Глава 9

Я все еще пыталась примириться с новым телом, для чего пришлось немало изменить образ мыслей, так что справиться с еще одной переменой казалось невозможным. Я была совершенно не готова к окончанию колледжа.

«Заберите меня обратно в Амхерст» – только об этом я и думала, перевозя последнюю из, должно быть, тысячи коробок с вещами в Медфилд. Я тут же заскучала по знакомой обстановке. Я отчаянно нуждалась в рутине; хотела знать, что и когда должна делать. Впервые в жизни у меня не было никакого запланированного следующего шага. Я плыла по течению в старших классах – с девятого вплоть до двенадцатого, – потом поступила в колледж. Я смогла отложить сознательный выбор жизненного пути до двадцати двух лет – года выпуска из колледжа. До того солнечного майского дня я составляла мечтательные планы о будущем, в основном с Сабриной, когда мы ездили на машине. Я говорила о самых грандиозных и невероятных вещах, потому что исполнять все эти планы еще не пришло время. Мне – и, судя по всему, практически всему моему поколению в целом – было очень приятно идеализировать будущее и считать, что все сразу станет на свои места, как только я выберусь из образовательной машины. Безграничные возможности – можно делать что хочешь, ехать куда и когда хочешь. Но вместе с тем эта открытость, бесконечные варианты парализовали меня. Я вспомнила, сколько моя семья принесла в жертву – все, что было и не было у мамы, – просто ради того, чтобы обеспечить мне лучшее будущее. Такой огромный подарок нес с собой сильнейшее давление. Я начала относиться к этому так же, как раньше относилась к еде. Я словно пришла в огромный продуктовый магазин и должна там выбрать блюдо, которое больше всего хочу съесть. А что, если я выберу что-то не то?

Я не представляла, как буду искать работу. Мне почти не отвечали по объявлениям – ни в Craigslist, ни в других печатных и сетевых источниках. Тщательно составленные сопроводительные письма, резюме, подобранные под каждую вакансию и каждую компанию – все это было неважно. В ответ я не слышала ни слова, что делало поиски лишь еще более мучительными. Я жалела, что не выбрала себе в качестве специализации настоящую работу, вроде медсестры или учителя. Неопределенное, расплывчатое образование специалиста по средствам массовой информации ничем не помогало мне на адском трудовом рынке.

– Эфирная журналистика – это умирающая отрасль, – говорили мне знакомые. – Люди теперь смотрят новости в Интернете, Андреа.

На самом деле я и сама искала новости именно там. И, возможно, я должна была понимать, что найти работу в местных отделениях ABC, NBC, CBS и FOX в принципе довольно трудно. «Но они же ищут интернов, – думала я. – Я отлично с этим справлюсь».

Живя без денег, без своего жилья и с пятизначной суммой долга за обучение я поняла, что грусть, с которой мне удалось вроде бы справиться за предыдущий год, возвращается. Я снова стала одержима едой. Я считала и пересчитывала калории со все большей точностью, даже добавляла к сумме жвачку без сахара, которую жевала.

Во время телефонных разговоров с Дэниэлом я постоянно с ним ругалась. Свидания в кафе, когда я приезжала к нему в гости в Вустер, часто заканчивались тем, что мы кричали друг другу что-нибудь обидное – и я уезжала. В каждом нашем споре у меня было смутное ощущение, что он что-то против меня имеет, что раз он видел меня в худшем моем состоянии, то я должна быть благодарна, что он остался со мной, когда любой другой ушел бы. Он, конечно, ни разу такого вслух не сказал, но, тем не менее, мне очень не нравилась моя роль – человека, который должен чувствовать себя лучше, который больше не нуждается в эмоциональной поддержке. А еще меня не могло не пугать его отношение к еде по принципу «все или ничего», из-за которого он обратно набрал 35 килограммов, сброшенных в прошлом году. Если Дэниэл не сидел на строгой диете, то обязательно объедался – никакого компромиссного варианта не было. Я едва пришла в себя после того, как стала жертвой обеих крайностей, так что мне очень тяжело было на это смотреть.

