Глава 2
Партридж остановился на кладбище, у которого не было названия.
Он родился в Уичито в штате Канзас, но вырос в Чимни-Флэтс, и никогда не слышал, чтобы это место называлось иначе, чем “кладбище на холме” или “старое кладбище вон там".
Он привязал своего мерина к чахлому сухому дубу и двинулся среди могил.
В основном это были простые деревянные кресты с табличками, но изредка встречались и мраморные плиты кого-то из зажиточных членов общины. И те, и другие были обветрены и выцвели на палящем солнце.
Здесь лежала и его мать. Она умерла около семнадцати лет назад. Как и его младшие брат и сестра, которые умерли от гриппа одной долгой, суровой зимой, когда Партриджу было всего семь лет.
Он отыскал их кресты.
У него вдруг перехватило горло. Выцветшие, облепленные плесенью, разрушенные суровым климатом - но он нашел их. Он смог. Всё в порядке.
Мама. Сестра. Брат. Бок о бок лежавшие в земле долгие годы.
Партридж скучал по ним. Он не думал о них много лет... но теперь, когда вспомнил, он скучал по ним.
Так давно. Так чертовски давно.
Господи.
И ещё он завидовал им. Мёртвым. Ушедшим.
Почему сейчас он этого чуть ли не желал? Может быть, потому, что жизнь превратилась в бесконечную череду трудностей, громоздящихся одна на другую, и когда он смотрел в будущее, то видел только боль, отчаяние и смерть?
Возможно. Но когда он думал о них, лежащих в могиле, какая-то часть хотела свернуться калачиком рядом с ними и заснуть. Просто заснуть. Так было бы намного проще.
Но он пришел сюда не за этим. Может быть, ему вообще не следовало приходить сюда.
Он вставил черную сигару в уголок рта, закурил и медленно затянулся. С гор дул холодный, как промороженные кости, ветер. Он дул сквозь сосны позади, уныло завывая на открытой местности.
Партридж проглотил свое горе, свою тоску по давно умершим. Они, словно огромный сгусток теплого жира в горле, не давали дышать. Но потом стало лучше.
Он пошёл вдоль могил. Глядя. Выискивая глазами.
Она была где-то здесь. Должна быть.
Партридж всё шёл и шёл, и испуганные кузнечики отпрыгивали в стороны из-под его сапог. Где-то застрекотала цикада.
Он продолжал искать, но не переставал прислушиваться к приближению всадников. То, чего он ожидал, могло произойти в любой момент, и он должен был быть готов. Пальцы коснулись "кольта". Он слышал, как его мерин бьёт землю копытом, дергая за поводья, привязанные к обгоревшему мертвому дубу.
Мужчина нашел то, что искал, в тенистом месте, скрытом зарослями можжевельника.
Простой деревянный крест, на котором было написано:
АННА-МАРИЯ ПАРТРИДЖ
1861-1885
Вот и всё.
Она мертва.
Партридж снял шляпу и уселся, скрестив ноги, перед могилой. Он вспомнил, когда видел ее в последний раз. Это было на суде. Сразу после того, как его приговорили к десяти годам за ограбление поезда.
Она была молода, красива и полна жизни. Плакала из-за того, что ее мужчину увозят в Аризонскую территориальную тюрьму в Юме.
Партридж облизал губы, не в силах пролить ни слезинки.
Они были женаты всего год. Он был так занят в то время, занимаясь грабежами. Он редко ее видел. Он даже не был уверен, что когда-нибудь любил ее по-настоящему. Попытался представить себя рядом с ней ... но в голове все расплывалось.
Он встал и выпустил дым в воздух.
По крайней мере, теперь он знал, что это правда. Это было очень важно.
Начальник тюрьмы в Юме вызвал Партриджа к себе в кабинет в октябре прошлого года, примерно восемь месяцев назад, и сообщил, что его жена погибла при пожаре. И дом тоже сгорел.
Все, что у него было, к чему он мог когда-нибудь вернуться, исчезло. Превратилось в пепел.
