Как уже упоминалось, если воспринимать некоторые из индийских мифов буквально, то получается, что обитаемой землей был не просто север, но чуть ли не сам Северный полюс. Там, над великой горой Меру неподвижно стоит в зените созвездие Семи Риши (Большой Медведицы), а вокруг движутся остальные звезды. Почти все авторы, кроме Тилака и Уоррена, эти астрономические указания «Ригведы» трактуют неоднозначно. За прошедшие тысячелетия передававшаяся из уст в уста легенда могла исказиться. По сравнению с Индией, где Большая Медведица видна низко над горизонтом, и небольшие круги вокруг зенита теперь могли восприниматься как «неподвижное стояние». К тому же за прошедшие тысячелетия картина звездного неба непрерывно менялась. Сейчас в зените стоит Полярная звезда из созвездия Малой Медведицы, а «ковш» Семи Риши кружит вокруг нее. Пять тысячелетий назад «на самом верху» находилась Альфа Дракона, три тысячелетия назад – Бета Малой Медведицы (а на рубеже эр в этой точке вообще не было никакого светила). Соответственно, традиция некоторых народов относит роль «путеводной» не Полярной звезде (Альфе Малой Медведицы), а Бете, которая по-арабски называется «звезда Севера», а по-китайски – «Царственная». Возможно, индийские сказания донесли воспоминания о еще более древних временах, но и в этом случае священная гора вряд ли располагалась непосредственно на полярной шапке.

Тем более гидрологи и геологи утверждают, что на Северном полюсе для такой горы последние десятки миллионов лет не было места. Северный Ледовитый океан на своей «макушке» очень глубок (до четырех километров). Правда, по его дну проходят хребты Ломоносова и Менделеева, вершины которых в отдельные не очень давние периоды могли возвышаться над водой (как показывают данные бурения морского дна, показавшие остатки воздушной эрозии на самых высоких пиках). Но речь могла идти самое большее о незначительных островках, к тому же удаленных друг от друга на сотни километров безжизненных покрытых льдами пространств. Древний человек просто не смог бы добраться до Северного полюса, а если бы и смог, то легендарной Меру там не увидел бы. Если верить в ее существование, то поиски следует вести все-таки немного в стороне.

Идеальным претендентом могла быть Гренландия. Северная оконечность самого большого в мире острова находится сравнительно недалеко от макушки «земли», почему именно с Гренландии и начинались, например, полярные экспедиции Роберта Пири. Островные горы велики – до трех километров, правда, на их вершинах не обитают боги, а у их подножья не растут дикие яблони – почти на всем пространстве Гренландии царят только лед и снег. Конечно, так было не всегда – в третичном периоде даже под 80-м градусом северной широты росли субтропические леса. Возможно, некоторые отступления ледников бывали и позже. По последним данным, примерно в девятом тысячелетии до нашей эры таяние гренландских льдов было столь интенсивным, что из-за слива холодных вод в Лабрадорское течение резко похолодал климат северо-западного побережья Америки. И в конце концов, даже в относительно недавнее время викинги почему-то дали острову-гиганту имя, переводимое как «Зеленая земля» – значит на его южном побережье они видели буйную растительность, а не замерзшую воду.

Огромное расстояние между Гренландией и Евроазиатским материком, препятствовавшее перемещениям древних людей, не является таким уж серьезным аргументом. Несколько тысячелетий назад Северная Атлантика выглядела не совсем так, как на современной карте. Ее покрывали десятки островов, ныне исчезнувших под океанскими волнами – так утверждают данные исследований морского дна в районе Исландии и сотни исторических свидетельств. Около 330 г. до н. э. мореплаватель из Массилии (нынешний Марсель) Пифей совершил путешествие вдоль Северо-западной Европы и обнаружил, что в шести днях пути к северу от Британии находится огромный остров (якобы в десять раз больший, чем Британские острова). Остров, названный Пифеем Туле («крайний») был населен народом, знавшим земледелие, державшим скот и изготавливавшим напиток из пчелиного меда. Летом ночь на исследованной путешественником части Туле длилась от двух до трех часов, что должно соответствовать 61–63 градусам северной широты. Ныне в этом районе расположены только Фарерские острова, площадь которых в сотни раз меньше Британских. Между тем, если сведения Пифея были хотя бы приблизительно точны, открытый им остров должен был занимать территорию, включающую и Фареры, и Исландию, и Ян-Майен и т. д. вплоть до Гренландии. Тем более, что по данным Пифея, на расстоянии одного дня пути дальше Туле океан становился недоступным для плавания (видимо, из-за полярных льдов – стало быть, северная граница располагалась дальше 70 градуса с.ш.). Сведения о Туле многократно появлялись и позже, вплоть до VI века н. э., когда разгромленное в Центральной Европе лангобардами племя герулов, по одной из легенд ушло через Ютландию и море на этот остров. Потом этот остров или, что по данным гидрографии вероятнее, архипелаг погрузился в волны океана. Но ирландские монахи, а затем викинги на протяжении столетий находили его остатки, ныне уже не существующие.

