Книга: Машина времени (сборник)
Назад: Рассказы
Дальше: Волшебная лавка

В бездне

Лейтенант стоял перед стальным шаром и жевал сосновую щепочку.

– Что вы думаете об этом, Стивенс? – спросил он.

– Это, пожалуй, идея, – неуверенно протянул Стивенс.

– По-моему, шар должен расплющиться, – сказал лейтенант.

– Он, кажется, рассчитал все довольно точно, – произнес Стивенс бесстрастно.

– Но подумайте об атмосферном давлении, – продолжал лейтенант. – На поверхности воды оно не слишком велико: четырнадцать футов на квадратный дюйм. На глубине тридцати футов – вдвое больше; на глубине шестидесяти – втрое; на глубине девяноста – вчетверо; на глубине девятисот – в сорок раз; на глубине пяти тысяч трехсот, то есть мили, это будет двести сорок раз по четырнадцать футов. Итак, сейчас подсчитаем, – тридцать английских центнеров, или полторы тонны, Стивенс. Полторы тонны на квадратный дюйм! А глубина океана здесь, где он хочет спускаться, пять миль. Это значит – семь с половиной тонн.

– Звучит страшно, – произнес Стивенс, – но это удивительно толстая сталь.

Лейтенант не ответил и снова взялся за свою щепочку. Предметом беседы был огромный стальной шар, около девяти футов в диаметре, похожий на ядро какой-нибудь титанической пушки. Он был установлен в огромном гнезде, сделанном в корпусе корабля, а гигантские перекладины, по которым его должны были спустить за борт, вызывали любопытство всех заправских моряков, каким довелось увидеть его между Лондонским портом и тропиком Козерога. В двух местах в стальной стенке шара, один под другим, были прорезаны круглые люки со стеклами чудовищной толщины, и одно из них, вставленное в прочную стальную раму, было завинчено не до конца.

В то утро оба моряка впервые заглянули в шар. Он был весь выстлан внутри наполненными воздухом подушками, между которыми находились кнопки для управления несложным механизмом. Мягкой обивкой было покрыто все, даже аппарат Майерса, который должен был поглощать углекислоту и снабжать кислородом человека, находящегося в шаре. Внутренняя поверхность шара была обита столь тщательно, что им можно было бы выстрелить из пушки без малейшего риска для находящегося там человека. Эти предосторожности были вполне обоснованны, так как вскоре в него должен был влезть человек, после чего люки накрепко завинтят, шар спустят за борт и он постепенно начнет погружаться на глубину пяти миль, как и сказал лейтенант. Мысль о погружении не давала ему покоя, поэтому за столом он только об этом и говорил, успев всем изрядно надоесть. Пользуясь тем, что Стивенс был новым человеком на корабле, он снова и снова возвращался к этой теме.

– Мне кажется, – заявил лейтенант, – что стекло попросту прогнется внутрь, выпятится и лопнет под таким давлением. Дабрэ добивался того, чтобы под большим давлением горные породы становились текучими, как вода. И попомните мои слова…

– Если стекло лопнет, – спросил Стивенс, – что тогда?

– Вода ворвется в шар, как струя расплавленного железа. Приходилось ли вам когда-нибудь испытывать на себе действие водной струи, которую подвергли большому давлению? Она бьет подобно пуле. Она расплющит его. Она хлынет ему в горло и легкие, ударит в уши…

– Какое у вас богатое воображение! – перебил его Стивенс, ярко представивший себе эту картину.

– Я просто описываю то, что должно произойти, – сказал лейтенант.

– Ну а шар?

– Шар выпустит несколько пузырьков и спокойно уляжется навеки на илистом дне, а в нем будет бедный Эльстед, размазанный по своим лопнувшим подушкам, как масло по хлебу. – Он повторил эту фразу, словно она очень понравилась ему: – Как масло по хлебу.

– Любуетесь игрушкой? – раздался чей-то голос. Позади них стоял Эльстед, одетый с иголочки, в белом костюме, с папиросой в зубах; глаза его улыбались из-под широкополой шляпы. – Что это вы там говорили насчет хлеба с маслом, Уэйбридж? Ворчите, как всегда, на слишком низкую плату для морских офицеров? Ну, всего несколько часов – и я отправлюсь в путь. Сегодня нужно установить тали. Это чистое небо и легкая зыбь – как раз то, что нужно, чтобы сбросить за борт десяток тонн свинца и железа, не правда ли?

