Книга: 50 величайших женщин. Коллекционное издание
Назад: Анна Павлова
Дальше: Галина Уланова

Ида Рубинштейн

ЖЕНЩИНА-ЗАГАДКА



Ей было дано все – необыкновенная внешность, фантастическое богатство, искрометный талант и огромное упорство в достижении своих целей. Ее мечтой было покорять и удивлять, царить и властвовать. Ида Рубинштейн – символ красоты начала XX века, которую многие не любили, но которой все поклонялись…



Она не любила говорить о своем происхождении. Европейские журналисты, осаждавшие ее, так и не смогли добиться ответов на свои простые вопросы: кто она, откуда, когда родилась… В России знали: Ида Рубинштейн – из тех самых харьковских миллионеров… Но и на ее родине не знали точно ни места, ни времени ее рождения. Ида никогда не отмечала день рождения, никогда не вспоминала о своем родном городе. Лишь говорили – кажется, родилась в Петербурге, то ли в 1880-м, то ли в 1885-м… Утверждали, что при рождении ей было дано имя Лидии или Аделаиды. Даже отчество разнится: когда Львовна, когда Михайловна… Ида молчала: быть женщиной-загадкой ей необыкновенно нравилось.

Только много лет спустя, когда страсти по загадочной Иде Рубинштейн поутихли, была найдена запись в метрической книге харьковской синагоги: 21 сентября (3 октября по новому стилю) 1883 года у потомственного почетного гражданина Харькова Леона Романовича Рубинштейна и его супруги Эрнестины Исааковны родилась дочь Ида.

Она действительно происходила из одной из богатейших семей России. Дед Иды Рувим (Роман) Осипович Рубинштейн сколотил огромное состояние на торговле ценными бумагами и основал известнейший банкирский дом «Роман Рубинштейн и сыновья». У него было двое сыновей – Леон (Лев) и Адольф. Они приумножили отцовские капиталы, занявшись крупнооптовой торговлей, в основном сахаром. Им же принадлежали несколько банков, сахарные заводы, пивоваренный завод «Новая Бавария»… Состояние Рубинштейнов было невероятным. Большие суммы тратились на благотворительность, богоугодные дела и культурное развитие их родного города. Леон и Адольф Рубинштейны были прекрасно образованными людьми, они стояли у истоков харьковского отделения «Русского музыкального общества», в их домах регулярно собиралась интеллигенция Харькова. Сын Адольфа Иосиф окончил Петербургскую консерваторию, был прекрасным пианистом, занимался теорией музыки; влюбленный в музыку Рихарда Вагнера, работал у него секретарем-музыковедом.

Но самой известной представительницей клана была, безусловно, единственная дочь Леона Романовича Ида. Она унаследовала все лучшие качества Рубинштейнов – хватку, напор, энергию, а главное, артистические наклонности и волю к победе. Мать Иды умерла, когда девочка была совсем маленькой, а в 1892 году во Франкфурте-на-Майне скончался ее отец. Ида унаследовала огромное состояние. Через год ее перевозят в Петербург, под опеку ее тетки, известной в столице светской дамы мадам Горвиц. В ее богатом доме на Английской набережной все было к услугам обожаемой племянницы: лучшие учителя, всевозможные развлечения, разнообразные знакомства. Ида в совершенстве знала четыре языка – английский, французский, немецкий и итальянский. Ее обучали музыке, а когда Иду заинтересовала Древняя Греция, к ней был приглашен ученый-эллинист. Был нанят и учитель танцев; но к танцам Ида оказалась не способна. Однако ее невероятное честолюбие, не позволявшее девочке ни в чем отступать, заставляло Иду часами отрабатывать позы, движения, пируэты… Ей даже было позволено брать уроки декламации и драматического искусства у артистов императорских театров. В конце концов Ида заявила о своем непоколебимом желании пойти на сцену и для углубления своего театрального образования уехала в Париж.

Разразился невероятный скандал: все Рубинштейны были в ужасе. Одно дело – интересоваться театром, и совсем другое – стать профессиональной актрисой; в то время между понятиями «актриса» и «куртизанка» разницы не делали. Для спасения чести семьи известный парижский врач профессор Левинсон, дальний родственник Рубинштейнов, объявил Иду невменяемой и поместил в клинику для душевнобольных.

