Теперь стоит, наконец, рассмотреть славяно-русскую метафизику, выяснить, как она соотносится с указанными выше доктринами. Письменные источники сообщают о наличии у славян веры в Единого Бога. Византийский автор Прокопий Кесарийский писал: «Они (т. е. славяне. – А.Е.)считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают священные обряды». Тут утверждается знание славян о некоем Абсолюте, едином божестве, которое, однако, имеет черты конкретного, «функционального» божества («творец молний»). Скорее всего, Прокопий имел в виду бога Рода, огромную роль которого в системе языческих воззрений славян вскрыл Б.А. Рыбаков («Язычество древних славян»). Род, как и Перун, представлял собой божество, связанное с грозой, что видно хотя бы из этимологии «рдяный» – красный, «родиа» – молния. Однако его «теологический статус» явно выше статуса Перуна. «…Се же славяне, – уверяет «Слово об идолах», – Роду и Рожаницам прежде Перуна». Кроме того, корень «род» является чрезвычайно значимым в русском языке: «род» (в смысле коллектива), «родина», «природа» и т. д. Но самое главное – славяне, согласно данным древнерусских христианских текстов, считали Рода творцом мира: «Всем бо есть творец Бог, а не Род» (Комментарий к рукописному Евангелию 15–16 вв.). То есть некий комментатор-христианин полемизировал с общеизвестным и распространенным (даже тогда!) положением о том, что мир сотворен богом Родом. При этом у Единого Бога были и другие имена. Академик Б.А. Рыбаков утверждал, что его звали еще и Сварогом, Святовитом и Стрибогом. Как Сварог-Кузнец («Небесный») он выступал создателем именно материальной основы мира и произведенных из нее вещей. (В то же время имя «Род» указывает именно на жизненный, витальный аспект.) Теоним «Святовит» – означает «святая (священная) сила», «святой (священный) свет». Это не столько солнечный, сколько бытийный, «белый» свет, исходящий от Творца. И в качестве такового Света Творец выступает как источник уже духовной силы. Наконец, «Стрибог» – значит «бог-отец» (от слова «стрый» – «отцовский»). И это имя подчеркивает отцовский аспект Творца, выступающего как родитель «функциональных» богов, проявляющих его божественную полноту. (В то же самое время данный теоним имеет и «грозовое» измерение, так слово «стрекать» означает «пускать стрелы-молнии».) На языке метафизики Рода-Творца можно назвать Чистым Бытием, которое проявляет непостижимую запредельность Абсолюта. Другие божества (Перун, Даждьбог, Хорс, Велес, Семаргл, Лад и др.) мыслились как ипостаси Единого Бога, как его проявления и энергии, проявление непостижимой запредельности Абсолюта. И в этом заметна двойственность славянской метафизики. С одной стороны, она утверждала наличие «одного бога», предвосхищая тем самым грядущий выбор в пользу христианского единобожия. С другой же стороны, славяне все-таки признавали наличие множества богов, пусть даже и представляя их проявлениями Единого Бога. Таким образом, единобожие сочеталось в славянском язычестве с паганизмом (и пантеизмом), что создавало весьма драматическую и героическую картину.