– Для вас это не так уж важно, – заметил Уэйбридж.

– Конечно. На глубине семидесяти-восьмидесяти футов, а я там буду секунд через десять, вода совершенно неподвижна, пусть даже наверху ветер охрип от воя и волны вздымаются к облакам. Нет. Там, внизу…

Он двинулся к борту, и оба его собеседника последовали за ним. Все трое облокотились о поручни и стали пристально глядеть в желто-зеленую воду.

– …покой, – закончил свою мысль Эльстед.

Через некоторое время Уэйбридж спросил:

– Вы абсолютно уверены, что часовой механизм будет исправно работать?

– Я его испытывал тридцать раз, – ответил Эльстед. – Он обязан исправно работать.

– Ну а если не будет?

– Почему же не будет?

– А я, – заявил Уэйбридж, – не согласился бы спуститься в этой проклятой махине, дайте мне хоть двадцать тысяч фунтов.

– Вы, я вижу, шутник, – проговорил Эльстед и невозмутимо плюнул за борт.

– Мне еще не совсем ясно, как вы будете управлять этой штукой, – сказал Стивенс.

– Первым делом я влезу в шар, а затем люк завинтят, – ответил Эльстед. – И когда я трижды включу и выключу свет, дав знак, что все в порядке, меня поднимут над кормой вот этим краном. Под шаром находятся большие свинцовые грузила, причем на верхнем грузиле прикреплен вал с намотанными на нем шестьюстами футами прочного каната. Это все, чем грузила соединяются с шаром, если не считать талей, которые будут перерезаны, как только шар спустят. Мы предпочли канат проволочному кабелю, поскольку его легче обрезать и он лучше всплывает, а это весьма важно, вот увидите. В каждом из этих свинцовых грузил есть отверстие, сквозь которое пропущена железная штанга, выступающая с обеих сторон на шесть футов. Если по этой штанге ударить снизу, она толкнет рычаг и приведет в движение часовой механизм рядом с валом, на который намотан канат. Очень хорошо. Эта штука будет медленно спущена на воду, тали перережут. Шар будет плыть, потому что он наполнен воздухом и, следовательно, легче воды, но свинцовые грузила упадут прямо вниз, и канат начнет разматываться. Когда он весь размотается, шар, притягиваемый канатом, тоже начнет погружаться.

– Но зачем нужен канат? – спросил Стивенс. – Почему не прикрепить грузила непосредственно к шару?

– Чтобы он не разбился там, внизу. Ведь он будет опускаться все быстрее и вскоре его скорость станет ужасающей. Не будь каната, он разлетелся бы вдребезги, ударившись о дно. Но грузила упадут на дно первыми, и тотчас же скажется плавучесть шара. Он будет погружаться все медленнее, потом остановится, а через какое-то время снова начнет всплывать. Тогда-то и заработает часовой механизм. Как только грузила стукнутся о дно океана, штанга получит толчок снизу и пустит в ход часовой механизм – канат начнет снова наматываться на вал. Меня притянет к морскому дну. Там я пробуду с полчаса; благодаря электрическому свету я смогу производить наблюдения. Потом часовой механизм освободит нож с пружиной, канат будет перерезан, и я стремительно всплыву вверх, как пузырек газа в содовой воде. Сам канат поможет мне всплыть.

– А вдруг вы ударитесь при этом о какой-нибудь корабль? – спросил Уэйбридж.

– Я буду подниматься с такой скоростью, что пронесусь сквозь него, как пушечное ядро, – ответил Эльстед. – Об этом не беспокойтесь.

– А предположим, какое-нибудь проворное ракообразное животное заберется в ваш часовой механизм?..

– Для меня это будет настоятельным приглашением остаться там подольше, – сказал Эльстед и, повернувшись спиной к воде, посмотрел на шар.