Правда, просидеть взаперти Иде пришлось недолго: петербургские родственники потребовали выпустить ее; заточение в сумасшедшем доме представлялось им слишком серьезным наказанием. Ида тут же вернулась в Россию.

Все случившееся упрочило в ней решимость освободиться от опеки родни; лучшим – и чуть ли не единственным для девушки из ортодоксальной еврейской семьи – способом было замужество. Ида тут же нашла подходящую кандидатуру, против которой родственники не могли возражать: избранником Иды стал ее двоюродный брат Владимир Горвиц, сын опекавшей ее тетки. Правда, брак их продолжался недолго – сразу же после медового месяца молодожены расстались навсегда. Развод был оформлен так же быстро, как и брак. Ида, оставив бывшему мужу определенное содержание, постаралась больше никогда не вспоминать о своем полуфиктивном браке, хотя с Владимиром они остались друзьями. Теперь Ида, разведенная и богатая, была свободна и могла полностью распоряжаться собой. И она вернулась к своей идее стать трагической актрисой.

Она задумала на свои средства поставить трагедию Софокла «Антигона» и сыграть в ней главную роль. В исполнении этой дерзкой идеи ей помог случай. На светском рауте она познакомилась с известным театральным художником и декоратором Львом Бакстом, который сразу и навсегда был покорен энергией и обаянием Иды. «Это существо мифическое… Как похожа она на тюльпан, дерзкий и ослепительный. Сама гордыня и сеет вокруг себя гордыню», – говорил он. Он восхищался Идой и как женщиной, и как актрисой всю свою жизнь, но их отношения никогда не переходили границы платоники.

Бакст согласился оформить «Антигону», а это немало значило для спектакля никому не известных актеров. Премьера состоялась в апреле 1904 года. Пресса едва заметила спектакль, но это не охладило пыл Иды. Она твердо решила покорить сцену.

По правде говоря, данных у нее для этого было крайне мало. Голос у Иды был глухой и слабый, декламировала она из рук вон плохо: очень манерно, истерично, с излишним пафосом. Внешность ее тоже не соответствовала тогдашним канонам красоты: невероятно худая, плоскогрудая, угловатая, с чересчур крупным ртом и вытянутыми к вискам глазами. И это в то время, когда в моде были пухлые, мягкие, большеглазые красавицы эпохи модерна. Но Ида столь искренне считала себя красавицей, что через некоторое время в это поверили все, кто ее видел…

Одна из ее современниц вспоминала, что «лицо Иды Рубинштейн было такой безусловной изумляющей красоты, что кругом все лица вмиг становились кривыми, мясными, расплывшимися». Другой знакомый писал: «Овал лица как бы начертанный образ без единой помарки счастливым росчерком чьего-то легкого пера; благородная кость носа! И лицо матовое, без румянца, с копною черных кудрей позади. Современная фигура, а лицо – некоей древней эпохи…» И Ида прекрасно сознавала и силу своей необычной красоты, и ее влияние на окружающих…

После «Антигоны» она обошла все крупнейшие театры обеих столиц, предлагая свои услуги в качестве актрисы, и везде она производила фурор одним своим появлением. Великая Вера Пашенная вспоминала, как в августе 1904 года встретила Иду в Малом театре: та проплыла мимо в пунцовом платье с длинным шлейфом, вся в кружевах: «Меня поразила прическа с пышным напуском на лоб. Онемев, я вдруг подумала про себя, что я совершенно неприлично одета и очень нехороша собой…» Экзотическую красавицу заметил сам Константин Сергеевич Станиславский, приглашал ее в свой прославленный Художественный театр, считавшийся тогда самым модным и передовым. Но Ида отказалась: как с обидой писал сам Станиславский, «звал же я ее учиться как следует, но она нашла мой театр устаревшим».