Я медленно отстранилась от него, не чувствуя даже крупинки романтических отношений, которые у нас когда-то были. Дэниэл уже не был моим парнем. Он превратился в родителя, опекуна. Собственно, даже если не говорить о нас двоих, то я никак не могла смириться с тем, что жизнь после колледжа оказалась вовсе не такой, как я надеялась и ожидала. Я хотела, чтобы все стало другим – лучшим, новым. Так что я ушла от него. Окончив наши отношения, я разбила сердце и ему, и себе.

Я думала, что смогу все начать сначала. Я считала, что он стал для меня обузой, и что уйти от него – это будет примерно то же самое, что вытянуть ноги после нескольких часов, проведенных в тесном сидении самолета. Мне казалось, что я не получила достаточно любви, чтобы быть такой верной, такой преданной одному человеку.

Оказалось, что все эти предположения не совсем верны. Меня охватило еще большее отчаяние, и я поняла, что мне не хватает Дэниэла. Не хватает привычности, безопасности, легкости. Мне не хватало команды, которой мы были. Несколько раз в день мне хотелось позвонить ему – хотя бы для того, чтобы услышать, как он зовет меня «Энди», как раньше. Дни, которые после окончания колледжа и без того заставляли меня скучать и беспокоиться, стали еще длиннее и мрачнее.

Я пошла работать официанткой в стейкхаус, когда не в силах уже была смириться с постоянными отказами. Полгода я надевала на себя горчично-желтую рубашку маленького размера, сидевшую на моей фигуре, с которой я так до сих пор и не освоилась, как коробка, прикалывала значки для определенного количества «таланта» и зарабатывала 3 доллара в час плюс чаевые. Если меня доставали клиенты, то я притворялась, что это все просто эпизод шоу «Подстава». «Должно быть, меня снимает скрытая камера», – говорила я себе, улыбаясь.

Шли месяцы; я постепенно начала чувствовать себя лучше и без Дэниэла. Я встречалась с друзьями, которых уже давно не видела. Я посвятила себя хобби и занятиям, которым не уделяла время, пока мы были вместе – всякое рукоделие, вроде скрапбукинга и открыток. Я ходила в кино одна. Тяжелее всего было не находить новые занятия, а заполнять эмоциональную пустоту, возникшую без него. Дэниэл был моим лучшим другом, доверенным лицом, терапевтом и советником, а теперь, когда он ушел, я лишилась всего этого. Я словно осталась голой. Я не могла быть слабой, даже если чувствовала себя так. Не могла ни в чем нуждаться, даже если и хотела. Мне предстояло жить без него, так что приходилось набираться больше сил изнутри. И со временем мне это удалось.

В феврале в Медфилд приехала съемочная группа. Настоящая, живая съемочная группа голливудского фильма – которую возглавлял не кто иной, как Мартин Скорсезе, – выбрала мой сонный маленький городок для работы.

Я еще за несколько недель до этого услышала, что Медфилдский госпиталь, большую психиатрическую больницу, закрытую уже лет десять, выбрали в качестве декораций для фильма «Остров проклятых» – экранизации триллера Денниса Лихейна; другие его книги, в частности, «Таинственную реку» и «Прощай, детка, прощай», тоже экранизировали. Здание располагалось на зловещем Госпитальном холме, вне самого города, и было как раз достаточно старым, чтобы выглядеть холодным и страшноватым. Оно выглядело так, что было просто невозможно не предположить, что оно не хранит страшных секретов и интересных историй, и что там нечего делать одному в темноте. По большей части в окрестностях холма горожане разве что играли в футбол и катались на санках, так что десант из Голливуда нас даже почти не побеспокоил.

Я была в экстазе. Я обожала кино всю жизнь, я изучала кинематограф в Амхерсте и Риме, и это было слишком хорошо для правды. Приехал не только Мартин Скорсезе, мой любимый режиссер, но еще и Леонардо Ди Каприо, мой самый обожаемый человек вообще?! Похоже, это судьба.

