Глава 32. Гостеприимство
Лира пошла прочь от станции с таким видом, словно имеет полное право тут находиться и точно знает, куда идет. Каждая клетка ее тела болела и как будто была испачкана руками, которые успели коснуться ее тела. Рюкзак был очень, просто ужасно тяжелым – когда он успел стать таким? Невыносимо хотелось спать.
Стояла глухая ночь. Улицы кругом – безлюдные, скудно освещенные, под ногами твёрдо. Ни кустов, ни деревьев, ни даже травы – ни единого парка или хотя бы скверика с какой-то зеленью. Только жесткая мостовая и каменные склады… или банки… или, может быть, конторские здания – негде голову преклонить. Тут, наверное, и комендантский час есть – иначе почему вокруг так тихо? Небось ее еще и арестуют за то, что бродит в ночи по городу. Лира даже не стала бы возражать: в камере хоть поспать можно. Никаких отелей или хотя бы кафе, как будто путешественникам в городе не полагалось ни есть, ни спать. Если ты гость – ты вне закона.
Измученная усталостью, болью и отчаянием, Лира рискнула постучаться в первую попавшуюся дверь, и только тогда посреди неподвижности и безмолвия появились слабые признаки жизни. Она была уже готова отдаться на милость кого угодно из местных жителей… вдруг в этой культуре все же есть обычай гостеприимства к путникам… хотя все говорило об обратном. Она тихо постучала разбитыми костяшками в дверь, но разбудила только ночного сторожа или охранника, который, по-видимому, сидел сразу за порогом. Его деймон жутко завыл, а человек смачно обругал идиота, посмевшего стучаться в такой час. Его голос был полон страхи и злобы, и Лира бросилась прочь. Долго еще ей вслед неслись проклятия и вопли.
Наконец силы у нее совсем кончились. Идти дальше она не могла. Скорчившись в темном уголке, куда не достигал слепящий свет ближайшего фонаря, Лира обхватила рюкзак руками и провалилась в сон. Она так устала, у нее так все болело, что она не могла даже всхлипывать – слезы сами текли по щекам. Они холодили кожу; скулы, веки, висок скоро стали мокрыми. Остановить поток слез Лира не могла, да и не пыталась. Вскоре она уже спала.
* * *
Всего через пару секунд – так во всяком случае ей показалось, – кто-то начал трясти ее за плечо. Тихий голос встревоженно и настойчиво что-то шептал, но она все еще ничего не понимала. Боль вернулась, захватив сразу все тело.
Вокруг еще было темно. Лира открыла глаза, но не увидела слепящего света. Склонившийся над ней человек был темнее тьмы… и от него жутко воняло. Неподалеку виднелась еще одна фигура: лицо белело в темноте, то исчезая, то появляясь, – человек озирался по сторонам.
Первый отступил, Лира попыталась сесть и пошевелить онемевшими руками и ногами. Было очень холодно. У этих двоих, кажется, была тачка и лопата на длинной ручке.
Они снова что-то заговорили, все так же тихо и настойчиво. К ним присоединились жесты: вставай, просыпайся, скорее вставай. От вони мутилось в голове. Лира с трудом выпрямилась и встала, дрожа. Тут только до нее дошло: это были ночные уборщики, которые чистили городские уборные и выгребные ямы… Занятие для низшего, самого презираемого класса людей.
Она заговорила по-французски:
– Что вам от меня надо?.. Я заблудилась. Где мы?..
Но они говорили только на своем языке, который не был похож ни на анатолийский, ни на арабский. Она их не понимала… но было ясно, что они волнуются – и волнуются за нее.
Как холодно, как больно… Лира попыталась унять дрожь. Первый из двоих сказал что-то вроде «пойдем с нами, идем».
Даже со своей зловонной тачкой они двигались гораздо быстрее нее. Им пришлось пойти медленнее, и от этого часть их страха передалась ей. Они все время оглядывались по сторонам. Дойдя до узкого проулка между двумя большими каменными домами, все трое свернули в него.
Небо стало светлее, ночь близилась к концу. Это был еще даже не свет, так – будто кто-то пытался разбавить тьму водой. Они явно спешили завершить работу до наступления утра… и убрать Лиру с глаз долой.
Переулок был очень узкий, здания почти смыкались над головой. Она уже почти привыкла к запаху… Нет, не привыкла. К такому привыкнуть невозможно – но, по крайней мере, хуже, чем раньше, не стало.
Тот, что шел первым, поднял щеколду и тихо отворил низенькую дверь. Сонный женский голос коротко и встревоженно что-то спросил изнутри. Человек ответил, так же кратко, и отступил в сторону, показывая Лиру. Из мрака возникло женское лицо – напряженное, испуганное, состарившееся раньше времени.
Лира шагнула вперед, чтобы ее было лучше видно. Мгновение ее разглядывали с головы до ног, а потом потянулись и взяли за руку – за сломанную, так что Лира не удержалась и болезненно вскрикнула. Женщина тут же растворилась в тени; мужчина снова торопливо заговорил.
– Простите, простите, – тихо пробормотала Лира, хотя на самом деле ей хотелось выть от боли. Рука распухла и горела.
Женщина появилась снова и поманила за собой, не прикасаясь к ней. Лира обернулась, желая поблагодарить спасителей, но те уже спешили прочь вместе со своей вонючей тачкой.
Она пригнулась и вошла в дом. Хозяйка заперла дверь, они остались в полной темноте. Что-то прошуршало, чиркнула спичка, вспыхнул фитиль маленькой масляной лампы. В комнате не пахло ничем, кроме сна и еды, которую недавно тут готовили. В тусклом желтом свете Лира увидела, что женщина очень худа и гораздо моложе, чем ей сначала показалось.
Женщина указала на постель – вернее, на заваленный покрывалами матрас на полу: сесть тут можно было только на него. Лира уронила рюкзак и села на краешек матраса.
– Спасибо… вы так добры… merci, merci…
Только сейчас она заметила, что при женщине, кажется, нет деймона. И… и у тех мужчин на улице деймонов тоже не было.
– Деймон? – сказала она и попробовала показать, что и у нее его тоже нет, но женщина явно не поняла, и Лира просто покачала головой… Возможно, эти бедняги делали грязную работу именно потому, что у них не было деймонов и с точки зрения общества они были низшей кастой, даже не совсем людьми… И сейчас она тоже была одной из них.
Женщина смотрела на нее. Лира ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
– Лира.
– А, – та показала на себя. – Йозда.
– Йозда, – тщательно повторила Лира.
– Ли-я.
– Лира.
– Ли-ра…
– Да, так.
Обе улыбнулись. Йозда жестами объяснила, что Лира может лечь… Та легла… почувствовала, как ее укрывают тяжелым ковром… и уснула – в третий раз за эту ужасную ночь.