Некоторое время она занималась у известного актера и педагога Александра Павловича Ленского, который с гордостью говорил: «Моя новая ученица – будущая Сара Бернар!» В конце концов Ида согласилась на предложение поступить в театр Веры Комиссаржевской, где ей предназначалась главная роль в спектакле по скандальной пьесе Оскара Уайльда «Саломея». Своей библейской внешностью она как никто подходила для этой роли. Готовясь к спектаклю, Ида занималась с такими прославленными режиссерами, как Александр Санин и Всеволод Мейерхольд. Актер театра Александр Мгебров вспоминал, что Ида «ежедневно приезжала в театр, молча выходила из роскошной кареты в совершенно фантастических и роскошных одеяниях, с лицом буквально наштукатуренным, на котором нарисованы были, как стрелы, иссиня-черные брови, такие же ресницы и пунцовые, как коралл, губы; молча входила в театр, не здороваясь ни с кем, садилась в глубине зрительного зала во время репетиций и молча же возвращалась в карету».

В 1907 году спектакль был почти готов, когда вмешались черносотенный «Союз русского народа» и Святейший Синод. Пьеса была признана аморальной, а ее постановка запрещена. Вместе с «Саломеей» прекратил свое существование и сам театр Комиссаржевской.

Но Иде так понравилась идея быть первой русской Саломеей – персонаж, как бы это сейчас назвали, культовый для эстетики модерна, – что она все же решилась выступить в этой роли, хотя и не в полноценном спектакле. Центром постановки в театре Комиссаржевской должен был стать «Танец семи покрывал», на музыку, специально для спектакля написанную Александром Глазуновым, и Ида решила разучить и исполнить его самостоятельно. Правда, работа у нее не пошла. И тогда Ида обратилась к танцовщику и балетмейстеру Мариинского театра Михаилу Фокину, который уже начал приобретать известность как приверженец новых течений в хореографии.

Ида Рубинштейн в балете «Саломея», 1912 г.





Сначала Фокин отнесся к просьбам Иды с большим сомнением: не имеющая никакой хореографической подготовки, никаких данных для балета великовозрастная девица требует поставить для нее сложнейший номер! Но Ида смогла заинтересовать его: как писал Фокин, «тонкая, высокая, красивая, она представляла интересный материал, из которого я надеялся слепить особенный сценический образ».

Вслед за Фокиным летом 1908 года Ида уехала в Швейцарию, где в тихом пансионе началась работа над танцем. Долгие месяцы упорнейшего труда – и экзотичный танец, полный эротизма и чувственности, был готов. Премьера предполагалась в парижском мюзик-холле «Олимпия», но потом была перенесена в Россию.

Первое исполнение «Танца семи покрывал» состоялось 20 декабря 1908 года на сцене Петербургской консерватории. Скандальные слухи, уже ходившие вокруг предполагаемого танца, собрали в зале невероятное количество народу. Ида танцевала, сбрасывая одно за другим все семь покрывал, – и в итоге на ней остались лишь крупные, в несколько рядов, бусы… Зал замер, затем разразился невероятной овацией. Газета «Речь» писала: «…на бурные вызовы публики половина танца была повторена… сколько пленительной страсти… эта истома страсти, выливающаяся в тягучее движение тела…»

Ида Рубинштейн была первой, кто внес в балет столь явную эротику, а не просто наготу. Критика билась в восторге. Только Станиславский, обиженный на нее за отказ присоединиться к его театру, заметил после ее выступления: «Более голой и бездарно голой я не видел!»

Ида Рубинштейн в роли Святого Себастьяна, эскиз Льва Бакста





Как это ни странно, но, хотя вокруг скандально известной красавицы всегда роились поклонники, она продолжала оставаться одна. У нее не было не только более-менее постоянных любовников, но даже мимолетных связей, что считалось нормой для тогдашней богемы. На все недоуменные вопросы Ида отвечала: «Я не могу идти рядом с кем бы то ни было. Я могу идти только одна».

После «Танца семи покрывал» Ида моментально прославилась. Но, как оказалось, это было только начало.

В 1909 году известный антрепренер Сергей Дягилев готовил свой очередной Русский сезон в Париже, куда впервые должны были войти балетные спектакли. После долгих споров было решено везти одноактные балеты «Павильон Армиды» Николая Черепнина, «Сильфиды» на музыку Фридерика Шопена, «Пир» (сюита по произведениям русских композиторов) и «Египетские ночи» Антона Аренского по поэме Пушкина. Во время подготовки «Египетские ночи» переделали, музыку Аренского дополнили фрагментами партитур других композиторов, дописали финал; получившийся балет был назван «Клеопатра».