 

Эльстеда опустили за борт около одиннадцати часов. День был безмятежно тихий и ясный, горизонт тонул в дымке. Электрический свет в верхнем люке весело мигнул три раза. Когда шар начали медленно спускать на воду, один из матросов, повиснув на кормовых цепях, приготовился перерезать канат, связывавший свинцовые грузила с шаром. Шар, казавшийся на палубе таким большим, под кормой выглядел совсем крохотным. Он слегка покачивался, и два его темных люка, находившихся сверху, были похожи на глаза, в изумлении обращенные на людей, которые столпились у поручней.

– Интересно знать, нравится ли Эльстеду качка? – сказал кто-то.

– Готово? – спросил нараспев капитан.

– Готово, сэр.

– Так пускай!

Тали мгновенно были перерезаны, и большая волна перекатилась через шар, сразу ставший до смешного беспомощным. Кто-то махнул платком, кто-то неуверенно прокричал «Браво!», а мичман медленно считал: «…восемь, девять, десять!» Шар качнулся еще раз, потом дернулся, подняв фонтан брызг, и выровнялся.

Секунду он казался неподвижным, потом быстро уменьшился в размерах, а когда вода сомкнулась над ним, стал смутно виден сквозь нее, увеличенный преломлением лучей. Прежде чем успели сосчитать до трех, он исчез из виду.

Где-то далеко внизу, в воде, мелькнул белый огонек, превратился в искру и погас. И осталась только чернеющая водная глубь, откуда выплыла акула.

Внезапно винт крейсера заработал, вода заволновалась, акула исчезла в зыби и поток пены хлынул по хрустальной водной поверхности, поглотившей Эльстеда.

– В чем дело? – спросил один матрос другого.

– Отходим на несколько миль, чтобы он не стукнул нас, когда выскочит, – ответил тот.

Корабль медленно отошел на некоторое расстояние и снова остановился. Почти все, кто был свободен от работ, продолжали наблюдать за мерно колыхавшимися волнами, в которые погрузился шар. В течение ближайшего получаса все разговоры были только об Эльстеде. Декабрьское солнце поднялось уже высоко, и было очень жарко.

– Ему будет холодно там, внизу, – сказал Уэйбридж. – Говорят, на определенной глубине температура морской воды всегда близка к точке замерзания.

– Где он вынырнет? – спросил Стивенс. – Я что-то потерял направление.

– Вот в этой точке, – ответил капитан, гордившийся своим всеведением. Он уверенно указал пальцем на юго-восток. – И, по-моему, ему пора бы уже возвратиться, – добавил он. – Он пробыл под водой тридцать пять минут.

– Сколько времени нужно, чтобы достигнуть дна океана? – спросил Стивенс.

– При глубине в пять миль, учитывая ускорение, равное двум футам в секунду, это займет приблизительно три четверти минуты.

– Тогда он запаздывает, – заметил Уэйбридж.

– Похоже на то, – согласился капитан. – Я думаю, что несколько минут должно занять наматывание каната.

– Да, я упустил это из виду, – с видимым облегчением произнес Уэйбридж.

Началось томительное ожидание. Медленно проползла минута, но шар не показывался. Прошла другая, однако ничто не нарушало маслянистой поверхности воды. Матросы наперебой объясняли друг другу, что канат будет наматываться довольно долго. Палуба была усеяна людьми.

– Поднимайся, Эльстед! – нетерпеливо крикнул старый матрос с волосатой грудью.

Остальные подхватили его крик, словно перед поднятием занавеса в театре. Капитан метнул на них гневный взгляд.

– Если ускорение меньше двух футов, – сказал он, – то шар может и задержаться. У нас нет абсолютной уверенности, что цифры правильны. Я не так уж истово верю в вычисления.

Стивенс кивнул. Минуту-другую на мостике молчали. Потом Стивенс щелкнул крышкой часов.

Двадцать одну минуту спустя, когда солнце достигло зенита, они все еще ждали, что шар выплывет, и никто не решался даже шепнуть, что надежды больше нет. Уэйбридж первый высказал эту мысль. Он заговорил, когда отбивали восемь склянок.

– Я с самого начала сомневался в прочности стекла, – неожиданно заявил он Стивенсу.

– Господи! – вырвалось у Стивенса. – Неужели вы думаете…

– Гм! – многозначительно промычал Уэйбридж.

