Глава 6
Я уехала из колледжа в мае, молясь, чтобы на этот раз все было иначе. Что этим летом мой лишний вес наконец-то соберет вещи и покинет меня. Что я больше никогда не увижу от мамы такого взгляда. Я отчаянно хотела чувствовать себя готовой к переменам, набравшейся сил, целеустремленной, уверенной, но по большей части я просто ужасно боялась.
Днем в пятницу я приехала домой к родителям и уже распланировала, как начать понедельник. И, как уже бывало в прошлом, начала я с огромной обжираловки под названием «прощание с жиром». В выходные, раскладывая вещи по спальне на лето, я наелась всем, что обожала, не забыв ни об одном своем любимом блюде, прежде чем с понедельника начать худеть. Целые ряды двойных «Орео», упаковки швейцарских рулетов, шоколадный торт. Я съела целую тридцатисантиметровую «пиццу мясолюба». Заказала полдюжины пончиков «Даикин Донате» – две французские косички, с бостонским кремом, с баварским кремом, с шоколадной глазурью и кокосовый, – соврав кассиру, что на самом деле покупаю эту коробку для голодной семьи из четырех человек. Вскрывала одну за другой банки со «Спрайтом». Позвонила в «Тако Белл».
В понедельник я зашла в женскую раздевалку спортзала Юношеской христианской ассоциации с Кейт. Я очень обрадовалась, что она решила присоединиться ко мне. Она отнесла наши сумки в свободный шкафчик, а я пошла в угол, где стояли весы. Когда я шагнула на них, меня охватил ужас.
Я даже было подумала, что стрелка весов вообще не перестанет крутиться. Посмотрела на аккуратно покрытые пурпурным лаком ногти на ногах, которыми очень гордилась. Надо бы накрасить их заново. Например, коралловым цветом.
Стоя на белой, стерильной металлической платформе, я приготовилась увидеть результат. Я не надеялась на какую-то конкретную цифру, не скрещивала пальцы. Но даже несмотря на то, что я уже два десятилетия была не просто большой, а огромной, я оказалась не готова к тому, что стрелка остановилась неподалеку от отметки в 130 килограммов. Серьезно? Нет, давайте уж начистоту. Серьезно?!
Я сошла с весов, чуть подождала, потом снова встала на них, чтобы подтвердить результат.
Металл под моими ногами стал влажным и каким-то холодным. Сердце колотилось. Я часто-часто задышала, не в силах успокоиться.
Сто двадцать два.
«Мне не нравится это число», – подумала я.
Число 90 меня не сильно пугало: его я видела не раз. Зато испугало то, что я была ближе уже к 130.
Как… Как я могла… Когда?
Секундочки…
Что?
Я задержала дыхание. Интересно, если я закрою глаза, комната перестанет крутиться вокруг меня?
Я знала, что такое быть большой. Я всегда была только большой. Но это число – большое и трехзначное – отрезвило меня. Увидев его, написанное черным по белому, осязаемое и настоящее, я едва не заплакала.
Стоя на весах, я не могла его игнорировать. Каждый килограмм был реален и, что хуже того, от них невозможно сбежать.
Я снова вспомнила лицо мамы, когда она приехала ко мне в колледж. Вспомнила ужас в ее глазах, когда она увидела, как ухудшилось мое здоровье. Теперь же, увидев реальность на весах, я и сама разделяла ее беспокойство. Я видела себя теми же испуганными глазами.
Меня охватил ужас, полнейший и необузданный.
Я отошла от жестоких, но честных весов, и посмотрела на Кейт, которая стояла позади меня. Она не увидела, сколько показали весы, но по моему лицу она сразу поняла, что дела плохи. В ее взгляде читалось сочувствие. Говорить было нечего. Я сумела кое-как улыбнуться и, честно попытавшись развеселиться, спросила:
– Ну что, пора?
Мы вышли из раздевалки в главный зал. У дальней стены размещались беговые дорожки, эллиптические машины и велотренажеры. Перед нами, словно полоса препятствий, стояли гири, штанги и тренажеры наутилус. Каждая машина, которую мы проходили, казалась еще более странной, чем предыдущая. Передо мной открылся вид из множества полуобнаженных тел; ни одно из них не было похоже на мое. Даже самые растренированные посетители спортзала уверенно ходили на дуговых тренажерах; на мой взгляд, у них было килограммов по 20 лишнего веса.
Я была там не к месту.
Я рассматривала кардиотренажеры, безмолвно спрашивая у них: «Кто из вас обещает, что я не почувствую себя совершенно безнадежной?». Или, еще лучше: «Кто из вас обещает не говорить никому, что я даже не представляю, что делаю?».