Бусс, Хай-Брэзил, Фризланд, Дакули и множество других земель, уверенно помеченных на средневековых портоланах и даже картах Нового времени, сравнительно недавно стали морским дном. Этих островов, по-видимому, было так много, что в средневековье Гренландию считали европейским полуостровом – продолжением Скандинавии или Уральских гор (карты Клавуса, Фра-Мауро, генуэзский портолан 1447 года). Да и позже считалось, что Гренландия хоть и остров, но сильно вытянутый по направлению к Европе.

Русские поморы, открывшие Шпицберген, назвали его искаженным названием Гренландии Грумант, услышанным ими от норвежцев.

Часть Гренландии была населена задолго до прихода европейцев. Стоянки, соотносимые с эскимосским неолитом (культура «Индепенденс») и относящиеся к I–II тысячелетию до н. э., открыты даже на Земле Пири под 81-м градусом северной широты. Это значительной севернее нынешней границы обитания эскимосов, и может быть, верны предания последних о том, что полярные земли ранее были населены другим народом – туинджиками (последние оставили «шалаши» из огромных каменных плит, которые и ныне эскимосы используют для жилья и хозяйственных нужд, но никогда сами не строят).

Возможно, некогда на Севере Атлантики существовал мост между Европой и Америкой. Так можно объяснить поразительное сходство между культурами позднего палеолита по разные стороны океана, общие словоформы в языках басков и некоторых индейских племен, наконец, данные антропологии. Но если Гренландия и была главным элементом этого моста (что необязательно, так как реальных памятников древнее конца II тыс. до н. э. там не найдено), то едва ли может быть утверждена, как прародина ариев. Нет никаких данных, что покрывавший ее ледник, по крайней мере, в последние тысячелетия отступал настолько, чтобы освободить пространство под Ариана Ваеджо. И почему, если праиндо-европейцы жили в этих краях, они мигрировали в Европу, а не в гораздо более близкую Америку – кстати, в отличие от басков, никаких языковых параллелей для других европейских народов в индейских наречиях не нашлось.

Видимо, поиски следует все-таки переместить ближе к Европе. Указание «Авесты» на «два летних месяца, и то холодных», возможно, тоже не надо понимать слишком буквально. Но если быть формалистами, то тогда местоположение Ариана Ваеджо следует отнести уж точно за Полярный круг, вглубь Кольского полуострова или даже севернее, где сейчас плещется холодное Баренцево море. Еще Фритьоф Нансен полагал, что вся акватория от Скандинавии до Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа находится на древнем континентальном шельфе и некогда располагалась над водой. С оговорками это мнение подтверждают новейшие исследования. Уже признано, что в последнее оледенение массы замерзшей воды заполнили Норвежское и Карское моря, а сравнительно неглубокое Баренцево море оказалось осушенным, и представляло собой «очевидно, нормальную арктическую тундру» (см. «Арктический шельф Евразии в позднечетвертичное время». М., 1987, с. 257, также с. 243, 252). Таяние ледников не сразу привело к заполнению водой этой суши, точно так же, как вода далеко не сразу покрыла все дно Северного моря и цепочка островов или даже цельный мост между Европой и Британией существовал тысячелетия (см., напр., The quaternary…, pp. 244–245).