Необходимо особо подчеркнуть важность Грозовой темы, которая пронизывает все славянское язычество. При этом сама Гроза обладает особым символизмом – она выражает сверхреальность Бога, его запредельность и высшую неоднозначность. Таким символизмом не обладает физический, солнечный свет, который многие эзотерические символисты склонны считать наипервейшим образом Божественной благости и могущества. Дело в том, что Свет, несмотря на всю свою символическую мощь, является противоположностью Тьмы, тогда как истинное могущество, пользуясь словами итальянского исследователя-традиционалиста Ю. Эволы, находится не «напротив», а «над». Поэтому важнейшим символом Божества (естественно, применительно к области природных явлений) следует считать то природное действо, которое превосходило бы и Свет, и Тьму, соединяя их, в то же время, в некоем диалектическом синтезе. Многим покажется «еретическим» и даже «сатанинским» рассуждение о положительном значении Тьмы, тем более что речь идет о символе Бога, следовательно, в рамках такого подхода, Тьма должна содержаться в Нем так же, как и Свет. Вместе с тем, православные богословы писали не только о Свете Божества («Свете Фаворском»), но и «Божественном мраке» или «тьме, превышающей свет» (особенно часто данный образ встречается в писаниях Св. Дионисия Ареопагита и Св. Григория Нисского). Под этой Тьмой они подразумевали сущность («усию») Бога, некую непознаваемую его сторону, «интимно» закрытую для созерцателей Божественного. Она «темна» и «мрачна» именно в силу своей закрытости, но она же и «выходит из себя» посредством Света – творящих Божественных энергий («идей-волений», «мыслей», «логосов»), которые уже поддаются сверхчувственному познанию и созерцанию. Более того, здесь мы имеем дело с познанием в высшей степени реальным и предметным, познанием, предполагающим соединение с Божеством и обретение статуса «бога по благодати» или «бога по усыновлению». Если бы Бог был только Светом, то познающий Его и соединяющийся с Ним человек просто-напросто растворился бы в безбрежном океане Абсолютного, потеряв свою самость и обесценив бы тем самым свое сотворение. Поэтому в Боге есть и «темная» сторона, недоступная духовному взору мистика.

Исходя из всего сказанного можно сделать вывод о том, что Гроза как раз и есть тот самый феномен природы, который соединяет в себе и символизм Света, и символизм Тьмы. Действительно, освещающий и разящий луч молнии исходит именно из небесного мрака туч – подобно тому, как Свет Божества исходит из Его Мрака. Причем Божественный Свет не только творит, поддерживает и направляет, но и карает (Св. Григорий Богослов писал: «Огнем явится Он к тому, кто не признал его как Свет»). Исследователи индоевропейской мифологии пришли к выводу о существовании ее «основного», грозового Мифа, повествующего о схватке Бога-Громовержца и Его Противника – змеевидного бога подземелий (славяне именовали этого бога Велесом). Громовержец персонифицирует в системе данного Мифа разрушение, преодоление, снятие ветхого мира, огненное его преображение. Противник же персонифицирует начало сохранения этого мира. Во время схватки Громовержец освобождает похищенные Противником воды и скот, которые символизируют хаос и души людей. Ветхость мира гибнет в буйстве огня и воды, а освобожденные души людей устремляются из подземного мира, из царства теней (у славян – Навь) к высшим небесам, к Богу. Гроза рассматривалась древними арийцами именно как образ (вернее, прообраз) последней эсхатологической Битвы, которая окончится большим скачком из царства тлена в царство бессмертия. И у славян, как уверяют исследователи, этот Миф сохранился более всего – несмотря на то даже, что дошел он, по преимуществу, в фольклоре, а не в «классической» мифологии.

В Основном Мифе Перун выступает как некий аспект бога Рода – «разрушительный» и, в то же время, «освобождающий». В этом плане он образует диалектическую пару с Велесом, олицетворяющим сохраняющее начало в Роде. Сам же Род при этом стоит над двумя этими божествами и, в то же самое время, содержит их к себе. Таким образом, образуется как бы некая троица (Род-Сварог, Перун и Велес), выражающая собой диалектику бытия, которая выше и разрушения, и сохранения, но ставит во главу угла творчество, невозможное без этих двух начал. Здесь, как и во многих других «моментах», славяне сохранили полноту изначальной, гиперборейско-нордической традиции, основанной на полноте восприятия как Божественной реальности, так и окружающего мира. В других индоевропейских традициях этой полноты не наблюдается.

