Монастыри — это как бы запасные водоемы живой воды религиозного воодушевления; они питают и увлажняют иссохшие пустыни духа мирской жизни, они дают живительную и спасительную влагу душам жаждущим. Посмотрите на племена, которые, по отсутствию в них духа подвижничества, не давали монастырей и монахов, — какие-либо абхазцы, осетины Кавказа, какие-либо инородцы Сибири: это жалкие племена; среди них не только нет приходской жизни, но и вообще религиозная жизнь проявляется едва заметно.

Посмотрите на древние народности, некогда славные в истории веры и благочестия. Если пало среди них иночество — верный признак: там пала непременно и вообще жизнь духовная, религиозная и жизнь прихода. Таковы нынешние несториане, копты, армяне, таковы некоторые и православные народности, которых не станем называть ради любви: их православие, без монашества и подвижничества, — только в одном названии.

И слава, и благодарение Господу за то, что наш православный русский народ любит и чтит святое подвижничество, — ищет обителей, ищет святынь, жаждет поклониться святым местам, совершает обетные благочестивые паломничества. Среди тяжких испытаний жизни последних лет, среди этого беснующегося моря неверия, безнравственности и пороков, при виде ярящегося натиска всяких безбожных учений, при виде поднимающейся злобы всяких расколов и сект, когда горем и ужасом сжимается сердце, когда готово закрасться в душу отчаяние за светлое будущее нашего милого, безконечно дорогого родного народа, среди тяжелых дум, среди горестных предчувствий — ты одна, несказанная и непостижимая, святая и сияющая любовь русского народа к аскетизму — к монашеству и монастырям, к богомолению и подвигу — ты одна светишь нам радостною надеждою на обновление и возрождение жизни, на великое ожидающее нашу родину будущее. Ибо оно, это обновление и возрождение, — в силе жизни духа, а не в тех внешних реформах государственного и общественного строя, на которые теперь возлагают столько надежд: самое лучшее лекарство не поможет трупу… Ибо оно — в той боязни греха, как коренного зла, которую заповедует Спаситель в ныне слышанном евангельском чтении об исцелении расслабленного: не тело Господь ему исцелил, а душу, и прежде, чем повелел ему: возьми свою постель и ходи… Он изрек благостное слово: чадо! прощаются тебе грехи твои (Мк. 2, 9, 5).

Ибо оно, начало жизни, обновление и возрождение, — в стремлении к вечности, в том чувстве и предощущении иного невидимого вечного мира, без коего жизнь человека недостойна и названия человеческой, в том стремлении, которое звучит у всех избранных душ, которое охватывало пророка Давида, повторено святым апостолом: в начале Ты, Господи, основал землю, и небеса — дело рук Твоих; они погибнут, а Ты пребываешь; и все обветшают, как риза, и как одежду свернешь их, и изменятся; но Ты тот же, и лета Твои не кончатся (Евр. 1, 10–12).

Тогда при свете вечного, полно смысла и полно настоящей жизни все временное и земное, ибо получает свое надлежащее место и свое подлинное значение. Такую боязнь греха, такое памятование о вечности и проповедовали всегда русскому народу монастыри и подвижники.

В монастырь сейчас приходят люди из мира, и очень много надо трудов и времени, чтобы стряхнуть с души и сердца груз мирской жизни с ее грехами и греховными привычками.