Наскальное изображение каменного века (Шпицберген, гора Шетелиг)

 

Признаком существования такого моста между Скандинавией и Шпицбергеном служат находки на последнем архипелаге десятков артефактов – каменных сколов, признанных многими учеными древними орудиями труда, а также выбитого на склоне горы Шетелиг дугообразного изображения (ныне помещенного в музей Баренцбурга). И не только человек, но и зверь перебрался на удаленные северные острова с материка. Существование полярного зайца на Шпицбергене легенды объясняют тем, что, дескать, его туда завез человек – то ли разводил для охоты, то ли «косой» перебрался в трюмах кораблей. Но вот появление на архипелаге северного оленя и легенды объяснить не могут. Дело в том, что местный олень существует на Шпицбергене так давно, что даже успел выделиться в особый подвид (по В.А. Русанову, «кабарожка») – он более мелких размеров, нежели его сородичи на материке. Перебраться на остров сотни тысяч лет назад это млекопитающее не могло, так как вымерло бы в периоды максимальных оледенений – значит, перебралось позже. И не по льдам, так как при всей его живучести, сотни верст без корма северный олень не осилит. Значит, он перебрался на места нынешнего обитания по суше.

Поселение трипольской культуры

 

Эта суша осталась в легендах. Смутное воспоминание о ней можно найти даже в прославленном карело-финском эпосе «Калевала». Там упомянут остров Похьела (что означает «северная» или «крайняя», она же Сариола), расположенный к северу от земли финнов. Богатырь Вяйнемейнен поехал туда свататься, послушав совета матери: «Ступай за невестой на север, в Похьелу. Там девушки стройны, высоки и прекрасны». Много дней герой скакал на волшебном коне – сначала по земле саамов, затем по волнам океана.

Затем был подхвачен могучим орлом и наконец прибыл на остров. Климат там, «где лишь вороны плодятся», был суровый – примечательно, что второй герой, Леминкайнен добирался туда через громадное «ледяное озеро» (кромка вечных льдов?). Имеется смутное указание на какие-то вулканические процессы: дескать, путь на остров преграждает полная раскаленных камней огненная река, тянущаяся с востока на запад. Не вследствие ли этих процессов и произошло окончательное опускание сухопутного моста на «Похьелу»? О чем-то подобном, возможно, говорят и легенды про сихиртя – пещерный народ колдунов, появившийся на Ямале до ненцев. Якобы сихиртя мигрировали на этот полуостров на лодках с каких-то земель на западе, «берега которых обрушились из-за штормов» (см. «Этн. Обозрение», 1998, № 2). Кстати, исследователь Л.П. Лашук полагает, что эти сихиртя, или сиртя не могли относиться ни к древним финно-угорским, ни к самодийским или палеоазиатским народам (см. Проблемы ант. и ист. этн. Азии. М., 1968).

Предание о давних миграциях с далеких островов в океане сохранили и ирландцы. В Leabar Gabala, «Книге завоеваний», описывающей легендарную историю их острова, одной из таких древних рас названы племена богини Дану (Туата Де Данан). Они прибыли с далеких северных островов и разгромили предыдущих завоевателей-фоморов. Примечательно, что в разных вариантах сказаний то родина фоморов, то их победителей ассоциировалась с островом «со стеклянной башней или горой». Ввиду того, что в Ирландии и ее окрестностях нет ледников, не будет большой натяжкой предположить, что на самом деле легенды донесли до нас образ покрытых сверкающим льдом и снегом гор где-то в приполярных или заполярных широтах. Итак, к северу от Ирландии, к северу от Финляндии и к западу от Ямала по легендам существовали некие населенные участки суши. С учетом неопределенности географических указаний, возможно речь идет об одной и той же территории. Тем более любопытно, что описанные ненцами и ирландцами древние народы-пришельцы довольно схожи: обладали даром колдовства, обитали в подземных пещерах (племена богини Дану часто называются героями из «сидов», то есть из волшебных холмов). Не менее интересно, что богиня Дану оказывается и в религиозном пантеоне… древних индоарийцев. Причем речь идет не о простом созвучии, а о божестве с весьма схожим определением (и у кельтов и у индусов Дану – прародительница высших существ). Совпадение тем более любопытно ввиду северного следа, указанного «Ригведой». Отметим еще одно совпадение ирландских и индийских преданий: земля, над которой высится Меру и остров Аваллон, над которым возвышается «стеклянная башня» – обитель богов, там царит изобилие, счастье и вечная молодость. Наконец, и там, и там растут священные яблони (кельт, avallo – яблоко, от этого и название острова). В легендах Аваллон, правда, чаще всего расположен не на север, а к западу от Ирландии, но священная география ирландцев изменчива.