– Я и сам не очень верю в вычисления, – с сомнением произнес капитан, – так что не совсем еще потерял надежду.

В полночь корабль все еще кружил вокруг того места, где погрузился шар, а белый луч прожектора шарил по волнам, то замирая на месте, то снова жадно протягиваясь вперед над водной пустыней, смутно мерцающей под звездами.

– Если люк не лопнул и не раздавил его, – сказал Уэйбридж, – тогда, значит, испортился часовой механизм. Это еще хуже: выходит, Эльстед сейчас жив, где-то внизу, в пяти милях от нас, в темноте и холоде, запертый в этом своем пузыре, там, куда еще не проникал луч света, куда еще не заглядывал человек с того дня, как были сотворены воды. У него нет пищи, он мучается от голода и жажды и с ужасом думает о том, умрет ли от голода или задохнется. Что же с ним будет? Аппарат Майерса, вероятно, скоро перестанет действовать. Сколько времени он может работать? Боже ты мой! – воскликнул он. – Какие же мы крохотные существа! Какие дерзкие бесенята! Там, внизу, целые мили воды, ничего, кроме воды, и вокруг нас безбрежный простор, а над нами небо… Бездна!

Он вытянул руки вперед, и в тот же миг белый лучик беззвучно скользнул по небу, замедлил ход, остановился, стал неподвижной точкой, словно в небе появилась новая звезда. Потом он соскользнул вниз и затерялся среди колеблющихся отражений звезд, в белой дымке морского свечения. Увидев это, Уэйбридж так и замер с протянутой рукой и открытым ртом. Он закрыл рот, опять открыл его и от нетерпения замахал руками. Потом он повернулся, крикнул первому вахтенному: «Эльстед показался!» – и бросился к прожектору.

– Я видел шар! – кричал он. – Там, по правому борту! Свет у него включен, и он только что выскочил из воды. Наведите туда прожектор. Мы должны увидеть его, когда он будет качаться на волнах.

Но им удалось найти исследователя только на рассвете. Они чуть не наткнулись на шар. Кран повернули, и сидевшие в шлюпке матросы прикрепили шар к цепи. Когда он был поднят на палубу, люк отвинтили и несколько человек заглянули внутрь шара, где царила темнота. (Электрическая лампа предназначалась для освещения воды вокруг шара и была полностью изолирована от главной камеры.)

Внутри шара было очень жарко, и резина по краям люка размягчилась. На нетерпеливые вопросы не последовало ответа, из камеры не доносилось ни звука. Эльстед лежал неподвижно, скорчившись на дне. Судовой врач вполз внутрь и, подняв Эльстеда, передал его матросам. В первый момент нельзя было сказать, жив он или умер. Лицо его в желтом свете корабельных ламп блестело от пота. Его отнесли в каюту.

Скоро выяснилось, что он жив, но находится в состоянии полного нервного истощения и к тому же весь в синяках от тяжелых ушибов. После поднятия шара Эльстед пролежал неподвижно несколько дней. Прошла неделя, прежде чем он смог рассказать о своих приключениях.

Едва он обрел дар речи, как заявил, что намерен опять спуститься на дно.

– Необходимо изменить конструкцию шара, – сказал Эльстед, – чтобы в случае надобности можно было оборвать канат, вот и все.

С ним произошло удивительнейшее приключение.

– Вы думали, что я не найду там ничего, кроме ила, – насмешливо произнес он. – Вы смеялись над моими исследованиями, а я открыл новый мир!

Он говорил бессвязно, то и дело забегая вперед, так что невозможно передать этот рассказ его собственными словами. Но мы попытаемся изложить здесь все, что было им пережито.

Сначала он чувствовал себя очень скверно. Пока разматывался канат, шар все время бросало из стороны в сторону. У Эльстеда было такое ощущение, будто он лягушка, посаженная в футбольный мяч. Он не видел ничего, кроме крана и неба над головой да по временам людей, стоявших у борта. Невозможно было угадать, куда кувыркнется шар. Ноги Эльстеда вдруг поднимались кверху, и он пробовал шагнуть, но тут же летел вниз головой, а потом катался, ударяясь о стенки. Аппарат какой-нибудь другой формы был бы удобнее шара, но не выдержал бы огромного давления в морских глубинах.

