русскую землю, о чем была написана любопытная повесть, речь о которой впереди.

Вернусь к отрывку из «Повести временных лет». Не знаю, обращал ли кто внимание на некоторые детали, приведенные в нем, мне в научных публикациях читать об этом не приходилось.

Во-первых, фраза «…Сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». Болгария здесь упомянута, вероятно, в связи с соседствующим рассказом о славянской письменности. Но «Угорьска земля» — это Паннония. Таким образом, польское и русское предания указывают на одну и ту же территорию, откуда произошло расселение славян.

Во-вторых, еще интереснее то, что на Дунай, в Паннонию, славяне тоже пришли, а до того «по мнозех времянех» обитали где-то в другом месте. Значит, Паннония — не прародина славян, а место первого переселения, по крайней мере из сохранившихся в памяти.

В-третьих, в отрывке славянские народы перечисляются в определенном порядке. Сначала моравы и чехи, потом ляхи, за ними другие западнославянские народы.

Перечисление народов идет от берегов Дуная на север — к Балтийскому морю.

Далее упоминаются хорваты белые — наиболее западное из восточнославянских племен, жившее в Карпатах, и южные славяне: сербы и хорутане. Возможно, здесь отразилось смутное воспоминание о том, что белые хорваты возникли в ту же эпоху, когда началось активное движение славян на Балканы и образование первых южнославянских народов.

Далее перечисляются племена Восточной Европы. Древляне названы после полян, хотя проживали западнее, но это, видимо, связано с особой ролью полян в глазах летописца. Потом названы дреговичи. Отдельным информационным блоком даются сведения о полочанах, словенах новгородских и северянах.

Полесье, как уже говорилось, является субгеополитической границей, даже сейчас отделяющей Украину от Белоруссии. Первый блок племен (полочане, словене новгородские) обитал севернее Полесья. С северянами вопрос особый.

Если и здесь порядок перечисления племен связан с хронологией и динамикой их расселения, то можно высказать гипотезу о двух колонизационных потоках славян в Восточную Европу. Один поток — от Среднего Дуная, на Карпаты, на Днепр и вверх по Днепру и его притокам. Другой поток — из нынешней Польши на восток, севернее Полесья, к верховьям Волги и на Новгородчину, растекаясь ручейками по обширному пространству Восточной Европы, расширяющемуся на восток наподобие воронки. На пути этого потока сначала оказались Валдайские высоты, которые переселенцы, вероятно, сначала называли просто Увалы, при дальнейшем движении на восток с отклонением к северу следующая гряда получила название Северные Увалы, а предыдущие какое-то время, видимо, назывались Южные Увалы, пока верх не взяло древнее название — Валдай. Название Северные Увалы сохранилось до нашего времени, а Южных Увалов — нет.

То, что северяне названы вместе с полочанами и новгородскими словенами, — аргумент в пользу того, что их предки попали в Восточную Европу, пройдя севернее Полесья, а уже оттуда спустились на крайний юго-восток восточнославянского массива. Есть довольно старая гипотеза про северян, что свое название они получили потому, что в места своего проживания попали с севера. То, что северяне могли прийти с севера, может быть, и правда, но этноним северяне имеет другое происхождение.

 

Последними из славянских племен названы радимичи и вятичи. Но ведь они и пришли в Восточную Европу последними, как полагают, в VIII в. Тем более есть основания считать — порядок перечисления славянских народов и племенных союзов не случаен, а отражает существовавшую в X–XI вв. народную память не только о самом факте расселения славян, но и о порядке расселения, с хронологией по принципу «сначала — потом».

С таким видом народной хронологии автору этих строк приходилось встречаться. В 1975 г. мне довелось быть историком-консультантом в историко-этнографической экспедиции в зоне затопления Богучанской ГЭС на Ангаре. Беседы со стариками в возрасте 80 лет и старше дали интересные представления о таком предмете, как народная историческая память. Большинство сел и деревень в тех местах возникли в XVII в.

Старики помнили не только это. Они помнили, что до русских в тех местах жили «евонки» (эвенки), которые потом ушли на север, помнили, что первые деревни возникли на островах (в Кежемском районе на Ангаре много крупных островов). Они не помнили точные даты возникновения того или иного населенного пункта, но хорошо ориентировались, какая деревня возникла раньше, какая позже. Помнили фамилии первых поселенцев — основателей деревень, помнили кое-какие факты, связанные с процессом расселения русских в Приангарье. А ведь речь шла о событиях, давность которых 300 и более лет. Первых русских летописцев от событий VI в. отделяло несколько большее время — примерно четыре-пять веков, но ведь процесс массового проникновения славян в Восточную Европу, расселение и формирование славянских союзов племен — событие куда более масштабное, нежели основание приангарской деревушки. У меня нет сомнения, что в X–XI вв. в Киевской Руси помнили не только о факте прихода славянских предков на территорию страны, но и многие важные детали, связанные со славянским расселением. Будь летописцы дотошнее в расспросах, они могли бы оставить нам несравненно более полную картину ранней славянской истории.

Мысль о том, что славяне по территории будущей Руси расселялись двумя потоками, не нова. Нечто подобное можно найти у В.В. Мавродина: «Не вызывает сомнений расселение славян в лесной полосе Восточной Европы в двух направлениях: с юга на север, северо-восток и восток и с запада на восток, следом чего являются западнославянские и западнобалтийские связи кривичей и ильменских славян» [112, с. 74]. Но разница между нашей версией и мавродинской есть. В.В. Мавродин полагает продвигающихся с юга славян автохтонами Восточной Европы и не считает, что перед этим их предки пришли из-за Карпат. Прародиной славян он считает «области Полесья, междуречье Западного Буга и Днепра, с севера на юг простирающегося от Припяти до лесостепной полосы» [112, с. 30]. Но если принять такую версию, то каким же образом возник второй поток, в рамках которого славяне двигались с запада на восток? Версии и гипотезы надо додумывать до конца.

Итак, никто из исследователей, чьими трудами здесь мы воспользовались, на вопрос о прародине славян не дал ответа вовсе или дал такой, который невозможно принять. Остается заняться поисками самостоятельно. Для начала надо провести смотр накопленного потенциала: что установлено, а что может помочь в поисках.

1. Поскольку праславянский язык принадлежит к группе сатем, то искать языковых предков славян следует по следам лужицкой культуры (культуры полей погребальных урн), так как нами установлено: только ее население, не будучи индоиранцами, говорило на языке Европа-сатем).

2. Не имеет смысла искать прародину славян южнее Дуная, по крайней мере в его нижнем и среднем течении. Население лужицкой культуры, которое уходило южнее Дуная, со временем стало предками иллирийцев. Среди иллирийцев были венеты, но это не славяне.