С именем Аваллон созвучно название греческого бога Аполлона. Еще германские историки XIX столетия считали, что это созвучие не случайно: древнейший пласт преданий об Аполлоне выдает его «растительную» природу (см. «Мифолог. словарь», с. 53). Все остальные его функции – пастуха, музыканта, «губителя» и т. д. – вторичны, равно как и история его рождения на Астерии-Делосе. Любимым местом Аполлона была расположенная где-то на Крайнем Севере Гиперборея. Туда он отправлялся каждые 19 лет на колеснице, запряженной лебедями (кстати, полет на лебедях – типичный северный мотив). В этой чудесной стране, как на Аваллоне и Меру царит счастье, покой и вечная молодость – только если им самим надоест жизнь, гиперборейцы погибают, бросаясь в море. Не является ли греческий миф отзвуком вышеперечисленных преданий? Возможно, точно так же, как «Оэра Линда боэк» – хроника, якобы содержащая священную историю фризов. В этом предъявленном миру в середине XIX века странном документе повествуется, в частности, об «Аддланд» (буквально – «старой стране», хотя некоторые и ассоциируют это название с «Атлантидой») – располагавшейся где-то в Северной Атлантике родине фризов, погрузившейся в море в конце III тыс. до н. э.

О катастрофах и погружениях суши в Северной Атлантике говорят геологи, археологи и другие ученые. Палеогеографы указывают на так называемый пемзовый горизонт на Шпицбергене и в Северной Европе. Это терраса, покрытая вулканическим шлаком и образовавшаяся примерно 6,5 тысяч лет назад (Маруашвили, с. 194) могла образоваться только вследствие мощных извержений в этой части Атлантики. О недавней и даже продолжающейся подземной активности свидетельствуют молодые лавы и многочисленные термальные источники на Шпицбергене. В свою очередь британские ученые зафиксировали под примерно той же временной отметкой следы гигантского цунами, которое прошлось по большей части побережья Шотландии и Исландии (причиной называется гигантский оползень, выбросивший в море миллиарды тонн горной породы, но вероятно, этот феномен связан и с вышеупомянутыми явлениями). Жившие близ моря древние обитатели Британских островов были по большей части уничтожены более чем стометровой волной, и воспоминания об этом наводнении, скорее всего и стали точкой отсчета в хронологии ирландских преданий.

Тектоническая активность, сопровождавшаяся затоплением суши, продолжалась на севере и позже. Во всяком случае, начиная с IV тыс. до н. э. на побережье Кольского полуострова активно наступает море, вынудившее древних поселенцев перейти на значительно более высокие стоянки (см. Гурина, с. 14).

Об этом же говорят исследования ученых, занимающихся древней морской биосферой. Согласно данным гидрохимии и анализа остатков фораминифер (планктонных организмов), еще в конце 40-х годов М.М. Ермолаев установил, что вплоть до начала третьего тысячелетия проникновению вод Гольфстрима на восток Баренцева моря мешало какое-то препятствие. Что это было, если не суша – северное продолжение Скандинавии? Впоследствии, к концу II тыс. до н. э. она исчезла окончательно и остатки могучего течения стали достигать южного района Новой Земли.

То, что человек в древние времена мог заселять суровые арктические территории, уже никого не удивляет. Эскимосы, или какой-то предшествующий им народ на стадии неолита, как мы видели, добрался до севера Гренландии. Остатки мезолитических стоянок найдены на острове Вайгач и даже на острове Жохов в архипелаге Де-Лонга (под 77-м градусом северной широты). На самом деле климат Арктики бывал далеко не таким суровым, особенно в период отступления ледников на море и суше, отражающих более 80 % падающей на них солнечной энергии. Ведь именно из-за них, по выводам К.К. Маркова, сейчас этот климат «характеризуется резким и ненормальным переохлаждением и континентальностью… В действительности же количество прямого и рассеянного света, например, на широте Шпицбергена, с мая по август достаточно для того, чтобы получать столько же органического вещества, сколько и на широте Средней Европы» (см. Жиров, с. 342).