Я сходила на кастинг статистов, но мне так и не позвонили. Несколько производственных офисов фильма – строительный и художественный отделы – разместились прямо напротив моего дома, в свободном офисом здании. Однажды днем я набралась достаточно смелости, чтобы дойти туда и попробовать отдать кому-нибудь свое резюме и сопроводительное письмо, совершенно не похожее ни на одно из тех, что я писала до этого. Меня разочаровала претенциозность традиционных сопроводительных писем. Ни самоанализ, ни вежливая лесть – ничего не помогало в те месяцы, когда я писала и снова писала письма по чуть ли не всем вакансиям, открывавшимся в Новой Англии. Понимая, что не обладаю вообще никакой нужной квалификацией для этой работы, я проявила творческий подход. Я объяснила, что не имею никакого опыта работы в кинематографе, но хорошо знаю местность вокруг места съемок и вообще смогу принести пользу как житель города. Хотите знать, где что-нибудь купить? Я к вашим услугам. Хотите знать, где лучше всего пообедать? Я к вашим услугам. Не знаете, как куда-то пройти? Я к вашим услугам. Или нагуглю и притворюсь, что всегда это знала.

Я рассказала о своей любви к кино, упомянула, что изучала кинематограф в колледже и за рубежом, но на самом деле мне просто хотелось объяснить тому, кто прочитает это письмо, насколько сильно я хочу помочь хоть чем-нибудь. Я подчеркнула, что могу действительно им предложить: любую старую вещь. Письмо в целом выглядело примерно так: «Эй, если на нас налетит снежная буря, я умею хорошо копать!»

Я отдала свое жалкое резюме и письмо добродушной с виду женщине, которая обещала, что передаст его координатору отдела. Прошло три недели, мне ничего не ответили, и я начала постепенно смиряться с тем, что с этим фильмом мне ловить нечего.

А потом мне позвонили. Во вторник я ехала домой после магазина и заранее боялась своей вечерней смены в «Аутбэке», и тут мне позвонила координатор художественного отдела. Она сказала, что одному из ее ассистентов сделали срочную операцию, так что нужна замена до пятницы. Могу ли я приехать на собеседование? Я буквально долетела домой, перебрала одежду и бегом побежала в офис.

– Лори Лопес, – представилась она, протянув руку. Лицом и густыми, блестящими волосами цвета воронова крыла она напоминала Мэри Луизу Паркер. Она мило улыбалась.

Она мне нравится. Я сразу это поняла.

Около получаса она водила меня по офису, вводя меня в курс дела и рассказывая, чем вообще занимаются в художественном отделе. По сути, объяснила она, я буду работать ассистентом продюсера и, если понадобится, помогать еще и отделу декораций. Художественный отдел возглавляли двое: художник-постановщик, лауреат «Оскара» Данте Ферретти, и арт-директор, четырехкратный номинант на «Оскара» Боб Герра. Декорациями занималась лауреат «Оскара» Франческа Ло Скьяво, жена Данте. Они работали с великолепными командами художников, дизайнеров и декораторов, которые рисовали крупномасштабные эскизы каждой сцены фильма – так, чтобы они соответствовали художественному видению Данте. Они придумывали все, создавали каждый уголок, каждую малозаметную деталь декораций, которые потом будут возводиться строительным отделом.

Я была в ужасе. Со вторника до пятницы я почти не спала и работала с таким прилежанием и страстью, как никогда. Сказать, что работа была захватывающей – значит ничего не сказать. Я была словно под кайфом четыре дня подряд – от запаха краски и вида Леонардо Ди Каприо. Чуть ли не каждый час мои задачи менялись. Я ездила от одного места съемки к другому, отдавала сотрудникам разных отделов эскизы декораций, выполняла поручения – все, что у меня просили. Я работала с удовольствием и просила еще.