В качестве звезд труппы ехали Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вацлав Нижинский и Михаил Фокин, выступавший не только как танцор, но и как балетмейстер всех постановок, – весь цвет тогдашнего русского балета. Единственная загвоздка была в отсутствии достойной исполнительницы на роль Клеопатры. И тогда Фокин посоветовал взять свою ученицу Иду Рубинштейн: «Она высокая, красивая, пластично движется: мне кажется, она прекрасно подойдет». Фокина поддержал Лев Бакст, оформитель этого балета. И, несмотря на все возражения о недопустимости брать в труппу непрофессиональную танцовщицу, другого выхода не было – Иду взяли на роль Клеопатры.

Балет был поставлен в очень короткие сроки. Его премьера состоялась в парижском театре Шатле 2 июня 1909 года – последним из всех балетов, привезенных Дягилевым в Париж. Партнерами Рубинштейн были Анна Павлова в роли Таор и Михаил Фокин в роли Амуна, в небольших ролях выступали Вацлав Нижинский и Тамара Карсавина. Самые яркие, признанные звезды балета, уже успевшие завоевать искушенную парижскую публику! Но Ида Рубинштейн не только не потерялась на их фоне, но и привлекла к себе необычайное внимание.

Конечно, во многом это произошло благодаря сценографии. Лев Бакст придумал для Иды эффектный выход: ее выносили на сцену в закрытом саркофаге и доставали, запеленутую в покрывала, как мумию. Затем «мумию» постепенно разворачивали, пока Клеопатра не представала во всем блеске – в голубом парике и великолепном египетском костюме, больше открывающем тело, чем скрывающем. Исключительно декоративная, с прекрасной мимикой и выразительными жестами, Ида с первого момента привлекала к себе основное внимание и не отпускала зрителя до конца. Самой поразительной была сцена соблазнения: Клеопатра на глазах у зрителей впадала в любовный экстаз, и только в самый кульминационный момент ложе любовников накрывали полупрозрачной тканью. Зал не мог дышать, а затем буквально взвывал от восторга. Лев Бакст потом писал, что «это была не «хорошенькая актриса в откровенном дезабилье», а настоящая чаровница, гибель с собой несущая». Звезда Иды Рубинштейн засияла над Парижем.

Трудно себе представить, как после одного-единственного спектакля с участием величайших танцовщиков своего времени можно завоевать такую фантастическую популярность, но Иде это удалось. Ее имя было на устах у всего Парижа, ее лицо красовалось во всех газетах, на конфетных коробках и рекламных плакатах. Ида больше никогда не возвращалась в Россию – теперь Париж стал ее настоящим домом. Она купила себе огромный особняк с большим садом, который обставила со свойственной ей тягой к экзотической роскоши. Вход в гостиную был обрамлен тяжелым занавесом с золотыми кистями, стены были задрапированы экзотическими тканями, везде японские статуэтки, африканские маски и древнегреческие бюсты – трофеи из зарубежных поездок. В саду были выложенные голубой мозаикой тропинки и фантастические цветники, в которых гуляли павлины и пантера – про нее говорили, что эта пантера по ночам охраняет спальню хозяйки.

Журналисты буквально осаждали Иду Рубинштейн, и у нее всегда было что им рассказать: она то перелетала через Альпы на аэроплане, то охотилась на оленей в Норвегии, то ночевала в палаточном лагере в горах Сардинии. Описания ее великолепной яхты соседствовали с рассказами о привезенных ею из путешествий трофеях: экзотических животных, произведениях искусства и редких растениях для ее сада. Что из ее рассказов было правдой, а что вымыслом – никого не интересовало. Европа хотела говорить об Иде Рубинштейн, и Ида позволяла говорить о себе. В одном из интервью она говорила: «Вам угодно знать про мою жизнь? Я лично делю ее на две совершенно самостоятельные части: путешествия и театр, спорт и волнующее искусство. Вот что берет все мое время. Одно велико, другое безгранично. Я то уезжаю в далекие страны, то подымаюсь в заоблачные сферы, по крайней мере мне лично так кажется. Что же по этому поводу думают остальные, меня интересует меньше, чем вы можете думать. Вероятно, многих удивит такая безалаберная, кочующая жизнь, при которой я не знаю, что будет со мной через неделю. Я же нахожу в ней наибольшую прелесть. Без этого я не могла бы вовсе жить. Мне необходима смена, и полная смена впечатлений, иначе я чувствую себя больной».

