Эти глупые людишки из ФСБ

Среди тех, кто меня невзлюбил, была особая каста, которая называется КГБ. Менталитет у этих спецслужб генетически бандитский. Государство, которое существовало прежде (Советский Союз), в своей основе было криминальным государством. Люди, которые служили в КГБ, в других спецслужбах, они ни на секунду не задумывались, что совершают противоправные действия. Они считали, что их действия совершенно законны, поскольку освящены государством. Этот бандитизм спецслужбы осуществляли от имени государства, сажали невинных, убивали невинных от имени государства.

Когда эта государственная крыша исчезла, они стали свой бандитский менталитет реализовывать по-другому, сбившись в какие-то группы, либо самостоятельные, либо поддерживая вполне гражданских бандитов. Мощная «крыша» государства проломилась, но люди остались работать прежние. Менталитет остался прежний: можно безвинного человека посадить, можно безвинного человека осудить. Этот менталитет никуда не исчез. Только исчез сдерживающий фактор, которым являлось государство и коммунистическая партия.

Самыми крупными мафиози, самыми крупными преступными группировками стали сами спецслужбы. Тут никаких сомнений нет. Или же они были включены в обслуживание преступных интересов тех или иных группировок. Это тоже совершенно очевидно. Они остались как бы сами по себе, на вольных хлебах, с прежним бандитским менталитетом. И эти люди конечно же подталкивают Путина к более решительным шагам и представляют для него большую опасность, потому что я не думаю, что он сегодня готов на этот последний шаг. Они Путина рассматривают как промежуточное звено в окончательном построении государства черных не полковников, а черных генералов. Сегодня реально поднимает голову худшая часть российских спецслужб, которая устраивала слежки, гонения, провокации против всех граждан Советского Союза, против всех граждан России. Нужно навсегда разрушить эту бандитскую организацию, называемую КГБ, которая безнаказанно убивает под прикрытием государства.

Спецслужбы имеют большой опыт шельмования, поэтому, когда я ссылаюсь на то, что это работа спецслужб, мне говорят: «О, опять! Березовский совсем сошел с ума, везде спецслужбы». И тем не менее я утверждаю, что давление на меня через СМИ, массированное давление, началось в 1996 году, когда после выборов Ельцина спецслужбы поняли, что их главные враги уже больше не реформаторы, а те люди, которых в России называют олигархами. То есть люди, у которых есть деньги и которые будут до конца отстаивать свои капиталы. И поскольку я был одним из немногих в то время олигархов и, может быть, самым политически ориентированным, то эта кампания в основном замкнулась на меня.

Хотя, если проанализировать СМИ, российские СМИ прежде всего, то кампания против меня началась с того момента, как я стал контролировать ОРТ. Это, конечно, вызвало огромные эмоции, настоящее бешенство у коммунистов, у спецслужб, потом у реформаторов. Но тем не менее все это стало носить качественно другой характер с конца 1996 года. Реперная точка – это публикация в журнале Forbes, которая, конечно, была сделана с подачи спецслужб. Я не имею в виду, что Forbes идет на поводу у спецслужб, но он выступил против меня с подачи спецслужб, конкретно Коржакова.

Начиная с 1996 года, когда при моем активном участии Коржаков и Барсуков лишились своих постов, спецслужбы бросили на борьбу со мной колоссальный ресурс. Угрожают, но это на меня давно не действует. Тем более я хорошо знаю: если затевают что-то серьезное – никогда не предупреждают. Что со мной можно сделать? Убить? Пытались, но безуспешно. Остается либо еще раз попытаться, либо дискредитировать, что они и делают.

Я убежден, что Влада Листьева убрали спецслужбы из-за того, что я не подчинился им. А меня попытались обвинить в гибели Листьева. Одним выстрелом хотели поразить двоих. ФСБ придумывает, что я украл полстраны и что я убийца. Мой учитель академик Вадим Трапезников научил меня главному: уметь ждать. У Генпрокуратуры сдают нервы, и она бегает по всему миру: Англия, Швейцария, Франция, не говоря уже о суете в России. Все уголовные дела против меня – фарс.

Мне кажется, люди в спецслужбах сделали мой психологический портрет, знают хорошо мои слабые стороны. И тем не менее профессионалы там, похоже, перевелись. Меня и в Англии эти глупые людишки из ФСБ не оставляют в покое, пишут «подметные письма» с угрозами, что меня убьют, обратные адреса оставляют с названиями кладбищ, дескать: «Борис Абрамович, зачем вам нужно все это? Вот кладбище здесь под Лондоном такое красивое, и последнее вам пре дупреждение, а иначе фильм покажем про то, как вы с мальчиками развлекаетесь». И подписи, естественно: «Иван Иванович», «Николай Николаевич». Моей семье угрожают. Такая гэбэшная система.

Я как раз вижу в Путине для себя лично наименьшую угрозу, потому что Путин – человек нерешительный. Путин – человек слабый. Сталин построил эффективное государство, хоть оно было менее эффективным, чем более прогрессивные государства с либеральным устройством. Но какой ценой? Ценой того, что он решил, что будет убивать людей и не будет бояться ставить свою подпись под тем, что он будет убивать людей. В многочисленных архивах стоит подпись «Иосиф Сталин». Бандит? Безусловно, бандит. На уровне государственного бандитизма. И тем не менее он сказал: «Да, я бандит, я буду так поступать». Поэтому и другие так смело стали бандитами, правда, поменьше. Они ставили спокойно подпись, потому что главный бандит поставил.