3. Праславяне никак не могут быть связаны ни с культурой лицевых урн (поморской культурой), ни с возникшими на ее базе пшеворской и зарубинецкой культурами. Доказывать этот тезис я не буду, так как вполне согласен с авторами, доказывающими их протобалтский и балтский характер. Интересующихся этими доказательствами отправляю к давно написанным работам, например: [90]; [157]. Противоположную точку зрения особенно активно отстаивал П.Н. Третьяков [168; 169]. Пытается стоять на нейтральной позиции A.F. Кузьмин [101]. Он, кстати, в своей работе излагает перипетии спора.

4. После отделения иллирийской ветви языков лужицкая культура севернее Дуная явилась языковым предшественником балтских и славянских языков, поэтому она не балтская и не славянская, а протобалтославянская. Согласно данным исторической лингвистики, отделение протославянского языка от протобалтского произошло менее трех тысяч лет назад, т. е. на рубеже между бронзовым и железным веком. Археология зафиксировала на севере ареала лужицкой культуры культурную мутацию около X в. до н. э., приведшую к образованию новой поморской культуры. Около VIII в. до н. э. поморская культура начала наступать на юг и поглотила почти всю родственную ей культуру полей погребальных урн (лужицкую культуру). С запада ее частично поглотила галштадтская, а затем латенская культура. Ко II в. до н. э. лужицкая культура исчезает. В свете всего вышеизложенного не может быть сомнений, что поморская культура — протобалтская, а ее распространение хронологически совпадает с отделением друг от друга славянского и балтского языков.

Вывод: протославянский язык сформировался на территории лужицкой культуры, не поглощенной поморской культурой и устоявшей под натиском латенской культуры, хотя, быть может, и подвергшейся латенскому влиянию.

А была ли такая территория? Была! Практически все, кто пишет о судьбе культуры полей погребальных урн, формулируют оговорку: «Поморская культура поглотила ПОЧТИ всю территорию культуры полей погребальных урн». В частности, памятники поморской культуры не фиксируются на берегах Дуная, а также в Паннонии. Иными словами, вдоль северного берега Дуная идет полоса земли шириной кое-где в сотни километров, где была культура полей погребальных урн и куда не проникла поморская культура. Все ли лужицкое население исчезло на всех территориях (исчезло, имеется в виду, в языковом смысле)? Ответа не дает самый знающий археолог.

5. Гипотеза обширной славянской прародины не выдерживает никакой критики и трещит по швам при первом же соприкосновении с фактами. Ее отбрасываю безоговорочно. Гипотеза малой прародины удовлетворяет всем условиям и всем фактам. Можно возразить, что малая прародина легко стирается с лица земли при больших подвижках населения. Это так, но, вот ведь, уцелели баски в Пиренейских горах, несмотря на все исторические катаклизмы. Если славянская прародина — достаточно глухой и малодоступный участок земли, то там реликтовое население могло сохраняться тысячелетиями. А нам такого срока не надо. Лужицкая культура исчезла ко II в. до н. э., начиная с этого времени уцелевший реликт ее отправился в самостоятельное историческое «плавание», а уже в VI в. славян знает вся Европа как многочисленный и бурно расширяющийся народ. То есть малая славянская прародина существовала максимум шесть-семь столетий. В указанный промежуток времени, то есть со II в. до и. э. по VI в. н. э., только передвижения кельтов могли стереть с лица земли протославянский язык. Но к началу н. э. кельты уже находились в стадии прогрессирующего ослабления.

6. Паннония ни в коем случае не может быть славянской прародиной, по нескольким причинам. Во-первых, Паннония считалась римской провинцией, и варвары, если хотели там поселиться, спрашивали у Рима на то разрешение. Будь среди этих варваров славяне или венеты, они попали бы в римские хроники. Во-вторых, в Паннонии в рассматриваемое время проживали кельты, фракийцы, сарматы, потом гунны, народы активные и воинственные. Оседлым земледельцам опасно было бы жить среди них, особенно среди гуннов. В исторической памяти славян нет ничего про гуннов, а ведь в Паннонии располагался центр державы Аттилы. Вот после смерти Аттилы и распада гуннской державы славяне могли поселиться в Паннонии. Оставались считаные годы до падения Римской империи, спрашивать в Риме разрешение на поселение было не обязательно. Да ведь историки и находят славян в Паннонии в VI в. н. э. Как уже отмечалось ранее, среди склавинов было немалое число славян.

7. Территория славянской прародины, будучи изолированной, одновременно была зоной активных этнических контактов, где перемешивались этнические группы различного происхождения. Языком межэтнического общения для них служил язык хозяев, то есть — венетов. Когда произошла консолидация разноязычных групп в новый этнос, его представители называли себя вене, венеты, славяне, т. е. «венеязычные». Важный штрих — славянская прародина не входила в состав Римской империи.

8. В качестве предварительной гипотезы выскажу предположение, что прародина славян имела горный рельеф. Во-первых, в горах легче сохранить свою этническую идентичность. Во-вторых, в горах легче остаться неизвестными античной науке. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов сообщение Маврикия в «Стратегиконе»: «Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться» [90, с. 73]. По сообщению этого же автора, славяне имели на вооружении одни лишь короткие копья-дротики и в редких случаях плетеные щиты-заслоны, которые из-за их тяжести и громоздкости почти невозможно было передвигать с места на место. Неизвестна была славянам той поры и верховая езда [90, с. 39–42].

Трудно себе представить, чтобы славяне, где бы ни находилась их прародина, обходились без луков и стрел. Тем не менее сообщения Маврикия Стратега позволяют предположить, что первоначально славяне учились воевать среди гор, поросших лесом. С двумя короткими копьями-дротиками («сулица» — по-древнерусски) и вышеописанными плетеными щитами сражаться на открытых пространствах Паннонии невозможно. Отсутствие навыков верховой езды вкупе с неумением сражаться на коне — тоже признак горного жителя. В горах лошади по большей части используются как вьючные животные, а конный воинский строй вообще невозможно себе представить.

Эта вроде бы мелкая деталь «с головой» выдает славянскую прародину. Военная культура — часть общей культуры этноса. А культура этноса обычно инертна и консервативна. Если этнос попал в другие условия жизни, то должны пройти поколения, прежде чем материальная, духовная и поведенческая составляющие культуры начнут соответствовать этим новым условиям, а отдельные рудименты культуры от уже исчезнувшего образа жизни сохраняются века, тысячелетия и даже переходят к другим, совсем чуждым культурам-потомкам. Военная же культура относится к тем культурным составляющим этноса, которые должны меняться в первую очередь, если меняется образ жизни. Иначе этнос не выживет. Воевать «с шашкой — на танки» — занятие бессмысленное.

Поэтому сообщения Маврикия Стратега о военной культуре славян ясно указывают, что славяне были выходцами из мест, весьма непохожих на те, в которых они жили при нем.