Неудивительно, что именно Иду Рубинштейн Сергей Дягилев решил изобразить на афише к будущему сезону 1910 года. Афиша была заказана известнейшему художнику Валентину Серову – он уже создал афишу сезона 1909 года с воздушным, будто летящим изображением Анны Павловой. Лаврентий Новиков, партнер Павловой, вспоминал, что об этой афише говорили больше, чем о самой балерине.

Впервые Серов увидел Иду еще в 1909 году. По его собственным словам, он нашел в ней «столько стихийного, подлинного Востока, сколько раньше не приходилось наблюдать ни у кого», и сразу же загорелся ее рисовать. Серов говорил: «Увидеть Иду Рубинштейн – это этап в жизни, ибо по этой женщине дается нам особая возможность судить, что такое вообще лицо человека…» У него было одно только условие: он хотел писать Иду обнаженной, как даму эпохи Возрождения, хотя и сомневался, что она на такое пойдет. Но она без раздумий согласилась.

Работа велась в большом зале домовой церкви бывшего монастыря Ля Шапель, заменявшем Серову мастерскую. На помост из чертежных досок и табуреток было накинуто желтое покрывало, на котором возлежала ослепительная в своей наготе Ида. Сам Серов на время сеанса облачался в грубую черную рубаху – как говорили очевидцы, чтобы смирить плоть, превратившись в схимника-отшельника.

Сеансы прервались только однажды – Ида уезжала в Африку на охоту, где лично убила льва. Узнав об этом, Серов заметил: «У нее самой рот, как у раненой львицы… Не верю, что она стреляла из «винчестера». К ней больше подходит лук Дианы!»

Афишей портрет не стал. Впервые публика увидела картину в 1911 году на выставке «Мира искусства». Отзывы были самые разнообразные: от восторга до отвращения. Иду на картине называли «гальванизированным трупом», «зеленой лягушкой» и «грязным скелетом». Только внезапная смерть Серова прекратила нападки, немедленно превратив «Портрет Иды Рубинштейн» в признанный шедевр.



В сезоне 1910 года специально для Иды Рубинштейн был поставлен балет «Шехеразада» по сценарию Александра Бенуа и Льва Бакста на музыку Николая Римского-Корсакова. Кстати, на афише стояло только имя Бакста, что очень обидело Бенуа. Ида танцевала главную партию Зобеиды, ее партнерами были Алексей Булгаков в роли Шахрияра и Нижинский в роли Эбенового раба. Оформлял спектакль Бакст: его декорации сочных контрастных цветов и яркие экзотичные костюмы произвели необыкновенное впечатление на зрителей. Ида не столько танцевала, сколько двигалась и принимала эффектные позы, но даже ее партнер Нижинский назвал ее в этой роли совершенно бесподобной. Кульминацией спектакля была сцена оргии, где вокруг Зобеиды, буквально источающей эротический дурман, клубились возбужденные рабы и одалиски.

Ида Рубинштейн в роли Святого Себастьяна, эскиз Льва Бакста, 1911 г.





Совершенно неожиданно даже для Дягилева «Шехера-зада» стала главным событием сезона. Она оказала сильнейшее влияние на Европу, вызвав необычайный интерес к восточной культуре и искусству. Лев Бакст писал, что после «Дягилевских сезонов», особенно после «Клеопатры» и «Шехеразады», изменилась даже французская, а следовательно, и мировая мода. Разрезы на платьях были отзвуком греческих и египетских костюмов; цветные парики – память о синем парике Клеопатры; яркие краски, шаровары, бюстье, цветные тюрбаны, любимые поколениями оранжевые абажуры – непреходящее влияние сценографии «Шехеразады». Даже придуманный для этого балета южный грим – в насыщенных коричневых, оранжевых и желтых тонах – стал непременным атрибутом французской моды, его можно было увидеть на улицах даже днем. И с тех самых пор женщины, подражая Иде Рубинштейн, полюбили возлежать в томных позах среди наваленных на диване подушек.

