Глава 1. Честность я предпочла бы проигнорировать

В тиши раннего утра ко мне приходит честность. Она взывает сквозь трещину в душе и приглашает выйти настоящую меня – выйти, какой бы ты ни была. Не аккуратно отредактированное издание меня этого года. Нет, честность хочет поговорить с той, как можно менее облагороженной версией женщины, которой я стала. С той, которую мне не удастся оживить парой взмахов туши и помады.

Честность – это истец с зорким зрением, непоколебимый перед притворством и приспособленчеством.

Я могу попытаться и сделать так, чтобы всё выглядело лучше, чем кажется, но честность будет против. Я собираю волосы в неряшливый хвостик и не маскирую неровности на лице. Я не втягиваю живот, не отбеливаю зубы, не брызгаюсь парфюмом.

Я просто появляюсь.

Я выхожу из-за барьера всех усилий, приложенных, чтобы осторожно создать более приемлемую версию меня самой. И я неуверенно протягиваю руку, не зная, как приветствовать честность. Встреча может обернуться пощёчиной или объятием, и я прекрасно понимаю, что может быть и так, и эдак.

Я ни за что не стала бы выбирать пощёчину, разве что потому, что для меня это, вероятно, более безопасный из двух вариантов. Обнимаюсь я крайне неловко. Однажды меня представили одному очень известному пастору, перед знакомством с которым я безумно нервничала. Это был внушительных размеров пожилой мужчина, человек восхитительной души, и он хотел, чтобы я почувствовала его радушие.

Я должна была понимать, какая честь мне оказана.

Но едва я увидела, как он ко мне приближается, все возможные варианты приветствий пустились в пляс у меня в голове, и с каждым его шагом в мою сторону я волновалась всё больше и больше. Я протянула руку. А он обхватил меня медвежьими объятиями, невзначай согнув эту мою руку в самое неудобное положение. К счастью, он так же быстро отпустил меня, после чего положил свои руки мне на плечи и произнёс то, что собирался.

Конечно же, я не смогу передать, что он тогда говорил, – ибо 243 сирены гудели у меня в голове о том, что из-за неумения обниматься меня теперь, может быть, не пустят больше ни в одну церковь на этом берегу Миссисипи. Или в мире.

Итак, поскольку объятия для меня, как правило, – не самый лучший выбор, я не хотела бы обниматься и с честностью.

На самом деле, я вообще никогда не хотела полностью открываться перед ней. Сейчас мне гораздо лучше удаётся открываться, чем прежде, и всё же я испытываю сомнения, зная, насколько это может быть опасно. До тех пор, пока я подозреваю, что честность намеревается разоблачить меня и причинить мне боль, она останется для меня опасной.

Можно не смотреть на неприкрашенную грубую правду, гораздо проще выстроить перед собой более привлекательную историю жизни – такую, в которой я могу провести прямые линии от каждой раны в прошлом до последующего исцеления. Я предпочитаю находить соответствия между каждым затруднением на пути своего свидетельства о Боге и той надёжной гаванью, в которой я затем, с помощью Божьей благодати, оказалась, гаванью прощения и восстановления. И все это доказывало бы, что я свободна.

И я вправду свободна. Большую часть времени. Но честность не хотела говорить со мной об этом. Честность хотела, чтобы я обратилась к самой сути того, чем я, по моему мнению, являюсь, и посмотрела на эту суть в свете того, чем я являюсь на самом деле.

И ни один человек не найдёт здесь идеального совпадения.

Ни один.

Независимо от вашей безопасности, безгрешности, зрелости и свободы, у нас в душе будут эти несовпадения. Вот к чему во мне хотела обратиться честность. Причина этих несоответствий – то, что все мы хотели бы оставить в раздевалке средней школы: отвержение.

Одно-единственное сознательное отвержение, с учётом моей крайней ранимости, может пронзить меня до глубины души. Зрелость в вере поможет мне пережить его. Она поможет мне выбрать подходящую реакцию. Она даже поможет мне вытащить стрелу и залечить рану. Но духовная зрелость не защитит меня от самого отвержения.

Сегодняшние отвержения, заметные или неочевидные, – как бомбы-невидимки, которые несутся со свистом в самое сердце, попадая по обидам прошлого и заставляя их причинять страдания вновь. Они посылают сообщения, которые спутывают все тщательно выведенные мной формулы для поддержания стабильности в жизни. Голоса сомнения и неуверенности шепчут: «Видишь, сколько лет я говорю тебе, что ты – одно сплошное разочарование». Этим голосам не обязательно кричать; за них это делает боль – и с оглушительной громкостью.

И вот честность пристально смотрит на меня, и я киваю. Я согласна. Ещё есть над чем работать.

Наконец, я вижу, что честность не хочет ранить меня. Она пытается меня исцелить.