* * *
Ее разбудили тихие голоса. Сквозь бисерную занавеску на двери проникал дневной свет – серый, без прямых лучей солнца. Йозда и какой-то мужчина – возможно, один из тех, кто привел ее сюда, – сидели на полу и что-то ели из большой миски, которая стояла между ними. Некоторое время Лира лежала не шевелясь и наблюдая за ними. Мужчина был моложе женщины, в старой, ношеной одежде… Но никакой вони она больше не чувствовала.
Лира осторожно села и обнаружила, что руке стало еще хуже, теперь она не могла даже разогнуть пальцы. Женщина посмотрела на нее и что-то сказала; мужчина встал. Лире было очень нужно в туалет… Она попыталась объясниться жестами. Мужчина отвел глаза, но женщина поняла и через другую дверь вывела ее в крошечный дворик. В дальнем углу обнаружилось отхожее место – безукоризненно чистое.
Когда она вышла, Йозда ждала в дверях с кувшином воды и знаками велела Лире протянуть руки. Та так и сделала, постаравшись защитить левую от шока, потому что вода оказалась ледяной. Йозда дала ей тонкое полотенце и поманила в дом.
Мужчина ожидал ее, все так же стоя. Он пригласил ее сесть с ними на ковер и поесть риса из плошки. Лира ела, как и хозяева, руками – вернее, одной, правой.
– Лира, – сказала мужчине Йозда, указывая на гостью.
– Ли-ра, – повторил он и указал на себя. – Чил-ду.
– Чил-ду, – сказала Лира.
Рис оказался клейкий и почти безвкусный – хорошо, если в нем была щепотка соли. Больше у них ничего не было, и Лира постаралась есть как можно меньше, раз уж стала непрошеной гостьей. Чил-ду и Йозда о чем-то тихо переговаривались – интересно, на каком языке? Ничего похожего Лира раньше не слышала.
Надо попытаться как-то поговорить. Она обращалась сразу к обоим, переводя взгляд с одного на другого и произнося слова как можно четче.
– Я хочу найти Синий отель. Вы что-нибудь о нем слышали? Аль-Хан аль-Азрак?
Оба смотрели на нее, он – с вежливым интересом, она – с тревогой.
– Мадинат аль-Камар?
Это они поняли – отшатнулись, покачали головами, вскинули руки, словно прося больше не произносить этого слова.
– Английский? Вы знаете кого-нибудь, кто говорит по-английски?
Ее не поняли.
– Français? Quelqu’un qui parle français? Та же реакция.
Лира улыбнулась, пожала плечами, съела еще горсточку риса. Йозда встала, сняла с огня котелок, налила кипятку в две глиняные чашки, бросила в каждую щепоть темного порошка и комок чего-то похожего на масло или мягкий сыр. Помешав в каждой жесткой кисточкой, так что жидкость вспенилась, она подала одну чашку Чил-ду, а другую – Лире.
– Спасибо… – Лира показала на чашку, а потом на Йозду, и, видимо, нарушила тем самым какой-то этикет, потому что женщина нахмурилась и отвернулась, а мужчина мягко отвел Лирину руку в сторону.
– Ладно, – сказала она. – Спасибо. Я так понимаю, вы будете пить, когда я закончу. Вы очень щедры.
Напиток был слишком горячим, но Чил-ду все равно пил, громко хлюпая. Лира последовала его примеру. Жидкость оказалась не просто горькая, а прогоркшая… но все же смутно напоминала чай. А после нескольких хлюпов Лира даже решила, что напиток крепкий и довольно бодрящий.
– Хороший, – похвалила она. – Благодарю вас. Как это называется?
Она показала на чашку и сделала вопросительное лицо.
– Чой, – сказала Йозда.
– А, значит, все-таки чай.
Чил-ду с минуту что-то говорил жене – то ли предлагал что-то, то ли распоряжался. Она слушала, довольно скептически, вставляя слово или два – спрашивая, соглашаясь. Последняя ее реплика прозвучала явно утвердительно. Все это время они то и дело посматривали на Лиру. Та внимательно слушала, надеясь различить хотя бы одно знакомое слово или хотя бы догадаться о смысле сказанного по их лицам.
Когда диалог подошел к концу, Йозда встала, открыла деревянный сундук – сделанный, наверное, из кедра, единственный красивый и дорогой с виду предмет во всей комнате. Вынув свернутую в несколько раз черную ткань, она встряхнула ее – отрез оказался удивительно длинным.
Йозда посмотрела на ткань, на Лиру и поманила ее к себе. Лира встала. Йозда принялась складывать покрывало каким-то хитрым способом, знаком велев Лире смотреть внимательно. И Лира смотрела, пытаясь запомнить ее движения. Потом Йозда шагнула к ней за спину и стала прилаживать ткань ей на голову, первым делом закрыв краем лицо до переносицы, а остальное намотав так, чтобы вся голова оказалась задрапирована, кроме глаз. Оба свободных конца она заправила куда-то внутрь.
Чил-ду внимательно за ними наблюдал и в конце показал пальцем на свою голову – Йозда поняла и спрятала последнюю, еще видневшуюся снаружи прядь волос Лиры.
Он что-то сказал – видимо, выразил одобрение.
– Спасибо, – пробормотала Лира, под тканью голос звучал приглушенно.
Ей это совсем не понравилось, но Лире не терпелось отправиться в путь… Как будто она знала, куда идти. Но здесь ее ничто не удерживало, тем более что они друг друга не понимали.
Она сложила ладони, надеясь, что жест будет правильно истолкован как выражение благодарности и прощания, поклонилась и взяла рюкзак. Ей было очень жаль уходить, не имея возможности хоть чем-то поблагодарить их за гостеприимство, – кроме разве что денег… Она хотела оставить им пару монет, но побоялась оскорбить хозяев дома.
В переулке у стены стояла тачка – с таким видом, словно сама себя стыдилась. Ни к чему не пристегнутая – кому придет в голову украсть такую вещь? Улицу за переулком заливало ослепительное солнце. Лире уже было жарко под плотным покрывалом.
Зато на нее никто не смотрел. Наконец-то она стала тем, чем пыталась стать с самого начала путешествия: невидимкой. В сочетании со скучной и вялой походкой – спасибо Аните Шлезингер! – покрывало отталкивало любые заинтересованные взгляды. Мужчины проходили мимо, словно она была чем-то вроде тени от дерева; обгоняли, переходя улицу, смотрели сквозь нее. И постепенно Лира начала чувствовать себя в этом новом наряде свободной.