Путин слаб. Он ни за что не поставит свою подпись под тем, чтобы убить Березовского. Ни за что. А втихаря команду может дать. А тем людям, которым эта команда будет дана, всегда можно сказать: ну да, давал команду убить Березовского, но это была шутка. С другой стороны, ну, убьют Березовского, что случится? Я занимаю определенную нишу. Занимаю ее, пока жив. Не буду жив, ее другой займет обязательно. Надо понимать, что моя деятельность – это не прихоть Березовского. Это порождено системой нынешней власти.

Путин не понял, что нельзя быть авторитарным наполовину. Либо не угрожай, либо выполняй угрозы. Иначе никто тебя бояться не будет. Вот сидит Березовский в Лондоне – живой. Все начинают спрашивать: почему? Как это может быть сильным режим, который не может уничтожить одного человека? Вместо того чтобы действовать, письма дурацкие мне шлет с угрозами.

Сегодня я считаю спецслужбы своим главным противником и врагом номер один либерального вектора развития России. Но, к сожалению, я пришел к этому выводу не сразу. Когда я это понял, было слишком поздно. У меня ни к кому нет претензий. Это мой путь, я сам его выбрал. У меня нет претензий к Путину, так же как нет претензий к ФСБ, которая тупо выполняет свою задачу, как они считают, разумную. Хотя признаюсь: и сегодня, если бы вновь повторилась альтернатива 1999 года – Примаков или Путин, я снова выбрал бы Путина.

У нас был небогатый выбор – у нас был выбор, по существу, между Примаковым и Путиным, между плохим и очень плохим. Выбор был ограничен. Впечатление у меня было, что мы выбирали между хорошим Путиным и плохим Примаковым, а оказалось, что мы выбирали между плохим Путиным и очень плохим Примаковым. И по сей день я считаю, что Путин – выбор лучше, чем Примаков. Конечно же Примаков делал бы то же самое, что и Путин, но делал бы это очень аккуратно. Он бы не делал этих диких, глупых, видимых всему миру нелепых шагов, которые делает Путин. Например, разрушение НТВ, захват НТВ. Примаков тоже бы подчинил себе НТВ – никаких сомнений в этом нет. Но это никогда не выглядело бы как вторжение. Это было бы сделано аккуратно скальпелем. А Путин показал: его инструмент дубина. И этим Примаков отличается от Путина или Путин отличается от Примакова.

Я допустил одну системную ошибку. Я считал, что главная сила, противостоящая реформам, – это коммунисты. А это – ФСБ, точнее, КГБ СССР. Эта организация осталась как братство духа, братство по преступлениям. КГБ был становым хребтом Советского государства, его составляли люди, которых учили совершать преступления и которым объясняли, что это не преступления. И эти люди никуда не исчезли. Да, КГБ распался на много конкурирующих групп, обслуживающих свои или чужие интересы. Но оказалось, что дезинтеграция была просто формой мимикрии.

В 1996 году, когда я попытался построить конструкцию, которая противостояла бы коммунистам, у меня зародилось сомнение. Это был первый звонок, который, к сожалению, не разбудил меня. Звонок прозвучал 17 марта 1996 года, совсем незадолго до президентских выборов, когда один из близких Ельцину людей разбудил меня рано утром и сказал, что Ельцин, находясь в Завидове, подписал три указа. Один указ о переносе выборов на два года, второй указ – о разгоне компартии, третий указ – о разгоне парламента.

Я был крайне удивлен. Я встретился с этим человеком буквально через час. Я прекрасно понимал, что это катастрофа, что 1993 год повторить в России невозможно. Это означало бы снос Ельцина или превращение его в нелегитимного президента. Я вместе с другими приложил массу усилий, чтобы этого не произошло. Сегодня известно, что главным человеком, переломившим ситуацию, был министр МВД Анатолий Куликов. Он сказал Ельцину, что не сможет удержать народ. Он не гарантирует, что не будет крови на улицах. Не думаю, впрочем, что это был решающий довод для Ельцина.

У этой зловещей, антиконституционной конструкции были свои архитекторы. В ночь с 16 на 17 марта в Завидове они уговорили Ельцина подписать указы. Вот тогда, собственно, и началось противостояние команды, которую создали олигархи, команде силовой. Закончилось оно поражением силовиков. Чубайс тогда воскликнул: «Вбит последний гвоздь в гроб коммунизма». И вот тогда у меня зародилось сомнение: а правильная ли цель – борьба с Зюгановым? Отсюда ли исходит основная опасность? Что было бы, если бы победил Ельцин, но остались бы Коржаков и Барсуков? Ельцин переставал бы быть легитимным, опирался бы только на спецслужбы, и они получили бы неограниченный контроль над ним. Дальнейшее развитие совершенно понятно. Но опять же я не придал этому большого значения, потому что все закончилось успехом: коммунисты были повержены, Коржаков, Барсуков отстранены.

Уже позднее я понял, что мы прошли буквально по лезвию. Коммунисты повержены в результате выборов. А Коржаков уже в результате административных действий Ельцина. И постепенно я понял, что основной противник реформ и вообще нормального развития России – это не коммунисты, а спецслужбы. Уже после того, как «партия была сделана» и избрали Путина, я стал задумываться над этой историей со взрывами домов. Я вдруг понял, что это была абсолютно такая же конструкция, но другого исполнения, какую пытались в свое время осуществить Коржаков и Барсуков. Сегодня у нас есть неопровержимые материалы, которые свидетельствуют о том, что взрывы 1999-го производились российскими спецслужбами.