Между тем, констатируют ученые, на том же Шпицбергене «в наиболее теплые отрезки голоцена площадь оледенения была значительно меньше современной» (Лаврушин, с. 167). И если остатки древесной растительности послеледникового периода найдены даже на севере Таймыра, куда Гольфстрим совсем не доносил живительного тепла, то в зоне дыхания Атлантики должно было быть теплее и подавно. Действительно, палеоклиматологи выяснили, что и в Европе, и в Северной Азии холодный период позднего плейстоцена сменился прохладным бореальным (VIII–VI тыс. до н. э.), а затем теплым атлантическим, максимум которого пришелся на конец IV – первую половину III тыс. до н. э. и получил название климатического оптимума. Тогда среднегодовые температуры Центральной и Северной Сибири были выше нынешних на 5, Северной Европы – более чем на 3 градуса, причем потепление в основном выразилось в смягчении зимних температур. За счет этого в корне изменилась флора и фауна огромных регионов. Березово-сосно-вые послеледниковые леса сменились на юге Балтики широколиственными, а леса смешанного типа шагнули далеко на север, превышая нынешнюю границу их распространения на 200 и более километров. Они выходили на юго-западный берег Белого моря, а в Скандинавии леса с примесью дуба и вяза пересекали даже Полярный круг. Увеличился и плодородный слой почвы, что создало условия для возникновения земледелия. Изменения перетерпела и фауна: северный олень уступил место благородному, человек смог охотиться на кабана, косулю и множество других животных. И не только охотиться, но и начать их приручение.

Северный человек, закаленный суровой жизнью во льдах и снегах в этих новых благоприятных условиях сумел совершить быстрый скачок в развитии хозяйства, который некогда Гордон Чайльд назвал «неолитической революцией». Переход к неолиту в нынешних Финляндии и Карелии (культура Сперрингс) начался примерно тогда же, когда он произошел в Юго-западной Европе (культура Шассей) – в конце V тысячелетия до н. э.

Но вернемся пока к священной географии ариев. Итак, гора Меру, если снять с ее описания мощный слой позднейших вымыслов, может быть локализована где-то на Крайнем Севере. За такое местоположение говорит не только легендарная устремленность ее вершины к тогдашней Полярной звезде. Гигантские космические размеры горы, вмещавшей целые миры – обители богов (девов), демонов (асуров), духов (гандхарвов) и т. д. тоже могут указывать на Арктику. Полярники прекрасно знают эффект зрительного увеличения предметов, особенно в начале весны в высоких широтах: «В это время небо нередко затягивает сплошная белая облачность. И тогда все становится белым: и снег, и лед, и небо и наступает «белая мгла». Исчезают тени, пропадает горизонт, и уже невозможно различить, где кончается покрытая снегом земля и начинается закрытое белыми облаками небо. Человек утрачивает способность оценивать расстояния и размеры предметов. Полярную сову легко принять за белого медведя, а небольшой торчащий из-под снега прутик – за телеграфный столб. При северных ветрах воздух становится кристалльно чистым и удивительно прозрачным. Он скрадывает расстояния, создавая прекрасную видимость. Горизонт раздвигается до бесконечности и даже на удаленных предметах можно различить мельчайшие детали» (A.B. Печуров. Шпицберген, с. 36). Иными словами, гора вполне обычных земных размеров в таких атмосферных условиях зрительно превращается в нечто вселенской величины. Интересно, что на некоторых индуистских, а также буддистских гравюрах Меру показана окутанной белыми облаками (что соответствует вышеприведенному полярному явлению) и как бы висящей в воздухе. И это явление обычно для Арктики: зрительно «предметы приподнимаются и начинают плавать в воздухе» (Печуров, там же).

В связи с северной «тундровой» темой нельзя не отметить общеиранское слово, восходящее к авестийскому «berezaiti», что означает «высокий» и вышеупомянутое общее и.-е. название дерева береза.