Если хотите узнать, что на самом деле происходит у человека внутри, прислушайтесь, какими словами он говорит. Недавно Господь привёл меня к чёткому осознанию того, что некоторые мои слова говорят обо мне. Проблески несоответствий между тем, что истинно, и тем, что я о себе думаю, я увидела как-то раз в аэропорту. Ничто так быстро не отключает фильтры в речи человека, как большая доля стресса в сочетании с чрезвычайной спешкой. Реальная мысль воплощается в слова немного грубовато, и это заставляет вас задуматься над тем, откуда они взялись.

И вот я стою, уставившись в пустой багажник машины, прямо у терминала, и от внезапного осознания у меня колотится сердце и путаются мысли. Билет есть. Водительское удостоверение есть. Я планировала ехать домой. Но есть и довольно неприятный момент: у меня нет багажа. Он каким-то образом не попал в багажник.

Я подумала, что мои вещи забрал кто-то другой. А кто-то другой подумал, что я… Как-то так.

Я быстро позвонила подруге, которая ещё оставалась в отеле. Взахлёб я описала ей ситуацию и попросила по возможности отправить мои сумки в аэропорт с ближайшим автобусом. И ещё одна небольшая деталь: до окончания регистрации багажа у меня оставалось всего 15 минут.

У меня нет привычки грызть ногти, так что я стала нервно обрывать кожицу у основания ногтей.

Я заламывала пальцы так, что трещали костяшки, – опять же, совсем не свойственно для меня. Но и ситуация не обычная.

Ну кто заявляется в аэропорт без багажа?

Я шагала взад-вперёд, мысленно торопя автобус, но затем быстро раскаялась, потому что мой мозг, следующий своим правилам, заставил меня сделать это. Я корила себя и пыталась подробно вспомнить: как так я не удосужилась проверить, взяла ли сумки. Я взглянула на часы. Ничего хорошего. Автобусу ехать ещё долго, а времени у меня уже так мало! Ох…

С умоляющим взглядом я подошла к уличной стойке регистрации и спросила беспокойным голосом – пронзительным и более чем раздражающим: «Я знаю, вы не из моей авиакомпании, но ваша организация сейчас находится в процессе слияния с ней. В общем, я хотела бы зарегистрировать багаж здесь, как только он прибудет, и вы просто обработали бы всё на своем компьютере. Можно это как-то сделать? Пожалуйста».

«Извините, нет, – ответил агент. – Наши компьютерные системы ещё не объединены».

Вот ведь досада. Не везёт так не везёт.

И я стала делать то, что зачастую делаю, когда жизнь не склонна идти мне навстречу. Я начала говорить сама с собой. Разочарование всё выше подкатывало по нервам к губам. «Вот идиотка. Я сама заполняю себе жизнь ненужными волнениями и сложностями, потому что у меня действия отдельно, мысли отдельно. Ну правда, что не так с моим мозгом?»

Носильщик резко обернулся ко мне и выставил вперёд руку, ладонью подавая мне знак прекратить: «Только не при мне, – сказал он. – При мне не надо так говорить о себе. Нет-нет, без вопросов».

Его приказ поразил меня.

Его слова меня остановили.

И я изумилась – не ангел ли говорит со мной?

«И не такая фигня случается, уважаемая». Только он сказал не фигня. Он сказал – ну вы поняли.

Прелестно. А вы не знали? «Ангел», который сквернословит.

Сам он, конечно, не был знаком божественного присутствия, но в некоторых его словах что-то такое определённо было.

Они прицепились ко мне. Как двухлетний малыш за час превращает огромный леденец в вязкую клейкую массу и затем вытирает ручонки вам о волосы. Вот эта вот липкость, серьёзно.

И здесь то же самое. Эти слова – «при мне не надо так говорить о себе» – их так просто не выбросишь из головы. Да и не стоит. Порой фраза западает в душу так сильно, что оставляет глубочайшее впечатление. Я собираю такие фразы, как другие коллекционируют марки и плюшевые игрушки. И заполняю ими нелинованные записные книжки из супермаркета Walmart. Эти слова, что трогают меня, – настоящие сокровища.

У меня уже зачесались руки добавить его высказывание в свою коллекцию, но тетрадь была в багаже, счастливо несущемся на всех скоростях ко мне – однако и не превышая скорость. За неимением тетради единственное, что я могла, – оставить эти слова на самом видном месте у себя в голове. Я слушала их снова и снова – и чувствовала себя спокойнее.

Выхлопные газы автомобилей и резкий шум самолётов – не самые подходящие условия для религиозных раздумий, но именно там и тогда я поняла, почему эти слова так важны для меня. Негативное обращение к себе самой – это отвержение из моего прошлого, засевшее где-то во мне с моего же позволения. Я говорила о себе так, как не позволила бы никому другому. Отзвуки былого самоотвержения вплелись в мои мысли и отравили мои слова сильнее, чем я хотела признать.