Спецслужбы реально провоцировали конфликт в Чечне и принимали участие в организации этой провокации. Я причисляю Путина к числу людей, которые доподлинно знали о терактах в сентябре 1999 года, а Патрушева – к тем, кто непосредственно их исполнял. И если кто-то считает, что это провокация с моей стороны, я готов встретиться с этими людьми в суде.

Я уверен в причастности российских спецслужб к взрывам зданий в Москве и Волгодонске. Уверен, поскольку то, что произошло в Рязани, – это точная модель того, что происходило в Москве и Волгодонске. Модель, которую не удалось реализовать. Единственное, что я не могу сделать, – это сказать, что Путин отдавал приказ по этим операциям, что Путин лично командовал этими операциями. Вот здесь ничего не могу сказать. У меня нет доказательств того, что Путин замешан в организации терактов. Но я задаюсь вопросом: чтобы организовать теракты в жилых домах, чтобы отдавать такие приказы, нужна воля. Если ФСБ организовала взрывы, кто из руководства мог принять решение?

В 1999 году наряду с официальным штабом действовал неофициальный «параллельный центр», использовавший иные технологии для приведения Путина к власти. Этот штаб действовал параллельно нам. Были люди, которые присутствовали одновременно в обоих штабах. Соединяли обе технологии. Другая технология, другая идея приведения к власти была схожа с той, которую пытались реализовать Коржаков и Барсуков. Но в отличие от 1996 года, когда спецслужбы в лице Коржакова и Барсукова действовали явно и потерпели поражение, в 1999 году я не наблюдал спецслужбы как действующий фактор.

В 1999-м я не придал тем взрывам политического значения. Мне в голову не могло прийти, что таким путем можно пробивать дорогу к власти. Если можно действовать демократическими – пусть по российским меркам – способами, если есть Доренко, зачем же бомба? А вот потом, когда у меня появилось время все проанализировать, ознакомиться с некоторыми документами, я стал склоняться к выводу, что дело нечистое.

Расследование взрывов жилых домов доказало: провокацию организовали спецслужбы с одной целью – получить контроль над президентом. Что это была за команда – мне сказать трудно. Я ее не наблюдаю в открытом политическом пространстве. Но она продолжает существовать и действовать.

Знал ли Путин о существовании двух параллельных штабов? Внешне он вообще не присутствовал в выборах. Промолвил какие-то невнятные слова, что поддерживает «Единство». Потом промолвил еще невнятнее, что поддерживает СПС. Но то, что существовала «параллельная технология», начиная с Дагестана, продолженная взрывами в Москве и в Волгодонске, для меня несомненно.

Для доказательства того, что в Рязани были не учения ФСБ, а попытка теракта, нужно привести три факта. Что в заложенных мешках был гексоген, а не сахар. Что использовался настоящий детонатор, а не муляж. И что сотрудники ФСБ закладывали эту смесь. Третье они не отрицают. То, что был гексоген, подтверждено прямыми, в экран, свидетельствами людей, нашедших мешки. То, что детонатор был настоящий, а не муляж, подтверждают снимки устройства, переданные в прессу сотрудниками ФСБ. Что это детонатор, подтверждено специалистами и в России, и за рубежом.

Но есть другое, чистое доказательство, что это была попытка теракта. Взрыв в Волгодонске был 16-го числа. А 13-го числа произошел взрыв на Каширском шоссе в Москве. Так вот, 13-го числа, утром, на заседании Думы Селезнев зачитал экстренное сообщение о взрыве дома в Волгодонске, который еще и не думал взрываться. Волгодонск – это такой маленький городок из сотни тысяч русских городов, о котором мало кто слышал. 17-го числа на заседании Думы, уже после того, как был взорван Волгодонск, слово берет Жириновский (у меня есть видеопленка заседания Госдумы 17 сентября 1999 года): «Геннадий Николаевич, как могло произойти такое, что 13-го числа, за три дня до взрыва в Волгодонске, вы нам рассказываете о том, что взрыв уже произошел? Кто вас снабдил этой информацией?»

Нынешние спецслужбы безграмотны и далеко не так профессиональны, как их советские предшественницы. К тому же спецслужбы – не едины. Внутри спецслужб много групп и группировок, которые обслуживают разные фрагменты нынешней политической власти. И одна из них ошиблась. Или одна заменила другую. Или вышел какой-то иной сбой. Но этот сбой обнаружил истину.

Победа Путина означала победу не идеологии, не варианта развития, а победу спецслужб. А приход к власти спецслужб в любой стране – трагедия. Хуже этого не может быть ничего. И я не хочу сказать, что у меня есть сомнения в правоте того, что я делал. Но у меня накапливаются вопросы по поводу того, что же случилось в результате победы Путина. Насколько это хорошо для России по сравнению с тем, что могло случиться?

Я являлся первым последовательным и твердым противником возрождения в России системы тотального контроля спецслужб. Дальше – все понятно. Дальше было много последовательно организованных провокаций. Есть серьезные силы, которые формируют эту ложь и эти ложные ощущения.