Тогда Партридж в это не поверил.
Но сейчас у него не было выбора.
Он раздавил сигару сапогом и вскочил на коня. Он должен увидеть развалины дома. Вот что ему сейчас нужно. А когда он доберется туда, то начнет копать. Начнёт просеивать старое пепелище и старые воспоминания.
"Потому что то, за чем я пришел, все еще там, - подумал он. - Похоронено в холодной земле под погребом".
И он не собирался без этого уходить.
Партридж вырос в Чимни-Флэтс и честно не мог припомнить, чтобы видел своего отца больше трех-четырех раз. И это ещё в лучшем случае. Подобно сильному шторму, время от времени он врывался в город и заставлял всех прятаться по углам, а затем уходил. В эти редкие случаи он околачивался на ферме - в основном спал или пил в сарае. А через неделю или две он снова исчезал.
И самое странное, что Партридж не мог припомнить, чтобы его мать и отец говорили друг другу больше, чем “доброе утро” или “добрый день”.
Это были странные отношения, и даже ребенок это видел. Если бы между ними горела любовь — или хотя бы едва тлела и мерцала — то, казалось, нужно копать и копать, чтобы её отрыть из глубоких пластов.
Джейк Партридж, его отец, был немногословным человеком. Вернувшись домой, он развлекался с друзьями в сарае, где они беседовали до рассвета. И пили, всегда пили. Но с детьми он редко перебрасывался даже единым словом.
Для Партриджа этот человек всегда оставался загадкой. Незнакомец, который навещал его время от времени, тень мимолетной сущности. Партридж помнил, как однажды, когда ему было восемь лет, они вместе охотились на оленей. Там, наверху, в горах Гила-Бенд. Даже тогда он говорил очень мало. Он сильно сомневался, что между ними когда-либо было произнесено больше двух дюжин фраз.
Мать рассказывала ему, что отец вечно ввязывается то в одно, то в другое предприятие, всегда пытается чего-то добиться. Она рассказывала об этом Нейтану так, словно сама хотела в это поверить. И часто - со слезами на глазах.
Может быть, ей нужно было в это поверить. Нейтан знал, что отец привозил им деньги, потому что видел, как тот протягивал матери пачку сложенных купюр. И хотя они никогда не были богаты, у них всегда имелись деньги на еду и одежду - те немногие скудные вещи, которые были необходимы на ферме.
Джейк Партридж был слишком занят, пытаясь поддержать их, чтобы задерживаться надолго.
И Партридж верил в это. Искренне верил. Но когда ему исполнилось четырнадцать лет, случилось то, что все навеки изменило.
Кое-кто рассказал ему правду.
Партридж нашел себе работу в салуне "Четыре метки" в качестве уборщика. После школы он проводил по шесть-семь часов в день, вытирая мочу, кровь и пролитое пиво. И рвоту. Он выволакивал пьяных на улицу и не раз помогал бармену нести изрешеченные пулями тела к повозке гробовщика.
Чимни-Флэтс был и всегда будет жестоким маленьким городком. В нем жили шахтеры, охотники и стрелки. Стрельба была обычным делом.
И вот однажды пьяный помощник шерифа из Финикса оказался в "Четырех метках". Он забрал одного заключенного в тюрьме. Упомянутый заключенный был прикован снаружи бара цепью к коновязи. Какой-то сумасшедший индеец-апачи Тонто, которого разыскивали за убийство в Финиксе.
Каждый раз, когда Партридж выглядывал из дверей салуна, индеец пристально на него смотрел. А если Нейтан задерживался подольше, то апачи начинал петь какую-то местную погребальную песенку.
Помощник шерифа был огромным, тучным человеком по имени Стэннард. На носу у него было опухолевидное разрастание, напоминавшее рожающую мышь.
Дважды за это время он выходил на улицу, шатаясь, и его тошнило, но потом он возвращался обратно и снова начинал пить... после того, как избивал своего пленника пистолетом или мочился на него - что угодно, приходившее ему в голову.