Эллиптический тренажер показался мне лучшим вариантом. В течение тридцати минут я двигалась; мои руки толкали и тянули синхронно со скользящими движениями ног. И, хотя я поставила минимальное сопротивление, к тому времени, как машина остановилась для двухминутной паузы, я чувствовала себя совершенно измотанной. «Спасибо», – подумала я. По моей спине стекали капельки пота, горячие, но быстро остывавшие. Мокрые капельки, собравшиеся на голове, закручивали мои и без того кудрявые волосы в спиральки. Кровь прилила к щекам; в ногах, непривычных к таким нагрузкам, покалывало.
Был момент, когда в перерывах между отчаянными вдохами я чувствовала себя на этом тренажере, как в ловушке. «Неужели только так можно стать, быть и оставаться худой?» – спросила себя я. Я была уверена, что ни за что не захочу снова пережить эти тридцать потных минут. Я огляделась, смотря на остальных. Пот выглядел на них уместно. Их лица, сосредоточенные и волевые, показывали, что они устали, но, тем не менее, целеустремленность никуда не делась. С кряхтением завершив последние секунды спринта, женщина на соседней беговой дорожке улыбалась с гордостью и облегчением. В чем разница между ней и мной? Почему она заканчивает упражнение и выглядит сильной и уверенной, а я, которой упражнения необходимы, наверное, больше, чем кому-либо другому здесь, через тридцать минут чувствую себя совершенно опустошенной?
Я сошла с тренажера и посмотрела на Кейт, которая выглядела утомленной не меньше меня. Я даже была ей благодарна за то, что она чувствует такой же дискомфорт. Мы вернулись в раздевалку, чувствуя, словно нас только что освободили из тюрьмы.
– Это было ужасно, – призналась Кейт.
– Да, – посочувствовала я. – Да, да, и еще сто раз да. Неужели все лето так пройдет?
– Нет, так плохо не будет. Мы привыкнем.
Я кивнула; мне очень хотелось ей поверить. Я бы все, что угодно, отдала, чтобы оказаться на месте Кейт. Все что угодно чтобы пойти в спортзал просто для того, чтобы немного поработать над рельефом мышц и привести себя в форму – именно так написала Кейт, заполняя анкету. «Что подумали секретари, увидев, как мы вошли вместе? – спросила себя я. – Наверное, так: блондинка пришла, чтобы накачать кубики пресса, а брюнетка – чтобы изменить жизнь». Мне пришлось пресечь дальнейшие мысли по этому поводу, чтобы не обидеться на нее.
Через десять минут я села рядом с Кейт в ее «Меркьюри», где вовсю работал кондиционер; у нас уже начинало все болеть.
Пот, блестевший на моем лице, начал испаряться, делая кожу неприятно липкой. Я покрутила ручку настройки радио и нашла знакомый мурлыкающий голос Бритни Спирс. Мы стали слушать; нам ничего не надо было говорить, мы просто несколько раз друг дружке улыбнулись. Она знала, что я устала. А я знала, что устала она.
Я выглянула в окно и снова подумала о тех весах. О числе. О стрелке, которая едва не зашкалила. Впервые за всю свою толстую жизнь я по-настоящему боялась.
Я стала копаться в мозге в поисках пространства, достаточно большого, чтобы запихнуть туда все обвинения. Будь проклята эта еда. Я вспомнила все, что съела за двадцать лет, – картинки были живыми и соблазнительными, как порнография. Плотные, с розовой серединой бургеры, истекающие расплавленным сыром между булочками с кунжутом. Рожки мороженого с пеканом и маслом. Жирные пятна, остающиеся после того, как все куски пиццы навсегда покинут картонный дом. Картошка фри, дважды пожаренная. Пальцы, измазанные ярко-оранжевыми «Читос». Блестящая желтая струйка на моем попкорне в кинотеатре: «Пожалуйста, больше масла». Клубничное желе, вытекающее из надкусанного пухлого пончика в сахарной пудре. Угол слоеного торта, где глазурь встречается с глазурью и еще глазурью.
Меня разрывало на части. Я хотела, чтобы меня покинула вся еда, что накопилась на теле как жир, и ужасно скучала по каждому кусочку. Меня бесила обжираловка, которую я устроила на выходных, но я хотела повторить ее снова. Я хотела есть меньше, а потом сразу хотела есть больше. Я хотела разозлиться, но мне было слишком больно и стыдно, чтобы кричать и размахивать руками. Я хотела вписаться в общество и вместе с этим хотела крикнуть всем «Идите в ж…». Я хотела бегать, сгоняя каждую унцию, но еще больше мне хотелось навсегда спрятаться под одеяло. Я хотела побыть одна, но в то же время отчаянно желала, чтобы меня крепко обняли.
Я знала, что очень большая. Я знала, что весы уж точно не назвали бы меня стройной, но к 120 килограммам готова не была. К такому меня не могло подготовить ничто.
А самое худшее, что приводило меня в еще больший ужас, чем сам факт, что я вешу уже ближе к 130 килограммам, – это то, что я не могла просто закрыть глаза и пожелать, чтобы все ушло. Лишний вес не исчезнет. Мне помогут только физические упражнения и правильное питание.