Возможно, это совпадение не случайно. То, что названия деревьев могут проистекать из какой-либо их характеристики, известно. Так, «дуб» во многих и.-е. языках идентифицируется с «деревом» вообще и с прилагательными «долговечный», «твердый».

Это понятно: крепче дуба в окружавших арийцев лесах дерева не было.

Популярная среди лингвистов версия пытается связать название березы (ПИЕ *bheraga по О.Н.Трубачеву) с и.-е. основой, означающей «белый», т. е. с цветом коры. Логика гипотезы понятна, но совпадение этих лексем совсем не убедительное. Может быть предки создателей «Авесты», да и остальные арийцы знали березу, как самое высокое дерево среди окружавшей их флоры? Предположение кажется невероятным хотя бы потому, что в привычных нам лесах белокожие деревья не выделяются ростом и обычно ниже старых сосен или елей. Среди древесной растительности, проникающей в более южные степи, березы почти нет.

Но это только в лесах и в степях. Вспомним «северные следы» в авестийской мифологии и ритуалах. В лесотундре и особенно тундре береза как раз доминирует по высоте над прочей флорой – чахлыми травами и кустарниками. Именно карликовые белые деревца были типичной растительностью на постледниковых территориях, даже когда-то на Британских островах (см. реценз, на кн. Крис. Смита в РА, 1996, № 1). Почему бы этим деревцам не стать для древних северян синонимом высоты?

Арктическим фактором, можно, кстати, объяснить и вышеприведенный мотив, общий как для «Авесты», так и «Ригведы», а отчасти и греческих преданий о Гиперборее – на упомянутых там далеких землях люди живут долго и счастливо, не зная болезней. Основные болезни древности носили инфекционный характер (вспомним Великую чуму, истребившую в Средние века четверть населения Европы и Восточной Азии). Однако на крайнем севере этот фактор отсутствовал, как отсутствует и сейчас. Низкие температуры препятствуют жизнедеятельности вредных бактерий, поэтому, как писал известный полярник О.Ю. Шмидт, «в Арктике нельзя простудиться. Здесь можно только замерзнуть».

Обитанием предков арийцев в низкотемпературной среде можно объяснить и погребальные обычаи зороастрийской Персии. Покойников там, как известно, не хоронили в земле и не сжигали, а оставляли на растерзание зверям и птицам. Другим народам этот обычай казался невиданно диким, а современным эпидимеологам он кажется диким тем более: в условиях жаркого юга подобные «кладбища на открытом воздухе» становились источником не только отвратительных запахов, но и инфекций. Этот странный обычай ввел легендарный Заратустра, до него на Среднем Востоке было распространено трупосожжение и погребение. Время жизни религиозного реформатора точно неизвестно, но предания греков говорят о том, что он появился здесь за несколько тысяч лет до Платона, придя со своими людьми откуда-то с севера. На север же явно указывает и родовое имя Заратустры – Спитама («белесый, белокурый»).

Где-то там, ближе к Полярному кругу, традиция оставлять умерших без погребения была вполне оправдана: почвы, куда можно зарыть тело, практически нет, а процессы разложения на воздухе идут весьма медленно. Этим можно объяснить тот факт, что археологи находят множество стоянок северного человека (те же культуры Комса, Аскола, Сперрингс) но практически не находят его останков.

Эти рассуждения подкрепляются раскопками могильников афанасьевской культуры на верхнем Енисее и Алтае. Пришедшие туда в III тысячелетии первые скотоводы, северные европеоиды по расе, имели обычай делать так называемые временные захоронения. Сначала умерших оставляли где-то на открытом месте, где их тела обгладывали волки и птицы, а затем закладывали в общие могилы. Археологи считают такой обряд северной традицией (в духе, например, тундровых ненцев), сохранением памяти о «нордической» прародине.