Партридж вытирал стойку бара, когда Стэннард сказал ему:
- Эй, парень. Да, я с тобой разговариваю, чёрт тебя дери! Тащи сюда свою жалкую задницу.
Партридж так и сделал. Он не то чтобы боялся — к тому моменту он уже повидал слишком многое, чтобы по-настоящему бояться кого-то, кроме Всевышнего. Он ежедневно имел дело с пьяницами и головорезами.
Пока он шел к посетителю, его сердце начинало стучать, как военный барабан. И опять-таки - не из страха, а из-за осторожности и гнева, которые медленно закипали в нем, как чан с дегтем. Всю ночь напролет он убирал за этим ублюдком. Табачный сок, сплюнутый на пол. Моча на дверях салуна, которая оказалась там, когда Стэннард никак не мог выбраться наружу.
Партриджа начинало колотить.
Мать говорила ему, что он унаследовал отцовский характер - к добру это или к худу. Но Партридж держал свой норов в узде. Да, в школе у него было пару драк, но в остальном он держал его связанным в мешке, как гремучую змею.
- Да, сэр? - сказал он, глядя в это багровое от выпивки лицо, считая черные обрубки зубов и стараясь не обращать внимания на запах застарелой мочи, который окутывал законника ядовитым туманом. - Да, сэр?
- Сколько тебе лет, парень?
- Четырнадцать, сэр.
Стэннард рассмеялся, отхаркнул комок мокроты и выплюнул его к ногам Партриджа.
- А ты знаешь, что делают с мальчиками твоего возраста в шахтерских лагерях? Знаешь, парень?
- Нет, сэр.
- Так, - вмешался в разговор бармен Мик, - давай-ка мы не будем мусорить.
Лицо Стэннарда, казалось, начало таять и перетекать, как сало на раскаленной крышке печки, превращаясь в зловещую маску.
- Заткни свою пасть, никчемный кусок козьего дерьма, а то я тебя прям здесь и закопаю! - рявкнул он.
Его правая рука потянулась к пистолету на бедре, но кобура была пуста. Казалось, он этого даже не заметил.
Партридж сделал шаг назад. Он знал, где находится пистолет; он видел, как этот хвастливый сукин сын бросил его перед входом. Партридж уже подумывал, не пойти ли ему тайком к Тонто и не порасспрашивать ли, что произошло в Финиксе.
- Как тебя зовут, парень? - спросил Стэннард, снова поворачиваясь к нему.
- Партридж. Нейтан Партридж.
- Партридж? - он скривился, словно откусил кусок гнилого мяса. - Партридж? Твой старик... он ведь не старина Джейк, правда?
Партридж кивнул.
- Это он, сэр.
Стэннард выглядел потрясенным. Если бы кто-то засунул ему в задницу смазанный маслом большой палец, он не выглядел бы более потрясенным.
- Черный Джейк? Чертов убийца, сынок. Ты это знаешь? Убийца-конфедерат, вот кто он такой!
Партридж застыл на месте, обессиленно опустив руки. Это ведь не правда, не правда...
Стэннард замолчал и вскоре отключился. Но правда уже вышла наружу, как отвратительная вонь. И как только это произошло, ее уже нельзя было сдержать.
Когда тем же вечером он спросил об этом у матери, она разрыдалась. Никто - ни друзья, ни соседи - ничего ему не рассказали. Но при этом у всех было одинаковое странное выражение лица — как будто они только что увидели Мрачного жнеца, скачущего в их сторону, и должны были как можно быстрее убираться с дороги.
В те времена шерифом Чимни-Флэтс был огромный и беспощадный человек по имени Раф Шорт. Он был жесток со своими врагами и лишь слегка более доброжелателен со всеми остальными. У него были остроконечные пиратские усы, которые змейкой вились над верхней губой. Но он любил детей, изо всех сил старался быть добрым к ним и защитить их от порока. Именно он дал Партриджу работу в "Четырёх метках".
Когда Партридж пришёл с этим вопросом к нему, шериф спросил:
- А ты в последнее время его видел, сынок?