Популярность Иды стала совершенно недосягаемой, и она решила уйти из дягилевской труппы, начав свою сольную карьеру.

Ей захотелось поставить пьесу какого-нибудь модного драматурга, написанную специально для нее, и сыграть в ней главную роль. Расходы Иду не смущали – средств ей хватало на все. После долгих поисков такая пьеса нашлась: скандально известный писатель и поэт Габриэле Д’Аннунцио написал для Иды «Мистерию о мученичестве Святого Себастьяна». Музыку к спектаклю написал Клод Дебюсси, декорации создал все тот же преданный Лев Бакст. И снова невероятный успех – который, по свидетельству очевидцев, был во многом вызван тем, что во время действия было совершеннно невозможно понять, какого же пола исполнитель роли Себастьяна. Скандальный успех постановки вызвал очередное общественное возмущение: женщина, еврейка и, как утверждали, лесбиянка в роли одного из самых почитаемых католических святых вызвала яростные протесты Ватикана. 8 мая 1911 года специальным папским декретом Габриэле Д’Аннунцио был отлучен от церкви, и католикам было запрещено читать его произведения и посещать спектакли. Конфликт был улажен только много лет спустя, перед самой смертью Д’Аннунцио.

Ида Рубинштейн в балете «Шехеразада», постановка ее собственной антрепризы





Но ему было не привыкать к сплетням и запретам. Невероятные любовные похождения и оригинальные политические взгляды – Д’Аннунцио был ярым сторонником идей итальянского фашизма – давно снискали ему славу самого скандального писателя Европы. Он не смог устоять перед фантастической красотой и славой Иды, и почти сразу же они стали любовниками. Через некоторое время к ним присоединилась известная деятельница феминистического движения, художница Ромэйн Брукс, влюбившаяся сначала в Иду, а затем и в Габриэле.

Некоторое время они открыто жили вместе, всюду появляясь втроем – в середине юношеподобная Брукс, с одной стороны – невероятно женственная, в фантастическом наряде Ида, с другой – мужественный красавец Габриэле. И для Брукс, и для Иды это был невероятно плодотворный период – Ида ставила спектакли и снималась в фильмах по сценариям Д’Аннунцио, Брукс рисовала свои лучшие портреты. Но в 1915 году треугольник распался: Ромэйн Брукс влюбилась в писательницу Натали Бэрни, а Ида, устав от постоянных измен и постоянной ревности Габриэле, снова начала путешествовать.

После произошедшей в России революции средств стало заметно не хватать. Но Иде снова повезло. Она познакомилась с сэром Уолтером Гиннессом – наследником пивной империи Гиннессов, миллионером и красавцем. Гиннесс, как и Ида, обожал путешествия, экзотику и красоту. Он был женат, но это не помешало ему вступить в многолетнюю связь с Идой – настолько открытую, что многие считали леди Гиннесс именно Иду. Они часто появлялись вместе на великосветских приемах, совершали совместные путешествия, а когда сэр Уолтер Гиннесс возглавил английскую палату лордов, именно Ида приветствовала его с галереи для посетителей. Гиннесс разделял ее пристрастие к публичности и театру – именно его деньги позволили Иде снова начать ставить драматические и балетные спектакли, привлекая французских актеров. Во время подготовки к одному из них – балету «Истар» Венсана д’Энди – в декабре 1924 года скончался верный Лев Бакст…

В 1928 году Ида решилась предпринять балетную антрепризу. Было снято помещение парижской Гранд-Опера, наняты танцовщики. От Дягилева удалось переманить несколько лучших сотрудников: Александра Бенуа, танцовщика Леонида Мясина, балетмейстера Брониславу Нижинскую – сестру знаменитого Вацлава Нижинского, первую женщину-хореографа… Специально для труппы Иды Рубинштейн Игорь Стравинский написал балет «Поцелуй феи». Но главной удачей молодой труппы были балеты на музыку Мориса Равеля – «Вальс» и «Болеро».