И эта перемена в их судьбе произошла недавно. Старая военная культурная традиция еще не успела уйти в прошлое. Еще в V в. славяне должны были жить в исходных условиях прародины. Маврикий Стратег описывает ситуацию на середину VI в. А уже в 584 г. историк Иоанн Эфесский, описывая нашествие славян на Византию, отмечает: «Они научились вести войну лучше, чем римляне, [и это] люди простые, которые [еще недавно] не осмеливались показаться из лесов и степей и не знали, что такое оружие, кроме двух или трех дротиков» [90, с. 75–76].

История повторяется: в конце XX в. чеченцы для нужд войны освоили компьютер, спутниковую связь и «шайтан-трубу» — реактивный гранатомет.

Я хотел бы обратить внимание на тот факт, что ни про кельтов, ни про германцев, ни про сарматов византийцы не сообщают, что в ходе столкновений с империей этим народам пришлось менять свою военную культуру. О предыдущей истории этих народов мы знаем достаточно, чтобы сказать: у них не было в этом необходимости. А сторонникам обширной славянской прародины я предлагаю еще один контраргумент: при помощи пары дротиков и неуклюжего плетеного щита огромных размеров защитить от злобного агрессора такую огромную территорию, какую они очерчивают для праславян, — невозможно. Никоим образом!

Проведенный анализ предельно сузил диапазон поисков славянской прародины.

Искомая территория должна иметь скромные размеры, располагаться вблизи Дуная, рельеф — горы, поросшие лесом. Русло Дуная омывает две горные системы: Альпы и Карпаты. В начале XX в. популярной была гипотеза о карпатской прародине славян. Она не оставлена до сих пор. Главный ее недостаток — отсутствие и археологических, и письменных свидетельств на эту тему. Между тем про Среднее и Нижнее Подунавье, в том числе о живших в тех местах народах, античные авторы сообщили немало. Пожалуй, единственный аргумент в пользу карпатской прародины — наличие в районе Восточных Карпат в начале нашей эры народа со странным названием костобоки — звучит похоже на славянское название. И все. Куда делся этот народ — неизвестно. В славянской этнонимии, исторической памяти, легендах, фольклоре костобоки никак не отражены. Да ведь и название «корейцы» созвучно со словом «кора». И название норвежской столицы наводит на определенные ассоциации.

Л.H. Гумилев тоже считал славянскую прародину малой по размеру и размещал ее в Восточной Венгрии, т. е. в районе Карпат. Как я понимаю, причина именно такой локализации с его стороны — необходимость поместить славянскую прародину на оси проведенной им полосы пассионарного толчка от Южной Скандинавии до Эфиопии. Но ведь активность славян определенно зафиксирована только спустя пять столетий после означенного толчка. Тут вопиющее противоречие с его теорией.

Что же отражается в исторической памяти славян об этнических истоках их общности? Еще в V в. славяне обитали на своей исторической прародине. К концу тысячелетия, когда славяне организовались в государства, обзавелись своим летописанием и вообще письменной и книжной традицией, от этого времени их отделяло около пяти столетий. Слишком маленький срок, чтобы фундаментальные факты ранней славянской истории изгладились из массовой устной памяти. Впору еще раз посетовать на древнейших летописцев, плохо понимавших, что будет интересовать нас — их потомков — через тысячу лет.

Но кое-что из коллективной славянской памяти летописи до нас донесли. Напомню про высказанное ранее предположение, что, описывая процесс расселения славян по Европе, летописец следовал устной памяти и упомянул славянские племена и народы в порядке хронологии их расселения и формирования. Тогда же была упомянута нами польская легенда, согласно которой славяне пришли из Паннонии. Хотя, строго говоря, легенда повествует о расселении славян из Паннонии, а как они в этой стране оказались — об этом не сказано ничего. В «Повести временных лет» тоже говорится о Паннонии, хотя там она не называется: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля… И от тех словен разидошася по земле…». Здесь информация гораздо более ценная, нежели в польской легенде. Во-первых, подтверждается, что славяне расселялись именно из Паннонии, даже уточнено, что там «ныне Угорьска земля», во-вторых, прямо сказано, что Паннония не есть прародина, славяне там поселились «по мнозех времянех».

А что можно сказать об этих «мнозех времянех»? В «Повести временных лет» сохранилась информация и об этом темном периоде, во вводной части: «Бысть язык словенеск, от племени Афетова, нарцы (вариант: норицы) еже суть словене».

В.П. Кобычев кроме этой фразы поминает еще три случая когда нарцы (норицы) упоминаются в связи со славянами. «Второе упоминание о нарцах содержится в «Толковой палее», в которой против наименования отдельных народов стоят пояснения: «авер — иже суть обези», «руми, иже зовуться греци». Также и «норицы, иже суть словени».

Третье столь же краткое и сходное по характеру указание, но с несколько суженным значением, находится в одной чешской рукописи XII в., известной под названием «Части языкам» и представляющей собой перечень народов с обозначением их тотемных гербов, как то: «фряг есть лев», «алеман — орель», «немец — сврака», «чех — норец» и т. д.

Наконец, еще одно, четвертое по счету и наиболее раннее по времени, известие о нарцах на берегу Дуная мы находим в эпитафии Мартину (аббату Думийскому), приложенной к сочинению Авита — галльского поэта и политического деятеля бургундов и франков второй половины VI в. В эпитафии говорится, что святой Мартин приобщил к христианству множество диких и варварских народов и в том числе алеманнов, саксов, тюрингов, паннонцев, ругов, склавов, наров (Nara), сарматов, даков…» [90, с. 27–28].

В.П. Кобычев соглашается с мнением, что склавы и нары — один народ и надо читать «склавус-нара». Я с этим не согласен, хотя бы уже потому, что «склавус» жили в Паннонии, а страна Норик примыкала к ней с запада. Вполне естественно соседние народы в списке помещать рядом, и не нужно от себя домысливать связок между словами.

Последняя информация, проливающая хоть какой-то свет на предысторию славян, находится опять же в «Повести временных лет». Во-первых, в сказании о славянской грамоте еще раз подтверждено, что славяне когда-то жили в Паннонии: «…Словени, иже седяху по Дунаеви, их же прияшаугри…». Во-вторых, в «Повести…» есть любопытная фраза: «.. Ту бо есть Илюрик, его же доходил апостол Павел; ту бо беша словене первое… от него же языка и мы есмо…».

Все! Больше никаких письменных свидетельств, позволяющих судить о предыстории славян, нет. Интересно, что русские летописцы и книжники по вопросу происхождения славян дали не менее 90 % всей имеющейся информации. Остальная информация исходит из Польши и Чехии, и опираясь только на нее вопрос нельзя решить в принципе.