- Нет. Уже четыре года, - ответил Партридж. - Он как-то заезжал, но...
- Ты его не видел, потому что он в бегах, Нейт. Твой отец - преступник.
Опечаленный, казалось, тем, что все это выплыло наружу, шериф порылся в своем столе и вытащил пачку листовок с описанием разыскиваемых преступников. Они только подтвердили сказанное.
- Мне жаль, что тебе пришлось об этом услышать.
Партридж просто кивнул.
Ему потребовалось несколько лет, чтобы собрать воедино всю правду о “Черном Джейке” Партридже, но он смог. Теперь жизнь его отца лежала перед ним открытой книгой, как вскрытый на столе коронера труп; и история, которую он узнал, была далеко не приятной.
В Нейтане бурлили и кипели гены Чёрного Джейка, поэтому никто не удивлялся, когда Партридж стал тем, кем он стал. Как говорят, кровь - не водица.
Партридж проехал через ельник и свернул на извилистую дорогу, ведущую к старому фермерскому дому. Он медленно двинулся по тропинке, наслаждаясь свежим запахом зелёных сосен. Он проделывал этот путь сотни раз. Каждый шаг мерина, каждый поворот тропы, каждая груда камней, каждый тупик и провал — все это наполняло его мысли воспоминаниями. О том, как мальчишкой бегал по этим лесам. Как стал мужчиной и удивлялся, что его детство пронеслось так быстро. И еще о тысяче других вещей.
Дорога полностью заросла. Колеи, оставленные колесами повозок, всё ещё были видны, но сорняки почти полностью скрыли их. Еще немного - и дороги не будет совсем.
Через некоторое время деревья расступились, и он увидел свой дом.
Дом, который унаследовал от своей матери. Так сказать, семейная ферма. Он вдохнул все это глубоко в лёгкие - заросшие поля, сарай, потрепанный солнцем и ветром, ветряную мельницу, готовую вот-вот рухнуть. Это наполнило его тоской по прошедшим годам.
Но на это не было времени.
Если они ищут его — а он знал, что они ищут, — то именно с этого места они и начнут.
Партридж сидел на коне, прислушиваясь, ощущая, ожидая какого-то знака, что за ним следят и его прихода ждут. Но... ничего. Примерно через пять минут он вновь ткнул своего коня пятками в бока и направился к дому.
На самом деле это был не очень большой дом. Просто бревенчатая постройка с дерновой крышей, но, черт возьми, это был его дом. Теперь, конечно, это была просто куча почерневших бревен, покрытых омертвевшими листьями и сосновыми прошлогодними иголками. Открывшаяся Партриджу картина напоминала пепелище.
Партридж привязал своего мерина к коновязи перед домом.
Он ничего так не хотел, как сесть на траву, полежать на солнышке и позволить воспоминаниям омыть его, как некому безмятежному, вечному море. Разве он просит так много?
Но при нынешнем стечении обстоятельств он понимал, что это все равно что просить луну спуститься с небес. Время было драгоценно, и каждое мгновение, которое он колебался или терял, было смертельно опасно.
Он оставил дробовик в седельной сумке, но взял с собой "кольт" и "винчестер", а затем направился в сарай, молясь, чтобы там еще остались инструменты. Они лежали нетронутыми.
Старый деревянный плуг скоро сгниет и заржавеет. Несколько лопат, грабли, мотыги, топор. Куча сухих листьев, врывавшихся в приоткрытую дверь да так тут и оставшихся. Сено было потемневшим, сухим и пахло гнилью. Партридж слышал, как на стропилах гнездятся голуби и воробьи. С чердака донесся писк белки.
Партридж взял грабли и лопату, надеясь, что их будет достаточно для предстоящей работы. Из листьев выскользнул трёхфутовый маисовый полоз и скользнул по носку его сапога. Партридж знал, что он совершенно безобиден. Он специально держал в сарае несколько штук, чтобы не пускать мышей. Полозы работали даже лучше, чем кошки.