Лори это заметила. Иногда, когда я бегала туда-сюда по офису, улыбаясь, как самодовольная глупышка, которая рада просто готовить кофе съемочной группе, я видела, как она смотрит на меня с благодарностью. Весь отдел знал, как я люблю все, что делаю. И, в свою очередь, они любили за это меня. Я была новенькой в их мире, одной из немногих, кого еще не утомила жестокость индустрии развлечений. Мое отношение к шоу-бизнесу было наивно-идеалистичным. Они хотели сохранить мое радостное волнение, словно я была ребенком, который все еще верит в Сайту. Каждый день я приходила в офис на час раньше всех остальных, а потом, вечером, оставалась и запирала двери. Я приносила кофейный торт из моей любимой пекарни, мамины знаменитые домашние лимонные квадратики и шоколадные эклеры из лучшего магазина французской выпечки во всем Бостоне. Двенадцатичасовые смены проносились мимо, потому что я вообще даже не садилась. Возбуждение и безостановочная работа съемочной группы поддерживали во мне такой уровень энергии, что я просто летала. Я не просто была в восторге от вида звезд: я работала над чем-то, что для меня очень важно.

В три часа дня в пятницу я узнала, что Джо, вместо которой я и работала, в понедельник возвращается. Я пала духом: сказка заканчивалась. Я раздумывала, каково будет возвращаться в «Аутбэк», по пути в ближайшую пекарню, где купила Джону Майклу, моему привлекательному новому приятелю – еще одному ассистенту продюсера в художественном отделе – торт на день рождения, со свечками и открыткой. Мы с Лори надеялись сделать ему сюрприз, прежде чем все разъедутся на выходные. Мы с ней так быстро сблизились. Всего несколько дней знакомы, а мне уже казалось, словно мы дружим уже не один год.

Я наслаждалась последними несколькими часами на работе. Когда Джон Майкл задул свечи на торте, покраснев от смущения, Лори отвела меня в сторонку, пока все остальные стояли и аплодировали.

Мы отошли на несколько футов, и Лори обняла меня. Потом, посмотрев мне в глаза, сказала:

– Андреа, послушай. Я хочу сказать, что неделя с тобой прошла просто чудесно. Не могу даже описать, как же мне все понравилось. И, пока тебя днем не было, мы поговорили, и… – она показала на остальных присутствовавших в комнате, – в общем, мы хотим, чтобы ты осталась до конца съемок.

Я была поражена. «Осталась» – то самое слово, которое я так мечтала услышать.

В комнате внезапно наступила тишина. Я повернулась ко всем и увидела, что они улыбаются мне. Аплодируют, шумно кричат, поздравляют. Когда аплодисменты стихли, я поблагодарила каждого.

– Это было так приятно. Я очень рада, что остаюсь, – с широкой улыбкой сказала я.

«Как вообще такое бывает с людьми? Со мной?» – спросила я себя. Я подняла глаза к небу – может быть, нужно поблагодарить кого-то или что-то за благословение свыше?

– И… ну… так, чтобы все знали, – начала я. Все тут же замолчали. – Если мы с Лео сбежим вместе – мало ли, он наконец-то возьмется за ум и перестанет встречаться только с длинноногими блондинками-супермоделями, – то хочу вам сказать… ну, я просто не смогу уйти, не сказав вам… все было по-настоящему.

Все засмеялись. Я оставалась серьезной; наполовину я все-таки шутила, но вот другая половина вполне серьезно размышляла: «А что, и такое может быть».

