Закрыв входную дверь, Макнил услышал трели своего телефона наверху. Ему не хотелось снова разговаривать с Лейном, и потому он быстро выудил из кармана мобильный и выключил его.

Когда Макнил сел за руль, в машине стоял ледяной холод. И хотя изморози не было, ветровое стекло запотело от конденсата. Макнил включил дворники и повернул на Калабрия-роуд. По радио передавали сборник прошлогодних хитов. В последние два месяца никто не выпускал ничего нового. Одна песня сменялась другой, и Макнил обрадовался отсутствию туповатого пустомели диджея, который обычно заполнял своей болтовней утренний эфир. Новости в семь тридцать Макнил уже пропустил.

Как обычно, маршрут в город определялся расположением армейских блокпостов. Определенные зоны были закрыты даже для него. Для пересечения некоторых демаркационных линий требовалось специальное разрешение. Он поехал на юг, в Пентонвиль, свернул на запад по Пентонвиль-роуд, на Юстон-роуд. Было почти без пятнадцати восемь, и серый свет пробивался через низкую свинцовую тучу, как будто поедающую верхушки далеких небоскребов. В другой жизни такси, автобусы и автомобили спешащих на работу служащих закупорили бы городские артерии, как холестериновые бляшки. Макнил до сих пор не привык к пустым улицам. Ранним утром стояла леденящая тишина. Он миновал одинокий армейский грузовик, и солдаты в масках и очках уставились на него из-под брезента цвета хаки, словно безликие штурмовики из «Звездных войн». Автоматы они сжимали так, будто привыкли слишком часто пускать их в ход.

Теперь, при дневном свете, в городе появился кое-какой частный и коммерческий транспорт с необходимыми для перемещения в нужные точки города пропусками, а камеры и спутники отслеживали передвижение. В центре города контроль был самым суровым, поскольку здесь чаще всего происходило мародерство. Правительство воспользовалось старым оборудованием для контроля пробок, чтобы отслеживать все въезжающие и выезжающие из района машины. Макнил проехал вдоль северной границы зоны, миновал пустынный Юстонский вокзал, а потом свернул на юг, на Тоттенем-Корт-роуд, где камера зафиксировала его номерной знак и отправила данные напрямую центральному компьютеру. Без пропуска Макнила остановили бы через считанные минуты.

Торговые улицы города превратились в поле боя. В тех магазинах, где витрины еще не разбили, их заколотили досками. На обочине дымились сожженные остовы угнанных машин, на разоренных улицах валялись обломки и осколки когда-то цивилизованного общества. Остатки очередной ночи насилия. Театр «Доминион» напротив станции метро «Тоттенем-Корт-роуд» превратился в почерневшую, выгоревшую подчистую оболочку. Когда шел дождь, воздух наполнялся запахом гари из «Смерти коммивояжера» – последней пьесы, которая здесь шла. «Макдональдс» на Оксфорд-стрит тоже выпотрошили. Гамбургеры пережарились. В секс-шоп «Гармония» вламывались столько раз, что хозяева больше даже не трудились заколачивать витрины, и скудно одетая сирена в черной коже вызывающе насупилась, когда Макнил проезжал мимо.

Дальше к югу наконец-то закончились рекордные по продолжительности показы «Мышеловки» в театре Святого Мартина, неоновое освещение было сорвано со стен, и театр выглядел печальным и заброшенным.

Макнил остановился на армейском блокпосту на Кембридж-серкус. Пора было бы уже привыкнуть, но в присутствии полудюжины автоматчиков с нацеленным в его голову оружием он все равно чувствовал дискомфорт. Угрюмый солдат мрачно смерил его взглядом из-под маски, держась на расстоянии, и протянул руку в латексной перчатке за документами, а потом поспешил их вернуть, желая побыстрее избавиться, словно пропуск мог быть заразен (хотя и это не исключено).

Макнил поехал по Чаринг-Кросс-роуд, через Трафальгарскую площадь в Уайтхолл. Там было оживленнее, государственные службы еще в какой-то степени функционировали, правительство пыталось договориться с распадающимся обществом. Люди в масках шныряли по коридорам власти с тем же мрачным отчаянием, что охватило большинство жителей города.

По мере приближения к реке Макнил увидел поднимающийся в хмурое утреннее небо черный дым из четырех труб электростанции Баттерси. Трудно представить более выразительный символ человеческого бессилия перед лицом суровой природы. Сколько человек уже умерло? Пятьсот тысяч? Шестьсот? Больше? Никто уже не верил официальным цифрам. Их невозможно было проверить. Но даже самые оптимистичные цифры – те, что предлагало правительство, – выглядели немыслимыми.

В восьмичасовых новостях передавали тот же репортаж, что крутили всю ночь. Но Макнил слушал его в первый раз, и новость оказалась тяжелым ударом. Вскоре после полуночи врачи больницы Святого Фомы объявили о смерти премьер-министра. Двое его детей уже умерли, а жена находилась в критическом состоянии. Не было секретом, что он тяжело болен. Но если болезнь с такой легкостью унесла самого могущественного человека в стране, то какие шансы остаются у всех остальных?

Диктор новостей зычным голосом объявил, что теперь разразится борьба за власть между заместителем премьер-министра и канцлером Казначейства. Кто из них возглавит партию? Заместитель премьера, мерзкое ничтожество, он никогда не нравился Макнилу, но имел преимущество, поскольку автоматически наследовал пост – по крайней мере, временно. Хотя Макнил не понимал, на кой это кому-то сдалось при таких обстоятельствах. Но, похоже, для некоторых власть настолько притягательна, что невозможно устоять. Макнил надеялся, что победит канцлер. Текущий обитатель дома номер одиннадцать по Даунинг-стрит был, по его мнению, гораздо более разумным, интеллигентным и совестливым.

Проезжая по Вестминстерскому мосту мимо очередного армейского блокпоста, он посмотрел на запад, на фасад одиннадцатиэтажного здания больницы Святого Фомы, поднимающегося на южном берегу Темзы. Где-то там, за стеклом и бетоном, лежал мертвый человек, когда-то управлявший страной. Холодный и беспомощный, заразившийся от собственных детей. Чуть дальше три оставшихся старых крыла больницы, «Пятница», «Суббота» и «Воскресенье», были заполнены, как знал Макнил, еще более тяжелыми пациентами. Возможно, если бы другие части здания не были разрушены немцами во время бомбардировки «Блиц», не пришлось бы и строить полевой госпиталь через дорогу.