«ЛогоВАЗ» и по сей день жив, несмотря на все попытки его разрушить после того, как я уехал. Это пример компании, которую я создал с нуля. Никто не может сказать, что я что-то приватизировал. Это высокоэффективная современная компания, которая сформировала в России автомобильный рынок и огромную часть российской экономики. Именно «ЛогоВАЗ» сделал так, чтобы граждане России покупали автомобили, а не получали их по распределению от власти. Я разрушил порочную советскую систему и создал сектор рыночной экономики. Мы построили лучшие в России станции техобслуживания, к нам пришли ведущие компании мира: «Вольво», «Мерседес», «Дженерал моторс», «Хонда», «ДЭУ». И они пришли к нам по одной причине – потому что мы эффективные собственники, мы – эффективные управленцы. Это мировые лидеры. Они не приходят к тому, кто валяется под забором. Они приходят к тому, кто может решить сложную задачу. Мы ее решили. Деньги, как у всех компаний – эффективных и легитимных, – находились в банках, а не по карманам были рассованы. Они лежали в банках, в российских и не в российских, что полностью соответствовало российскому законодательству.

ОРТ – тоже компания, которую мы получили в наследство в ходе приватизации от государства. Это компания, которую мы с нуля не создавали. Было центральное телевидение с огромной сетью, которая тратила 250 миллионов бюджетных денег в год. Эти 250 миллионов разрывались пятьюдесятью акционерными обществами. То есть они, с одной стороны, как теперь говорят, дербанили бюджет, а с другой стороны, они туда вставляли рекламу и за нее получали деньги от рекламодателей, т. е. они в прямом смысле обворовывали ОРТ два раза: один раз со стороны бюджета, другой – благодаря рекламе.

После нашего прихода государство потратило на ОРТ – за все годы – 40 миллионов долларов, вместо того чтобы каждый год тратить 250 миллионов. Повторяю, за все годы, начиная с 1994-го до того момента, как мы уходили (это был 2000 год), государство потратило 40 миллионов. А прибыль получило огромную, оттого что не тратило на это деньги, и оттого, что оно являлось акционером в объеме 51 процент.

Сейчас реклама приносит около миллиарда долларов. Это колоссальные деньги. ОРТ мы превратили из умирающей, дотируемой бюджетной компании в эффективную современную телевизионную компанию. Это факт, зафиксированный на бумаге. Мы, как акционеры, получили минус около 380 миллионов долларов. Это то, что нам не удалось покрыть. Но я никогда не рассматривал ОРТ для себя как бизнес. Я всегда говорил, что ОРТ – инструмент политического влияния, за который я готов платить. Я надеялся, что в конечном счете это действительно станет бизнесом. Что и произошло сейчас, но сейчас я здесь, в Англии, а бизнес там, в России. В конечном счете я не сожалею, потому что я с помощью ОРТ решил принципиальные задачи: выборы 1996 года, выборы 1999 года, выборы 2000 года. А других задач я не ставил.

В «Аэрофлот» мы пришли в 1997 году, и стоимость одной акции «Аэрофлота» в тот момент равнялась восьми долларам. Мы ушли из «Аэрофлота» в 1998 году, и стоимость одной акции равнялась 185 долларам. При этом мы никогда не были владельцами акций «Аэрофлота», т. е. приход нашей команды в «Аэрофлот» повысил капитализацию компании в двадцать раз. Это был наш подарок Российскому государству. Мы, эффективные менеджеры, увеличили капитализацию компании в двадцать раз. В целом капитализация страны росла – это правда. Но она не выросла в двадцать раз. Ну, выросла в полтора-два раза. Но не в двадцать раз. Наш вклад был в «Аэрофлот». Это сделали мы, в том числе – Николай Алексеевич Глушков, который в тюрьме написал докторскую диссертацию.

Что касается «АвтоВАЗа», то вся автомобильная промышленность России оказалась в глубоком кризисе. Не только автомобильная. Единственная компания, которая выжила во всей этой революции, во всем этом изменении всех экономических механизмов страны, был «АвтоВАЗ», потому что туда пришла команда наших менеджеров – в самом начале перестройки социалистической экономики в рыночную. Лидером реформы на «АвтоВАЗе» тоже был Глушков. Глушков экономику «АвтоВАЗа» сделал рыночной, ровно так же, как рыночной сделал экономику «Аэрофлота». Лично он.

И «АвтоВАЗ», и «Аэрофлот» являлись мощнейшими инструментами экспорта валюты за рубеж для поддержки коммунистических партий за границей, для поддержки спецслужб за границей. Рассказываю теперь об этом механизме, который был разрушен Глушковым, поскольку он настоял на увольнении из «Аэрофлота» сотен сотрудников КГБ. Глушков разрушил систему, которая кормила чекистов.

Когда мы пришли на «АвтоВАЗ», мы обнаружили такую картинку. «АвтоВАЗ» штампует 600 тысяч машин, из которых 300 тысяч уходят на экспорт по цене ниже себестоимости: примерно 1700 долларов за одну штуку. В основном экспорт осуществлялся через Панаму, и продавались они там по цене 5, 7, 9 тысяч долларов с рассрочкой платежа в пять лет. То есть отдаем по цене ниже себестоимости и через пять лет получаем, можно сказать, ноль, потому что за пять лет рассрочки капитал не работает. Одновременно «АвтоВАЗ» покупает комплектующие и агрегаты, покупает за границей, потому что 50 процентов автомобиля «жигули» – это импорт, покупает с предоплатой в 100 процентов, т. е. сразу расплачивается с фирмами, которые являются сателлитами компартий, спецслужб, т. е. был такой мощный механизм вбрасывания валюты за рубеж. Это хорошо известный факт. Этот механизм был разрушен потому, что государство больше не бюджетировало «АвтоВАЗ». Нужно было жить на свои. И Глушков создал экономически новый для «АвтоВАЗа» механизм – рыночный.