Внезапно качка прекратилась, шар выровнялся и, поднявшись, Эльстед увидел вокруг зеленовато-голубую воду, слабый свет, струящийся сверху, и стайку каких-то крохотных плавающих существ, стремившихся, как ему показалось, к свету. Пока он смотрел, становилось все темнее и темнее и вода вверху стала похожей на полуночное небо, только зеленее, а внизу – совсем черной. Какие-то маленькие прозрачные существа начали слабо светиться, мелькая у окна зеленоватыми змейками.

А ощущение падения! Оно напоминало ему чувство, испытываемое в первый момент спуска в лифте, только было более длительным. Попробуйте представить себе, что это такое! Именно тогда Эльстед раскаялся в своей затее. Он увидел грозившую ему опасность в совершенно новом свете. Он подумал о больших каракатицах, обитающих, как известно, в средних слоях воды, об этих тварях, которых иногда находят полупереваренными в желудке кита и которые порой плавают в воде дохлые и объеденные рыбами. Что произойдет, если такое чудище схватится за канат и не отпустит его?

И насколько хорошо проверен часовой механизм?

Но хотелось ли ему сейчас падать дальше или возвращаться наверх, не имело ровно никакого значения.

За пятьдесят секунд снаружи стало темно как ночью, только луч его лампы то и дело ловил какую-нибудь рыбу или тонущий предмет, но он не успевал разглядеть, что именно. Один раз ему показалось, что он видит акулу. А потом шар начал нагреваться от трения о воду. Эта опасность была в свое время упущена из виду.

Сначала Эльстед заметил, что вспотел, а потом услышал под ногами шипение, которое становилось все громче, и увидел за окном множество мелких, очень мелких пузырьков, веером взлетавших кверху. Пар! Он пощупал окно – оно было горячее. Он включил слабую лампочку, освещавшую внутренность шара, взглянул на обитые войлоком часы рядом с кнопками и понял, что опускается уже две минуты. Он подумал, что стекло в люке может лопнуть от разницы температур, поскольку знал, что температура воды на дне близка к нулю.

Потом пол шара словно прижало к его ногам, рой пузырьков снаружи стал редеть, а шипение уменьшилось. Шар слегка закачался. Стекло не лопнуло, не прогнулось, и Эльстед понял, что опасность, связанная с погружением, уже позади.

Еще через минуту он будет на дне. Он подумал о Стивенсе, и Уэйбридже, и обо всех, кто остался на корабле, на расстоянии пятимильной толщи воды, и был удален от него больше, чем самые высокие облака от земли. Он представил себе, как они медленно крейсируют там, наверху, и смотрят вниз, гадая, что с ним.

Он взглянул в окно. Пузырьки исчезли, шипение прекратилось.

Снаружи была плотная, как черный бархат, чернота, и только там, где воду пронизывал луч света лампы, можно было различить, что она желто-зеленого цвета. Потом мимо окна вереницей проплыли три каких-то создания – он мог различить лишь огненные контуры. Были ли они маленькими или только казались таковыми на расстоянии, Эльстед сказать не мог.

Они были очерчены голубоватым светом, почти таким же ярким, как огни рыбацкой лодки, и казалось, что этот свет дымится. Световые пятнышки тянулись вдоль всего тела этих тварей, словно иллюминаторы корабля. Их фосфоресценция, казалось, ослабевала по мере приближения к освещенному окну шара, и вскоре Эльстед разглядел, что это рыбки какой-то странной породы – с огромной головой, большими глазами и постепенно суживающимся телом. Глаза их были обращены к нему, и он решил, что они сопровождали его при спуске. По-видимому, их привлекал свет.

Их становилось все больше. Спускаясь, он заметил, что вода светлеет и что в луче света, словно мошки на солнце, кружатся мелкие пятнышки. Это, вероятно, были частицы ила и тины, которые поднялись со дна при падении свинцовых грузил.

Достигнув дна, Эльстед оказался в густом белом тумане, в который луч его лампы проникал всего на пять-шесть ярдов, и прошло несколько минут, прежде чем муть немного осела. Только тогда на фоне неверного мерцания далекой стаи рыб он увидел под плотным покровом черной воды волнистые линии серовато-белого илистого дна и спутанные кусты морских лилий, жадно шевеливших щупальцами.