Теперь следует проанализировать имеющуюся информацию. Во-первых, на неискушенный взгляд кажется, что в «Повести временных лет» по нужному вопросу сплошная путаница. В одном месте говорится, что славяне жили в Паннонии (Угорская земля), в другом месте сказано, что славяне первоначально назывались «норицы», что переводит взгляд исследователей на римскую провинцию Норик в Альпах, в третьем месте говорится, что славяне сначала то ли жили в «Илюрике» (Иллирии), то ли первые славяне вышли оттуда. Здесь запутались и профессионалы-историки, поэтому они либо подвергают сомнению достоверность русских летописных сообщений, либо конструируют сомнительные гипотезы и концепции. В данной работе можно разложить все по полкам только потому, что перед этим найдена и прослежена общая модель развития индоевропейской языковой общности. Поэтому нам известны некоторые никому до этого не известные факты и подсказки. Напомню аналогию, сделанную вначале: сильно попорченное индоевропейское полотно, на нем славянская группа фигур, тоже попорченная, а в группе находится русская фигура. В существенных вещах индоевропейское полотно реконструировано, естественно, теперь нам легче по сравнению с другими разобраться с испорченной поверхностью славянской группы на полотне.

Касательно «Повести временных лет» есть одна вещь, которую хорошо знают историки-профессионалы и не всегда знают просто интересующиеся историей: Нестор не был первым и единственным автором «Повести…». Летопись писалась и до него, самый ранний летописный свод, как предполагается, составлен в 996 г. В состав «Повести…» кроме чисто летописных записей включено «Сказание о грамоте славянской», написанное как отдельная работа. Разные авторы сообщали разные известные им факты по предыстории славян, а поскольку редакционная работа в те времена была не на высоте, к счастью для нас, разноречивые тексты не были подвергнуты правке и остались в тексте «Повести…», создавая видимость хаоса.

Мысль о том, что в текст «Повести…» вставлено «Сказание о грамоте славянской», высказал А. А. Шахматов. Разбирая этот вопрос, Б. А. Рыбаков хоть и не стал категорически на сторону Шахматова, тем не менее в свою реконструкцию «Повести временных лет» не включил строки, где сказано про «Илюрик» [152, с. 134–139]. Тем самым он признает, что было отдельное от летописи произведение, в котором указывалась Иллирия в связи с происхождением славян. Возможно, в Киевской Руси существовали письменные источники, в которых славяне производились из Паннонии, такие, где сообщалось, что норицы — древнейшее название славян, также отдельно существовало «Сказание о грамоте славянской», где сообщалось про «Илюрик», откуда первые славяне.

А теперь посмотрим, как соотносятся древние названия стран с современными.

1. «Повесть временных лет» — Паннония, Норик. Ныне — Венгрия, Австрия.

2. «Сказание о грамоте славянской» — Иллирия. Ныне — Югославия (бывшая).

3. Легенда о Лехе, Русе, Чехе — Паннония.

Итак: Югославия, Венгрия, Австрия. До развала Югославии все три страны граничили друг с другом. Вывод такой: мы имеем три независимых источника, сообщающих о прародине славян, и все три независимо друг от друга указывают примерно одно и то же место на карте, где следует искать славянскую прародину. Поставим ножку циркуля в точку, где сходились границы бывшей Югославии, Венгрии, Австрии, и проведем круг радиусом 200 км. Могут ли быть сомнения, что в пределы этого круга хотя бы частично должна попасть территория славянской прародины?

Паннонию в качестве славянской прародины, как ранее установлено, можно исключить, В эту страну славяне пришли из своей прародины. С Иллирией сложнее, почему память восточных славян зафиксировала связь этой страны с прародиной, придется разбираться, но на роль прародины она не годится, потому что со II в. до н. э. входила в состав Римской империи. Наличие в Иллирии протославян, без сомнения, было бы зафиксировано в античных источниках, а у славян сохранилась бы память о пребывании в составе империи. К тому же в таком случае протославяне были бы наверняка хорошо знакомы с христианством, вообще сохранили бы заметные следы романизации.

Остается Норик — территория нынешней Австрии. Здесь подходящий рельеф — горы, покрытые лесом, река Дунай, есть болотистые местности, озера. Причем тут болота и озера? О них сообщает Иордан.

Наступило время обратиться к знаменитому отрывку из труда готского историка «О происхождении и деяниях гетов». Этот отрывок цитировался в трудах по славянству десятки раз и до сих пор вызывает недоумение и споры.

«У левого их (Карпат) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами. Склавены живут от города Новиетуна и озера, именуемого Мурсианским, до Данастра, а на север до Висклы; вместо городов у них болота и леса…» [75, с. 67].

Мурсианское озеро — до сего дня камень преткновения для тех, кто пытается разобраться в приведенных географических ориентирах. В другом месте Иордан снова его упоминает: «Скифия погранична с землей Германии вплоть до того места, где рождается река Истр и простирается Мурсианское озеро, она [Скифия] тянется до рек Тиры, Данастра и Вагосолы, а также великого того Данапра и до горы Тавра». Далее на восток Иордан продолжает Скифию до китайцев [75, с. 66]. Очевидно, «Скифия» для него равнозначна нынешнему понятию Великая Евразийская Степь, которая заканчивается на западе в предгорьях Альп в нынешней Венгрии. Следовательно, во времена Иордана вполне допустимо было написать, что Скифия граничит с Германией, тем более если такие германские народы, как гепиды и готы, обитали тогда непосредственно в «Скифии».

Без подробных комментариев разобраться в работе Иордана ныне невозможно, поэтому после его текста даются обширные комментарии. Их сделала Е.Ч. Скржинская в издании 1960 г. В 2000 г. вышло новое издание работы Иордана, в котором повторены ее же комментарии. С этим изданием работал я, а предшественники — с изданием 1960 г. К чему это уточнение? Сначала обратимся к комментариям.

«Новиетун. Невиодун в пределах Верхней Паннонии, расположенный на правом берегу реки Савы (собственно, на берегу ее высохшего старого русла), ниже города Эмоны (ныне Любляна), на римской дороге от Дуная к Аквилеи и в Италию» [75, с. 209].

Здесь все нормально, продолжим знакомство с разъяснениями по древней географии.

«В представлении людей VI в., которое, по-видимому, отразил Иордан (30, 33, 35), западный предел расселения склавенов (по признаку Мурсианского озера (30 и 35), где — как первое племя с запада сидят гепиды (33) и с городом Новиетуном (35)).

О месте, с которого Дунай меняет свое имя, сообщили Страбон, Птолемей и Плиний. У Страбона говорится, что Данубием называется та часть реки, которая заканчивается «катарактами», ниже их, вплоть до Понта, река носит имя Истр. Под «катарактами» Страбон подразумевал, вероятнее всего, Железные Ворота на Дунае, т. е. теснины около города Турну-Северина. Птолемей местом начала Истра считал город Аксиуполь на правом берегу нижнего Дуная, где река поворачивает резко на север и течет параллельно черноморскому побережью, ограничивая Добруджу с западной стороны. Наиболее интересно сообщение Плиния, по словам которого Дунай «получает название Истра, едва только начинает омывать берега Иллирика». По его определению, Иллирик имеет восточной границей р. Дрину, правый приток Савы, впадающий в нее выше города Митровицы (Сирмия). Но представление об Иллирике всегда было неотчетливым, и его восточная граница могла заходить и далее (к востоку р. Дрины: например, Тацит причислял к Иллирику и Верхнюю Мезию, а позднее в записях Приска упомянут как иллирийский город Винимакий, лежащий ниже впадения Моравы в Дунай). Т. о., по Плинию, Дунай начинал омывать берега Иллирика приблизительно в районе городов Сирмия, Сингидуна, Винимакия, в местах, расположенных недалеко от впадения в Дунай его крупных правых притоков — Дравы, Савы, Моравы. Тут же жили гепиды, связываемые Иорданом с Тиссой, Прокопием — с Сирмией и Сингидуном.