Однако в нем было жарко – и становилось все жарче, по мере того как солнце подымалось выше на небосклон. Лира наугад шла, как она надеялась, к центру города – туда, где было больше шума, больше транспорта, больше народу, крупнее магазины. Рано или поздно она наверняка найдет человека, говорящего по-английски.
Кругом было много вооруженной полиции: кто-то сидел на тротуаре и играл в кости, кто-то внимательно разглядывал всех проходящих мимо, кто-то тщательно обыскивал лоточника, торговавшего какой-то мелочевкой. Другие просто пили или ели у палатки, явно незаконно раскинувшейся посреди дороги. Лира пристально смотрела на них и чувствовала, как их взгляды буквально соскальзывают с нее: один краткий и незаинтересованный – на закрытое лицо, машинальный и неизбежный – на фигуру, и все.
Даже отсутствие деймона не привлекало к ней внимания. Бог с ней, с жарой, – Лира и чувствовала себя так, словно ее выпустили из тюрьмы!
Кроме полиции, на улицах были и солдаты: сидели в бронированных автомобилях или патрулировали окрестности с винтовками на груди. Они словно ждали волнений, которые точно должны вот-вот начаться. Один раз Лира едва не врезалась в самую гущу отряда, допрашивавшего группу мальчишек – настолько юных, что их деймоны стремительно меняли облик, стараясь понравиться взрослым с ружьями и ужасно сердитыми лицами. Один мальчик даже упал на колени и с мольбой протянул к ним руки, но получил удар прикладом в висок и рухнул на мостовую.
Лира чуть не закричала: «Нет!» – и с трудом удержалась, чтобы не кинуться к ним. Деймон жертвы превратился в змею и задергался в пыли. Деймон солдата наступил на нее тяжелой лапой. Змея и мальчик затихли.
Солдаты увидели, что Лира смотрит на них; нападавший что-то рявкнул, и она отвернулась и пошла прочь. Ужасно чувствовать себя беспомощной, но от вида этого насилия и особенно от крика у нее заболели все раны, все синяки, оставшиеся после того происшествия в поезде, а от воспоминания о руках, шарящих у нее под юбкой, внутри похолодело и стало мерзко. Главное – поскорее убраться отсюда живой и невредимой, а значит, придется оставаться незаметной, как бы тяжело это ни было.
Лира вышла на центральные улицы, где были магазины, какие-то мелкие конторы, ремонт мебели, продажа подержанных велосипедов, пошив дешевого платья… Всюду полиция, всюду солдаты. Ох, вот бы тут вдруг появился Бад Шлезингер и провел ее безопасно через этот лабиринт проблем!.. Или Анита с ее веселыми разговорами… Или Малькольм.
Последняя мысль задержалась дольше, но и она постепенно растаяла.
Чем ближе Лира подходила к центру города, тем неуютнее ей становилось. С каждым толчком пульса рядом со сломанной костью боль в руке становилась немного сильнее. Лира буквально вцеплялась взглядом в каждую магазинную вывеску, в каждую доску объявлений, каждую медную табличку у двери – вдруг здесь говорят по-английски?
Она нашла то, что искала, на стене часовни. Маленькая базилика из песчаника, крыша из красно-коричневой черепицы; рядом пыльное кладбище с тремя оливами, растущими прямо из гравия. На деревянной доске у входа на английском, французском и арабском языках было написано: «Часовня Святого Фануриоса», расписание служб и имя настоятеля – отец Джером Барнаби.
Княжна Кантакузино… кажется, ее деймона звали Фануриос? Лира заглянула в ворота. За часовней был крошечный пальмовый садик, а среди пальм стоял домик. Человек в линялой голубой рубашке и брюках поливал цветы. Он почувствовал ее взгляд, поднял голову, помахал. Ободренная вниманием Лира осторожно двинулась к нему.
– Ас-саламу алейкум, – он поставил лейку наземь.
Она шагнула ближе, в сам садик, полный пышной зелени, утопающий в листве, среди которой пестрели алые цветы.
– Ва-алейкум ас-салам, – тихо произнесла она. – Вы говорите по-английски?
– Да. Я – настоятель этой церкви, отец Барнаби. Я англичанин. А вы? Судя по речи – англичанка.
У него был йоркширский акцент. Его деймон-малиновка внимательно разглядывала Лиру, сидя на ручке лейки и склонив головку набок. Отец Барнаби был краснолицым, полным и старше, чем ей показалось с улицы. Взгляд у него был участливым и в то же время проницательным.
Она запнулась о камень, отец Джером протянул руку, чтобы поддержать ее.
– Спасибо…
– С вами все в порядке? Выглядите вы неважно. Хотя разглядеть это непросто…
– Можно я сяду?
– Идемте.
Он привел ее в домик, где было чуть прохладнее, чем снаружи. Когда дверь захлопнулась, Лира размотала покрывало и с облегчением сняла его – наконец-то!
– Что с вами случилось? – он даже отшатнулся, увидев синяки и порезы у нее на лице.
– На меня напали. Мне всего лишь нужно…
– Доктора вам нужно!
– Нет. Прошу вас… Мне бы только посидеть минутку. Я бы не хотела…
– Стакан воды вам точно не помешает. Побудьте здесь.
В прихожей, где они находились, из мебели было только хлипкое плетеное кресло. Лира подождала, пока отец Барнаби вернется с водой.
– Простите, я не собиралась…
– Перестаньте. Идите сюда. Тут не очень прибрано, но кресла удобные.
Отец Барнаби открыл дверь в комнату – наполовину кабинет, наполовину лавку старьевщика. Книги лежали повсюду, даже на полу. Совсем как у Кубичека в Праге… Как же давно это было!
Священник убрал книги из кресла.
– Садитесь, – пригласил он. – Пружины пока целы.
Она села. Он разложил книги на три стопки – видимо, по трем аспектам темы, которую изучал… Кажется, это была философия. Деймон-малиновка уселся на спинку второго кресла и стал смотреть на нее глазками-бусинками.
Барнаби сел напротив.
– Вам точно потребуется медицинская помощь. Это обязательно. Через минуту я дам вам адрес хорошего доктора. А теперь расскажите, что еще вам нужно – ну, помимо деймона. Это тоже будем считать обязательным. Чем я могу вам помочь?
– Где мы находимся? Я знаю только, что я в Селевкии… Это далеко от Алеппо?
– Несколько часов на автомобиле. Дорога, впрочем, плохая. Зачем вам туда?
– Нужно кое с кем там встретиться.
– Понятно… Могу я узнать ваше имя?
– Татьяна Проковская.
– А вы обращались в московитское консульство?
– Я не из Московии. Только имя оттуда.
– Когда вы прибыли в Селевкию?
– Сегодня ночью. Отель искать было поздно. Меня забрали к себе какие-то добрые люди, очень бедные.