Дальше он различил изящные прозрачные контуры гигантских губок. По дну было разбросано множество колючих приплюснутых пучков, ярко-лиловых и черных, – возможно, какая-то разновидность морского ежа, – а через полосу света медленно, оставляя за собой глубокие борозды, проползали маленькие существа: одни – большеглазые, другие – слепые, чем-то напоминавшие омаров и мокриц.

Вдруг рой мелких рыбок свернул с пути и налетел на него, словно стая воробьев. Они промелькнули подобно мерцающим снежинкам, и тогда Эльстед увидел, что к шару приближается какое-то более крупное существо.

Сначала он лишь смутно различал медленно движущуюся фигуру, отдаленно напоминавшую человека, потом существо вошло в полосу света и остановилось, зажмурив глаза. Эльстед смотрел на него в полном изумлении.

Это было странное позвоночное животное. Его темно-лиловая голова слегка напоминала голову хамелеона, но у него был такой высокий лоб и такой огромный череп, каких не бывает у пресмыкающихся; вертикальная постановка головы придавала ему поразительное сходство с человеком.

Два больших выпуклых глаза выдавались из орбит, как у хамелеона, а под узкими ноздрями был огромный, с жесткими губами лягушачий рот. На месте ушей располагались широкие жаберные отверстия, из которых тянулись ветвистые кустики кораллово-красных нитей и которые были похожи на древовидные жабры молодых скатов и акул.

Но самым удивительным было даже не это, почти человеческое, лицо. Неведомое существо оказалось двуногим! Его почти шаровидное тело опиралось на треножник, состоявший из двух лягушачьих лап и длинного толстого хвоста, а передние конечности, похожие на лапки лягушки, – такая же карикатура на человеческие руки – держали длинное костяное древко с медным наконечником. Существо было двухцветным: голова, руки и ноги – лиловые, а кожа, висевшая свободно, как одежда, – жемчужно-серая. И оно стояло неподвижно, ослепленное светом.

 

 

Наконец этот неведомый обитатель глубин заморгал, открыл глаза и, затенив их свободной рукой, открыл рот, испустив громкий, почти членораздельный крик, проникший даже сквозь стальные стенки и мягкую обивку шара. Как можно кричать, не имея легких, Эльстед даже не пытался объяснить. Затем это существо двинулось прочь из полосы света в таинственный мрак, и Эльстед скорее почувствовал, чем увидел, что оно направляется к нему. Решив, что его привлекает свет, Эльстед выключил ток.

В следующее мгновение что-то мягкое ткнулось в стальную обшивку – и шар покачнулся. Потом крик повторился, и в ответ, как показалось исследователю глубин, прозвучало отдаленное эхо. После еще одного толчка шар закачался, ударяясь о вал, на который был намотан канат. Стоя в темноте, Эльстед вглядывался в вечную ночь бездны и через некоторое время увидел вдали другие, слабо фосфоресцирующие человекоподобные фигуры, спешившие к нему.

Едва сознавая, что делает, он стал шарить рукой по стене своей качающейся темницы, ища выключатель наружной лампы, и случайно включил свою собственную лампочку в ее мягкой нише. Шар дернулся, и Эльстед упал; он слышал крики, словно выражавшие удивление, и, поднявшись на ноги, увидел две пары глаз на стебельках, глядевших в нижнее окно и отражавших свет.

В следующий момент невидимые руки яростно заколотили по стальной оболочке шара, и он услышал страшный в его положении звук – сильные удары по металлической оболочке часового механизма. Признаться, в этот момент Эльстед не на шутку испугался: ведь если странным тварям удастся повредить механизм, ему уже не выбраться отсюда. Едва подумав об этом, Эльстед почувствовал, как шар дернулся и пол с силой прижался к его ногам. Он выключил лампочку, освещавшую внутренность шара, и зажег верхнюю лампу, от которой исходил большой яркий луч. Морское дно и человекоподобные создания исчезли, несколько рыб, гнавшихся друг за другом, мелькнули за окном.