Равель начал работать для балета еще в 1909 году, сотрудничая с Дягилевым. В 1912 году он написал для дягилевской труппы балет «Дафнис и Хлоя». Ида заказала ему для премьеры своей труппы экзотическую композицию на испанские темы – и Равель написал для нее «Болеро». Премьера состоялась 22 ноября 1928 года. Хореографом была Бронислава Нижинская; декорации выполнил Александр Бенуа. Сцена представляла собой таверну в Барселоне, где на огромном столе танцевала Ида, за которой следовали восемнадцать молодых танцовщиц, а вокруг теснились возбужденные мужчины.

«Болеро» прославило и труппу Иды Рубинштейн, и самого Равеля. С горькой иронией он любил говорить: «Я написал всего лишь один шедевр – «Болеро». К сожалению, в нем нет музыки».

Ида Рубинштейн в балете «Болеро», 1928 г.





Успех антрепризы подвигнул Иду набрать постоянную труппу – из французских и русских танцовщиков. Дягилев рвал и метал: в Иде он увидел сильную конкурентку. Однако их противостояние длилось недолго: в августе 1929 года Дягилев скончался в Венеции. Труппа Иды Рубинштейн осталась в Европе ведущей балетной антрепризой. Конечно, того фантастического успеха, какой выпал на долю Иды в начале 1910-х годов, уже не было. Но все же зрители продолжали любить Иду, ее постановки всегда благосклонно принимались и критикой, и публикой. Последний раз Ида вышла на сцену в драматической оратории Онеггера «Жанна д’Арк на костре». Спектакль, воспринятый как антифашистский протест, имел неожиданно шумный успех. Последний в жизни Иды Рубинштейн… Это было в 1935 году. Ей было 52 года.

Когда немецкие войска оккупировали Париж, Иде пришлось бежать: ей, еврейке, со скандальной славой и репутацией бисексуалки, оставаться во Франции было чрезвычайно опасно. Морем Ида добралась до Алжира, куда Гиннесс прислал за ней аэроплан, доставивший ее через Гибралтар в Лондон.

Тут началась совсем другая жизнь. Бывшая светская львица сторонилась шумных сборищ, не пыталась завязать знакомств в высшем свете, отказывалась от контактов с прессой, не ходила в театры. Она будто устала от шумихи вокруг нее. Хотя Ида по самому складу своего характера была самодостаточна; она всегда предпочитала, чтобы публика больше замечала результаты ее творчества, чем ее саму. И теперь, когда заниматься искусством не было возможности, Ида предпочла оставаться в тени.

Вместе с Уолтером Гиннессом они открыли госпиталь для раненых, работе в котором Ида отдавала все свое время. Пациенты были уверены, что Ида – профессиональный медик, настолько тщательным и эффективным был ее уход.

В 1944-м сэр Гиннесс, в то время британский эмиссар на Ближнем Востоке, отвечал за переправку румынских евреев-беженцев на судне «Стурма» в Палестину. От прямого удара немецкой торпеды все погибли – почти 800 человек, и сам Ицхак Шамир, будущий президент Израиля, отдал приказ о расстреле сэра Уолтера Гиннесса, который и был приведен в исполнение… Ида осталась одна.

После освобождения Парижа она вернулась в любимый город, но остаться там не смогла. Ее дом был разрушен, никого из прежних друзей не было… Ида, которая всю свою жизнь была более чем равнодушна к религии, приняла католичество. Ее вера, как вспоминают немногие видевшие ее в то время, была не истовой, но глубокой и искренней. Некоторое время Ида работала переводчиком в ООН – пригодилось ее великолепное знание языков. Вспоминают, что она по-прежнему была невероятно красива: величественная, царственная, она плыла по коридорам, заставляя всех оборачиваться ей вслед… Поселилась Ида на Французской Ривьере, в городке Ване, где купила небольшой особняк. Там она и прожила до конца своей жизни – тихо, скромно, практически ни с кем не общаясь.

Умерла Ида Рубинштейн от сердечного приступа 20 сентября 1960 года. Согласно ее завещанию никакого извещения в прессе о ее кончине не помещали, о времени похорон никому не сообщали. На могиле нет ни имени, ни дат, и только две буквы на могильной плите I. R. напоминают, что здесь покоится когда-то великая красавица Ида Рубинштейн…

Назад: Анна Павлова
Дальше: Галина Уланова