Следующие недели пролетели с пугающей быстротой. Каждый день был смесью безумия и веселья. Я быстро подружилась почти со всеми работниками съемочной группы. По умолчанию на моем лице всегда была улыбка. Кроме традиционных задач ассистента продюсера, мне еще и удалось побыть помощником Данте и Франчески (обоих по отдельности). В этих случаях моя работа в основном заключалась в том, что я водила фургончик по ночному Бостону и помогала установить связь между разными отделами. Но вместе с тем я даже провела какое-то время очень близко к режиссерскому креслу. Я увидела съемки сцен с Беном Кингсли и Марком Руффало (и моим любимым Леонардо Ди Каприо); довелось мне и подпрыгнуть от могучих криков Мартина Скорсезе «Снято!» и «Мотор!». Я изо всех сил старалась выглядеть уверенной, изображая лицом нечто вроде «Кхм, я действительно должна быть здесь». В основном я, конечно, с вожделением смотрела на Лео. Он казался добрым и веселым и, конечно же, таким же великолепным, умелым актером, каким я всегда его знала. Я уважала его не только за красоту, но и за работу, за выбор репертуара. «Жизнь этого парня», «Что гложет Гилберта Грейпа», «Авиатор», «Отступники» – его фильмография, словно титры, крутилась у меня перед глазами. Я хотела не просто схватить его за лицо и поцеловать прямо в губы, но и сказать, что восхищаюсь им как актером и артистом. Хотя, конечно, хватило бы и поцелуя.

Одиннадцать лет назад, в декабре 1997 года – через месяц после того, как нам сообщили о смерти папы, – в прокат вышел «Титаник». Весь предыдущий год, когда о папиной судьбе не было ничего известно, мы с мамой занимали себя, как могли. Тянули время с помощью кино и еды. Романтические комедии, драмы, триллеры, исторические фильмы – нам было неважно, что смотреть, лишь бы занять себя на несколько часов. Мы чуть ли не четыре раза в неделю ходили в кино. Когда умер папа, показалось, словно кто-то нажал в жизни на кнопку паузы. Тем не менее, она каким-то образом продолжилась. Мама вернулась на работу, я – в школу. Первый месяц после сообщения о смерти я почти не помню. Примерно через неделю после премьеры «Титаника» мы с мамой пошли в кинотеатр, чтобы его посмотреть. Уже заходя в зал, мы знали, что нам фильм понравится. Мы всегда восхищались Лео, а Кейт Уинслет для нас была просто идеалом – отличная актриса, фарфоровая куколка с незабываемым лицом. А уж они оба вместе в одном фильме? Это по умолчанию великолепно. Плюс мы слышали о шумихе с толпами сумасшедших зрителей и рекордными кассовыми сборами.

Все три часа мы просидели в восторге. По дороге домой после сеанса мы почти не разговаривали. Я уже тогда хотела пересмотреть его снова. Назавтра мы пошли в кино снова. И послезавтра. Мы несколько недель подряд ходили с мамой смотреть «Титаник». В десять вечера после школы, два раза подряд на выходные – в общем, все время, пока этот фильм показывали. А когда нам говорили, что в зале аншлаг (что случалось очень часто), у мамы во взгляде появлялось отчаянное, разочарованное выражение. Она чуть приоткрывала рот и смотрела на кассира, словно умоляя: «Пожалуйста, мне это очень нужно». Видя ее убитый взгляд, кассир всегда находил где-то в забитом до отказа кинотеатре два свободных места.

В общем и целом я сходила на «Титаник» двадцать раз, а мама – двадцать два. И каждый раз был как первый. Когда прокат закончился, мы с мамой испытали странное чувство потери. Я знаю людей, которые ходили на «Титаник» еще больше нашего. Фильм сопровождался настоящей манией. Но мы? Мне всегда было интересно, почему мы оказались так им одержимы. Мама, в конце концов, была взрослой женщиной, уставшей от жизни. В общем, вроде бы не из тех, кто может быть в таком восторге от какого-либо фильма. Все думали, что мы просто с катушек слетели. «Ну, Господи, ну, тонет корабль в конце! И что теперь?». Ни я, ни она так и не смогли ответить на вопрос, что же заставляло нас снова и снова идти в кинотеатр. «Зачем мы туда сходили два десятка раз, когда у нас денег толком не было даже на еду?»