Эльстед сразу подумал, что странные обитатели морских глубин оборвали канат и что он ускользает от них. Он поднимался все быстрее и быстрее, а потом шар разом остановился и Эльстед ударился головой о мягкий потолок своей темницы. Ошеломленный, он с полминуты ничего не мог сообразить.

Потом он почувствовал слабое вращение и покачивание, и ему показалось, что шар тащат куда-то в сторону. Скорчившись у окна, он сумел повернуть шар люками вниз, но увидел только слабый луч лампы, устремленный в пустоту и мрак. Ему пришло в голову, что он увидит больше, если выключит лампу и глаза привыкнут к темноте.

Эльстед оказался прав. Через несколько минут бархатный мрак превратился в прозрачную мглу, и тогда ему стали видны движущиеся внизу фигуры – далекие, туманные, как зодиакальный свет летним вечером в Англии. Он догадался, что неведомые создания отрезали канат и теперь, двигаясь по морскому дну, тащат его за собой.

Вскоре Эльстед различил вдалеке, над волнистой подводной равниной, бледное зарево, простиравшееся вправо и влево, насколько позволяло ему видеть маленькое окно. В ту сторону и тащили шар странные существа, как рабочие тащат аэростат с поля в город. Он двигался очень медленно, и очень медленно бледное сияние принимало более четкие очертания.

Было около пяти часов, когда Эльстед очутился над световой зоной и смог разглядеть что-то вроде лиц, домов вокруг большого здания без крыши, напоминавшего развалины какого-то старинного аббатства. Под ним словно была развернута карта. Все дома представляли собой стены без крыш, и поскольку их материалом, как он увидел позже, были фосфоресцирующие кости, то казалось, что они созданы из затонувших лунных лучей.

В промежутках между этими странными зданиями простирали свои щупальца колышущиеся древовидные криноиды, а высокие стройные губки поднимались подобно блестящим стеклянным минаретам из светящейся мглы города. На открытых площадках Эльстед заметил неясное движение, словно там толпился народ, но он был слишком далеко, чтобы разглядеть в толпах отдельных людей.

Потом шар стали медленно притягивать вниз, и постепенно он смог рассмотреть город более подробно. Он увидел, что ряды призрачных зданий окаймлены какими-то круглыми предметами, а потом заметил на больших открытых пространствах несколько возвышений, похожих на затянутые илом корпуса кораблей.

Медленно и неуклонно его тащили вниз, и предметы под ним становились ярче, яснее, отчетливее. Он догадался, что его тянут к большому зданию в середине города, и время от времени пристально всматривался в группу человекоподобных созданий, вцепившихся в канат. Эльстед с удивлением обнаружил, что один из кораблей, составлявших столь замечательную черту этого города, усеян жестикулирующими, глядящими на него существами, однако потом стены большого здания бесшумно выросли вокруг него и скрыли город.

Но что это были за стены! Похоже, они состояли из пропитанных водой балок, спутанного кабеля, кусков железа и меди, человеческих костей и черепов! Черепа были расположены по всему зданию – зигзагами, спиралями и причудливыми узорами. Множество мелких серебристых рыбок, играя, прятались в них и выплывали из глазных впадин.

Внезапно до слуха Эльстеда долетели слабые крики и звуки, напоминавшие громкий зов охотничьего рога. И все это сменилось каким-то диковинным пением. Погружаясь, шар проплывал мимо огромных стрельчатых окон, через которые Эльстед смутно видел группы этих необыкновенных, похожих на призраки существ, смотревших на него, и, наконец, опустился на некое подобие алтаря, стоявшего посреди здания. Теперь Эльстед смог довольно хорошо рассмотреть этих странных обитателей бездны. К своему изумлению, он увидел, что они падают ниц перед его шаром, – все, кроме одного, одетого в своеобразное облачение из крупной чешуи, с блестящей диадемой на голове; тот стоял неподвижно, то открывая, то закрывая свой лягушачий рот, словно управлял хором.

Эльстеду пришла в голову фантазия снова включить свою лампочку, чтобы он стал видим для всех этих жителей бездны, а сами они исчезли во мраке. В одно мгновение пение сменилось криками, и Эльстед, стремясь снова увидеть диковинные создания, выключил свет и исчез у них из глаз. Но сначала он был слишком ослеплен, чтобы разобрать, что делают эти существа, а когда наконец вновь увидел их, они опять стояли на коленях. И так они поклонялись ему без перерыва в течение трех часов.