Через несколько минут он уже шел по закопченным остаткам бревенчатого дома. Грубо обтесанные балки опасно балансировали друг на друге. Из-за них вполне мог кто-то на него напасть. Мужчина осторожно двинулся между перекладинами и подныривал под низкие брусья. Ему повезло: самые крупные брёвна откатились в стороны, и Партриджу не нужно было перетаскивать их самому, иначе ему потребовалась бы не одна лошадь, а больше.
Роясь в саже, золе и листьях, он все пытался понять, в какой же именно части хижины он находится, но это было невозможно. Пожар был слишком сильным. Ориентироваться можно было лишь на оставшуюся часть печной трубы.
Через пятнадцать-двадцать минут поисков, рытья лопатой, сгребания мусора, потения и проклятий он нашел то, что искал: железный засов. Проржавевший и заедающий, он торчал из золы.
Отодвинув в сторону груду досок, Партридж сумел открыть люк. К этому времени он уже был покрыт черной сажей и обсыпан серым пеплом. Голыми руками расчистил от грязи крышку люка и потянул кольцо на себя.
Погреб остался нетронутым.
Он был около четырех, может быть, пяти футов в глубину; из земляных стен торчали, как скелетообразные пальцы трупа, сухие корни деревьев. Партридж бросил туда лопату и грабли и прыгнул вниз, на дно погреба. У одной из стен стояла лестница, но он больше ей не доверял. У второй стены теснились низкие полки. Земляной пол был усыпан осколками разбитого стекла. На полках стояли маринованные огурцы, бобы и лук. Из-за жара пламени все стеклянные банки полопались.
Он вспомнил, как сам раскладывал маринованные огурцы по банкам. Он. Нейтан Партридж, закоренелый преступник. Но это нравилось ему ещё с детства, а потом пригодилось и во взрослой жизни.
Партридж убрал с пола осколки и начал копать.
Он закопал сейф на глубине трех футов. В этом не было никаких сомнений. Партридж постоянно думал в тюрьме об этом ящике и о спрятанных в нём мечтах.
После того как "банда Гила-Ривер", как их стали называть, была уничтожена, за исключением самого Партриджа, он собрал всю их добычу и положил ее в сейф. Более 80 000 долларов.
Об этом знали только он и Анна-Мария. Партридж закопал ящик, и вскоре после этого за ним пришли. Его отвезли в Чимни-Флэтс в цепях. Он не сопротивлялся.
Партридж докопал до трёх футов. Потом до четырёх.
Сейф должен быть здесь.
Он продолжал копать, пока в полу не образовалась довольно глубокая пещера. Но там не было ни сейфа, ни денег, ни каких-либо свидетельств их нахождения. Измученный, задыхающийся, с потемневшими от грязи лицом и руками, Партридж, наконец, сдался. Их просто там не было.
Возможно, после его ареста их нашли законники. Возможно, но маловероятно. В тюрьме была своя сеть новостей, и если бы власти нашли сейф, Партридж бы услышал об этом. Да и Анна-Мария не упоминала в своих письмах, что они обыскивали дом.
Он строго-настрого запретил ей — пока они болтали в его тюремной камере в Финиксе — когда-либо кому-нибудь упоминать о добыче или даже случайно упоминать о ней в письмах, которые она ему писала. Но он был уверен, что если бы дом перевернули вверх дном, его жена обязательно упомянула бы об этом факте.
Выходит, если это не законники...
Партридж сидел на сырой, холодной земле и думал. Думал. Начальник тюрьмы сказал ему, что она погибла в огне. Значит, не она сбежала с деньгами. Может быть, она выкопала ящик и перепрятала его где-нибудь в другом месте?
Если так, то его мечты о том, чтобы забрать деньги и поехать в Мексику богатым человеком, развеялись как дым.
Только Анна-Мария знала, что произошло на самом деле.
Но она была мертва... Ведь так?
Партридж намеревался это выяснить.
Для следующего шага ему нужно дождаться темноты.