Конечно, на основании вышеизложенного точно привязать Меру к какой-либо реально существующей вершине невозможно. Искать ее по сохранившемуся топонимическому следу, то есть надеяться, что ее название каким-то образом осталось в языке наследовавшего ариям народа, бесполезно. Не только в Северной, но и в других частях Евразии горы с похожим названием нет. Правда, более чем двухкилометровая вершина Меру есть в Африке – в Танзании, но искать родину ариев на «черном континенте», да еще близ экватора – значит, совсем абстрагироваться от содержания мифов. И все-таки исчезновение топонимического следа, да еще такого значимого, в реальной географии показательно. Ниже мы увидим, что арийцы оставили множество следов в «языке земли» на многих участках своего длинного пути в Индию. На этих землях после носителей санскрита приходили и уходили другие народы, но некоторые древние названия, пусть и в искаженном виде, уцелели. Значит, можно предположить, что Меру располагалась где-то на таком краю арийской территории, где после древних индоевропейцев долго никто не жил. Такое предположение только подкрепляет мнение, что сакральная гора могла располагаться на Крайнем Севере, в Арктике. Как мы видели, остатки пребывания древнего человека относятся там к каменному веку, чаще к периоду климатического оптимума. Когда наступили холодные времена, человек отступил к югу – археологические следы его пребывания в высоких широтах исчезли до периода географических открытий средневековья и Нового времени.

Одним из тех, кто рискнул точно локализовать вершину Меру, был соавтор «Русского геополитического сборника», считавший, что это высшая точка Новоземельского хребта, высота 1579. Из района Новой земли – ядра древней Гипербореи, по его мнению, арийцы под влиянием наступления океана и холодов ушли на юг и юго-запад, по еще существовавшему тогда сухопутному мосту. Разделение потоков беглецов склонами Урала положило начало распаду праиндоевропейцев на разные группы. Гипотеза, соотносящаяся с нашим предположением, что район вокруг Меру надолго обезлюдел после ухода ариев. Однако северная часть Новой земли достаточно (порядка 500 километров) далека от ближайших известных ныне стоянок древнего человека на острове Вайгач.

Более вероятна локализация сакральной вершины в районе гористого архипелага Шпицберген (собственно, и само его название в переводе – «острые горы»). Самая высокая вершина в его южной точке – пик Хорнсунтинн (1420 м) виден в ясную погоду с расстояния свыше сотни километров. Над низкой равнинной тундрой или лесотундрой, которую представляло несколько тысячелетий назад западная часть нынешнего Баренцева моря, он доминировал бы действительно с космическим превосходством. Расположенный под 78-м градусом с.ш., он практически составляет зрительную ось небосвода, и Полярная звезда описывает над его вершиной небольшие символические круги.

Впрочем, на самом деле под прообраз Меру подходят и другие горы Шпицбергена – Ньютон, Перриер, как и континентальные вершины севера Скандинавии, Кольского полуострова и полярного Урала. Показательно, что у финнов сохранился образ мировой горы Saivo, находящейся где-то за морем. Возможно, они переняли этот образ у первообитателей Скандинавии, также, кстати, как образ упомянутой северной страны Похьелы-Сариолы. Собственно, даже название этого легендарного края (точнее два его варианта) – Сариола, Сарайас в примерном значении «заморская» – восходят к индо-иранским терминам (напр., авест. zrayah – «море» – см. Лушникова…, с. 226).

Прошедшие тысячелетия оставили только образ, а название Меру могло исчезнуть. Воспетая в легендах высочайшая вершина Кавказа Эльбрус именем обязана армянскому Альберис, у грузин же она называется Ялбуз (от тюрк, «ледяная грива»), у абхазов она известна как Орфитуб, у кабардинцев – Ошманахо, у карачаевцев – Мингитау, а у других народов, в том числе местных русских – Шат. Практически все эти топонимы не похожи друг на друга, хотя перечисленные народы столетиями живут рядом.

Поэтому, например, саамы, которые тоже почитают священными некоторые вершины Хибин, могут знать Меру под диковинными названиями Ангвундсчорр, Лявочорр и т. д. А ханты и коми – Нарадна (ныне Народная), норвежцы – Кебнекайсе. Наконец, древние арабы могли знать о ней: Кукайа, – очень высокая гора или точнее, вершина огромного горного хребта, начинающегося у дальних берегов таинственного Моря Мрака; по описанию ал-Идриси (XII в.) «никто не может подняться на нее из-за сильного холода и глубокого вечного снега на ее вершине».