Много лет спустя мы с мамой поговорили о нашем месяце «Титаника». Мы улыбались, посмеиваясь над собой за то, что были такими упертыми фанатками. «Боже, мы просто с ума сошли», – утешали мы друг дружку. Я посмотрела на нее, качая головой.

– Я обожала «Титаник», мам.

– И я тоже. И, знаешь, я наконец поняла, почему. Этот фильм… просто позволял мне плакать.

Она задумчиво выглянула в окно, затем продолжила.

– Когда папа умер, и мы шли в кинотеатр, по-моему, это было единственное место, где я могла просто сидеть в темноте и плакать. Ну, по крайней мере, три часа.

Я замолчала, ища на ее лице продолжения фразы. Боже, я обожаю эту женщину. Я улыбнулась ей сквозь слезы.

– И я тоже, мама. И я тоже.

Когда я познакомилась с Лео на его вечеринке с шампанским и устрицами, то сразу вспомнила этот разговор. Я подумала о маме. О, она была бы рада здесь оказаться.

На той неделе меня назначили ассистентом Франчески. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы понять, что это важная птица. Элегантная, настоящее воплощение класса, маленькая и хорошо сложенная – настоящая красавица-блондинка. Каждый день она приходила в офис в настолько свежей и стильной одежде, что можно было поклясться, что она только что взяла ее из витрины Ральф Лорен. Мы с ней замечательно поладили. Она была известна своей педантичностью и суетливостью, но со мной была мягче и осторожнее. Наше взаимопонимание было очень милым и не напоминало ее отношения со всеми остальными, считавшими ее настоящей дивой.

Когда я возила ее на съемки из ее роскошной квартиры в Бостоне, она, полулежа на заднем сидении фургончика, давала мне советы своим густым, как сироп, голосом с итальянским акцентом.

– Делай что-нибудь одно, Андреа, – мурлыкала она. – Вы-ы-ыбери что-нибудь одно и делай это хорошо. Вы-ы-ыложись пол-но-стью, отдай себя всю.

Я почувствовала, что она желает мне всего лучшего в жизни, как желала бы своей дочери. Франческа любила свою работу, и ее любили за эту работу. В день вечеринки Лео с шампанским она пригласила меня к себе домой выпить вина. Она с насмешкой отнеслась к идее приехать вовремя.

– Мы рассла-а-абимся здесь. А потом уже поедем, – сообщила она мне. Стильно опоздать – это как раз в ее духе. Я кивнула в ответ.

В роскошной квартире самого богатого района Бостона она села со мной на диване, и почти час мы потратили на то, что она назвала «девичьими р-р-разговорами»; ее голос трещал на звуке «р», словно шины на гравии. Я чуть не умерла, когда она показала на кофейный столик, на котором стоял ее «Оскар».

– Подержи-и-и, подними-и-и его!

Я так и сделала, изумившись его весу.

Когда мы приехали на вечеринку, я пожалела, что не успела съездить домой и надеть коктейльное платье. У меня вообще есть коктейльное платье?

К девяти часам вечера после целого дня работы мои кудрявые волосы свалялись из-за влажности, а черная футболка с большим вырезом и белые шорты-бермуды казались совсем неряшливыми на фоне шикарной вечеринки. Нас окружали столы, покрытые накрахмаленными скатертями. Сырые устрицы были аккуратно разложены рядами на широких подложках изо льда. Десятки бокалов для шампанского стояли на серебряных подносах, ярко сияя, словно свечи в темноте.

Тихо ругаясь на себя за то, что оделась в GAP, а не в Гуччи, я увидела его. В бейсболке козырьком назад, белой футболке и висящей на поясе толстовке, завязанной на рукава. Он смеялся, запрокинув голову, вместе с группой продюсеров. Лео, Лео, Лео. В такой же повседневной одежде, как у меня, он выглядел так, словно сошел с рекламы «Кельвин Кляйна».