Он повел своего мерина в лес, через предгорья и заросли, пока не нашел ручей, который искал. В начале лета ручей был еще глубоким после зимнего паводка. Мальчиком он ловил здесь форель. Он знал каждый камень, каждый изгиб, каждую заводь. Сняв с себя грязную одежду, окунулся в воду и тщательно вымылся куском мыла. Его мерин, привязанный под раскидистыми ветвями большой ивы, щипал траву и прихлопывал хвостом мух.
Когда Партридж вымылся, то надел коричневые брюки на шнуровке и серую армейскую рубашку, накинув на плечи подтяжки. Одежда на нем была немного мешковата, но когда ее заимствуешь у покойника, выбирать не приходится.
Он сел на берегу и принялся жевать вяленое мясо, потягивая из фляжки воду.
Он пытался разобраться во всем происходящем, найти хоть какой-то смысл.
Они с Анной-Марией были женаты всего год, когда он отправился в тюрьму. И все это время он ездил с Бандой Гила-Ривер. Он почти не видел жену. Он планировал последнее ограбление, последнюю работу. Всё ради них двоих. С такими деньгами они могли бы поехать, куда угодно.
Партридж подумывал о ранчо на территории Монтаны. Никогда там не был, но ему нравилось то, что он слышал. Горы, густой лес. Но никакой чертовой пустыни. Таковы были его планы. А потом его арестовали и дали десять лет строгого режима.
А Анна-Мария?
Что он на самом деле знал о ней?
Ему было больно думать плохо о мертвых... но правда заключалась в том, что он не знал ее по-настоящему. Он влюбился в её прекрасное лицо, в её каштановые локоны, в её крепкое и упругое тело под платьем. Но помимо этого, он знал крайне мало. Свадьба прошла очень быстро. А когда праздник закончился, он уехал вместе с бандой. Время от времени возвращался домой на несколько дней. Вот и все.
Господи, он начинал думать, что...
Но тут появился всадник, и времени на раздумья уже не осталось.
***
- Мы полагаем, - сказал охотник за головами, - наш парень, должно быть, залег где-то здесь.
- Серьёзно? - вскинул брови Партридж.
Картина разворачивалась какая-то невероятная. Кресс был охотником за головами и охотился за Партриджем. Он начал в Юме и прочесывал пустыню и холмы в течение последних двух недель, прежде чем приехать сюда. А сейчас понятия не имел, с кем именно разговаривает.
- Я бы на его месте уже был в Мексике, - усмехнулся Партридж.
Кресс понимающе ухмыльнулся.
- И ты так думаешь, да? Но этот Партридж... у него где-то спрятана добыча. Законники так и не нашли, где именно. Если я доберусь до него, - он снова гортанно рассмеялся, - может быть, я заставлю этого грабителя и убийцу сказать мне, где он спрятал деньги. А потом разворочу ему картечью живот.
Партридж лишь кивнул.
Значит, власти так и не добрались до денег. Выходит, в этом всё-таки замешана Анна-Мария...
Партридж продолжал наблюдать за охотником за головами поверх низкого пламени костра, который они развели. Он пил кофе охотника за головами, постоянно помня о "кольте" у своего бедра.
Рядом с Крессом на траве лежал двуствольный "ремингтон". Мужчина абсолютно не узнавал в собеседнике Нейтана Партриджа.
Неужели тюрьма так сильно его изменила? Он знал, что похудел, стал более жилистым и мускулистым. Лицо осунулось, скулы заострились от старости. Наверно, он действительно выглядит как другой человек.
Кресс тем временем рассказывал о других разбойниках, которых загнал в землю. Он был одет в потёртые, изношенные оленьи шкуры, которые были темны от пота и земли. От него пахло грязью и мочой - слишком много ночей он провел спящим в кучах листьев и канавах. Лицо его было сплошь покрыто оспинами, а с подбородка свисала сальная бородка.
- Я только что был у него дома, - сказал Кресс. - Точнее, в том, что осталось после пожара. Думал, может быть, мне повезет. Наверно, он прячется в горах. Но я его вынюхаю. Я всегда так делаю.
