Джокер еще здесь. Должен был уехать неделю назад, но из-за непогоды задержался. Даже пропустил вертолет в четверг. Из-за нее.

Макензи знала это и не понимала, обидеться или улыбнуться ему такой же широкой улыбкой, какой умеет улыбаться только Джокер. Не зря же ему дали такое прозвище.

Было очень приятно вернуться домой не с родителями, которые всегда волновались за нее, а с ним. Он рассказывал ей свои впечатления от ее школы, где побывал впервые, рассказывал, какие красивые у нее картины, которые видел не впервые, и смешил ее, и улыбался, пока капли стекали по их лицам. Всю дорогу держал ее ледяные руки в своих. Вот только зря пытался их согреть: они даже в самый теплый день на материке оставались холодными, как Атлантический океан.

– Давай, кто быстрее! – сказал Джокер почти у самого дома и побежал, не выпустив ее руки.

Смеясь, Макензи потянулась за ним, прикрываясь свободной рукой от грязи из луж, летящей в лицо из-под ног.

Они забегают в дом, толкаясь в дверях, как дети, и скидывают сапоги.

– А теперь греться.

Джокер подкидывает поленья в затухающие угольки. Родители еще не пришли. Наверное, с другими взрослыми пошли в паб согреться. Макензи кутается в руки Джокера, как в шерстяное одеяло, прислоняясь спиной к его теплой груди.

– Как ты рисуешь скалы, Мак? – Все задаются этим вопросом. – Ты ведь не ходишь к ним.

Макензи пожимает плечами, она тоже не знает.

– А море, волны… Ты не представляешь, насколько точно ты их рисуешь. Такие же черные, те же формы и изгибы. Жаль, ты не можешь сама в этом убедиться.

Макензи подняла голову, ловя его взгляд.

– А, точно, ты видишь их на картинах.

С Джокером ей приятно говорить, он понимает больше, чем другие. Больше, чем сама Макензи.

– Но все же… Почему ты рисуешь то, чего боишься? Я пауков в любом виде ненавижу! – Джокер вздрогнул, явно представив себе членистоногого. – Фу, чтобы их рисовать. Гадость.

Он достал телефон из кармана.

– Сигнала все еще нет… – тон был многозначителен.

Но Макензи хорошо просто сидеть на полу, слушать дождь за окном, треск поленьев и стук сердца, прижатого к спине. Ощущать губы Джокера на затылке, за ухом, на шее, ключице. Но потом она его останавливает – он словно волны вокруг Мрий.

В такие моменты он принимался снова ее смешить, щекоча своей челкой ее нос. А ей нравилось, как их цвета волос сливаются – ее бледно-рыжий, как мокрое сено, и его светлые, как мед с молоком.

А потом Джокер посмотрел на нее своими голубыми глазами – цвет, который можно получить, если развести водой голубую акварель.

– Кирван… – в такие моменты он всегда так к ней обращался.

И всегда недоговаривал. Говорил ее языком – молчал.

За это она его любила.