Эльстед очень подробно рассказывал об этом удивительном городе и его обитателях, о городе вечной ночи, где никогда не видели солнца, луны и звезд, зеленой растительности и живых, дышащих воздухом существ, где не знают ни огня, ни света, кроме фосфорического свечения живых тварей.

Как ни поразителен был его рассказ, еще поразительнее казалось то, что такие крупные ученые, как Адаме и Дженкинс, не нашли в нем ничего невероятного. Они вполне допускали, что на дне глубочайших морей живут разумные, снабженные жабрами позвоночные, о которых мы ничего не знаем. Эти существа, привыкшие к низкой температуре и огромному давлению, такие плотные, что не могут всплыть ни живыми, ни мертвыми, но они такие же потомки великой Териоморфы века Нового Красного Песчаника, как и мы сами.

Мы, однако, должны быть известны им как странные существа-метеоры, которые время от времени падают мертвыми из таинственного мрака их водных небес. И не только мы, но и наши суда, наши металлы, наши вещи сыплются на них из мрака. Иногда тонущие предметы калечат и убивают их, словно по приговору неких незримых высших сил; а иногда, крайне редко, падают предметы полезные, своей формой вдохновляющие их на собственное творчество. Быть может, их поведение при виде живого человека станет нам более понятным, если представить себе, как восприняли бы дикари появление среди них сверкающего, слетевшего с неба существа.

Постепенно Эльстед рассказал офицерам «Птармигана» обо всех подробностях своего странного двенадцатичасового пребывания в бездне. Достоверно также, что он хотел записать это, но так и не записал. И нам, к сожалению, пришлось собирать разноречивые обрывки его истории, слушая рассказы капитана Симмонса, Уэйбриджа, Стивенса, Линдли и других.

Мы видели все это смутно, как бы урывками: огромное призрачное здание, коленопреклоненные поющие люди с темными головами хамелеонов и Эльстед, в очередной раз включивший свет и тщетно старающийся внушить им, что нужно оборвать канат, на котором держится шар. Время шло, и Эльстед, взглянув на часы, с ужасом отметил, что кислорода ему хватит только на четыре часа. Но пение в его честь продолжалось неумолимо, как песнь, славящая приближение смерти.

Каким образом он освободился, Эльстед и сам не знал, но, судя по клочку, висевшему на шаре, канат перетерся о край алтаря. Шар внезапно качнулся, и Эльстед взвился вверх, уносясь прочь из мира этих существ, словно какой-нибудь небожитель, облаченный в эфирное одеяние и прорвавшийся сквозь нашу земную атмосферу, чтобы воспарить в своем родном эфире. Он, должно быть, исчез у них из виду, как пузырь водорода, поднявшийся в воздух. Вероятно, это вознесение сильно удивило их.

Шар ринулся к поверхности с еще большей скоростью, чем когда стремился вниз, увлекаемый свинцовыми грузилами. Сильно разогревшись, он взлетел люками кверху, и Эльстед вспомнил поток пузырьков, пенившийся у окна. Потом у него в мозгу, казалось, завертелось огромное колесо, мягкие стенки стали вращаться, и он потерял сознание. Что происходило дальше, он не помнил. Очнулся Эльстед в своей каюте, услышав голос доктора.

Такова суть необычайной истории, рассказанной Эльстедом офицерам на борту «Птармигана». Он обещал записать все это позже. Теперь же он думал только об усовершенствовании своего аппарата, что и было сделано в Рио.

Остается лишь сказать, что 2 февраля 1896 года Эльстед вторично совершил спуск в бездну. Что произошло с ним, мы, вероятно, никогда не узнаем. Он не вернулся. «Птармиган» в течение двух недель крейсировал вокруг места, где он погрузился, но поиски были тщетны. Потом корабль вернулся в Рио, и друзей Эльстеда известили телеграммой о его гибели. Таково положение дел в настоящее время. Но я не сомневаюсь, что будут предприняты новые попытки проверить этот диковинный рассказ о неведомых доселе городах в глубинах океана.

Назад: Рассказы
Дальше: Волшебная лавка