Глава 15

Это было странное дело. Эвелин Лайонс лежала дома в постели, поправляясь после незначительных травм, полученных в автокатастрофе, когда доктор Г. Дж. Хефнет попытался измерить ей температуру. Согласно сообщению, помещенному в местной газете «Эсканаба (Мичиган) дейли пресс», «ртуть термометра мгновенно поднялась до самого верха шкалы, и стекло треснуло». Озадаченный врач взял другой термометр, покрепче, производства Всеамериканского бюро погоды, и сделал новую попытку. Градусник показал поразительный результат – 118 градусов! Дни шли за днями, а температура все не падала, ни разу не опускаясь ниже 114 градусов, и при этом молодая женщина, как ни странно, оставалась жива. По прошествии какого-то времени случай, поначалу передаваемый как забавная сплетня, занял первые полосы центральных газет по всей стране. Другие доктора, приглашенные, чтобы подтвердить показания термометра, тоже терялись в догадках. «Вопреки своему состоянию сознание она не теряет и рассуждает здраво», – докладывал доктор Хефнет.

Происходило это в начале марта 1923 года. Две недели подряд температура пациентки колебалась около 115 градусов, а ее городок кишел репортерами, знахарями, астрологами и пропагандистами здорового образа жизни всех рангов и мастей. Почтальоны сгибались под тяжестью мешков с рекомендациями. Редактор одной иноязычной газеты обещал мисс Лайонс выздоровление, если станет она жевать травку, «известную одним лишь сирийцам». Жительница Калифорнии делилась своим открытием, что эта лихорадка насылается русскими при помощи «радиодемонов». Интересно, что наибольший скепсис проявляли знахари, подозревавшие женщину в обмане. Дама получила ряд писем, так сказать от мошенников мошеннице, с предложениями поделиться гонораром, если она разрешит им приехать и «вылечить» ее. В то время как медики консультировались с европейскими светилами, влажная от пота больная, простертая в постели, принимала поток посетителей и ворохи пожеланий скорого выздоровления. «Я устала, я так устала быть больной, – сказала она одному из визитеров. – Но скоро я поправлюсь, я знаю, что поправлюсь, ведь все так внимательны ко мне, так добры, – кивком она указала на подступавшие к кровати джунгли букетов с карточками добрых пожеланий. – Просто сердце радуется!»

На следующей встрече клана у Шлогля обсуждали недавнее сообщение о том, что «девушка из Эсканабы бросается в снег, чтобы остудиться. Редактор «Чикаго дейли ньюс» осведомился у Морриса Фишбейна, как у штатного медицинского эксперта, что он об этом думает. Фишбейн ответил, что это обман. Его друзья хором потребовали, чтобы он это доказал, а газета предложила оплатить ему поездку.

Проехать предстояло три сотни миль к северу вдоль берега озера Мичиган. Железнодорожный путь петлял, вокруг лежали девственные снега и сосновые леса, мелькали поселения скандинавов, шмыгали норки, летали орлы. По прошествии двух дней пути поезд прибыл в Эсканабу, и путешественник спрыгнул с подножки – невысокий, полноватый и неумолимый.

Городок тонул в снегах. В гостиничном вестибюле пожилой местный житель грелся у огня. Потирая закоченевшие руки, доктор спросил у него, что он думает насчет знаменитой лихорадки. Старик изложил ему лидирующую версию «отвлекающей газетной утки».

Возле дома Лайонс мерзла безмолвная толпа зевак. Предъявив документы АМА, Фишбейн прошел в дом, и его представили изможденной матери пациентки. Наверху он увидел саму Эвелин, лежавшую на своем трагическом ложе. Ее кашель и метания усилились и прерывались периодами беспамятства.

