Интерлюдия 4
Боргенте спалось тревожно. Видения, приходящие во сне, были такими страшными и сумбурными, что она то и дело металась в постели, изо всех сил стараясь проснуться. Она понимала, что это — сон, но не могла из него вырваться, вязла в нём, как муха в паутине, а чей-то голос нашёптывал:
— Ещё немного. Ещё немного. Держись...
Всё закончилось под утро. С тяжело бьющимся сердцем Боргента села на постели и завертела головой, пытаясь понять, где она.
Вспомнила. Это был домик, наспех состряпанный Мелаиримом вчерашним вечером. Не домик даже, а так — нора в холме, правда, с окнами и печью, в которой дотлевали уголья. Постелью Боргенте служило толстое одеяло. Ещё одним, точно таким же, она укрывалась. А Мелаирим сидел рядом с ней так же, как и вечером. Казалось, он вообще не ложился.
— Ты отдохнула? — спросил он безразличным тоном.
— Нет, — вырвалось у Боргенты прежде, чем она успела вспомнить о приличиях, о том, с кем и где находится.
Мелаирим её пугал. Она побаивалась его и раньше — больно уж мрачным был этот маг. Потом, когда он попросил её о помощи с Авеллой, страх лишь усилился. «Попросил», ха! Он просто пришёл и сказал, что она должна сделать. И Боргента, затрепетав от ужаса, согласилась. Конечно, идя на это чудовищное преступление, она убедила себя, что ударит Авеллу камнем ради себя. Но знала, знала в глубине души, что ничего этим не достигнет, что травма только сильнее сблизит Мортегара и Авеллу. Так оно и вышло...
Одно немножко утешало: что и план Мелаирима провалился. Каким-то непостижимым образом Авелла оказалась здоровой уже наутро.
А потом это страшное убийство, эта новость, потрясшая академию: Мелаирим убил Герлима! Просто пришёл к нему в дом и прирезал ножом. Хладнокровно, спокойно. Прошло время, прежде чем выяснилось, что он таким образом защитил Мортегара, но эта новая информация никак не убавила страха.
И вот теперь Мелаирим на свободе. Теперь он, с дозволения ректора и главы клана, берёт её, Боргенту, и тащит куда-то...
— Нужно идти, — сказал он, глядя ей в лицо.
Глаза Мелаирима глубоко запали, и Боргента вдруг устыдилась своей слабости. Ведь он-то вообще не спал эту ночь. И предыдущую, кажется, тоже...
— Да, — сказала она и отвела взгляд. — Да, я... Сейчас.
— Сделаю чай. — Мелаирим поднялся на ноги и отошёл к печи. Он будто давал Боргенте время незаметно выскользнуть из дома. Она воспользовалась этой возможностью.
Род Боргенты знатностью не отличался, однако росла она всё же в подобающих аристократке условиях, и необходимость справлять малую нужду под открытым небом заставляла её краснеть. Тем более степь кругом, ни деревца. Прятаться, правда, не от кого — на лиги вокруг ни души. И не так уж холодно. Сегодняшнее утро больше походило на весеннее. Солнце припекало, а днём, наверное, станет вообще жарко. Что творится с погодой?..
Сделав свои дела за домом, Боргента двинулась в обход, но вдруг с неё соскользнула юбка. Щёки обдало жаром. Боргента стремительно присела, подняла юбку и крепко сжала её рукой. Не только с погодой творилось непонятное. С самой Боргентой — тоже. Вот уже который день подряд она замечала, что стремительно худеет. Аппетит пропал. То и дело тошнило. И одежда становилась всё больше и больше.
Не то чтобы Боргенту это расстраивало. Она сражалась со своим весом лет с двенадцати, с тех пор, как чётко осознала, что такая, какая есть, она совсем не похожа на принцессу из любимых сказок и легенд. Максимум, на кого она тянула — это на смешную ворчливую служанку принцессы, которая либо помогает влюблённым соединить сердца (да и не только сердца, чего уж), либо мешает им, постоянно попадая в нелепые ситуации.
Такая роль Боргенте не нравилась категорически. Как и любая девочка, она хотела быть главной героиней истории, хотела, чтобы именно на ней застывали восхищённые взгляды. Однако природа сыграла злую шутку. В самом скелете Боргенты не было ни на дилс благородной хрупкости, но это ещё полбеды. А плохо было то, что, несмотря на все успехи в спорте, похудеть она не могла.
И вот теперь, после того, как судьба в очередной раз выдернула счастье из-под носа, вес вдруг начал уходить.
— Ешь, — сказал Мелаирим, когда она вернулась.