По тексту Иордана где-то здесь (конечно, тоже приблизительно) должно было находиться Мурсианское озеро. Крепко утвердилось мнение, что озеро в центре Паннонии (ныне оз. Балатон) именовалось у древних авторов Pelso или Peiso» [75, с. 211–212].

Прошу прощения за длинную цитату, но это необходимо настоятельно, для анализа не качества работы Страбона, Плиния и Иордана, а качества работы комментаторов, а также тех, кто пользовался комментариями.

Кратко обозначу суть проблемы. Мне надо найти Мурсианское озеро, которое вместе с г. Новиетуном обозначает западную границу расселения склавенов. Мне известно, что озеро находится там, где река Дунай меняет свое название, превращаясь в реку Истр, с каковым названием и остается до самого впадения в Понт. Плиний сообщает, что река Дунай становится Истром, когда начинает протекать по территории Иллирии.

Теперь вспомним школьную географию. Река Дунай берет начало в горах Шварцвальда в Южной Германии и, отклоняясь то к югу, то к северу, течет с запада на восток. Повторяю: с запада на восток!

Далее вопрос: если река течет с запада на восток, а на ее пути окажется территория некой страны, с какой стороны света река вольется в пределы страны? Конкретные примеры: Австрия и Венгрия. С какой стороны Дунай вливается в эти страны: с запада или с востока?

Разумеется, с запада вливается, а с востока покидает пределы страны. Или по крайней мере значительно восточнее, чем вливается. С какой стороны Дунай в таком случае должен втекать на территорию Иллирии? Нет сомнения — тоже с западной стороны. Но, сообщив о том, что Дунай «начинает омывать берега Иллирика», комментатор тут же начинает искать восточную границу Иллирика, чтобы по ней уже сориентироваться насчет местонахождения Мурсианского озера. Уважаемые читатели, вы здесь улавливаете железную логику?

Когда в процессе написания этой работы мне довелось изучить и текст, и комментарии, знакомство это погрузило меня в тяжкие раздумья. Я не имею чести знать Е.Ч. Скржинскую, не знаю, какую школу она кончала, но предполагаю, во всяком случае — похожую на ту, какую заканчивал ваш покорный слуга. А в этой школе очень основательно учили отличать восток от запада. Причем не только мальчиков, но и девочек тоже. Прекрасный пол на ниве истории заслуживает уважения, поэтому я не думаю, что здесь виновата Е.Ч. Скржинская. Скорее всего, она не сама составила комментарии, а перевела их с какого-нибудь западноевропейского языка, а кто-то по недоразумению поставил ее не переводчиком, а автором. Составил же комментарии какой-нибудь остепененный неуч с оксфордским дипломом, знающий великосветские манеры, умеющий считать на пальцах, но безнадежно путающий восток с западом. Тяжелы последствия засилья позитивизма в западной науке!

Из-за такого «комментария» вся работа по локализации праславян на карте Европы зашла в тупик на десятилетия, может, и на сто лет. Самое непостижимое здесь для меня то, что с 1960 г., когда вышло предыдущее издание работы Иордана, в течение более сорока лет наверняка сотни специалистов читали вышеприведенный «комментарий», и никто не заметил, что запад перепутан с востоком.

А комментарии надо исправить. Этакое позорище для российской науки!

И это еще не все. Я намерен реабилитировать Страбона, которому приписывают то, что он никогда не утверждал. В вышеприведенном комментарии утверждается (правда, предположительно), что Страбон границу между Дунаем и Истром обозначил в месте нахождения Железных Ворот.

Краткая справка. Железными Воротами называют участок Дуная на границе Румынии и бывшей Югославии, где скалы сжимают русло реки до ширины 150 м, поэтому там очень быстрое течение и судоходство ныне осуществляется по обводному каналу, а в древности суда перетаскивали волоком по суше. Древние римляне это место называли Клиссуры. Скорее всего, слово фракийское, очевидно, родственно латинскому clusa — «запор», «форт», «укрепление». Слово с родственным корнем имеется и во французском языке: klisser — означает «оплетать снаружи бутыли с вином каким-либо материалом». Есть родственные корни и в германских языках. Например, в английском языке слово «клинч» означает «зажим в ходе спортивной борьбы». Есть немецкое слово «клемма», проникшее в русский язык и означающее «зажим». Сюда же надо отнести русские слова «клещи» и «клеть». Все названные слова восходят к индоевропейскому корню kleu — «сжимать», «теснить», «ограничивать» [174, т. II, с. 249]. Понятно, что слово Клиссуры следует перевести примерно как «Теснины».

В комментариях к Иордану, которые сейчас рассматриваются, высказано предположение, что Железные Ворота Страбон называл «катаракты» и «ниже их, вплоть до Понта, река носит имя Истр». Какие имеются основания для версии «катаракты» — Железные Ворота, неясно. Но чтобы перевести слово «катаракты» с латинского языка, необязательно даже заглядывать в латинско-русский словарь. Достаточно открыть «Словарь иностранных слов». Есть такая глазная болезнь — катаракта. Зрение при ней как через слой падающей воды, отсюда и название болезни, которое переводится — «водопад».

Поскольку водопады у Железных Ворот отсутствуют, надо полагать, Страбон «катарактами» называл места на Дунае, лежащие выше столицы Австрии — Вены, где Дунай имеет характеристики горной реки. Там есть места, для которых термин «водопады» вполне годится.

Если, проделав подобные рассуждения, бросить взгляд на карту, то легко убедиться, что разница между Страбоном и Плинием в определении границы между Дунаем и Истром становится очень небольшой. Страбон точкой отсчета берет чисто географический признак, Плиний — этнополитический. Неподалеку от этих мест в наше время существует полуостров Истрия, вдающийся в Адриатическое море. Это название — память об иллирийском племени истров. Название племени, конечно же, связано с названием реки, на берегах которой проживало племя. А это еще одно доказательство, что название Истр употреблялось значительно западнее впадения в нынешний Дунай его крупных притоков: Дравы, Савы, Моравы (относительно последней реки комментатору следовало бы сделать оговорку, что имеется в виду Морава, впадающая в Дунай с юга, так как не все знают, что в Дунай неподалеку друг от друга впадают две Моравы).