– А напали на вас когда?
– В поезде из Смирны. Солдаты.
– Вы уже были у врача?
– Нет. Я ни с кем не разговаривала, кроме тех людей, что мне помогли… Но я не знала их языка, а они – моего.
– Как их звали?
– Чил-ду и Йозда.
– Ночной ассенизатор и его жена.
– Вы с ним знакомы?
– Нет. Но имена у них не анатолийские, а таджикские. Женщину зовут Одиннадцать, а мужчину – Сорок два.
– Таджикские? – беспомощно повторила Лира.
– Да. Им не положено иметь личные имена, только номера. Мужчинам дают четные, женщинам – нечетные.
– Какой ужас! Они что, рабы?
– Вроде того. Им доступен очень ограниченный набор профессий – рытье могил, например. Ну, и чистка выгребных ям по ночам.
– Они были ко мне очень добры. Дали мне это покрывало… тюрбан?.. никаб?
– Очень хорошо, что вы его надели.
– Мистер Барнаби… отец… Как мне вас называть?
– Джером, если вы не против.
– Джером, скажите, что вообще здесь происходит? Почему повсюду солдаты?
– Народ беспокоится. Люди напуганы… Всюду бунты, поджоги, гонения. После мученической кончины патриарха, у нас тут введены законы военного времени. И церковные… В основе всего проблема розовых садов.
Лира задумалась.
– У людей, которые меня приютили, тоже не было деймонов… Как и у меня.
– Разрешите спросить, как вы лишились своего?
– Он исчез. Это все, что я знаю.
– Вам очень повезло, что вас не остановили утром. Людям без деймонов – в основном это таджики – нельзя показываться средь бела дня. Если бы вас приняли за таджичку, сразу арестовали бы.
Лира потрясенно молчала. Наконец она пробормотала:
– Какое жуткое место…
– Вынужден согласиться.
Лира сделала глоток воды.
– И вы хотите попасть в Алеппо? – продолжил отец Барнаби.
– Это будет трудно?
– Алеппо – торговый город. За деньги здесь можно получить все что угодно. Но сейчас путешествие обойдется дороже, чем в мирные времена.
– Вы слышали о месте, которое называется Синий отель? Туда отправляются потерянные деймоны.
Его глаза расширились.
– О, прошу вас, будьте осторожны.
Он вскочил с кресла, обошел комнату, выглянул во все окна – одно выходило на улицу, другое – в огородик рядом с домом. Малиновка встревоженно защебетала, полетела к Лире, но на полпути передумала и села на плечо своего человека.
– Быть осторожной? – озадаченно переспросила Лира.
– Я имею в виду место, которое вы упомянули. Есть на свете силы… не из этого мира и очень злые. Я вам очень не советую туда идти.
– Но я хочу вернуть своего деймона. Если это место существует, он может быть там. Я должна туда попасть и попытаться. Я… я не целая, не настоящая. Вы должны это понимать!
– Вы не знаете наверняка, что ваш деймон именно там. Мне случалось видеть… я мог бы вам рассказать… подлинное зло, гнездящееся в местах, где… Среди людей, которые… Нет-нет, умоляю вас – не ходите туда! Не ищите это место, даже если оно существует.
– Даже если… Вы хотите сказать, что его, может быть, и нет?
– Если оно есть, делать там нечего.
«Неужели снова Больвангар?» – пронеслось в голове у Лиры. Но времени рассказывать о нем не было.
– Если бы я спрашивала, например, как журналист или кто-то вроде того… Если бы я спрашивала, как туда попасть, вы бы мне рассказали?
– Начнем с того, что я понятия не имею, как туда попасть. Это все слухи, легенды, может, просто суеверия. Но если кто и знает, так это ваш друг, ночной ассенизатор. Почему бы не спросить у него?
– Потому что я не говорю на его языке, а он – на моем. Что ж, забудем. Все равно у меня пока нет сил никуда идти. Спасибо, что выслушали. И за воду тоже.
– Простите меня. Не надо никуда уходить. Я просто испугался за ваше благополучие… духовное, и прочее. Сидите и отдыхайте. Останьтесь тут, хотя бы ненадолго. Хотя я действительно думаю, что вам все же стоит показаться доктору.
– Со мной все будет в порядке. И я должна идти.
– Позвольте же сделать для вас хоть что-нибудь.
– Ладно. Расскажите мне, какие есть пути сообщения между этим городом и Алеппо. Поезд?
– Раньше был поезд, но недавно дорогу перекрыли. Остался автобус, кажется, ходит два раза в неделю. Но…
– А есть еще какой-нибудь способ туда?
Он вздохнул, побарабанил пальцами по подлокотнику, покачал головой.
– Разве что верблюды.
– Где же найти верблюда? И проводника?
– Отсюда начинаются многие маршруты Шелкового пути. В Алеппо есть крупные склады и рынки, но многие товары доставляют и сюда, чтобы дальше везти их морем. А существует еще внутренняя торговля. Хозяева караванов принимают здесь грузы даже для таких дальних мест, как Пекин. Алеппо для них просто перевалочный пункт. Пойдите в гавань – так, во всяком случае, поступил бы я – и спросите караванщика. Они говорят на всех языках, какие только есть под солнцем. Забудьте ту, другую вашу идею, умоляю. Это все грезы, обман… опасность. Прошу вас! Караваном вы доберетесь до Алеппо за два дня – ну, за три. У вас есть там друзья?
– Да, – легко ответила Лира. – Как только доберусь туда, я буду в безопасности.
– Ох, желаю вам удачи. От всей души. И помните: Властитель не желает, чтобы его создание пребывало разделенным. Вы были сотворены с деймоном, и ныне ваш деймон скорбит где-то вдали и жаждет воссоединиться с вами. Когда это случится, природа хотя бы немного, но исцелится, и Властитель будет счастлив.
– А он счастлив, что бедные таджики вынуждены жить вот так?
– О, нет. Мир – непростое место, Татьяна, и жить в нем нелегко. Нам посылаются испытания…
Лира встала и сама удивилась, сколько сил на это потребовалось. Ей пришлось схватиться за спинку кресла.
– Вам нехорошо, – мягко проговорил отец Барнаби.
– Ничуть.
– Я…
Он тоже встал, сжал руки. На его лице сменилась целая гамма выражений. Он даже сделал какое-то странное движение, словно хотел вывернуться из каких-то цепей или кандалов.
– В чем дело? – еле слышно спросила Лира.
– Сядьте, прошу вас. Я не сказал вам всей… я не сказал вам правды. Пожалуйста, сядьте. Я хотя бы попробую.
Ему явно было не по себе. Он с чем-то мучительно сражался и в то же время отчаянно стыдился признаться в этом. Лира села, наблюдая за сменой эмоций на его лице.