Я сравнила себя с людьми, которых мне доводилось видеть на разных телешоу. Мужчина весом в полтонны; женщина, которая больше никогда не вышла из дома; толстые подростки на ток-шоу; мать, которую пришлось вывозить на автопогрузчике из дома, спальни и постели, в которой она провела несколько лет после того, как ноги перестали выдерживать ее вес. Мимо меня пронеслись все большие люди, которых я когда-либо видела – лично, на экране или фотографиях. Неужели я тоже стала такой? Или, по крайней мере, на пути, чтобы такой стать?
Я была девушкой, которой требовалось внешнее вмешательство, потому что она отрицает свои размеры. Я словно проснулась в теле, покрытом множеством лишних тканей. Почему я не остановилась раньше?
Моей мотивацией для похудения всегда в основном было тщеславие. Предупреждения о проблемах со здоровьем, которые я читала в журналах и получала от педиатра, казались пустыми угрозами для неуязвимого подростка. Но вот когда в двадцать лет я достигла веса под 130 килограммов, я вспомнила о том, что смертна. Я была уже не просто большой. Я страдала ожирением, причем морбидным, если верить графикам роста и веса, которые я видела в Сети. Настал момент, когда я уже не считала, что так уж далека от действительно больших людей, которыхвидела по телевизору. Предсказание врача, сделанное в восьмом классе, сбылось. Причем меня пугал даже не сам нынешний пиковый вес, а то, что ждет вслед за ним. Что лежит за 130 килограммами? Куда бежать, если до этого весы всегда показывали только еще больше? У меня никогда не было особенных математических способностей, но я отлично понимала, что в ближайшем будущем меня вполне может ждать вес 130… 135… 140… 145… И так далее, и так далее.
Толстая, большая черная линия, которая, как мне всегда представлялось, отделяет меня от самых больших людей, сильно сузилась и поблекла. Ты теперь не так и далеко от них, Андреа. Несколько лет – и ты присоединишься к ним.
Я посмотрела на свой живот. Спереди перекатывались две совсем некрасивые выпуклости. Мои бедра, одетые в шорты свободного покроя, были покрыты волнами целлюлита. Ремень безопасности в машине по диагонали пересекал мои обвисшие пухлые груди. Я проклинала каждую унцию своей плоти. Я хотела, чтобы жир ушел быстро и тихо – словно он явился сам по себе и организовал коммуну на моих бедрах, ягодицах и животе. В такие минуты похудение казалось одновременно очень простым и невозможным делом. Я знала, что нужно делать. Даже особых знаний по медицине не нужно, чтобы знать: для похудения нужно больше двигаться, правильнее питаться и ни в коем случае не объедаться.
Когда вы никогда в жизни не бывали худым, никогда не видели на весах нормальных цифр, вы даже и не подозреваете, что такое умеренность. Мои представления о худобе проистекали из совершенно неверных впечатлений о людях, чьими телами я восхищалась. Я предполагала, что не меньше половины худых людей питаются одним салатом. Они едят мало и исключительно здоровую пишу. Я считала это одновременно ограничением и радостью, потому что сама по себе худоба наверняка приятнее любой пищи. При виде моделей и голливудских красавиц сразу приходила на ум известная поговорка любителей диет: «Нет ничего вкуснее ощущения, что ты худой». Я считала, что это правда. Чувствовала, что попала в ловушку уже при одной мысли, что теперь придется есть одну безвкусную дрянь.
Другая половина худых людей, как мне казалось, стройные просто от природы. Их воспитали родители, не стремившиеся к умеренности в еде, но они жили в телах, которые регулировали голод и сытость хорошо заметными сигналами; у меня эта система сигналов не работала. Этим людям я просто завидовала, потому что первая половина, по крайней мере, прилагала усилия, чтобы стать красивыми, а вот им делать ничего не приходилось – они выиграли в генетическую лотерею. Моим вот генам не повезло. Папа, бабушка, другие родственники, на которых я была больше всего похожа, были не просто толстыми, а жирными. Такое же будущее, похоже, ждало и меня.
Эта мысль потрясла меня. Я словно попала под холодный душ через несколько секунд после того, как выбралась из теплой постели. Тем не менее, я уже с ужасом ждала завтрашней тренировки. Составила целый список причин, по которым просто вообще никак не смогу продолжить тренироваться. Отговорки лились из меня потоком. Через несколько минут я придумала целых десять вполне резонных поводов отказаться от похудения. Я ставила перед собой препятствия, словно при беге с барьерами.
Кейт высадила меня у моего дома и наклонилась, чтобы обнять меня.
– Я знаю, что ты думаешь, – сказала я. – И – да, я почти всегда пахну так же хорошо.
Я вышла из машины. Наклонившись к пассажирской двери, добавила:
– Завтра я могу вести машину. Подберу тебя в то же время в той же тюрьме.