В свете вышесказанного под всеми спорами и сомнениями по поводу идентификации озера Балатон как Мурсианского озера можно подвести черту. Суть этих споров и дискуссий такова: Балатон ни по каким признакам не подходит в качестве кандидата на роль озера, названного Иорданом Мурсианским. Но если не Балатон, то никакого другого озера просто нет поблизости от границы между Истром и Дунаем, границы, которую проводили горе-искатели в области исторической географии.

Искать нужное озеро следует несколько западнее Балатона. И здесь имеется единственный подходящий кандидат — озеро на границе Венгрии и Австрии, которое ныне называется Нейзидлер-Зе. Само его германское название, в котором присутствует слово «новый», говорит о том, что появилось оно не ранее появления германцев на территории Восточной Австрии, а произошло это около XII в. [2 — Точной даты германизации славян в Восточной Австрии назвать невозможно — это длительный процесс. XII в. — начало процесса усиленной германизации.]. Название «Мурсианское» подходит к этому озеру, потому что его берега сильно заболочены, а корень мар/мур в индоевропейских языках часто означает «болото». Кроме того, поблизости от озера протекает река с названием Мур (Мура). Неподалеку река Морава впадает в Дунай.

Вывод из всего предыдущего анализа: западная граница расселения склавенов должна быть сдвинута существенно на запад, в предгорье Альп, к территории Австрии, древнего Норика, где, по сведениям «Повести временных лет», располагалась прародина славян.

Иными словами, граница расселения склавинов (т. е., как уже ранее определено, — «степных венетов») проходила примерно там, где заканчивалась Великая Степь и где ныне западный предел расселения венгров — народа, пришедшего в Центральную Европу из этой Великой Степи. Во времена Иордана земля эта была известна под названием Скифия.

Имеет ли западная граница расселения склавинов какое-то отношение к славянской прародине? Центральноевропейская окраина Великой Степи не подходит в этом качестве по природным условиям, а также в силу того, что, как говорилось, в Паннонии праславяне были бы обязательно замечены античной наукой. Самая предпочтительная версия в данном случае такова: Паннония — территория, с которой происходило широкое расселение славян на окружающие земли, но в Паннонию праславяне пришли со своей подлинной прародины. Эта славянская прародина должна была находиться за пределами границ Римской империи, на Дунае, в горнолесистой местности, в стороне от римских торговых путей. К тому же римляне, поскольку ничего не знали о будущем величии этого племени, не выделяли его из среды родственных племен, считали частью другой племенной общности.

Обращусь опять к приему «гипотетического историка». Представим себе этого историка, живущего через тысячу лет и пытающегося по отрывочным и случайным фактам понять, откуда взялось такое грандиозное политическое образование, как Россия — от Балтики, до Тихого океана, откуда взялись русские (великороссы) и как они соотносятся со славянами и русами.

Допустим, он знает исходное место, откуда пошел рост державы, — междуречье Верхней Волги и Оки. Там жило племя вятичей. Это славянское племя пришло в Восточную Европу последним из славянских племен — только в VIII в. Есть сведения, что оно входило в состав государства Русь. Что далее случилось с вятичами — неясно, но потом на их земле обнаруживаются то ли русские, то ли великороссы, которые активно расширяют этнические пределы, интегрируя в свой состав окружающие земли. Для нахождения исторической истины нужно, во-первых, знать определенный минимум фактов, во-вторых, правильно их систематизировать и интерпретировать. И ни в коем случае не изобретать никаких «циркумповолжских» теорий. Такая теория, разумеется, объяснит все что угодно, но и все оставит непонятным. Как в известном бородатом анекдоте про картину, на которой «война в Крыму, все в дыму, ничего не видно».

Теперь я снова несколько отвлекусь от поисков славянской прародины на время. Мы подошли к ней достаточно близко. Видно, что неподалеку от тех мест, которые попали в сферу нашего внимания, на северном берегу Адриатического моря в античное время жило загадочное племя венетов. Ранее о них уже заходила речь, теперь продолжим разговор, кое в чем придется повториться. Праславяне тоже часто именовались венетами или венедами, нелишне разобраться, что это за народ, имеет ли какое-либо отношение к славянам. Вопрос этот в исторической науке уже звучал, общая итоговая оценка такая: италийские венеты к славянам отношения не имеют.

Между двумя Пуническими войнами венеты были покорены римлянами и постепенно романизировались. При этом они усвоили латинский алфавит и оставили множество надписей, дошедших до нашего времени. Поэтому есть возможность судить о венетском языке. Тем не менее венетский язык не классифицирован. Причина в том, что большинство надписей на нем слишком краткие, слова часто повторяются (например, в надгробных надписях), поэтому данные по языку остаются слишком скудными. Нет возможности с полной уверенностью даже определить, относится ли венетский язык к группе кентум или к группе сатем. В последнее время чаша весов склонилась в пользу языка группы кентум. Такой тезис проводится в пятитомнике «История Европы», причем выражен он такой неясной фразой, словно писал не историк, а политик: «…Иллирийцы, двинувшиеся в конце II тыс. из Придунайских районов к югу — на Балканы и затем в Италию, где среди иллирийцев известны племена яподов, япусков, япигов, давнов, певкетов, пелигнов. Долгое время к ним присоединяли мессапов и венетов, которых теперь считают носителями самостоятельных индоевропейских языков, причем венетский — близким к латинскому» [78, т. I, с. 175].

Тем, кто не понял, в чем странность этой фразы, объясняю. В языкознании «самостоятельными», или «изолированными», языками принято называть языки, не имеющие родственников среди других языков. Например, албанский и греческий языки — все их родственники умерли, и они ныне языки-одиночки, есть только «двоюродные» и «троюродные» братья.

В таком случае как понимать фразу, что венетский язык — «самостоятельный индоевропейский язык» и «близок к латинскому»? Два положения, противоречащие друг другу. Если венетский язык схож с латинским, то его логично отнести к италийским языкам. Если он самостоятельный, то не может быть похож на латинский, как албанский, к примеру, не похож на русский, хотя и тот, и другой относятся к языкам группы сатем. Автор приведенной цитаты либо неряшливо выразился, либо в языкознании смыслит меньше, чем школьник, прочитавший «Слово о словах» JI. Успенского.

Обращусь к автору, чью компетенцию под сомнение не ставлю. Вот что у него можно найти: «Часто встречающееся в научной литературе отнесение венетского языка к «иллирийским» наталкивается на ряд трудностей: с единственным, несомненно, «иллирийским» языком, который нам сколько-нибудь известен, — с мессапским — венетский не обнаруживает тех специфических общих «инноваций», которые необходимы для отнесения языка к той или иной «ветви»: некоторую близость к северо-западным Балканам мы находим у венетов только в области личных имен (венетский больше всего схож с латинским)…

При нынешнем состоянии наших знаний правильнее всего ограничиться утверждением, что перед нами индоевропейский язык, имеющий общие черты и с италийской, и иллирийской группами и являющийся, быть может, остатком какой-либо не сохранившейся «ветви»» [170, с. 56].