«Аэрофлот» тоже был мощным инструментом экспорта валюты за рубеж, поскольку выручка, которая получалась за билеты и перевозки, которые продавались за границей, никогда не возвращалась в Советский Союз, она оставалась за границей для обслуживания интересов спецслужб и компартий. Но поскольку никому не нужно было считать эти деньги, они были распределены по ста пятидесяти различным центрам по сбору денег, было сто пятьдесят различных счетов, через которые сливались средства от разных операций «Аэрофлота» за границей, конечно не контролируемых. А потом из центра шло указание, какой компартии, какому чекисту заплатить. И то, как огрызается сегодня ФСБ, – это следствие глубочайшей обиды и на Глушкова, и на меня, которые просто лишили людей того заработка, который они имели.

Когда разрушилась централизованная система управления государством, эти банки, структуры и деньги, которые были под контролем спецслужб, оказались под контролем частных лиц, которые продолжали жить за границей и контролировать эти счета. Именно поэтому Глушков создал единый расчетный центр в Швейцарии, компанию «Андава» – под контролем швейцарского банка UBS. Все материалы, все деньги, которые поступали туда, проходили под контролем UBS и Центробанка РФ. Это очень хорошо известно и Дубинину, тогда председателю Центробанка, и Шапошникову, в то время генеральному директору «Аэрофлота». Именно поэтому на процессе против Глушкова и Шапошников, и Дубинин выступили с категорическим отрицанием обвинения в адрес Глушкова, что он разворовывал «Аэрофлот».

Всё было абсолютно продуманно и просчитано. Именно поэтому «Аэрофлот» смог кардинально обновить свой парк. Именно в бытность Глушкова заместителем генерального директора компании «Аэрофлот» приобрел новый парк самолетов «Боинг», на которых сегодня летают российские граждане, когда отправляются за границу.

Глушков один, а умирающих компаний много. Вот он сначала в одно место пришел – поднял, потом в другое – поднял. Немало сделал для страны. Можно сколько угодно говорить о вражеских банках: «Вы деньги за границей держите». Я отвечу на это очень просто. Было принято принципиальное решение концентрировать все средства за рубежом по одной-единственной причине: потому что нужно было получать кредиты для покупки самолетов, а кредиты под деньги в русских банках никто не давал. В русских банках как положил, так и не взял. А в швейцарских как положил, так и взял. Поэтому и было принято принципиальное решение, как и по «АвтоВАЗу». Потому что «АвтоВАЗ» получил кредиты на миллиард долларов, когда уже не было бюджета ни на зарплату, ни на что. Как взять деньги? Очень просто. Те средства, которые выручают за автомобили, оставлять за границей, а под них получать кредит и кредитовать производство «АвтоВАЗа», что и было сделано.

Такая же схема была повторена с «Аэрофлотом». Деньги оставлялись за границей. Но это же были деньги, подконтрольные государству до единой копейки. Есть UBS, банк с фантастической репутацией. Есть договор между ним, между «Андавой» и Центробанком. Центробанк постоянно получает все выписки из UBS. Вопрос: зарабатывала ли что-нибудь «Андава»? Конечно зарабатывала. Это капиталистическое предприятие в Швейцарии, поэтому зарабатывались деньги. Это воровство? Да конечно же нет! Это заработок, это чистый заработок. И никакого уголовного дела в Швейцарии не существует, потому что эти компании оперировали строго в соответствии с законодательством Швейцарской Конфедерации.

Все дела, связанные с «АвтоВАЗом», возникали ровно в тот момент, когда возникали политические причины по «Аэрофлоту». Дело «Аэрофлота» было возбуждено в 1997 году. В связи с отсутствием состава преступления дело было закрыто. В 1999 году возобновили расследование, в январе, сразу после того, как у меня возник мощный конфликт с г-ном Примаковым, в то время премьер-министром. И тогда Примаков собственноручно написал генеральному прокурору: «Считаю необходимым возобновить уголовное дело, растрачены большие деньги», чего Примаков не имел права делать по закону, потому что существует разделение властей. Премьер-министр не имеет права писать записочку генеральному прокурору.

В январе 1999 года прокуратура возобновила расследование. Но 4 ноября, потому что Путин пришел к власти и Березовский на тот момент, допустим, был хороший, прокуратура закрыла дело в связи с отсутствием доказательств. Летом 2000 года по требованию Генпрокуратуры дело было вновь возобновлено, потому что у Березовского с Путиным отношения уже не сложились и можно было по-новому возобновлять уголовное дело.

Не может быть нормального движения вперед без союза между капиталом и силовыми структурами, между экономикой и силой. У нас сегодня совершенно не так. То есть силовые структуры, особенно на среднем уровне, реально ненавидят предпринимателей, ненавидят бизнес. Это надо преодолеть. Важно, чтобы руководители силовых ведомств не боролись с национальным бизнесом, а защищали его. Если этого перелома в силовых структурах не произойдет, мы опять и окончательно проиграем.

Единственный способ перестройки этой системы – это перестройка сверху, т. е. от начальников и вниз. К сожалению, нам в России не повезло, не появилось начальников, которые реально понимают, что такое либеральные ценности. Я хочу привести ряд примеров из своей жизни. В 1994 году на меня было покушение. Я обратился, естественно, в правоохранительные органы. Лично президент Ельцин при мне отдал указание министру внутренних дел Ерину (Степашин возглавлял тогда ФСК) о том, что нужно довести дело до конца. Ничего не произошло за все эти годы! За все эти годы только я стал «бандитом», вместо того чтобы искать бандитов, которые организовали этот взрыв.