В другом конце комнаты я увидела Марка Руффало, общавшегося с кругом моих друзей – ассистентов продюсера. Этот человек заражал своей харизмой всех в радиусе десяти футов. Все, кто стоял рядом с ним, казались довольными и расслабленными. Меня потянуло к нему, я хотела оказаться поближе к человеку, источавшему такую положительную энергию. У него было доброе лицо, из-за невинной улыбки казавшееся очень молодым. Его волосы были кудрявыми и растрепанными, почти такими же, как мои.

Я взяла два бокала шампанского с ближайшего столика и протянула один Франческе.

– Я пойду поговорю с Марти-и-и, – она показала на Мартина Скорсезе, сидевшего с женой в дальнем углу. Я поднесла шампанское ко рту и посмотрела ей вслед; каждый шаг ее стройных ног был воплощением уверенности. «По-моему, у меня обезвоживание, – подумала я, смотря на почти пустой бокал. – Он уж точно не поскупился на хорошее шампанское».

Благодаря пузырькам я осмелела. Я подошла к ассистентам, окружавшим Марка Руффало. Болтая с приятелем, я не смогла не посмотреть в глаза Марку. Тот улыбнулся. Я закончила начатую фразу, извинилась и, пройдя три фута, встала прямо перед Марком. С улыбкой я протянула ему руку.

– Я очень хотела с вами познакомиться!

Произнеся эти совершенно не крутые слова, я очень захотела заползти под стол, стоявший слева от меня. В ответ он тут же засмеялся и радостно поздоровался. По его искренней улыбке я поняла, что он смеется не надо мной. Его честность меня обезоружила. Я почувствовала такое спокойствие, которого совершенно не ожидала, находясь в присутствии кинозвезды. Мы разговорились очень быстро – быстрее спички, скользящей по шершавому коробку. Без всяких усилий, совершенно естественно. Минут десять мы обсуждали жизнь в Нью-Йорке по сравнению с Лос-Анджелесом, культуру, фильмы, что мне делать с карьерой – его советы сами по себе оказались очень ценными.

Когда наш разговор прекратился – кто-то отвел его в сторону на пару слов, – я улыбнулась ему. Он ответил такой же улыбкой и сказал:

– Послушай, отличный вышел разговор. Увидимся завтра?

Я ответила «да» – возможно, слишком эмоционально. Еще раз оглядев комнату, я увидела, что Лео стоит один. Подойти? Не подойти?

Да блин, чего уж там.

Я поставила бокал с шампанским на стол и уверенным шагом направилась к нему. Когда мне оставалось всего несколько шагов, я поняла всю серьезность ситуации и отчаянно захотела развернуться и уйти. Я не могу просто взять и подойти к Леонардо Ди Каприо. Не могу. Когда я собиралась уже развернуться на каблуках и отказаться от намеченного плана, наши взгляды встретились.

Мне очень захотелось стать невидимой, но, к сожалению, это был не вариант, так что я сдалась. Иди уже. И я подошла к нему.

– Э-э-э, привет! Привет! Я, э-э-э… я Андреа.

Он улыбнулся, не открывая рта.

– Лео, – произнес он и кивнул, словно спрашивая: «Каку тебя дела?»

Я хочу выйти за тебя замуж.

– Рада знакомству. – Я смущенно улыбнулась.

– Взаимно, – ответил он с той же вежливой улыбкой.

– Вы устроили прекрасную вечеринку. Спасибо, что пригласили нас.

Произнося эту фразу, я заикалась, по-моему, раз по семь за предложение.

– Да, весело. – Он оглядел комнату, явно радуясь, что все наслаждаются жизнью. – Я просто надеюсь, что все сырые устрицы, которых я заказал… надеюсь, что их все съедят.

Он усмехнулся.

Я кивнула и засмеялась.

– Ну… если что, я доем все, что останется!

Пока мы обменивались любезностями, в мой возбужденный, одурманенный шампанским мозг пришла мысль: мы что, флиртуем? У меня внутри все напряглось.

– А, и еще, м-м-м, можно с вами сфотографироваться?