Вздохнув, Партридж еще раз взглянул на плакат Кресса с разыскиваемыми преступниками. Он хорошо помнил эту фотографию. Снимок был сделан в Чимни-Флэтс вскоре после его ареста.
Но Партриджа продолжало беспокоить то, что существовала и более свежая его фотография. Её сделали для досье тюрьмы Юма. К счастью, у этого парня её не было. Пока не было.
Вопрос один: что делать дальше?
Кресс представлял для него угрозу. Такие люди, как он, постоянно приходили и уходили. Если охотник за головами исчезнет с лица земли, никто ничего не заподозрит. По крайней мере, какое-то время.
Партридж был сыт по горло убийствами. Он так устал от этого. Основные поворотные точки его жизни были ознаменованы какими-то убийствами. Но, похоже, у него просто не было выбора.
Его рука скользнула по колену, медленно приближаясь к "кольту".
Кресс отхлебнул кофе, скривился и, опустошив жестяную чашку, отставил ее в сторону. Он сидел и смотрел на Партриджа так, словно действительно видел его впервые, хотя они уже битый час обсуждали последние события.
- Ты уверен, что мы никогда не сталкивались друг с другом? - поинтересовался Кресс, и глаза его сузились, превратившись в щёлочки. - Что-то в твоих глазах... мне знакомо.
Может, как охотник за головами он и был хорош, но умом не блистал.
Партридж одним быстрым движением вытащил "кольт".
Кресс вздрогнул и искоса глянул на свой дробовик. Он попытался улыбнуться, но ему удалось лишь слегка приподнять брови. Партридж видел и раньше такое выражение лица.
Кресс облизнул губы. Его зубы были выщерблены, как надгробные камни, цвета пожелтевшего снега... да и было их немного.
- Какая-то проблема, друг мой? - тихо произнёс он.
Партридж не сводил с мужчины глаз.
- Только одна, - ответил он, бросая листовку со своей фотографией в костёр и наблюдая, как её охватывают языки пламени. - Меня зовут Партридж.
Глаза Кресса расширились и стали похожи на две полные луны на желтоватом, изрытом язвами лице.
- Твою мать... Твою мать!
Он быстро пришел в себя. Вздохнув, осторожно засунул за щеку кусок жевательного табака.
- Лучше всего для тебя, мистер Партридж, просто сдаться. Видишь ли, я связался с двумя другими мужчинами. Один из них - индеец. Команчи. Если со мной что-то случится, они будут преследовать тебя до самой смерти.
- Серьёзно? - хмыкнул Партридж.
Кресс посмотрел на собеседника.
- Я говорю правду...
- Точно? А почему у меня такое чувство, будто ты пускаешь мне дым в глаза и ждёшь, что я куплюсь?
Лицо охотника за головами исказилось в злобном оскале, он дернул головой и выплюнул струю табачного сока в кружку беглеца. Партридж перебросил "кольт" на левое предплечье и выстрелил Крессу прямо в лицо. Пуля выломала ему нос, и Кресс упал на спину, взмахнув руками, его лицо превратилось в окровавленные обломки. Он корчился и стонал на земле, и Партридж всадил ему еще одну пулю в голову. Кресс затих.
"Да ты просто настоящий кошмар, - произнёс голос в голове Партриджа. - Убил за сегодня уже четверых - а ведь день ещё даже не закончился".
Но это в нём говорило чувство вины. Самобичевание. Вот что мог бы чувствовать законопослушный человек - человек, которого поедает мораль и личная этика.
Но всё человеческое теперь было Партриджу чуждо. Он видел только деньги и свободу, и да поможет Бог любому самодовольному, заблуждающемуся на его счёт ублюдку, который встанет на пути Нейтана.
Милосердие? К чёрту милосердие. Теперь он был намного дальше от этого. Если для того, чтобы получить деньги и то, что к ним прилагалось, потребовалась бы кровь, он бы пролил галлоны этой дряни. Её ведь всегда потом можно смыть.