Самоотвержение прокладывает посадочную полосу, по которой к самому входу в наши сердца прибывает и отвержение других. Подумайте, почему так больно, когда другие говорят или делают что-то, заставляющее вас чувствовать себя отверженными. Не потому ли, в том числе, что они просто затронули какую-то вашу проблему, за которую вы уже себя корите? Когда вас бьют по уже ушибленной голени, боль в разы сильнее.

Кто-то не пригласил меня на своё мероприятие, и вот мой разум уже перечисляет все мои недостатки и слабости, о которых я недавно говорила себе. Вдруг я начинаю приписывать свои мысли этому человеку. Я слышу, как она произносит эти же оскорбительные слова. Я чувствую, что меня заклеймили, осудили и, да, – отвергли.

Или мой муж прокомментировал что-то, к чему я и так болезненно отношусь, – и это вызывает у меня эмоциональный отклик, совершенно не пропорциональный ситуации. Я вижу, что интерпретирую его слова и поступки гораздо более эмоционально, чем он думал. И из-за этого наши отношения становятся напряжёнными и утомительными. Я чувствую себя отвергнутой, а он недоумевает – почему.

Или что-то, к чему я так стремилась, неожиданно срывается. Я стараюсь взять себя в руки и вспомнить, что виной тому непредвиденные обстоятельства. Но какая-то часть меня чувствует отвержение. Я не хочу принимать это на свой счёт, но до конца дня всё равно не в своей тарелке и не могу полностью избавиться от чувства разочарования.

Или кто-то из моих старших детей сознательно делает выбор, противоположный моему совету. Чем сильнее я напираю, тем сильнее отпор; и я чувствую себя той матерью, в которую зарекалась когда-либо превращаться, – властной и подавляющей. Ребёнок становится молчаливым и отдаляется. А у меня где-то глубоко внутри такая ноющая боль.

Или кто-то категорически отвергает меня, мою идею, моё приглашение, моих детей, мой проект, моё-что-угодно – и это задевает меня сильнее, чем следовало бы.

Отношения кажутся всё более ненадёжными. Вакансии – всё более недостижимыми. А жизнь – всё несговорчивее. Я не сдаюсь и иду дальше, – так уж мы, девчонки, устроены. Но это щемящее чувство отвержения – реального или надуманного – влияет на меня гораздо сильнее, чем мне хотелось бы признавать. Отвержение крадёт лучшую часть меня, усиливая худшее из того, что сказано обо мне.

Отвержение – не просто эмоция. Это послание от нашей сущности, заставляющее нас поверить лжи о себе, других и Боге. Мы соединяем событие дня сегодняшнего с какой-то грубостью, которую кто-то когда-то произнёс. Линия одного человека становится клеймом. Клеймо становится ложью. А ложь становится ответственностью за то, как мы думаем о себе и как действуем в последующих отношениях.

Линия «Я не хочу тебя» становится клеймом «Тебя не принимают».

Клеймо «Тебя не принимают» становится ложью «Ты не достойна».

Ложь «Ты не достойна» становится сценарием самоотвержения. А это даёт волю подозрению, сомнению, нерешительности и многим другим симптомам ответственности, которые мешают нынешним отношениям. Линии отвержения, услышанного в прошлом, мы проецируем на других людей и возлагаем на них ответственность за слова, которых они не говорили. И что хуже всего, мы ловим себя на мысли, что удивляемся, если Бог таинственным образом оказывается на стороне тех, кто нас обижает.

ОТВЕРЖЕНИЕ КРАДЁТ ЛУЧШУЮ ЧАСТЬ МЕНЯ, УСИЛИВАЯ ХУДШЕЕ ИЗ ТОГО, ЧТО СКАЗАНО ОБО МНЕ.

Мне очень хотелось бы сказать вам, что я пишу это потому, что преодолела отвержение во всех отношениях. Я делаю большие успехи. Я далеко уже не так безмерно ранима, как прежде. Но какой-нибудь такой сквернословящий «ангел» напоминает, что ещё есть над чем работать.

Нет, я выбрала эту тему не потому, что отлично усвоила урок. Тему отвержения я выбрала потому, что хочу вместе с вами заглянуть в нашу сущность, выявить и наконец-таки вылечить глубоко засевшую инфекцию отвержения. Предостерегу вас: разоблачение это будет делом не из приятных. Но честным.

И всё будет хорошо.

Не скажу, что вполне готова принять честность в медвежьи объятия. Ужасно неловкая причина этого вам уже наверняка понятна. Но я хочу пожать ей руку. И дальше идти вместе.