Посреди домика появился невысокий каменный стол — сидеть предполагалось на полу — довольно скромно накрытый. Увидев чашку чая, ломоть хлеба и пару яблок, Боргента отвернулась.
— Тебе нужно есть, иначе ты умрёшь, — сказал Мелаирим.
— Не могу...
— Посмотри мне в глаза.
Она подчинилась. Задрожала, потому что взгляд этого человека пронзил её до глубины души.
— Ты можешь. Повтори.
— Я... Могу.
Мелаирим кивнул на стол, и Боргента послушно опустилась на дощечку, заменявшую сиденье.
— Я не могу дальше идти, — сказала она, когда после завтрака Мелаирим собирал вещи в мешок.
— В чём проблема? — Он даже не взглянул в её сторону.
— Мне одежда стала велика. С меня всё сваливается.
— Придумай что-нибудь. К вечеру мы будем в нужном городе, возьмём тебе одежду.
«Возьмём одежду»! Как это вообще делается? «Взять одежду» — ей, Боргенте, которой с детства всё шил личный портной.
Когда Боргента всхлипнула, Мелаирим всё-таки повернулся к ней.
— В чём дело? — Участия в его голосе не было, но Боргента обрадовалась хотя бы такому знаку внимания.
— Я не понимаю, что со мной творится, — прошептала она.
Мелаирим подошёл к ней, сел напротив. Стол оказался между ними.
— Правда не понимаешь?
Боргента качнула головой, почувствовала, как слёзы побежали по щекам.
— Хорошо. Тебе наврать в утешение, или ты способна услышать правду?
— П... Правду!
— Ты беременна.
Слёзы высохли. Слов не нашлось. Раскрыв рот, Боргента смотрела в спокойные глаза Мелаирима, и ей казалось, что весь мир вокруг неё кружится всё быстрее и быстрее.
— Ты беременна, — повторил Мелаирим. — Полагаю, я не должен объяснять тебе, как это получилось. Обычно женщина набирает вес после зачатия, но порой случается и наоборот. Считай, что тебе повезло. Кроме того, твой ребёнок необычный. Я уже вижу в нём... сильные способности. Он требует от тебя слишком многого.
— Я беременна? — переспросила Боргента и осторожно, будто приручая дикую лошадь, положила ладони на свой живот, с каждым днём становящийся всё более плоским. — От... От Мортегара...
— Не совсем... Но пусть будет так, — пробормотал Мелаирим и поднялся. — В любом случае это будет трудно. Чтобы дожить хотя бы до родов, тебе придётся заставлять себя есть, иначе ребёнок выжжет тебя, иссушит. Насколько я могу предположить по его пламени, ему уже не меньше месяца. Это будет необычный малыш...
— Что?! — изумилась Боргента. — Как?.. И что значит «пламени»?
Мелаирим показал ей тыльную сторону правой руки, и Боргента вновь лишилась дара речи, увидев на неё Огненную алую печать.
— Когда недавно трясся вулкан, у меня поднялся ранг, — сказал Мелаирим, скрывая печать. — Теперь мне доступно Магическое зрение. Ребёнок будет величайшим магом Огня, хотя зачат не в Благословенную неделю. Но это неважно. Скоро традиция Благословенной недели уйдёт в прошлое. Магия будет течь повсюду реками. Огненным реками! — Он засмеялся, как безумец.
Голова шла кругом. Боргента не знала, плакать ей, или смеяться. Хотелось странным образом и того, и другого. А ещё — спрятаться под одеяло от всего мира и дрожать. Она будет матерью! Как такое вообще возможно?!
— Что же мне делать? — прошептала она.
— Прямо сейчас — вставать и идти.
— Но... Но ведь... Я должна заботиться о ребёнке. Зачем я куда-то иду? Вы сказали, что мы ищем Мортегара...
— Так и есть. Я каждую ночь пытаюсь дотянуться до него через твоего ребёнка. И этой ночью видения были особенно яркими. Что-то там происходит с Мортегаром. Он стал сильнее. Правда, не поумнел. И, как он ни старается укрыться, я услышал слово, которое мне было нужно.
— Что за слово? — прошептала Боргента, ничего уже не понимая.
Мелаирим оскалился в улыбке:
— Дирн!
Несколько минут спустя они вышли на улицу и двинулись в северном направлении. Боргента стянула пояс юбки и завязала его узлом, стараясь не думать, что нижнее бельё тоже стало ей великовато и того гляди может преподнести сюрприз. Надо было одеться более подходящим образом для путешествия, но разве Мелаирим предоставил ей такую возможность?
Через каждые несколько шагов она осторожно трогала живот рукой, и ей казалось, будто она что-то чувствует там. Пусть не ладонью, но сердцем, или душой. И дыхание прерывалось от волнения.