Ближе всего к славянам стоят балты, Основной Миф у них сохранился великолепно (многие исследователи полагают, что славяне сыграли огромную роль в этногенезе балтов). Однако в балтской традиции нет культа первого громовика Рода, здесь присутствует один лишь Перун – Перкунас, Перкунс. Очевидно, гиперборейское эсхатологическое знание сохранилось у балтов только на втором, низшем уровне. О двух же Громовержцах отлично знали индоарии – у них они назывались Рудрой (Шивой) и Индрой. Основной Миф в индоарийской традиции сохранился неплохо, но все же не так полно, как у славян и балтов, – Громовержец-Индра здесь борется всего лишь с демоном Валу, похитившим скот и людей. Идея диалектического противостояния двух божественных начал в индийской мифологии подменяется борьбой героя и хтонического существа. Еще хуже обстоят дела с «верховничеством» Рода-Рудры. Его роль в индоарийской мифологии, конечно, огромна, но в большинстве случаев он уступает место Индре, Варуне, Вишну, Брахме. Только в шиваизме его первенство обозначено вполне четко и однозначно, что свидетельствует о наибольшей близости этого направления к полярной, нордической основе арийства. Таким образом, индоарийская традиция демонстрирует значительное искажение гиперборейской архетипической теогонии.

У соседних индоарийцам иранцев грозовой символизм сводится к возвеличиванию Огня и Света, однако, сама Гроза и грозовые божества присутствуют мало. Верховный бог Ахура-Мазда все-таки больше световое божество, которое, в огромном количестве случаев, как бы «уравнивается» со злым духом Ангро-Манью. В мифологии зерванистов (по всем признакам – более древней, чем мифология зороастрийцев) и Ахура-Мазда, и Ангро-Манью, вообще, считаются сыновьями-близнецами бога Времени Зервана, то есть принадлежат ко второму поколению богов. Кстати, заглянув в этимологические словари, любой может убедиться в том, что одним из значений русского слова «род» является «время»: «По летех и по роде мнозе взниче Моисии…», «Иногда убо бысть в прежнем роде во Иерусалимских странах…» и т. д. («Словарь русского языка XI–XVII вв». Под ред. Г.А. Богатовой). Из этого можно вывести, что Род являлся еще и богом Времени. А само Время понималось не просто как некая длительность, но как отрицание Настоящим (то есть Истинным, Бытийным) всего небытийного, точнее, недобытийного – прошедшего (того, чего уже нет), и будущего (того, чего еще не существует). В этой оптике все процессы и явления, все предметы как бы «пожираются» Временем, переводятся из будущего в прошлое, и по-настоящему реален лишь неуловимый миг Вечного Настоящего, которое и есть «самое само» любой «вещи», тот Исток, из коего оно возникло. (Поэтому разрушение и сохранение как бы «снимаются» творчеством, содержатся в нем.) Показателен образ Сатурна-Кроноса, пожирающего своих детей. Если отвлечься от мифологического натурализма, смущающего современных наблюдателей своей «кровожадностью», перед нами окажется картина типичной Богореализации (соединения с Абсолютом): нечто, порожденное божеством Времени, возвращается к своему Истоку. Все качества «вещи» выводятся за «скобки», тогда как высвечивается некая суть, скрывающаяся за мириадами проявлений. Не случайно, к слову сказать, православные богословы именовали время «движущейся вечностью» (Св. Максим Исповедник).

Тут необходимо подробнее охарактеризовать (на предмет грозового символизма) уже затронутую нами античную традицию. В ней наличествуют ярчайшие образцы Громовержцев – Зевса и Юпитера, верховных богов греческого и римского пантеонов. Но сразу бросается в глаза то, что тот же Зевс является младшим богом третьего поколения. А старший бог Уран и его сын Кронос не наделены никакими грозовыми функциями, тогда как по простейшей логике иметь их должны. Это косвенно подтверждается и тем, что имя «Зевс» («Диус») означает «светлое небо» (восходя к праиндоевропейскому «deiuo» – «дневное сияющее небо») и больше подходит к старшему божеству, персонифицирующему Небо. Складывается впечатление, что «младший» Зевс присвоил себе имя «старшего» Урана («Небесного»). Причем здесь просто необходимо вспомнить древнерусского бога Дыя, который в древнерусских христианских текстах выступает как бог неба и отождествляется с Зевсом. Само же это отождествление происходит на базе осмысления собственно эллинских источников. Дый же, скорее всего, это еще одно из имен Рода-Сварога.