Ну вот и все. Больше никаких шансов. Я превратилась в обычную фанатку.

Он, одновременно смущенный и польщенный, посмотрел на мое лицо.

– Конечно.

Я посмотрела на тех, кто стоял вокруг, выбирая какого-нибудь ни в чем не повинного человека, чтобы сделать фотографию на мой телефон.

– Джереми, можешь нас сфотографировать?

Он забрал у меня телефон и отошел футов на пять, пока мы позировали. Рука Лео скользнула мне за спину, обхватила за талию и легла на бедро. У меня напряглись сразу все мышцы. Про себя я уже успела хорошенько проораться до срыва голоса. Я провела рукой по его мощной спине и остановилась где-то на лопатке, потом прижалась к нему. Если бы я могла навечно заморозить этот момент во времени, навсегда остаться в таком положении, я бы сделала это, не задумываясь.

Мы улыбнулись. Я услышала звук, изображающий спуск затвора, на камере моего телефона и напряглась, поняв, что чудесный момент закончился. Он отпустил мое бедро и отошел на шаг. Впрочем, до того, как мы успели разойтись, я услышала:

– О-о-о, подождите секундочку! Дайте я вас тоже сфотографирую!

Обернувшись, я увидела Марту, помощника режиссера по сценарию, и ухмыльнулась.

Мы снова встали в ту же позу. Я не смогла сдержать широкой зубастой улыбки. Марта подняла фотоаппарат, затем слегка опустила, чтобы посмотреть на нас поверх объектива.

– Это завтра будет во всех новостях, просто подождите. «Новая прекрасная пара Голливуда».

Я умерла.

«А можно действительно так сделать?!» – взмолилась я про себя. Вместе с тем я занервничала: Лео могло и не понравиться такое предложение. «Мы? Пара? Что-ооо?» Прежде чем я успела додумать эту мысль, он со смехом пропел:

– Да-на-на-на-на-на!

Я умерла еще раз.

Все еще не дыша, я спросила себя: «Лео что, только что спел музыку из заставки «Развлечения сегодня вечером?»

Марта засмеялась.

– Я могу им позвонить.

Она подняла фотоаппарат и сделала фотографию.

Я не могла умереть в третий раз, но если бы могла, то умерла бы.

У меня случился приступ кратковременного жара. Даже три подряд, безжалостных, обжигающих. Мы отошли друг от друга и улыбнулись. Я только открыла рот, чтобы продолжить разговор, как услышала итальянскую трель.

– Андр-р-р-р-реа!

Обернувшись, я увидела Франческу, которая успела подойти к нам.

– Андреа, вот ты где! Пойдем. Нам пора.

Она мило улыбнулась и кивком показала на машину. Подняв руку, она погладила лицо Лео.

Он улыбнулся ей. Они вместе уже работали над разными фильмами. Марти, Данте, Франческа, Боб Герра – они работали в команде так часто, как им удавалось.

– Мы устали. Нам пора. Доброй ночи!

Она наклонила голову и с любовью посмотрела на Лео. Он был ей прямо как сын.

Лео вздохнул.

– Доброй ночи, леди, – тихо сказал он, с теплотой посмотрев на нас. Франческа уже пошла к парковке.

Я покорно улыбнулась.

– Хорошо вам повеселиться.

А потом я повернулась и пошла за ней, ненавидя каждый шаг.

Я плохо помню, как довезла Франческу до ее квартиры; мое тело и разум все еще были охвачены эйфорией. Я достала из кармана мобильный телефон и посмотрела на часы; они показывали час ночи. Впрочем, я все равно позвонила домой.

– Андреа? – ответил полусонный мамин голос.

– Мама, я поговорила с ним.

Она сразу проснулась и даже задышала чаще.

– Лео! – вскрикнула она. – Не может быть. – Да.

Мои губы растянулись так широко, что я даже уже не была уверена, держатся ли они до сих пор на лице. Я любила ее за то, что она понимала, как много это значит для меня.

Для нее.

Для нас.