Да и ко всему прочему, а кого он убил? Трёх убийц-насильников с большой дороги? И Кресса - старого охотника за головами? Он был готов поспорить, что они никогда не проявляли милосердия ни к одной живой душе. На его месте они поступили бы точно так же, а возможно, и хуже.
Размышляя об этом и таща труп охотника за головами в кусты, Нейтан понял, что на самом деле не винит этих людей. Ни одного из них.
Он знал таких людей. Ветераны войны. Люди, которые, когда военные действия закончились, оказались без работы, их единственными навыками были убийство и охота. Такими их сделала война. Союз или Конфедерация - всё едино; снимите с них мундир - и они будут абсолютно одинаковыми.
Он похоронил Кресса в неглубокой могиле и обыскал его седельные сумки. Нашел немного жевательного табака и вяленого мяса, хороший охотничий нож и около сорока долларов купюрами. Полезные находки он забрал, затем снял с лошади Кресса седло, сумки и остальное снаряжение и закопал их вместе с телом. Единственным оружием у охотника за головами был "ремингтон".
"От него тоже придётся избавиться. Слишком приметный".
Он выпустил всю обойму в землю рядом с лошадью Кресса, и животное бросилось вверх по горной тропе.
На этом с Крессом было покончено.
Мужчина ждал заката солнца. Потому что то, что он должен был сделать, требовало темноты.
***
Освещенное слабым лунным светом, на холме раскинулось кладбище - тенистое пространство, покрытое крестами, надгробьями и скалистыми деревьями.
Партридж привязал свою лошадь внизу, в зарослях, и пошел пешком. Дул сильный ветер, прохладный и настойчивый. Листья рассыпались под ногами. Где-то вдалеке ухнула сова. В небе плыл серп луны, узкая полоса облаков касалась его кончиками своих призрачных пальцев.
Партридж видел раскинувшийся внизу на равнине Чимни-Флэтс; большая часть городка, переполненного повозками и лошадьми, была освещена. Время от времени из одного из салунов доносились крики или звуки музыки.
Партридж был совсем один. Наедине с мертвецами.
Чиркнув спичкой о подошву, Партридж зажег фонарь, который взял из сарая, и сделал освещение минимальным. Как раз настолько, чтобы хватило света рассмотреть окружающие вещи. Чтобы сделать то, что должно быть сделано.
Отыскав могилу Анны-Марии, Нейтан поставил фонарь на землю и положил рядом лопату. То, что он делал, было немыслимо, отвратительно.
"Но отчаяние не знает границ", - подумал он.
Облизнув губы, мужчина смахнул с земли листья и ветки, упавшие с соседнего дерева. Партридж потёр руки друг о друга в попытке согреть, поднял лопату и погрузил ее в холодную землю. Внезапный порыв ветра распахнул полы его длинного плаща.
Партридж начал видеть мир по-иному: луна, ветер, глухой стук лопаты, вгрызающейся во влажную землю, черная грязь, сваленная в кучу, вой койота где-то в горах...
Ему было больно опускаться до этого.
Превращаться в обычного расхитителя могил.
Но он должен был знать. Он должен был знать. Ему потребовалось около двадцати минут, чтобы преодолеть три фута земли. Это было нелегко. Она пробыла в земле всего семь-восемь месяцев, но почва уже стала твердой. Каменной. От неё пахло сыростью и мраком, как от гниющего бревна.
Пыльник уже висел на ближайшем дереве, рубашка была расстегнута до пояса, лицо покрыто бисеринками пота, но Партридж продолжал копать. Гадая, думая, представляя, каково будет, когда он ударит лопатой по простому сосновому ящику, когда сломает засовы и распахнет его. Запах разложения. Вид лица его жены, превращающегося в покрытую плесенью голую кость...
Партридж так погрузился в мрачные мысли и ритмичный стук лопаты, вгрызающейся в землю, что даже не услышал, как кто-то приближается.
Он так и понял, что за спиной стоит человек, пока глубокий, звучный голос не произнес:
- Во имя всего святого, что ты тут делаешь?