Теперь по поводу Влада Листьева. Я пытался привлечь внимание к этой истории, поскольку убийцы известны. Эта история, к сожалению, имеет непосредственное отношение к тому, что происходило со мной в 1994 году, когда на меня было совершено покушение. Как и полагается, было следствие, были люди, которые вели следствие, с конкретными фамилиями, и месяца через два эти люди исчезли. Появились они аж в 1995 году, в середине февраля, через шесть месяцев после того, как произошел взрыв. Пришли два сотрудника МВД – майор Кожанов Сергей Львович и сотрудник того же РУВД Коняев Николай. Пришли люди, которые «расследовали» мое дело, сказав, что им в принципе удалось разыскать того, кто знает, как это происходило. Пришли с членом организованной преступной группировки Плехановым Николаем Александровичем и говорят: «Борис Абрамович, вы не хотите, чтобы повторилось то, что было?» Я говорю: «Ну, естественно, не хочу». – «Вот, г-н Плеханов знает, как это происходило, опять имеет «заказ» на вас, и мы готовы вам посодействовать в том, чтобы этого не произошло».

Наученный горьким опытом за эти шесть месяцев, зная о том, как работают наши службы, я, естественно, сказал, что да, мне это интересно. Мне было предложено заплатить 500 тысяч рублей за то, чтобы этого больше не произошло.

Оказалось, что этот человек – вор в законе, такая странная компания. И он предложил мне информацию о том, кто это сделал и кто собирается на меня покушаться еще раз, за определенную сумму денег. Я обратился к своей службе безопасности и попросил все следующие разговоры и процесс передачи денег этому человеку, который состоялся в присутствии сотрудников МВД, зафиксировать на видео– и аудиоаппаратуру. 28 февраля 1995 года я передал под запись 100 тысяч долларов Плеханову в присутствии вот этих самых милиционеров. Видео– и аудиозапись я передал под расписку в ФСБ, абсолютно официально.

На следующий день, 1 марта, я улетел в составе российской делегации вместе с тогдашним премьер-министром Черномырдиным в Лондон. И вечером получил сообщение, что убит Влад Листьев. Я немедленно, чартерным рейсом, в ночь, вернулся в Москву. И в тот же день вечером по специальной телеграмме, поступившей сверху, был произведен обыск в моем офисе.

Я не могу считать (я знаком с теорией вероятности), что это случайные вещи: 28 февраля я передал деньги, 1-го был убит Влад Листьев, 2-го приехали сотрудники РУВД с попыткой организовать мой привод в милицию. Я уверен, что это работа спецслужб. У меня нет никаких сомнений, что между этими обстоятельствами (что ко мне приходили сотрудники милиции, вымогали деньги и вынудили меня передать деньги преступнику) существует прямая зависимость. И если бы я не сделал видео– и аудиозапись, я уверен, что был бы обвинен в убийстве Влада Листьева.

Я по этому поводу написал очень много заявлений, очень много бумаг, в том числе и следователю, который ведет дело Листьева, и многим другим. Обращался и к прежнему министру внутренних дел Куликову; обращался к прежним руководителям ФСБ, указывая конкретные данные, фамилии, факты, представляя видео– и аудиозапись… Ноль реакции, ноль! Преступники на свободе. Потому что у меня есть вещественные доказательства, что они преступники: они вымогатели, они брали взятку, они пытались организовать, сфабриковать дело на меня по убийству Влада Листьева. За всем этим делом (я имею в виду за делом по убийству Влада Листьева) стоят спецслужбы, и прежде всего г-н Барсуков и г-н Коржаков. Я это утверждение делал неоднократно – никакой реакции. Никакой реакции с их стороны, никакой реакции со стороны правоохранительных органов.

Следующая история – история с ФСБ. Высшее руководство ФСБ дало приказ убить меня в 1997 году. Ко мне обратились восемь сотрудников ФСБ с информацией о том, что на меня готовится покушение Федеральной службой безопасности. Это был второй случай в моей жизни, когда я попросил свою службу безопасности записать разговор с представителем Федеральной службы безопасности в своем офисе, на что я имею полное и законное право, тем более когда речь идет об угрозе жизни. И такая запись была проведена. И я эту запись предоставил следственным органам.

Было возбуждено уголовное дело. Военная прокуратура затем закрыла дело, заявив, что представитель ФСБ намеревался меня убить, но речь шла о шутке. Вместо того чтобы пытаться реально разобраться в том, что происходило, я был обвинен в интриге против ФСБ. Я мог бы привести еще целый ряд эпизодов, участником которых я оказался лично. К сожалению, никакого действия со стороны власти, реального действия, которое может предотвратить преступление, нет. Фактами, которые я огласил, владею давно, говорил о них и Ковалеву, и Путину. Он тоже не реагировал на ту информацию, которую я ему дал и которой безусловно доверяю. Тогда я ему сказал: «Владимир Владимирович, я вынужден занять публичную позицию, потому что это единственный способ расшевелить вашу организацию. Вы стесняетесь наших отношений. Давайте отделим наши деловые отношения от дружеских. Я выступаю с открытым письмом, а вы с открытой реакцией на него. Каждый будет отстаивать свою позицию».