– Ваши таджикские друзья… – выдавил он наконец. – Их деймонов продали.
Лира решила, что ослышалась.
– Что?! Вы сказали, продали? Люди продают своих деймонов?
– Все дело в бедности, – он горько покачал головой. – Существует спрос на деймонов. В отличие от многого другого, медицина здесь продвинулась достаточно далеко. За этим стоят большие корпорации. Говорят, медицинские компании проводят у нас эксперименты, прежде чем представить ту или иную методику на европейский рынок. Есть одна хирургическая операция… Теперь после нее многие выживают. Родители продают деймонов своих детей, чтобы не умереть с голоду. Конечно, это все незаконно, но деньги всегда одерживают верх над законом. Когда эти дети становятся взрослыми, их не считают полноправными гражданами, ведь они… неполноценные. Отсюда их имена и выбор доступных занятий.
Есть торговцы… Я знаю где. Могу даже объяснить, как их найти. Нет, я не горжусь тем, что сообщаю вам эту информацию. Все во мне восстает против этого… я не могу себя простить даже за то, что мне все это известно! В общем, есть люди, которые могут достать человеку деймона, если он остался без своего. Да, звучит ужасно… абсурдно. Я впервые об этом услышал, когда переехал в этот дом, чтобы присматривать за часовней… Тогда я подумал, что такое можно говорить только на исповеди! Мне было больно… я с трудом вообще в это поверил. Но это правда. Люди признаются священникам в подобных вещах. Если человек вроде вас… пострадал подобным образом… перенес утрату деймона… Короче, если у такого человека достаточно денег, он может обратиться к услугам… торговца, и тот достанет ему… продаст ему деймона, которого можно будет выдать за его собственного. Я видел несколько человек, которые так поступили. При них действительно есть деймон, который везде с ними ходит, кажется близким и понимающим, но на самом деле…
– Ты можешь это сказать, – подала голос малиновка, сидевшая на спинке кресла. – На самом деле – на каком-то глубинном уровне – они все равно выглядят разъединенными, отдельными. На это очень трудно и неприятно смотреть.
– Я старался, – продолжал священник. – Старался понять и хоть как-то смириться, но… Мой епископ не дал никакого духовного наставления на этот счет. Магистериум отрицает, что такое вообще имеет место, но я-то знаю, что это не так.
– Это невозможно, – сказала Лира. – Невозможно… Как? С какой стати деймон станет притворяться, что принадлежит кому-то другому? Они же – мы. Часть нас. Они скучают по нам не меньше, чем мы – по ним. Вы сами когда-нибудь расставались со своим деймоном?
Он покачал головой. Малиновка что-то тихонько сказала, и он взял ее в ладони и поднес к лицу – близко-близко.
– Почему деймоны остаются с посторонними людьми? Как они могут это выносить?
– Возможно, это лучше, чем оставаться там, где они были раньше… Там, где их отделили.
– А эти торговцы, – не унималась Лира, – это вообще законно? Им что, дают лицензию или еще что-то?
– Я слышал… – начал отец Барнаби и осекся. – Сами понимаете, это слухи… в общем, некоторые из деймонов, поступающих на продажу, – это как раз те, которых забрали у таджиков. Большинство, судя по всему, умирают, но… Это подпольные сделки, незаконные, но власти закрывают глаза на происходящее, потому что корпорации, которые стоят за всем этим, могущественнее любого политика. Когда вы сказали, что это кошмарное место, Татьяна… это была чистая правда.
– Расскажите мне про Синий отель, – потребовала она.
Отец Барнаби выглядел очень несчастным.
– Прошу вас! Я проделала очень долгий путь, чтобы найти моего деймона. Если он где-то здесь, я должна спасти его от этих торговцев. А если деймоны отправляются в Синий отель, значит, для них это безопасное место. Прошу, скажите, где это? Что это такое? Что вам о нем известно?
Он глубоко вздохнул.
– Люди стараются держаться подальше, потому что боятся. И я верю, что там не обошлось без сил зла. Насколько я слышал… Мой прихожанин однажды отправился искать это место, просто из любопытства. Так вот, он вернулся словно с отметиной на душе, изменившийся, будто уменьшившийся. Это никакой не отель, конечно, – это просто эвфемизм. Мертвый город, один из сотен других. Понятия не имею, почему его называют Синим отелем. Что-то там… что-то привлекает деймонов… возможно, тех, которые сумели бежать от торговцев. Татьяна, это нехорошее место, я в этом совершенно уверен. Пожалуйста, не хо…
– Где я могу найти одного из таких торговцев?
– Зачем я вообще вам об этом сказал! – он схватился за голову.
– Я рада, что вы это сделали. Так где?
– Это незаконно, аморально. Опасно! И с юридической, и с духовной точки зрения. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Да, но я все равно хочу знать. Куда мне идти? Кого спрашивать? Есть какой-то пароль для этих людей… для этой сделки?
– Вы твердо решились на это?
– Это моя единственная зацепка. Да, я решила. И вы бы на моем месте тоже решили. Люди, которые покупают деймонов, – как они находят тех, кто продает? Пожалуйста, мистер Барнаби… Джером, если вы не расскажете мне все что знаете, я рискую оказаться в еще большей опасности. Есть какое-нибудь особое место, куда нужно пойти? Рынок, кафе, что-нибудь?
Отец Барнаби что-то пробормотал, и Лира хотела переспросить, но поняла, что он говорит со своим деймоном. И ответил ей именно деймон:
– Недалеко от доков есть гостиница. Называется «Парк-отель», хотя никакого парка там нет. Люди в вашем состоянии идут туда и снимают комнату на несколько дней. Торговцы узнают об этом и сами приходят к ним. Служащие отеля осторожны и не болтливы, но берут высокую плату.
– «Парк-отель», – повторила Лира. – Спасибо. Значит, пойду туда. На какой это улице?
– Она совсем маленькая, называется Осман-Сокак, – ответил отец Барнаби. – Возле подвесного моста.
– Осман…
– Сокак. Это даже не улица… так, переулок.
Лира встала, теперь на ногах она держалась тверже.
– Я вам очень благодарна, мистер Барнаби. Спасибо!
– Могу представить, как это трудно – оказаться в вашем положении, но умоляю, возвращайтесь домой.
– Вернуться домой ничуть не проще.
– Вы правы. Легко сказать…
– И деймона покупать я не собираюсь. Это ужасная… сделка.
– Я не должен был… – Он умолк и покачал головой. – Если вам понадобится какая-то помощь, прошу, дайте мне знать.
– Вы очень добры. Я этого не забуду, отец Барнаби. Но сейчас я должна идти.