Столь же «детективная» история произошла и с «пожирающим своих детей» Кроносом, богом Времени (ср. «род» – «время»), который так же, как и славянский Род, был еще и богом плодородия, изобилия. Сверх того, Кронос считался царем Золотого Века, что опять-таки указывает на его изначальность. Но и Кронос чужд грозового символизма. В то же время есть некие глухие намеки на то, что он обладал громовыми функциями. Его аналоги – римский Сатурн и этрусский, точнее – расенский (росский) Сатре (тоже царь Золотого Века) носит имя, связанное с грозовой терминологией. Оно близко к славяно-русскому «стри»-«стре», означающему «стрелу-молнию» (русское «стрела» в значении «молния», словен. «strela» – «стрела», «молния»; «strela» в том же значении). Здесь также имеет место близость к одному из имен Единого Бога славяно-русов – «Стрибог». Складывается впечатление, что некогда единый греческий Громовержец-Верховник был «расщеплен» на два божества (Урана и Кроноса), при этом лишившись своих грозовых функций, которые «узурпировал» (вместе с именем) второй Громовержец – Зевс. Вывод из этого может быть только один – несмотря на яркость мифологических образов, античная традиция подверглась сильнейшим искажениям.

Эти же искажения прослеживаются и на примере скандинавской мифологии, повествующей лишь об одном Громовержце – Торе (аналоге нашего Перуна). Основной Миф у скандинавов расщеплен на два самостоятельных сюжета. Один из них рассказывает о схватке Тора с мировым змеем Ермунгандом, находящимся в Океане. Это противостояние напоминает о змеевидной форме Противника (Велеса), но очевидно, что в данном случае все опять сведено к битве с хтоническим персонажем – тогда как Основной Миф, лучше всего сохраненный славянами, основан на диалектике разрушения и созидания. Второй «сюжет» – соперничество Тора и Одина, которого можно считать аналогом Велеса. Как и жреческий бог Велес, Один предстает божественным магом, шаманом. Подобно римскому Меркурию (чье тождество с Велесом очевидно) Одину посвящен вторник. И так же, как и Велесу, Одину (в лице континентально-германского Вотана) оставлялся пучок хлебных колосьев. Тем не менее, в скандинавской среде на образ бога-жреца наложился образ бога-воина, и Один выступает в качестве покровителя кшатриев, тем самым «узурпируя» функции Громовержца-Тора. В мире скандинавских мифов, впрочем, обитает и аналог Рода – Фрейр. Как и Род, он связан с плодородием и рождением вообще – сама за себя говорит его фаллическая форма (ее же имели Род и Рудра – Шива-лингам). Кроме того, Фрейр связан с изначальной, полярно-героической тематикой. Он является владельцем чудесного вепря Гуллинбурсти, а вепрь – символическое животное Гипербореи, которая еще известна как Вара и Вараха («Земля Кабана»). Рудра-Шива зовется в индоарийской традиции «красным вепрем небес» и, вдобавок ко всему, еще и четко ориентирован на Север. Но при всем при том, Фрейр лишен каких-либо грозовых функций. И тут не следует забывать о том, что он принадлежит к божественному клану ванов, которых, как уже было сказано, скандинавы связывали с венедами-славянами. И это уже явное указание на то, что культ Фрейра возник (или же реактуализировался) именно в результате славянского влияния. Это божество заняло третье место в скандинавской иерархии божеств, однако «лишилось» при этом своих грозовых качеств.