Я действительно принимал участие в создании «Сибнефти», в переходе «АвтоВАЗа» с государственной колеи на коммерческую, в создании «ЛогоВАЗа» и других структур. Я глубочайшим образом убежден, что, когда я непосредственно руководил этими структурами, никаких нарушений закона там не существовало. Если бы что-то существовало с точки зрения правоохранительных органов, то давно было бы выявлено, потому что такого сорта кампании против меня устраивались не раз. Поэтому в этой части я совершенно спокоен. Я самый прозрачный из всех бизнесменов мира. Меня проверяют российская, английская, французская, швейцарская прокуратуры – ни один бизнесмен мира не выдерживал еще такой проверки. И при этом с 1998 года, со времен Евгения Примакова, я так и не числился в осужденных, только в подозреваемых и обвиняемых. И я уверен, что переживу и Примакова, и Путина.

Я никогда не задумывался, почему я не боюсь Путина. На самом деле я ничего не боюсь. Я не боюсь достаточно давно, только не потому, что я такой отвязный или лицемерный, я действительно ничего не боюсь. Я не боюсь того, что кто-то может против меня лично что-то предпринять. Я боюсь только самого себя. Я боюсь потерять себя, потерять свою веру, потерять уверенность в себе. Вот этого я боюсь. А всего, что касается внешнего давления, внешних угроз, я не боюсь.

Если уж Путин стал выстраивать вертикаль власти, затем – вертикаль СМИ, сейчас вертикаль экономики начал строить, то для того, чтобы все это удержать, в авторитарном государстве есть свои законы. И эти законы очень четко прописаны историей. Поэтому вначале ты даешь команду убивать абстрактно, как в Чечне. А дальше ты должен перешагнуть черту и дать команду убить конкретного человека. Ну, про себя я уже сказал – пытаются, не получается. Пока, по крайней мере.

Власть пытается поменять приоритеты в раскрытии преступлений. Самые главные преступления, которые совершались в России, не экономические, а политические, – это убийство Влада Листьева, это убийство Холодова, это убийство Старовойтовой, это покушения на журналистов, это взрывы в Москве, это взрыв в Волгодонске, это подготовка к взрыву домов в Рязани – все это работа спецслужб. Спецслужбы говорят: нет, господа, нет, россияне, дорогие, это не главное, главное – что украл Аксененко или не украл Аксененко; главное – как Березовский в «Аэрофлоте» работал, когда он ни одного дня там не проработал; главное, что Гусинский надул «Газпром»; главное теперь, что, оказывается, Вяхирев вывел активы из «Газпрома». А Владимир Владимирович чем занимался, интересно, когда он был заместителем мэра города Санкт-Петербурга? Сколько там в это время, в его бытность, было совершено экономических преступлений? Владимир Владимирович не преследуется Генеральной прокуратурой.

Поэтому абсолютно очевидно, что это те приоритеты, которые власть установила сегодня в раскрытии преступлений. И понятно, что народ с большим энтузиазмом борется с коррупционерами, борется с богатыми. Это в традициях нашего народа (должен заметить, не только нашего). Но главные преступления власть укрывает – преступления в Чечне против целого народа, преступления против москвичей, преступления против жителей других городов – вот что власть пытается скрыть.

Как только президент произносит разные слова вроде «переведем из свидетелей в обвиняемые», начинается активность прокуратуры. Президент не имеет права вообще давать юридических оценок. А он дает команды. Это все продолжение разговора о дубине, которой он намерен размахивать. Путин защищает свою позицию с помощью дубинки. Из всего, что говорил Путин, я запомнил «мочить в сортире», «замучаетесь пыль глотать» (это обращаясь к русскому бизнесу – «замучаетесь пыль глотать»), «отрежем так, что больше не вырастет». Вот и вся терминология президента России. Вот и все, что я запомнил, к сожалению, из того, что сказал Путин. Это полубандитский сленг, абсолютно низкого качества по содержанию. А большинство населения – не блатная часть населения. Ей нужна другая аргументация. Блатная ее не устраивает.

Олигархов хотят посадить многие, но только вряд ли это кому-то удастся. Знаю только одно: правоохранительные органы, которые сейчас действуют в России, – ФСБ, МВД – являются прямыми наследниками тех правоохранительных органов, которые существовали при советской власти. Они генетически воспитаны так, что ненавидят всех, кто занимается предпринимательством. Будет еще не одна попытка бороться с олигархами, с теми, кто занимается бизнесом, но мне кажется, что сейчас силы уже на стороне тех, кто строит новую Россию, а не тех, кто пытается стащить ее назад. В Генпрокуратуре России тоже работает много бесстыжих и недалеких людей, нарушающих закон. Но время, когда власть в России была у людей с голой задницей, прошло.

То, что делает Генеральная прокуратура, – это абсолютно грубый шантаж и устрашение, это запредел. Президент, когда находился в Нью-Йорке, дал указания Генеральной прокуратуре, сказал, что Березовский легко может быть переведен из свидетелей в обвиняемые. Это наподобие того, что делал в свое время Примаков вместе с предыдущим генеральным прокурором Скуратовым, который спрашивал его разрешения на возбуждение уголовного дела. При этом президент не ограничивается тем, что дает прямое указание Генпрокуратуре, он еще замахивается дубиной и рассказывает, как он будет бить по голове.

Слова президента в интервью газете «Фигаро» накануне его поездки в Париж, где он абсолютно конкретно сказал, что собирается бить по голове дубиной, отвечая на вопрос, где упоминалась моя фамилия, не могут не впечатлять. Когда президент великой страны говорит в таких терминах – это, с одной стороны, необычно, а с другой – конечно, это нельзя не принимать всерьез. И я воспринял это – всерьез.