Итак, И.М.Тронский тоже считает, что венетский больше всего схож с латинским, но, как серьезный ученый, он осторожен и делает оговорку в связи с малым количеством лингвистического материала по этому вопросу. Так или иначе, он отмечает необычность венетского языка. С одной стороны — схожесть с латинским, с другой — явные черты чуждости двух языков. Тронский ставит знак вопроса и остается в недоумении. По поводу странности венетского языка можно предложить версию, опираясь на предыдущие выводы о динамике и последовательности расселения носителей индоевропейскоих языков в Западной Европе.

Венеты пришли на север Адриатики в волне расселения протоиллирийских племен в XIII–XII в. до н. э. Соответственно, язык они имели протоиллирийский и стали бы иллирийцами, если бы не последующие события. Через 100–200 лет после поселения венетов у Адриатического моря большая масса племен, носителей курганной культуры, из Восточной Европы проникла в Паннонию, а оттуда в Северную Италию. Далее, один поток кентумитов двинулся на юг, колонизуя Апеннинский полуостров, вытесняя на юг поселившихся там ранее иллирийцев, отчего античная наука и застала их на юге Италии, — эти кентумиты стали предками италийцев. Другая волна кентумитов через Северную Италию ушла дальше на запад и проникла в Юго-Восточную Францию. Они стали предками кельтов. Легко увидеть, что вся эта масса кентумъязычных народов в ходе миграции должна была пройти сквозь земли адриатических венетов. Несколько их поколений жили в условиях теснейшего контакта с кентумъязычными мигрантами.

Просто чудо, что венеты в этих условиях сохранили свой исконный язык. Часть из них язык сменила и включилась в движение на запад. Возможно, от них и произошли венеты Арморики и Бельгии, ставшие кельтами и по языку, и по культуре. Но язык оставшихся венетов должен был подвергнуться сильнейшему воздействию языков пришельцев. При таком плотном контакте заимствуется не только лексика, но и грамматические формы. Таким вот образом язык адриатических венетов приобрел, с одной стороны, сходство с италийскими языками, с другой стороны, сохранил многое от первоначального языка, имевшего родство с протоиллирийским языком. После включения области венетов в состав Рима, влияние латинского языка усиливалось, вторая волна кентумитского воздействия постепенно делала венетский язык все более похожим на латинский язык, пока не произошла полная романизация венетов. В высшем венетском обществе могла быть даже мода делать надмогильные надписи на латинский манер, как сейчас русский язык модно засорять англоязычной лексикой, зачастую в ущерб смыслу. Двести лет назад такая же мода существовала относительно французского языка. «Дамских мод журнал» — такая фраза создает впечатление, что русский язык очень схож с французским. Простонародный венетский язык и язык надписей, которые делались преимущественно в высших кругах общества, не обязательно совпадали.

Из данной версии следует предположение, что язык адриатических венетов был в основе языком группы сатем, но подвергшимся очень сильному воздействию праиталийской, пракельтской, а позднее латинской лексики, что и породило неопределенность выводов о его принадлежности. Однозначно можно утверждать следующее: если бы венетский язык был близок латинскому языку, античные ученые не могли бы этого не заметить. И они без колебаний причислили бы венетов к италикам. Ведь не возникло ни у кого из них сомнений, к кому причислить язык осков или умбров. А венетов к италикам современники не причисляли. Вопрос же о причислении венетов к иллирийцам порождал у них большие сомнения. Сомнения означают, что основания для них были. Может быть, венеты адриатические и происхождение имели несколько отличное по сравнению с иллирийцами?

Это возможно, если они пришли на север Адриатики не с востока, с основной массой иллирийцев, а с севера, перевалив через Альпы. Севернее Альп протекает Дунай, а на его берегах проживали носители культуры полей погребальных урн. Если венеты из их среды попали в Италию северным маршрутом, то они изначально могли иметь диалект, отличный от протоиллирийского, хотя языки были родственными. Предположение подтверждается тем, что севернее Альп (или на северных склонах Альп) тоже жили венеты, по данным археологии, занимая значительное пространство. Вот какие об этом есть сведения. «В области севернее Альп культура раннего железа связывается с племенами ретов, иллирийцев, а также с венетами. В восточном Тироле и на юго-западе Каринтии известна высокоразвитая культура венетов. Ее центр находился на северо-востоке Италии, где с венетами связана культура эсте VI–V вв.

В Словении существовала культура, близкая по характеру к культуре венетов» [78, т. I, с. 209].

Подчеркну еще раз, чтобы заострить внимание: венеты адриатические — только часть венетов, к северу и северо-востоку от них тоже жили венеты, имевшие сходную материальную культуру. Культурный центр венетов находился на северо-востоке Италии, но ведь именно эти италийские венеты были завоеваны Римом и подверглись романизации. Правомерно задать вопрос: а какова судьба всех остальных, периферийных венетов, особенно тех, что жили по северным склонам Альп, на территории нынешней Австрии, а также далее, за Дунаем?

История ставила такие эксперименты, когда один народ расселялся по двум противоположным склонам горного хребта. Горный хребет всегда — либо геополитическая граница, либо субгеополитическая. С течением времени растет обособление, обе части народа превращаются в отдельные народы. Наглядный пример на сегодняшний день — осетины. Это народ, живущий на северном и южном склонах главного кавказского хребта. На сегодняшний день имеется Северная и Южная Осетия, историко-политическая судьба которых различна. Любому путешественнику проехавшему обе Осетии, бросается в глаза различие между населением обеих Осетий. Различаются не только этнографические особенности, но даже внешность населения.

Если древняя Венетия была расположена на двух склонах Альп, исторические и этнографические судьбы ее населения должны были складываться по-разному. Часть Венетии по южному склону Альп до Адриатики сначала стала «проходным» двором» для праиталиков и для пракельтов, затем попала в сферу влияния Рима и была романизирована. Что же касается венетов по северному склону Альп и дунайского побережья, то они должны были с течением времени приобретать все больше отличий в хозяйственном, культурном укладах жизни, в языке по сравнению с южными родичами. Кроме того, они должны были сохранить венетский язык. Позднее венеты, живущие южнее Дуная, попали в состав римской провинции Норик, а живущие севернее Дуная серьезного римского влияния так и не испытали. Именно эти венеты сыграли особую роль в славянском этногенезе. Этот тезис подтверждается данными антропологии. Из четырех антропологических типов, известных позднее у славян, один явно тяготеет к альпийскому типу, встречается на территории Австрии и Чехословакии [90, с. 67]. А.Г. Кузьмин тоже констатирует: «Славян от балтов отличает прежде всего наличие в их составе центральноевропейского расового типа…» [101, с. 116]. Но, похоже, вопрос этот еще мало исследован.