Она засмеялась и задним ходом отъехала от моего дома. Я зашла с черного хода.
Вечером я сидела в кровати с ноутбуком и искала калькуляторы индекса массы тела и графики роста и веса. Большинство информации, которую мне удалось найти, говорило о том, что здоровая двадцатилетняя женщина ростом 177 сантиметров должна весить примерно от 58 до 77 килограммов. Даже чтобы добраться до верхней границы, мне придется сбросить 45 килограммов. Я сначала подумала, не поставить ли перед собой целью сразу 60, но потом стала колебаться – а нужно ли вообще указывать конкретное число? Я совершенно не представляла, как мое тело будет выглядеть при нормальном, здоровом весе, так что любые конкретные цифры казались совершенно произвольными. Но мне нужна была цель, к которой стоит стремиться, так что я выбрала 20 килограммов.
Настало завтра – и, соответственно, меня ждал следующий визит в спортзал. Мы с Кейт остановились на стоянке – как назло, напротив был «Макдональдс». Я уставилась на него с вожделением.
– Мне надо ехать дальше прямо. Пробить золотую арку, чтобы фритюрница оказалась на переднем сидении, а я с машиной для приготовления «Макфлурри» – на заднем.
Кейт подняла брови и ухмыльнулась – то была не самая худшая идея, что приходила мне в голову. Через открытые окна до нас донесся запах картошки фри, горячей и соленой, как летний воздух.
Не вставая пока с водительского сидения, я задумалась о самых трогательных историях о потере веса из всех, что мне доводилось слышать. Два года тому назад я сидела в приемной своего врача и листала журнал О’ The Oprah
Magazine (Опра, если вы это читаете – я слышала, вы любите читать, – знайте: я всегда вас обожала и буду обожать). Где-то в середине толстого журнала я нашла статью, написанную женщиной, сбросившей 40 с лишним килограммов. Она благодарила за свое преображение и за поддержку организацию «Анонимные переедатели». Впервые в жизни я почувствовала связь с кем-то, кто поделился историей своей борьбы с весом и печалью, связанной с необходимостью есть меньше, ограничивать себя. Автор была максимально искренней; от каждой строчки веяло такой уязвимостью, какой я ни у кого не видела. Лично для меня самой главной, словно подчеркнутой ярким желтым маркером, оказалась часть, где она рассказала о вечере, когда у нее уже почти не осталось сил сдерживать свое обещание не объедаться. Она в отчаянии позвонила своему компаньону, чувствуя, что вот-вот лишится последних остатков силы воли. Спонсор задумался о ее боли, тревоге и непреодолимом желании съесть все, что попадется на глаза, затем сказал:
– Ты можешь удержаться сегодня? Можешь именно сегодня не объедаться? А завтра мы уже подумаем, что делать.
Автор была поражена – как и я, перечитывая это место.
– Ну, да. Имею в виду… Да, да, конечно, я смогу сегодня продержаться, – проговорила она, соглашаясь. В тот момент она поняла, что эта фраза станет для нее мантрой. Этот вопрос она задавала себе каждый день, когда чувствовала, что вот-вот вернется к старым привычкам. Ты можешь удержаться сегодня? Идея, что нужно просто жить день ото дня. Посвятить себя настоящему, и только настоящему моменту, не боясь огромного, подавляющего образа всех остальных дней, которые последуют за сегодняшним. Набраться сил и стойкости хотя бы для нынешнего момента.
Этот вопрос оставался со мной все время, что прошло после прочтения статьи. И вот сейчас, сидя в машине на стоянке возле спортзала Юношеской христианской ассоциации, в самом начале моего собственного путешествия к похудению, в мою голову, словно баннер, прикрепленный к дирижаблю, вплыл вопрос:
Ты можешь позаниматься сегодня, Энди? Не завтра, не через день, даже не через месяц. Сегодня? Есть правильно, насколько получится, работать от всего сердца, несмотря на «плюс-сайз»… Сегодня?
И, как оказалось, я смогла.
Первые три дня, когда я только осознала, что в моей жизни больше не будет фритюра и двойных пончиков – по крайней мере, в обозримом будущем, – были просто невыносимы. Днем я чувствовала себя вполне нормально, когда ела здоровую пишу. Я покупала журналы о здоровье в продуктовых магазинах и находила там примеры диетических меню на неделю, чтобы попробовать. Я совмещала их, чтобы подобрать блюда, которые мне, по крайней мере, нравятся. Я не знала, сколько там калорий, углеводов или жиров – только то, что диетолог, помогавший составлять меню для журнала, посчитал именно эти блюда и порции здоровыми. В обычный день завтрак состоял из омлета из яичных белков с горсткой молодого шпината, куска цельнозернового хлеба и стакана ягод. На обед я ела салат с курицей гриль, сыр фета и половинку большой питы из греческого ресторана по соседству. Ужинала я порцией курицы, свинины или говядины на гриле с гарниром из овощей на пару. Перекусывала свежими фруктами, горстями орехов и разными готовыми продуктами, на упаковках которых было написано «легкий», «без сахара» или «без жира». Я столько слышала о том, как полезны для здоровья свежие фрукты и овощи, что не могла не понимать, что стоит их есть как можно больше.