Тут она вспомнила про покрывало и горько вздохнула. Тщательно расправила ткань вокруг головы, закрыла лицо, заправила концы внутрь и посмотрела на себя в зеркало, которое висело в коридоре. Аккуратно. Безопасно. И безлико.
Она пожала священнику руку, вышла из прохлады дома на утреннее пекло и побрела в сторону доков. Вдали к небу тянулись журавлиные шеи кранов и, кажется, даже корабельные мачты: очевидно, ей нужно именно туда. Захочешь – не ошибешься.
– Осман-Сокак, – повторила она.
Если бы город до сих пор не убедил ее, что здесь гораздо хуже, чем в Смирне, на пути в порт ему бы это удалось без труда. Никому не приходило в голову посадить тут дерево, украсить обочину кустами или хотя бы разбить газон на два клочка травы. Здания вокруг не имели никакого отношения к удовольствию и комфорту – все это был один холодный бизнес. Солнце безжалостно изливало зной на пыльные каменные улицы, и ничто не смягчало, не укрощало его яростный взгляд. Ни единой скамейки, чтобы присесть, даже на редких автобусных остановках. Хоть бы одно кафе попалось по дороге! Хочешь отдохнуть – садись на землю; хочешь тени – прячься между зданиями, между всеми этими однообразными фабриками, складами или сомнительного вида многоквартирными домами. Редкие магазинчики были маленькими, товары равнодушно вывалены прямо на солнце: овощи вяли от жары, хлеб собирал дорожную пыль. Люди не смотрели друг на друга, шли, понурившись, ни на кого и ни на что не обращая внимания. И везде патрули: полиция медленно разъезжает в синих фургонах; солдаты расхаживают пешком, с оружием на груди.
И сквозь все это, подавленная, усталая, больная Лира угрюмо брела к докам. Обнаружив, наконец, переулок под названием Осман-Сокак, она едва не расплакалась, но взяла себя в руки и вошла в убогий, облезлый «Пар… – отель» («к» давно отвалилась и потерялась) даже с некоторым достоинством.
Клерк за стойкой был вялым и в то же время сердитым, но в глазах его деймона-ящерицы, заметившего, что у Лиры нет своего деймона, тут же вспыхнул холодный рептильный интерес. Ясное дело, за слух, что прибыла покупательница, он и сам получит комиссию. Клерк выдал Лире ключ от комнаты на втором этаже, а дорогу туда предоставил искать самой.
Оказавшись в крошечной жаркой комнатке, она сорвала с себя покрывало, швырнула его в угол и осторожно вытянулась на кровати. Все ее раны, казалось, слились в одно сплошное озеро боли, такое огромное, что не оно было в ней, а она плавала в нем. Несмотря на боль и отчаяние, Лира уснула, поплакав совсем немножко.
* * *
Час спустя, когда она проснулась, ее щеки все еще были мокрыми от слез. Кто-то настойчиво стучал в дверь.
– Минуту, – крикнула она и поспешно замоталась в покрывало.
За дверью, которую она едва приоткрыла, стоял мужчина средних лет в костюме и с портфелем.
– Да?
– Мадемуазель – англичанка?
– Да.
– Я здесь, чтобы помочь вам.
– Кто вы?
– Меня зовут Селим Вели. Доктор Селим Вели.
– Что вы продаете?
– У вас нет кое-чего очень важного. Я могу предоставить вам необходимое. Вы позволите мне войти и объяснить?
Деймон торговца оказался попугаихой: она сидела у него на плече и, склонив голову набок, разглядывала Лиру. Интересно, она его собственная или тоже купленная? При нормальных обстоятельствах Лира сразу поняла бы это, но сейчас она ни в чем не была уверена.
– Подождите.
Лира захлопнула дверь, убедилась, что дубинка на всякий случай под рукой, и снова открыла.
Торговец вошел. Он держался официально и очень корректно, был чисто одет, в наглаженной одежде, ботинки так и сияли.
– Прошу, садитесь, доктор Вели, – сказала она.
Он занял единственный в комнате стул. Она опустилась на кровать.
– Не знаю, одобряют ли это ваши обычаи, но я не привыкла носить никаб и собираюсь его снять, – сообщила Лира.
Гость с серьезным видом кивнул. Он слегка вытаращил глаза, увидав ее израненное лицо, но никак это не прокомментировал.
– Говорите, зачем пришли.
– Утрата деймона – тягостное событие для любого человека, во многих случаях даже фатальное. Существует спрос на то, чего хотят люди без деймонов, и я этот спрос удовлетворяю.
– Я хочу найти моего деймона.
– Разумеется. Я всем сердцем надеюсь, что ваши поиски увенчаются успехом. Как давно вы его лишились?
– Примерно месяц назад.
– И вы до сих пор в добром здравии… за исключением… – он указал на ее лицо, но очень деликатно.
– Да.
– Тогда велика вероятность, что и деймон тоже уцелел. Как его зовут и какую форму он имеет?
– Пантелеймон. Он лесная куница. Где вы берете деймонов, которыми торгуете?
– Они сами ко мне приходят. Сделка совершенно добровольная. Но с сожалением вынужден признать, что и правда есть торговцы, которые покупают и продают деймонов, отобранных силой.
– Вы говорите о деймонах, отнятых у таджикских бедняков?
– Да, и у других тоже. Их презирают и чураются за то, что они продают своих деймонов, но если бы вы видели, в каких условиях им приходится жить, вы бы не отказали им в сострадании. К этому бизнесу я отношения не имею. Я бы не замарал себя подобным.
– Значит, ваши деймоны приходят сами.
– Я представляю только тех деймонов, которые по собственной воле решили оборвать прежние связи.
– И сколько вы за это берете?
– Зависит от возраста деймона, внешнего вида, формы… Есть и другие факторы. Иностранные языки, социальное происхождение… Понимаете, мы стараемся подобрать наиболее подходящего кандидата. Всегда есть риск, что человек, которому раньше принадлежал деймон, внезапно умрет, и тогда деймон тоже исчезнет. На этот случай у нас есть страховая программа, которая покрывает затраты на нового.
Лире едва не стало дурно, но она заставила себя спросить:
– И какова же цена?
– За деймона наивысшего качества, идеально подходящего вам, мы берем десять тысяч долларов.
– А за самого дешевого?
– Я не торгую низкосортными деймонами. Другие торговцы наверняка запросят меньше, но вам придется обратиться к ним самостоятельно.
– А если бы я захотела торговаться с вами?
– Цена – всего лишь цифра, которая должна устроить нас обоих.
Гость вел себя как заправский купец, обсуждающий покупку чего-то дорогого и престижного.
– Как люди ладят с новыми деймонами? – спросила Лира.