Несомненный интерес представляют сведения о том, что североальпийские венеты какое-то время проживали в рамках собственного государственного образования еще до того, как вошли в состав Римской империи.

«В I в. до н. э. в альпийских землях образовалось царство Норик, как оно именуется латинскими авторами. Иллирийское племя нориков объединило под своей властью несколько кельтских, иллирийских племен и племя венетов. Царство Норик достигло большого хозяйственного подъема. Норик чеканил собственную золотую монету. Употреблялось венетское и иллирийское алфавитное письмо.

…Здесь около 100 г. до н. э. возникло римское поселение Магдалененберге (современный Цольфельд), где обосновались римские торговцы, положившие начало установлению римского господства в областях севернее Альп» [78, т. I, с. 505].

К сожалению очертить точные границы этого государства невозможно. А такие сведения, особенно о северной границе, были бы очень интересны. Заходила ли граница севернее Дуная? Возникает мысль, что Норик, упоминаемый в «Повести временных лет», — не римская провинция Норик (как уже говорилось, не похоже, что протославяне проживали в рамках Римской империи), а отдаленное воспоминание об этом самом государстве в альпийских землях, которое называлось Норик и в состав которого входили венеты. Те венеты, которые не подверглись влиянию поморский культуры и не вошли в состав возникшей позднее пшеворской культуры.

Другой вопрос: где проживали эти венеты, входившие в состав государства Норик? Древнеримская провинция Норик, находившаяся между верхним течением Дравы и Дуная, имела основным населением кельтское племя таврисков. Завоевана римлянами и превращена в провинцию в 16–15 гг. до н. э., после чего, в эпоху ранней империи, Норик подвергся быстрой романизации. Из этих фактов следует вывод, что венеты, входившие в состав Норика, проживали по северному берегу Дуная, если не все, то большая часть. О проживании венетов южнее Дуная говорит название римской пограничной крепости Виндабона (совр. Вена) и название города Винер-Нештадт в Австрии.

Отдельный, очень интересный вопрос касается сообщения о существовании в государстве Норик венетской письменности, к тому же алфавитной. Алфавитная письменность в раннегосударственном образовании — несомненно, влияние античной культуры. Но кто создал эту письменность? Была ли она создана на базе греческого, или латинского алфавита, или имела оригинальное происхождение? Какова судьба этой письменности? К вопросу о венетской письменности я еще вернусь, а сейчас закончу поиск славянской прародины.

Согласно предыдущим рассуждениям, славянская прародина должна находиться севернее римской провинции Норик. Дунай в своем верхнем течении отделял ее от земель Римской империи.

Если бросить взгляд на этническую карту Европы I–II вв. н. э., то между верхним течением Влтавы и нижним течением Моравы вдоль русла Дуная по северному его берегу обнаруживается в Центральной Европе сравнительно небольшой участок земли на котором не указан никакой народ, никакое племя. По соседству с пустующим на карте местом указаны проживающими бойи, квады, вольки [3 — Имеется в виду карта из приложения к первому тому пятитомника «История Европы».]. Кельтское племя бойев в начале и. э. проживало на территории нынешней Чехии, поэтому северная граница славянской прародины должна быть проведена частично по гребню гор Шумава и далее на восток, по так называемому Богемскому массиву на юге Чехии.

Итак, очерчу полностью территорию бывшей славянской прародины. Южная граница — Дунай (в пределах нынешней Австрии), северная граница — горы Шумава и Богемский массив, западная граница — примерно по линии от Дуная до верховьев Влтавы, в том месте, где ее русло круто поворачивает на север, восточная граница — примерно устье Моравы, там, где проходила северо-западная граница Паннонии.

Очерченная граница невелика, но, в принципе, не меньше места занимал в те времена в Европе крупный племенной союз. Например, те же квады или вольки. На современной политической карте эта территория займет Северную Австрию (левый берег Дуная) и крайнюю южную часть современной Чехии. Таким образом, получаем ответ на недоуменное замечание Ф.И. Филина о славянской топонимии. «Если основываться только на топонимических данных, то получится, что для славян вообще нигде не найдется места, поскольку нет областей с несомненной сплошной славянской гидронимией (как это уже давно отмечалось разными исследователями)» [175, с. 21].

Такое место могло бы существовать при одном условии: если бы на территории славянской прародины и сейчас проживали бы славяне. Но это условие отсутствует. В Северной Австрии победил германский язык. Есть еще Южная Чехия. Но это очень небольшой район, к тому же пограничный с кельтами и германцами. Топонимия и здесь может быть смешанной. Тем не менее Южная Чехия на сегодняшний день самая славянская земля из всех обширных территорий, заселенных славянами. Следовательно, славянская топонимика здесь должна быть выражена сильнее, чем где бы то ни было. К сожалению, мне не удалось найти ни одной работы по чешской и словацкой топонимике. Этимология названия Шумава у В.А. Никонова отсутствует. Можно предложить толкование «Шумящие воды». По горам всегда проходит водораздел, и со склонов Шумавы на север и на юг стекает много горных речушек, которые шумят на водопадах, в теснинах, в порожистых местах.

Место, предложенное в качестве славянской прародины, удовлетворяет всем условиям, выдвинутым ранее. В древности эта территория входила в зону культуры полей погребальных урн (лужицкой культуры) и не была затронута влиянием поморской и пшеворской культур. Расположена она на Дунае, на северном берегу. Имеет скромные размеры, несопоставимые с теми необозримыми пространствами, которые славянам отводят на современных исторических картах. Место это находится рядом с Паннонией, Иллирией, Нориком и никогда не было под римским владычеством. По характеру расположения никогда не привлекало внимания античных ученых, купцов, политиков. Рельеф страны горный и лесистый. Обитали там с древнейших времен венеты. Территория эта была зоной активных этнических контактов, о чем далее.

В русской народной поэзии сохранилась память о некоей далекой стране, которую называют «Веденецкая земля». М. Фасмер считает, что здесь имеется в виду Венеция [174, т. I, с. 287]. Правда, он не объясняет, ни каким образом русское простонародье с Венецией познакомилось, ни по какой причине сохранило название города в своем фольклоре. Скорее, здесь память о древней прародине.

В ходе дальнейшего изложения я намерен привести дополнительные доказательства локализации славянской прародины именно в указанном месте.

Назад: Происхождение термина «славяне»
Дальше: Протославяне

Armen 7
Тайны славянского прошлого открываются... Вы желаете взглянуть на древние велесовичные символы государства Рось? Вы видели сакральные славянские тексты дохристианских времён которым 2-3 тысячи лет? Вы знаете какие велесовичные буквы символизируют Правь, Явь, Навь? Вы слышали о истории яхов и их псевдославянизме? Ответы в материалах блога "ИСТОКИ СЛАВЯНСТВА - РОСЬ" https://slavnasledie.blogspot.com/ Рекомендую прочесть!