Он потрогал ее лоб. Лоб был горячим, как тротуар в Мексике, дыхание – поверхностным, пульс – частым. Задав больной несколько вопросов и ознакомившись с показаниями термометров – ротового и ректального, – Фишбейн прибег к обезоруживающе очевидной хитрости – вышел из комнаты и, закрыв за собой дверь, прильнул к замочной скважине. Типичный сюжетный ход в комедии эпохи Реставрации! Ему пришлось ждать так долго, что даже тело затекло, но в результате он увидел то, что и ожидал.

Тогда он ворвался в комнату, а за ним другие доктора – свидетели разоблачения.

Девушка-лихорадка из Эсканабы заклеймена как чемпионка мира в категории «Истеричка и симулянтка»!

Грелка телесного цвета – вот в чем заключался секрет Эвелин Лайонс из Эсканабы, которая обманывала докторов в течение трех недель, убеждая, что ее температура 114 градусов и выше, хотя на самом деле она была абсолютно здорова, что и объявил в тот вечер доктор Моррис Фишбейн, заместитель главного редактора журнала Американской медицинской ассоциации, так рассказав о своем открытии: «Женщина, имеющая некоторый опыт работы медсестрой, прятала в постели маленькую грелку. Симулируя приступы кашля и истерические судороги, она ухитрялась сдвигать термометр на грелку и держать его, пока ртуть не поднималась до желаемой цифры. После чего, как это и бывает в медицинских термометрах, столбик ртути оставался на этой цифре, пока его не сбрасывали. Когда мы ворвались к ней, – продолжал он, – и потребовали вынуть грелку, она притворилась, что оскорблена, но после препирательств и пререканий грелка была извлечена наружу. Если не считать истерики, с мисс Лайонс все в порядке».

Опозорившимся докторам и всем, кому она морочила головы больше двух недель, помогли кое-как оправдаться. Ведь грелкой мошенница манипулировала, по выражению автора очередного репортажа, «с ловкостью заправского фокусника», в чем помогали ей «явный актерский талант и немалый запас хитрости». Саму же мисс Лайонс частично извиняли ее переживания по поводу неудавшегося любовного романа, а также автокатастрофа, возможно, повредившая ей мозги. Что же касается успеха ее уловки, то он демонстрировал неизбывную тягу людей к чудесам и жажду обрести хоть огрызок какого-нибудь чуда. Но факт тем не менее оставался фактом. Все, кого коснулась эта история, выглядели в ней полными олухами, все, кроме Морриса Фишбейна.

Может быть, для сокрытия собственного конфуза пресса стала поднимать шумиху вокруг фигуры Фишбейна с тем же усердием, с каким прежде поднимала ее вокруг фигуры мисс Лайонс. Одна газета сравнила смелость совершенного им разоблачения со смелостью претензий сэра Фредерика Кука на открытие Северного полюса. Так или иначе, этот обман стал крупнейшей сенсацией 1923 года.

И он же стал решающим пунктом, определившим дальнейшую профессиональную карьеру Фишбейна. Он не только прославил Фишбейна в качестве несравненного разоблачителя, но и утвердил в роли, которой тот упивался долгие годы: в роли лица, популяризатора деятельности и первосвященника АМА. До него такой фигуры не существовало. В последующие двадцать пять и более того лет для рядового американца Моррис Фишбейн являлся рупором американской медицины.

По возвращении в Чикаго он укрепился в этой роли, создав «Гигиею», разновидность издания АМА для широкой публики. К тому же он основал отдел общественных связей (лишь на шаг-два уступив в этом первенство Бринкли) и открыл телефонные линии для репортеров, жаждавших разузнать что-нибудь свеженькое о новом в медицине. Но главной его страстью оставалось искоренение шарлатанства. В этом он был «истинным гением», круша, как говорил один из его коллег, «наглых и опасных обманщиков с наслаждением и блеском в глазах».

Отныне разоблачение шарлатанства становилось не просто узкой и ограниченной борьбой отдельных энтузиастов-медиков, но чем-то вроде кровавой корриды, которой можно наслаждаться всем медицинским сообществом.