– По-разному, разумеется. Совершая сделку, клиент идет на определенный риск. При наличии доброй воли с обеих сторон со временем можно достичь вполне приемлемого положения дел. Наша цель – modus vivendi, способный выдержать испытание нормальными социальными обстоятельствами. Идеальное единство и сродство, которые каждая из сторон имела от рождения и затем утратила… я бы солгал вам, если бы сказал, что их удается воссоздать каждый раз. Но удовлетворительная терпимость и в будущем даже некая… приязнь, безусловно, возможны.
Лира встала и подошла к окну. Было уже далеко за полдень. Боль и не думала униматься. Жара стояла почти невыносимая.
– Учитывая природу нашего бизнеса, – снова заговорил торговец, – какая бы то ни было реклама вряд ли возможна. Но вам, вероятно, будет интересно узнать имена некоторых наших клиентов, которые остались довольны сделкой.
– И кому же вы продавали ваших деймонов?
– Сеньору Амедео Чиприани, председателю Генуэзского банка. Мадам Франсуазе Гийебо, генеральному секретарю Европейского форума по экономическому взаимопониманию. Профессору Готфриду Бранде…
– Что?! Бранде?
– Как я и сказал, профессору Готфриду Бранде, выдающемуся немецкому философу.
– Я читала его книги. Он же скептик!
– Даже скептикам приходится вращаться в обществе и не отличаться от нормальных людей. Я нашел ему превосходную суку немецкой овчарки – он сказал, она очень похожа на его истинного деймона.
– Кто угодно, но он… Как он потерял деймона?
– Это его личное дело. Я не вникал.
– Но в одной из своих книг он утверждает, что деймонов вообще не существует!
– Этот вопрос подлежит обсуждению между ним и его последователями. Рискну предположить, что он не станет предавать гласности факт покупки деймона.
– Уверена, что нет, – у Лиры даже голова слегка закружилась. – А как деймоны относятся к тому, что их покупают и продают?
– Они пребывают в отчаянии и одиночестве. И благодарны, когда попадают к тем, кто снова будет о них заботиться.
Лира представила, как Пан приходит к этому торговцу… как его продают какой-нибудь одинокой женщине… как он пытается стать частью чьей-то чужой жизни, притворяется, что любит, хранит ненужные тайны, терпит физическую близость человека, который никогда не станет ему своим… В горле встал ком, слезы подступили к глазам. Ей даже пришлось на мгновение отвернуться.
– Хорошо, тогда у меня еще один вопрос, – сказала она, совладав с собой. – Как мне попасть в Синий отель?
Он слегка удивился, но почти тотчас же взял себя в руки.
– Понятия не имею. Я сам там не бывал и даже думаю, что такого места вовсе не существует.
– Но вы о нем слышали?
– Конечно. Слухи, сплетни, суеверия…
– Что ж, это все, что я хотела узнать. До свидания, доктор Вели.
– С вашего позволения, я оставлю здесь небольшую коллекцию фотограмм. И мою карточку.
Он веером раскинул на покрывале картинки.
– Благодарю вас. Прощайте.
Торговец поклонился и ушел. Лира взяла первую попавшуюся фотограмму. В серебряной клетке стояла кошка-деймон с клочковатым и редким мехом. Выражение ее морды было разъяренным и презрительным.
Внизу была приклеена бумажка с типографским текстом:
ИМЯ: Аргюль
ВОЗРАСТ: 24 года
ВЛАДЕНИЕ ЯЗЫКАМИ: таджикский, русский, анатолийский
Цена по запросу
Еще на карточке было имя торговца и его и городской адрес. Лира разорвала все оставленное и выбросила в мусорную корзину.
Через несколько минут в дверь снова постучали. На сей раз она не стала надевать никаб. Старый грек тоже ничего не знал про Синий отель. Через пять минут он ушел.
До визита третьего прошло полчаса. Лира с порога сообщила ему, что деймон ей не нужен, а нужен Синий отель. Он не владел нужной информацией; она попрощалась и захлопнула дверь.
Ей хотелось есть и пить, было жарко и ужасно неуютно; ко всем прочим несчастьям добавилась еще и головная боль. Сломанная рука распухла, потемнела, дергающая боль не унималась. Лира села и стала ждать.
Прошел час.
Наверняка уже разлетелся слух, что деймона она покупать не хочет, и больше к ней никто не придет. Пожалуй, проще лечь и умереть. Но организм настойчиво требовал еды и питья – вероятно, он почему-то хотел еще пожить. Лира снова закуталась в покрывало и вышла, чтобы купить хлеба с сыром и какой-нибудь воды в бутылке… и, если удастся, лекарств от боли.
Несмотря на покрывало, хозяева лавок относились к ней подозрительно и враждебно. Один вообще отказался что бы то ни было продавать и непрерывно делал знаки, отгоняющие злых духов. Но в конце концов кто-то все-таки взял деньги и продал ей то, что она хотела.
У двери в гостиничный номер ее ждал человек.
Первые трое торговцев были одеты респектабельно и держались с профессиональным достоинством бизнесмена, торгующего редким и ценным товаром. Этот же выглядел как уличный попрошайка: одет в какое-то тряпье, руки – во въевшейся грязи. Шрам, начинавшийся на левой щеке, тянулся через переносицу к правому уху, выделяясь светлой полосой на обожженной солнцем, коричневой, как орех, коже. Лет ему могло быть сколько угодно – от тридцати до шестидесяти. Вместо волос – редкая седая щетина, зато лицо – удивительно подвижное и совсем без морщин. Глаза – умные и живые; голос – легкий, речь быстрая и с акцентом, в котором, казалось, перемешался весь Левант. На плече у него сидел деймон-геккон.
– Мисс! Как я рад вас видеть, мисс. Я все время ждал вас тут. Я знаю, что вам надо. Слух идет по округе. Молодая леди хочет купить деймон? Нет. Она интересуется развалинами римских храмов? Может быть, в другой раз. Она ожидает торговцев золотом, слоновой костью, шелками, благовониями или сушеными плодами? Нет. Я знаю ваше заветное желание, леди. Я знаю, чего вы хотите!
– Я хочу открыть дверь, войти и сесть. Я устала и голодна. Если вы хотите мне что-то продать, расскажете, когда я поем и отдохну.
– С величайшим удовольствием. Я жду здесь. Я не ухожу. Не торопитесь. Пусть вам будет удобно, а затем позовите меня, и я буду честно служить вам.
Он отвесил низкий поклон и сел, скрестив ноги, на пол напротив ее двери – да еще и руки сложил в жесте, который должен был выражать почтение, но в нем почему-то читалась легкая насмешка. Лира ушла к себе, заперла дверь и сняла покрывало. Запив две таблетки теплой водой, она принялась за еду.