Поскольку я занимаюсь политикой в России, я готов к тому, чтобы сидеть в тюрьме. Но я, естественно, никогда не приму обвинения в нарушении российского законодательства. Я готов сидеть в тюрьме, когда меня будут привлекать по политической статье, которая сегодня в Уголовном кодексе отсутствует, и когда будут озвучены для всех очевидные признаки именно политического дела.

Я сразу понимаю, умен человек или глуп. Но добрый он или злой, я понять не могу. Я верил в Путина, но он изменился. Когда он возглавлял ФСБ, я часто наведывался к нему и видел на его столе в кабинете на Лубянке бюстик Дзержинского. Я посчитал, что он остался от предшественника, и не придал этому факту особого значения. Позже, когда Путин стал премьер-министром и переехал в Белый дом, вместе с ним переехал и маленький Феликс Эдмундович. Мы беседовали, пили чай в комнате отдыха премьерского кабинета. Я заметил знакомый бюстик на новом письменном столе Путина. Меня тогда кольнуло предчувствие…

После того как Путин, сам выходец из спецслужб, стал президентом, он опять собирает под «крышу» государства тех же самых людей, с тем же самым менталитетом. Поэтому мы видим эти бесконечные суды, никак не воспринимая их как законные. Мы видим, что это беззаконие. Но опять пытаются под это, как было и в советское время, подвести какие-то законодательные нормы.

Спецслужбы стараются подчинить, поставить под свой контроль, в том числе и бизнес в России. Результат будет очевидный: либеральное внешнее лицо, либеральная, например, экономика и жесткая внутренняя авторитарная власть. Я считаю, что экономика тоже будет авторитарной. Что же касается всей возни вокруг меня, могу лишь сказать, что очень неприятно быть мишенью спецслужб. Они сильно активизировались. Это весьма тревожный симптом для всей России. Они будут контролировать ровно столько, сколько смогут проконтролировать. Их экспансия будет распространяться до тех пор, пока их кто-то не остановит или какие-то обстоятельства не остановят. И это совершенно естественно. То есть они возьмут власти столько, сколько смогут забрать.

Я не борюсь с Путиным. Я борюсь с тем, что считаю неверным в действиях президента. Это совершенно разные вещи. И я, естественно, борюсь исключительно легальными способами, используя весь тот ресурс, который у меня есть: финансовый, интеллектуальный. Я никому не давал обещания молчать, если Кремль станет совершать грубые ошибки и действовать беспредельно. Я выбрал путь, которым иду все эти годы. Это очень тяжелый путь, потому что бороться с властью огромной страны очень и очень тяжело. Это колоссальная ответственность, и самостоятельная ответственность, и ответственность за свою семью, за своих друзей. Мы имеем дело реально с бандитской властью. В заложники был взят мой ближайший друг Глушков. Был прямой рэкет государства, действовавшего через Абрамовича. Нам предложили выбор между Бутырской тюрьмой и возвратом государству акций. Мне предложили добровольно просто отдать собственность, иначе мы тебя посадим. Отдай нам, иначе мы тебя посадим. Как это называется? Мне обещали выпустить из тюрьмы Глушкова, абсолютно противоправно сидящего за решеткой, если я продам 49 процентов акций OPT, причем по цене значительно ниже той суммы, которую я инвестировал в ОРТ. Я пошел на это, но меня обманули.

Людей убивают, людей сажают без суда и следствия, применяют психотропные средства, чтобы выбить показания. И с моей стороны прощения тем, которые так поступили, не будет. На преследование близких мне людей я смотрю значительно острее, чем на враждебные действия в отношении меня самого.

Я действительно не боюсь, хотя точно понимаю, что умею бояться. Я плавал на яхте со своим сыном, и, когда мы стояли где-то у островов, сын стал прыгать с крыши. И я тоже решил спрыгнуть с крыши. Думал, что это сделаю запросто. Высота не очень большая, шесть-семь метров. Я попытался разбежаться и понял, что мои ноги не идут. Я не могу разбежаться, т. е. я не могу в себе преодолеть этот животный страх. Тогда я понял, как я могу спрыгнуть с этой крыши: подойти и один раз оттолкнуться, потому что разбежаться я точно не смогу. Я так и сделал. Когда мне сообщили, что выписали ордер на мою экстрадицию из Англии, во мне ничего не шелохнулось вообще. Власть неумышленно создала себе серьезного противника.

Ни один олигарх не лег под бандитов. Кто лег, давно или в земле, или нищий. Ни один олигарх не вышел из чекистов и не лег под чекистов, потому что главное, что есть у олигарха, – это свобода. Олигарх – это человек, который сам принимает решения и отвечает за них. Никто не верил, что можно акционировать Центральное телевидение. В рекламе бардак, все ведущие телевизионщики распилили время по часам, вокруг бандиты. Я верил, что можно. Я и все олигархи делали то, во что никто не верил. Понятно, что в ГБ таких людей не было от природы. Кто шел в ГБ, уже принял решение, что им будет управлять чужая воля. Поэтому я утверждаю, что ФСБ пришла к власти и ничего не сможет сделать. Потому что они всегда были слугами. Они не умеют формировать цели и принимать решения. Они умеют исполнять решения. Воли у них нет. Поэтому я и говорю, что эта власть обречена.

Есть объективные процессы в политике. И они протекают стремительно. Все исторические процессы сжаты, так как мы живем в условиях сжатого времени в силу распространения новых информационных технологий. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что политический век Путина недолог, режим Путина падет. Есть только один вопрос: он падет вместе с распадом России или все-таки падение этого режима произойдет раньше, чем распадется, развалится Россия? Моя оценка, что режим падет раньше.