Днем-то я ела нормально, но вот после захода солнца меня неудержимо тянуло к сладкому. В восемь-девять часов вечера мой живот казался мне пустым. Я хотела съесть тортик. У меня начиналась настоящая ломка по шоколаду. Я даже телевизор не могла смотреть, не опуская взгляда на колени, где не было привычной тарелки с чем-нибудь хрустящим. Я не могла посчитать день завершенным, если перед сном не чувствовала, что наелась как следует. Чтобы уснуть, мне требовалась доза сахара. Паника, вспотевшие ладони, тело, извивающееся от дискомфорта. Я рыдала по ночам, трясясь всем телом, как наркоманка.
Через неделю стало легче. «Легче» – в смысле того, что я немного меньше мучилась. Может быть, у меня уменьшился желудок или ослаб аппетит, который у меня был в голове, – не знаю.
Дэниэл проводил лето в отцовском доме в Вустере, в 80 километрах от меня. Он тоже на втором курсе набрал немалый вес – почти 140 килограммов. Увидев, какие шаги я предприняла, чтобы похудеть, он тоже последовал моему примеру. Два раза в неделю мы виделись и устраивали здоровые ужины, подолгу гуляли пешком, а когда ходили в кино, брали одну диетическую газировку на двоих. Я невероятно обрадовалась, что кто-то будет худеть вместе со мной. Но ему все давалось легче. Он любил спорт, так что для него физические нагрузки не были неприятной необходимостью. Каждый день мы с друзьями играли в футбол, баскетбол или теннис. А еще он стал меньше есть, так что благодаря этому сбросил за три месяца 20 килограммов.
Остаток лета я провела, следуя по пути здоровья. Я занималась каждый день: ходила на групповые тренировки по фитнесу, пользовалась кардиотренажерами, бегала трусцой или гуляла пешком с Кейт, – и пыталась питаться более-менее здоровой пищей. За эти три летних месяца я сбросила чуть больше 10 килограммов. Не могу сказать, что это было очень весело, но скажу, что, как и в случае со всем новым, с любой задачей, которую ставишь перед собой, поначалу было очень приятно смотреть, как показания весов уменьшаются. Рядом была лучшая подруга. А Бритни Спирс по-прежнему выпускала музыку, которая заставляла меня двигаться.
В конце лета 2005 года, когда я поехала в колледж, я относилась к своему телу куда лучше. Мама повела меня в магазин за новой одеждой. Гордясь тем, что я сбросила вес, и понимая, что едой меня за это вознаграждать нельзя, она выразила свою любовь через подарки. В большом торговом центре неподалеку от дома она купила для меня целый новый гардероб, чтобы я могла похвастаться моей уменьшившейся фигурой. Друзья в кампусе встречали меня фразами вроде «Здорово выглядишь!» и «Ты что, похудела?». Было очень приятно.
И хотя я и пыталась по-прежнему питаться более здоровой пищей, есть более мелкими порциями и несколько раз в неделю ходить на занятия пешком, пришлось отказаться от строгого графика упражнений, чтобы сосредоточиться на занятиях и общении с друзьями. Своей кухни у меня не было, так что готовить для себя я перестала. Фруктов и овощей было мало. Вместо этого я поддалась на знакомое искушение – жирные куски пиццы поздно вечером, перекусы, чтобы не уснуть, поздние завтраки с морем кленового сиропа по воскресеньям и постоянные заказы фастфуда прямо в общежитие. Оставаться сильной и целеустремленной казалось невозможным, когда повсюду располагались ловушки вседозволенности. Хуже того, той осенью в Амхерсте открылось новое бургер-кафе, где продавались картофельные шарики с сыром и очень сочный ковбой-бургер с соусом барбекю Надыме орехового дерева, луковыми кольцами и сыром «Монтеррей-Джек». Я не могла в него не влюбиться.
Ну и спиртное тоже сыграло свою роль. Еще задолго до смерти папы я поклялась, что никогда даже не притронусь к нему. Ни капельки алкоголя не коснется моих губ. Я помню, как он ранил маму, причинял боль Энтони, отравлял папу. Я не могла даже смотреть на бутылки с алкогольными напитками – они были для меня символом душевной боли. Но, взрослея, я пересмотрела свои взгляды на трезвенничество. После папиной смерти я узнала от мамы о том, насколько же плохо ему приходилось: дело было не только в том, что он любил выпить на работе. В детстве с ним ужасно обращались, и он всю жизнь страдал от тяжелой депрессии. Алкоголизм был не причиной его проблем, а неверным решением, которое он выбрал.