Лира наелась, напилась и почувствовала себя немного лучше. Прежде чем впустить посетителя, она даже вымыла лицо и руки и пригладила короткие волосы.
Он все так же терпеливо сидел на полу, скрестив ноги, но, увидев ее, вскочил с юношеской энергией.
– Что ж, входите. Рассказывайте, что там у вас, – сказала она.
– Хорошо поели, мадам? – осведомился он, когда она закрыла за ним дверь.
– Нет. Но пришлось обойтись тем, что было. Как вас зовут?
– Абдель Ионидес, мадам.
– Прошу, садитесь. И не называйте меня мадам. Можете обращаться ко мне «мисс Сирин».
– Очень хорошо. Это имя говорит о прекрасных личных качествах. Осмелюсь ли спросить об удивительно интересных людях, ведь ваши родители, без сомнения, именно таковы.
– Это имя дали мне не родители, а король. Итак, что у вас за товар?
– Много чего есть. Я могу продать почти все. Я говорю «почти», ведь я честен. Много людей, приходящих в эту гостиницу, находятся в скорбном состоянии, потому что утратили деймона, но остались живые. Страдания их достойны жалости, а мое сердце – отзывчиво, и если меня просят найти им деймона, я должен это сделать. Я это делал уже много раз. Могу я сказать кое-что о состоянии вашего здоровья, мисс Сирин?
– И что же?
– Вам больно. У меня есть поистине чудодейственный бальзам из таинственный страны на далеком Востоке, который исцеляет любую боль. Я могу продать вам это дивное лекарство всего за десять долларов на наши деньги.
Он вытащил из кармана жестянку, вроде тех, в которых продают сапожную ваксу, но поменьше и без этикетки.
– Прошу, попробуйте хотя бы немного, и сами убедитесь.
Он снял крышку и протянул ей банку. Бальзам оказался бледно-розовым и жирным. Лира взяла немного и нанесла на сломанную руку. Никакой разницы она не почувствовала, но спорить ей не хотелось, а цена была не так уж и высока.
Лира протянула ему деньги. Он удивился, и она только тут поняла, что вообще-то полагалось торговаться. Ну, тем хуже. Она поставила бальзам на столик у кровати.
– Знаете ли вы человека по имени… – Лира взглянула на карточку, – доктор Селим Вели?
– Воистину, состоятельный человек! Знаменитый!
– Насколько он честен?
– Это все равно что спрашивать, насколько солнце горячо. Честность доктора Вели славится по всему Леванту. Вы не верите ему, мисс Сирин?
– Он сказал, что продал деймона одному человеку. Я была удивлена. Не знала, верить ли ему.
– О, вы можете верить без страха и сомнения.
– Понятно. Где… Как те, кто торгует деймонами, их добывают?
– Есть много способов. Я вижу, вы леди с нежным сердцем, и не стану вам рассказывать о некоторых из них. Но иногда бывает так, что деймон потерялся, несчастен, или – подумать только! – больше не нужен своему человеку. Тогда мы начинаем заботиться о нем и стараемся найти подходящего спутника – в надежде создать связь, которая продлится всю жизнь. Когда нам это удается, мы счастливы – почти так же, как и наши клиенты.
Зелено-оранжевый деймон-геккон пробежал по его рукам и плечам и уселся на голове. Стремительно облизнул глаза язычком и что-то прошептал на ухо человеку.
– Мне не нужна замена моему деймону, – сказала Лира. – Я хочу попасть в Алеппо.
– Я могу проводить вас туда с большой легкостью и удобством, мисс Сирин.
– По дороге мне нужно попасть еще кое-куда. Я слышала о месте, которое называется Синий отель.
– О, да. Это место мне тоже известно. Мы иногда называем его Селенополис или Мадинат аль-Камар. Эти слова означают «Город Луны».
– Вы знаете, как туда добраться?
– Я был там дважды. Не думал, что пойду туда еще раз, но я вижу направление вашей мысли, и, если мы договоримся о цене, я вас туда провожу. Но это место не из приятных.
Внезапно заговорила ящерица, перебравшаяся на его левое плечо.
– Ужасное место, – тихо сказала она тонким голоском. – Чтобы заплатить за страдания, которые мне придется терпеть, цена будет высока. По своей воле мы бы никогда туда больше не пошли. Но если вы этого хотите, таков наш долг. Не наша радость.
– Это далеко отсюда?
– Один или два дня пути на верблюде.
– Я никогда не ездила на верблюде.
– Мы вас научаем. Другого способа нет. Ни простой дороги, ни железной. Только пустыня.
– Хорошо. Назовите вашу цену.
– Сотня долларов.
– Слишком дорого. Такая услуга не стоит и шестидесяти.
– Мисс Сирин, вы не понимаете, что это за путешествие. Путь в царство тьмы – не прогулка. Это не римский храм или развалины театра с живописными колоннами, упавшими камнями и маленьким прилавком, где торгуют лимонадом и сувенирами. Мы пройдем вдоль границ незримого, вступим в мир ужасного и необъяснимого. Разве это не стоит больше, чем сумма, которую вы назвали и которой едва ли хватит, чтобы оплатить верблюда? Пусть будет девяносто.
– Все еще слишком дорого. Необъяснимое я и сама могу себе обеспечить. В любой момент. Я не одну неделю своей жизни потратила на незримое и ужасное – ничего нового для меня тут нет. Мне нужен только проводник, который приведет меня в этот ваш город… деревню… селение ночи. Семьдесят долларов – вот моя цена.
– Печально, что вы собираетесь путешествовать как нищая, мисс Сирин. Если речь идет о с столь опасном предприятии, путешествовать следует так, чтобы все видели ваше высокое происхождение и бесконечное милосердие. Это знак уважения к местным жителям, к вашему смиренному проводнику и не в последнюю очередь – к вашему деймону. Восемьдесят долларов.
Лира устала от этой игры.
– Ладно, восемьдесят, – сказала она. – Двадцать пять вперед. Двадцать пять, когда доберемся до Синего отеля. И тридцать по окончании путешествия, в Алеппо.
Он печально покачал головой. Сидящий на ней деймон качался вместе с ней, но не сводил взгляда с Лиры.
– Я – бедный человек, – снова заговорил Абдель Ионидес. – И останусь бедным после этого путешествия. Я надеялся отложить немного на старость, но вижу, что это невозможно. Но вы все равно получите мою верность. Итак, тридцать за каждый этап пути.
– Нет. Двадцать пять, двадцать пять и тридцать.
Он поник головой. Деймон спрыгнул ему в ладони и снова облизнул себе глаза.
– Когда желаете отправиться в путь? – спросил Ионидес.