Но все это остается предположениями. Фактом является то, что «полярные легенды» характерны лишь для предков индо-иранцев. При этом только «Веды» имеют строгое указание на расположение Меру под неподвижной «осью мира», в «Авесте» эта астрономическая часть отсутствует, зато говорится о всего двух холодных летних месяцах в Ариана Ваеджо. У островных кельтов также были предания о переселениях каких-то народов с севера. Что касается греков, римлян, германцев, славян и то в своих преданиях они нигде не упоминают о том, что их предки пришли из загадочной холодной страны. Правда, некоторые толкователи пытаются найти следы таких указаний в некоторых символических намеках эпических текстов. Так, их настораживает связь одного из самых почитаемых в Элладе богов – Аполлона с таинственной Гипербореей, жители которой почему-то регулярно посылали на Делос священные дары. Кроме того, в греческих легендах упоминается, что бог солнца Гелиос имел 350 коров и 350 овец – это толкуется в том смысле, что на прародине греков было по 350 дней и ночей. Куда же древние, которые хорошо вели астрономический учет, дели оставшиеся пятнадцать дней? Возможно, этот промежуток времени представлял собой пограничное состояние между днем и ночью, характерное для приполярных областей. Тот же символический смысл можно увидеть и в германских легендах про 700 золотых колец кузнеца Виланда. У древних римлян в календаре было только десять месяцев – замыкал его декабрь (по-латыни – «десятый»). Январь и февраль прибавил к календарю только легендарный царь Нума (вероятно, VI в. до н. э.). При этом в сакральной традиции Древнего Рима боги, по свидетельству Варрона, располагались на севере (А. и Б. Рис, с. 430).

У древних кельтов фактически год состоял не из четырех времен, а лишь из лета и зимы. При этом ноябрь или январь в Уэльсе и Бретани называли «темным» или «черным» месяцем, а середина зимы в Шотландии именовалась an Dudlachd («мрак») (А. и Б. Рис…, с. 94–95). Это заставляет думать, что по крайней мере часть предков кельтов ранее обитала в более северных районах, да и ирландские легенды прямо говорят о «четвертой расе» завоевателей Эйре, Туата де Дананн, как пришельцах с севера. Древним германцам, по Тациту («О происхождении германцев», 26), было неведомо название осени – что навевает мысль о приполярных районах их прежнего обитания, т. к. осень там – самое короткое время года. Вообще же показательно что, как пишет A.A. Лелеков: «Только название «зимы» оказывается общим для праиндоевропейцев в их сезонно-климатической лексике, где названия прочих времен года либо отсутствуют, либо заметно расходятся» (Рассоха И.).

Если эти смутные догадки имеют какое-то отношение к действительности, то получается, что предки кельтов, и греков и германцев и римлян жили где-то недалеко от Полярного круга, но все-таки южнее предков индо-иранцев. Но, к сожалению, большинство индоевропейских народов сохранили крайне смутные воспоминания о собственном происхождении и – что нас больше всего интересовало бы – о месте собственного происхождения. Эпос помнит богов или героев, которые стали родоначальником того или иного этноса, но не больше. Так, армян привел в места нынешнего расселения легендарный Хайк. У славян есть (скорее всего, довольно позднее) предание о Русе, Лехе и Чехе. Римляне почитали Ромула и Рема. Даже ирландцы, сохранившие и предания об «острове со стеклянной башней», и об экспедиции сыновей Миля из Иберии, уже не помнили, откуда появилась на их земле «первоженщина» Кессар (в другом варианте – Банба) и привязали этот сюжет к истории Ноева ковчега. И т. д. Впрочем, передававших эти сказания жрецов и бардов вопрос этногенеза, видимо, волновал мало. Куда больше внимания этому стали уделять историки начиная с Геродота. «Отец истории» узнал и записал, что предки народов Иберии пришли из Африки, придунайское племя сигиннов когда-то переселилось из Мидии, скифы вторглись в Северное Причерноморье из Азии. При этом Геродот очень мало знал о собственном народе, кроме того, что предки эллинов ранее жили в северной части нынешней Греции, а потом двинулись на юг, подчинив автохтонов-пеласгов. Геродот ничего не говорит о северном происхождении известных ему этносов, мало того, он подчеркивал, что, по его мнению, земли на севере Европы необитаемы из-за холодов. А приводя известия о гипербореях, оговаривался, что сам в их существование не верит.