Я видела, как другие взрослые умеренно выпивают без всяких побочных эффектов. По праздникам мои дяди пили пиво. Даже мама иногда пила газированные алкогольные коктейли. Постепенно я перестала считать алкоголь абсолютным злом, которое нужно всеми силами избегать; к шестнадцати годам я, как и любой старшеклассник, относилась к нему с любопытством, и мне не терпелось его попробовать.
Впервые я выпила, когда нас с Николь пригласили на вечеринку вечером в пятницу после футбола. Я была уверена, что придут все. Само приглашение стало для меня лестным. Я представляла себе дикие сцены с вечеринками из фильмов Джона Хьюза, веселые и крутые.
Мне понравилось ощущение легкого кайфа, слабой эйфории; благодаря одному стакану я словно снялась с тормозов. Еще мне нравилось, что все смеялись все громче и громче, что никого уже не волновало общественное положение, что после трех кружек пива мы уже все казались худыми. И, прежде всего, хоть мне и нравилось пить, я не чувствовала серьезной привязанности к алкоголю. Та часть моего мозга, что постоянно живет в состоянии беспокойства и паранойи, следила за моим пьяным поведением. Она напоминала мне о прошлом, когда считала, что я уже все позабыла. Я ощущала печаль и стыд, когда задумывалась о том, как больно станет маме, если она узнает. Я представляла себе ее лицо, морщины, накопившиеся за годы постоянных беспокойств, и чувствовала себя виноватой.
Поступив в колледж, я смирилась с тем, что выпивка – неотъемлемая часть жизни в кампусе. Спиртное связывало нас друг с другом. Николь, Сабрина, Дженни и я пили коктейли по четвергам, пятницам и субботам. От студенческих вечеринок деться было некуда. И, что важнее, я и не хотела никуда от них деваться. Годы, проведенные в Амхерсте, были самыми веселыми в моей жизни, и выпивка, хотя официально она и была запрещена, так что я очень рисковала, была такой же важной частью этих лет, как и пропуски утренних лекций, чтобы выспаться. Я не жалею ни об одной выпитой рюмке, ни об одном похмелье.
После первого курса в Университете Массачусетса я призналась во всем маме. Обещала ей, что буду осторожна, что буду следить за собой, чтобы выпивка не вошла в привычку. Она, наверное, с трудом сдерживала слезы, но знала так же хорошо, как и я, что я сдержу это обещание.
С практической точки зрения мне было жаль, что чем я больше, тем больше мне нужно выпить, чтобы опьянеть. Я грустила из-за калорий. На первом курсе я выпивала по пять-шесть кружек пива за вечер. Но когда я узнала, что алкоголь, особенно в таких количествах, как его пили мы, может легко вернуть обратно весь мой сброшенный вес, если я хотя бы не начну пить что-нибудь полегче, то начала экспериментировать. Мы с девчонками стали размешивать сухой лимонад «Кристал Лайт» (Crystal Light) без сахара и калорий в пластиковой бутылке с тремя частями холодной воды и одной частью водки. Мы назвали этот коктейль «Диско-лимонад». Не знаю, почему мы так любили его: за имя или за то, что мы сами изобрели этот «здоровый» напиток. Дело уж точно было не во вкусе.
В начале третьего курса я перестала худеть. По крайней мере, мне так показалось. Джинсы не становились велики, в зеркале я тоже никаких заметных изменений не видела. Я беспокоилась из-за того, что просто потеряю два с половиной колледжских месяца, хотя могла бы за это время и дальше работать над своим весом. Мне явно предстоял еще долгий путь, и, чтобы пройти его, мне требовалась помощь. Так что первого ноября я записалась на собрание «Анонимные переедатели». Сабрина записалась вместе со мной – она хотела сбросить скромные 6 килограммов. Ступив на ковролиновый пол, какой обычно стелют в конференц-залах, я вспомнила собрание, на которое пошла с мамой Кейт, когда училась в школе. В подростковом возрасте у меня ничего не получилось, но на этот раз я хотела добиться успеха.
Мы с Сабриной взвесились, прежде чем пройти в дальнюю комнату и сесть вместе со всеми. Я осторожно встала на весы, ожидая неудачи. Я очень боялась, что набрала вес. Да и как я могла его не набрать, если поддавалась на разные искушения девять раз из десяти? Когда женщина, которая вела статистику, сказала, сколько я вешу, я изумилась. Я сбросила 5 килограммов. Я улыбнулась ей, облегченно вздыхая, и заметила недоуменное выражение ее лица. Лишь через секунду я поняла ее реакцию. Должно быть, очень немногие из тех, кого ей доводилось взвешивать, радовались тому, что весили 102 килограмма. Но для меня они были прогрессом. Минус 5 кило за два с половиной месяца – это было бы очень мало для лета, когда я прилежно тренировалась каждый день, но я отлично осознавала трудности с едой и выпивкой, с которыми приходилось бороться в университете. Но, несмотря даже на это, я сбросила 5, и по мне даже пробежала волна гордости. Сам факт, что я не набрала вес, уже был маленьким чудом.
