Они проехали через туннель Блэкуолл и на развязке свернули на Миллениум-вэй. В Северном Гринвиче, прямо перед ними, возвышался похожий на большую палатку Купол тысячелетия, подвешенный на торчащих наружу стальных колоннах. Двухполосное шоссе привело по заброшенной промзоне к парковке у станции метро и автобусных остановок. Поезда и автобусы давным-давно не ходили, но парковка была забита под завязку.

Солдаты в масках у входа махнули, разрешая проехать, и Макнил миновал вереницу скорых, выстроившихся к возведенному вокруг Купола тысячелетия голубому забору. После краткого существования в качестве концертной площадки этому недоразумению стоимостью в миллиард фунтов наконец-то нашли применение. Купол заполнили больными и умирающими. Огромную площадь перегородили на ячейки и расставили тысячи кроватей, чтобы разгрузить городские больницы. Флот скорых и машин с медикаментами выстраивался у платформ автобусной станции.

Макнил припарковался на свободном месте перед разворотом в конце шоссе, и они поспешили к воротам в заборе. Красный асфальт вокруг купола был уставлен машинами, вокруг шныряли медики в масках. Полный хаос. Никаких указателей для посетителей, потому что посетителей здесь не ждали. Марта и Макнил понятия не имели, куда идти или кого искать. Здесь не было охраны, и никто не задержал на них взгляд, когда они вошли в огромное, похожее на пещеру помещение, отгороженное белым брезентом.

Стоял страшный шум. Гул нагревателей над головой. Тысячи голосов на фоне чихающих, кашляющих, стонущих и блюющих больных. Бледные санитары в белых костюмах провезли мимо каталку. На ней лежал мертвый подросток, едва прикрытый простыней, заляпанной его собственной кровью и рвотой, открытые глаза уставились в пространство. Макнила чуть не стошнило. Где-то здесь его сын. В этом аду. Если он все равно умрет, лучше забрать его домой, чем оставить умирать здесь. Макнил схватил за руку медсестру, и та обернулась.

– В чем дело?

В темных кругах под ее глазами читалась чудовищная усталость, глаза были затуманены, как от катаракты. Она так вымоталась, что терпения на живых уже не хватало.

– Где-то здесь мой сын. Его привезли утром.

Сквозь усталость на мгновение прорезалось сострадание.

– Выйдите на улицу и идите до ворот «С». Туда привозят новеньких.

И она скрылась в катакомбах перегородок.

Макнил взял Марту за руку, и они на несколько коротких мгновений сбежали от стонов умирающих на свежий воздух. Они обогнули Купол по периметру, проталкиваясь мимо медицинских работников, которые ругались вслед. Но теперь желание найти сына превратилось в навязчивую идею. Двойные ворота «С» были распахнуты, Марта и Макнил подбежали к временной регистратуре, где данные пациентов заносили в компьютер. Сидящая за стойкой пожилая медсестра опасливо покосилась на них из-под маски.

– Чем могу помочь?

– Нашего сына привезли утром, – сказал Макнил. – Шон Макнил. Ему восемь.

– Мы не принимаем посетителей, извините. – Но тон был совсем не извиняющимся. – Звоните по экстренному номеру. Он работает круглосуточно.

На столе рядом с ней лежала схема отделения с написанными карандашом именами. Макнил не сразу сообразил, что карандашом их пишут, чтобы легче было стереть и написать новые. Если задуматься, это имело смысл, учитывая быструю смену пациентов. Но сейчас он быстро схватил схему.

– Эй! – Медсестра попыталась забрать ее, но не смогла дотянуться. – Я вызову полицию, – сказала она, и в голосе проскользнули истеричные нотки.

– Я сам из полиции.

Макнил быстро оглядел схему. Имен было больше, чем он способен был разобрать. Помещение разделили на секции, и внизу к схеме прикреплялось еще с полдюжины страниц.

– Я его не вижу, – сказал он Марте с намеком на панику в голосе.

И пролистал страницы.

Медсестра глубоко вздохнула, и ее пальцы заплясали по клавиатуре компьютера, а потом она протянула руку за схемой. Шона она нашла на третьей странице.

– Секция 7В, – сказала она. – Идите по стрелкам на полу. Седьмая – желтые стрелки.

Шон лежал в отгороженной ячейке седьмой секции вместе с тремя другими детьми. Он и еще двое были под капельницами. На его щеках горели красные пятна, но все остальное было мертвенно бледным. Скомканные вокруг измученного тела простыни вымокли от пота. Он бредил в забытьи, время от времени взрываясь приступами неконтролируемого кашля. Было слышно бульканье жидкости в его легких и горле. Врач в маске, белом халате и перчатках преградил им путь.

– Какого черта вы здесь делаете?

– Это наш сын, – ответила Марта едва различимым шепотом, ей пришлось откашляться, чтобы повторить уже громче.

Врач устало взглянул на Шона и повел плечами.

– Мне жаль.

Сейчас все выражают сожаления.

– Как вы его лечите? – спросил Макнил.

Врач снял с изножья кровати Шона карту и изучил записи. Потом вздохнул.

– Мы даем ему стероиды. Он принимает обычный курс. У него ОРДС.

– Что это значит? – Марта вцепилась в руку бывшего мужа.

Но Макнил знал, что это означает. Когда эпидемия только начиналась, всем полицейским рассказали о симптомах и почти неизбежном течении гриппа. Как и любой грипп, он начинается с ломоты в теле, температуры, больного горла и кашля. А затем быстро переходит в прогрессирующее и необратимое поражение дыхательного тракта, так называемый «острый респираторный дистресс-синдром» – ОРДС. Начинается он как пневмония, но не поддается лечению антибиотиками или антивирусными препаратами. Макнил знал, что стероиды – последняя надежда, но даже они вряд ли остановят развитие воспаления, которое приводит к фиброзу и смерти.

– Все зависит от того, насколько крепкий у ребенка организм, – сказал врач. – Насколько эффективно его иммунная система борется с болезнью.

Макнил посмотрел на измученного мальчика в кровати. Он выглядел таким маленьким и беззащитным. От этого гриппа умирают и взрослые. Он скашивает здоровых, крепких и спортивных мужчин, как ветер соломинку. Какая надежда остается ребенку? Макнил закрыл глаза, понимая свою полную беспомощность. Но ведь он же отец, черт возьми! Должен оберегать сына и смотреть, как тот вырастет. Услышав, как сын зашелся в жестоком, выворачивающем наизнанку кашле, Макнил снова открыл глаза и почувствовал, что его переполняют слезы.

– Сколько ему осталось?

Врач пожал плечами. Он был столь же бессилен помочь мальчику, как и отец.

– Если продержится еще час, может, у него будет шанс выкарабкаться.