На этот раз я сразу решила следовать плану Weight Watchers. После первого собрания ко мне вернулись и мотивация, и целеустремленность. Я человек скрупулезный, так что мне нравились структура, планирование, поставленные цели. Мне было комфортно. Подсчет очков научил меня основам правильного питания и определения размеров порций – я никогда не знала этой совершенно необходимой информации. Оказывается, нужно изучать списки ингредиентов, чтобы узнать калорийность, содержание жиров, белков и клетчатки. Оказывается, важно не только количество, но и качество. Мне нравилось, что передо мной ставили только общую цель – определенное количество очков за день в зависимости от моего веса и роста, – а решала, как именно потратить эти очки, я уже сама. К тому же цельные продукты – конечно, замечательные, прекрасные и полны самых разнообразных достоинств, но иногда я хотела потратить свои очки на брауни, а не на что-нибудь полезное. Даже не иногда, а часто. Мне нравилось, что в план питания можно включить печенье. Не запрещалась вообще никакая еда. Да, торт стоит больше очков, но я научилась его за это уважать. Я научилась наслаждаться моментом, когда тратила пять драгоценных очков на сочный лимонный пирожок, потому что они были особенными – заслуженными и потраченными с любовью.
В те несколько месяцев, что я участвовала в программе Weight Watchers, я следовала плану самостоятельно. Сабрина тоже работала самостоятельно, и когда мы задумывались, не стоит ли бросить, мы находили силу и утешение друг в дружке. Я сходила всего на два собрания: мне было куда комфортнее работать в одиночку, подсчитывая очки. Мне трудно было придерживаться последовательной диеты, так что я начала вести пищевой дневник: что и в каком количестве я ем. Этого действия оказалось достаточно, чтобы изменить мои взгляды на еду и на то, как я ее ценю; я научилась брать на себя ответственность и следить за чувствами голода и сытости. Я отмечала, в какое время дня мне больше всего хочется сладкого, когда мне легче всего, когда тяжелее. Было что-то приятное в том, чтобы сообщать дневнику, сообщать себе, что именно я кладу в свое тело. Я придумала для себя игру типа тетриса. Каждый день я искала способы, как совместить здоровую еду и что-нибудь вкусненькое. Каждую ночь я ложилась спать с чувством глубокого удовлетворения и уверенности, которое лишь росло после каждого успешного дня и недели. Это чувство придавало мне сил. Я стала узнавать о своих маленьких победах, обо всех случаях, когда я могла съесть полдюжины пончиков, а остановилась всего на одном.
То были настоящие вехи. Между ноябрем и январем я похудела еще на 9 килограммов.
За эти шесть месяцев я узнала много нового, причем скорее не о еде, а о себе. Я узнала, что такое борьба, и о порождаемом борьбой чувстве силы. Сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что начало похудения – примерно третья неделя, когда диета наконец превратилась в стиль жизни, – давалось проще, чем время, когда вес начал уходить медленнее. Вначале я была охвачена энтузиазмом. Я очень хотела одержать победу, как и в любой другой задаче, которую ставила перед собой. Хотела победить в битве с весом так же сильно, как, например, в «Своей игре» против Дэниэла.
Прищурившись, я разглядела финишную черту «60 кило» где-то вдали и понеслась в ее сторону с безумной скоростью, даже не думая, не выдохнусь ли на полдороге, и действительно ли финиш так близко, как кажется. К счастью, на первом отрезке путешествия я сбрасывала двузначные числа в фунтах – потому что изначально была настолько огромной. Этот опыт был в чем-то забавным, но я не сказала бы, что он мне очень нравился; его можно было описать только долгими вздохами облегчения. Я чувствовала себя энергичной и вдохновленной.
Но потом, месяцев через шесть, сбросив почти 27 килограммов из стартовых 122, я замедлила ход. Я стала нетерпеливой. Я устала внимательно следить за едой, устала постоянно заниматься. Новизна испарилась, как утренний туман, и весь процесс стал казаться мне невыразимо скучным. Я вздрагивала, когда реальность напоминала мне: «Ненавижу сообщать плохие новости, но… Тебе придется заниматься этим же еще месяцев десять, плюс-минус бесконечность, если ты действительно хочешь избавиться от всего лишнего веса».
Я словно целый месяц играла в боулинг с бортиками – сбивала кегли, мне казалось, что я прямо очень круто играю, – а потом бортики внезапно убрали, и на их месте остались только глубокие, угрожающие канавки. «Это совсем не так весело, – думала я. – Я уже не сбиваю их так легко, как раньше».
А потом я поняла – успев предварительно обозвать себя лодырем, неудачницей и наговорив прочих гадких слов, – очень простую вещь: «Ну, значит, какое-то время будет хреново».
Очень важная и нужная доза реальности стала для меня откровением. Я наконец-то поняла, что похудение – это не просто бег трусцой с картой или указаниями дороги в руках. Это будет настоящий марафон, и километры с 5 по 20 будут жутко, просто невероятно хреновыми.
Сказав это себе, я сразу поняла, какое путешествие меня ждет. Я осознала настоящее расстояние, сколько сил мне понадобится для его преодоления. Я поняла, что, скорее всего, мне поначалу это не понравится. Но еще я знала, что многие амбициозные путешествия заканчиваются хорошо.
Впрочем, были и моменты – можно даже сказать, десятки таких моментов, – когда я всерьез хотела съесть целую коробку глазированных пончиков. Или сесть в кровати и есть, есть и есть, смотря любимый сериал. Или попробовать съесть торт целиком – вне зависимости от того, согласен ли со мной желудок. Когда я не хотела не иметь ничего общего ни с силой воли, ни с ее кузиной – умеренностью. Когда я не хотела ограничиваться всего одним шариком мороженого, зная, что в Ben & Jerry можно заказать сразу пинту.
Нет смысла отрицать трудности. Бывало, что в половину пятого вечера, между обедом и ужином, я понимала, что никакое количество фруктов не порадует меня так, как одно пирожное. Бывало, что утром, когда я задавала скорость на беговой дорожке, ноги казались свинцовыми, а все тело – тяжелым сгустком чего-то непонятного. Бывало, что я смотрела на пустую тарелку с ужином, съев три полноценных блюда, и хотела еще одну такую же полную. Бывало, что я лежала в постели и не могла заснуть, воображая, как бегаю по супермаркету и лихорадочно сгребаю в корзину «Орео» и «Лаки Чармс». Бывало, что сидя в кофейне, я чувствовала запах свежевыпечен-ного черничного маффина и вздыхала, напоминая себе, что мне нельзя съесть сразу три, горячих и в масле. Бывало, что передо мной ставили торт, и я понимала, что «просто маленьким кусочком» дело не ограничится.
То были тяжелые времена. Минуты и часы, когда мне приходилось собираться с силами, чтобы не сорваться. Именно в такие моменты проявляется характер. Потому что, когда нам хорошо, мы ведем себя совсем не так, как когда нам плохо. Когда нам хорошо, нам не нужно особенно проявлять силу или целеустремленность. Именно в моменты самой большой слабости, когда я была совершенно уверена, что лучше уж сдаться, чем продолжать, я узнала, чего на самом деле стою.
Я разработала целый арсенал способов отвлечься – хотя бы для того, чтобы не сорваться и не объесться. Я писала что-нибудь в дневник всякий раз, когда чувствовала, что мне плохо и нужна поддержка. Я звонила Кейт или Сабрине, и мы обсуждали что-то, не связанное с едой, весом и похудением. Эти разговоры помогали мне выйти за пределы собственного пузыря, полностью погрузиться в чужую жизнь. Я ходила в кино – я наконец-то научилась не есть в кинотеатрах, – и погружалась в миры фантазий. Я проводила время на природе – это самый легкий способ почувствовать связь с чем-то грандиозным, – и понимала, что Земля все равно вращается вокруг своей оси, вне зависимости от того, ненавижу я свое тело или нет.
В моменты самого сильного отчаяния, когда я уже никак не могла сопротивляться тревожному чувству, я обращалась к Дэниэлу. Он был единственным человеком, с которым я могла, не таясь, делиться всеми своими чувствами. Он всегда был готов меня выслушать, посочувствовать, когда я плачу, и давал какой-нибудь практичный, ободряющий совет. Это еще сильнее сблизило нас. Я, конечно, была честна с подругами, но даже с ними я не могла набраться смелости, чтобы в открытую рассказать, как скучаю по еде, которой когда-то злоупотребляла; мое траурное настроение показалось бы любому смешным или даже странным. По крайней мере, я так думала. Но вот с Дэниэлом я ничего не стыдилась, потому что он тоже боролся с желанием объесться. У него тоже всю жизнь были сложные, натянутые отношения с едой. Он тоже пытался похудеть и поправить здоровье. Я, хоть это и звучит эгоистично, была ему за это благодарна.
Не каждый день давался легко. Не каждый день мои чувства голода и сытости оставались последовательными и надежными. Не кащдый день что-то вызывало у меня такой стресс, что я невольно тянулась к сладкому, чтобы как-то улучшить настроение. Всякое бывало. И сейчас я понимаю, что эти знания оказались полезными. Знать о рисках и трудностях, которые могут встретиться на пути, очень хорошо. Я знаю, что в такие моменты нужно проявить твердость. Я знаю, мы все переживаем что-то подобное. Это просто этапы большого пути.
И, как только я начала это понимать, когда начала с этим смиряться, я уехала из страны.
