Глава 4. Вундерваффе для Наполеона

На стрельбище Жоржу поручили самую легкую работу: установку мишеней. Во время стрельб приходилось бегать по специальному рву, выложенному камнем и Поднимать на древках новые и новые мишени, взамен превращенных в решето стрелками. Работа эта не требовала особых навыков. По мнению старшего рабочей команды полигона, как раз именно то, что нужно для новичка. А выносливость и немалая физическая сила, делала Жоржа идеальным кандидатом на должность. Команды на открытие и прекращение огня подавались свистком. Точно так же давались команды на установку и смену мишеней.

В дни, когда не было стрельб, Бомон занимался изготовлением и ремонтом мишеней. Те из них, что были разбиты в щепы, складировали в один из сараев, а затем отправляли на отопление помещений полигона. Следить за этим так же входило в обязанности новичка.

Так продолжался месяц, пока Бомон не попал на глаза подполковнику де Шеварди.

Шеварди был на полигоне весьма примечательной личностью. Всегда одетый в щегольской мундир императорских конных егерей, с орденом Почетного Легиона на груди, тросточкой в руке и деревяшкой вместо левой ноги.

– Кто такой? – поинтересовался подполковник у сопровождавшего его бригадира рабочих.

При этом, чтоб взглянуть в лицо Жоржа ему пришлось задирать голову. Жорж был выше его на добрых две головы. С лишком.

– Жорж Бомон. Обслуживает мишени. Отставной сержант-артиллерист. Участвовал в битвах под Маджентой и Сольферино.

– Сражался у Сольферино? Это так?

– Говорят, что сражался, – вступил в разговор Бомон.

– Говорят? А сам что, в тенёчке стоял?

– У Сольферино он получил тяжелое ранение, потерял память, – пояснил бригадир. – Он так долго валялся у монахов, что его даже успели вычеркнуть из списка полка.

– В армии это случается. А с физиономией что?

– Врачи сказали – результат контузии, – ответил Бомон. И произнес как заученный урок. – Паралич мимической мускулатуры и двухсторонняя невропатия лицевого нерва в результате психосоматического расстройства.

– Двухсторонняя? Тебе можно сказать повезло, – улыбнулся, будто припомнив что-то Шеварди. – У моего дядюшки нечто подобное было, но с одной стороны лица. Морду перекосило так, что даже родные пугались. А у тебя физия ничего, даже есть некоторая загадочность. Некий налет холодности и невозмутимости. А в глазах плещет огонь. Ведь, как говорят? «Любовь начинается с глаз». Если у тебя и с остальным дело обстоит так же как с ростом… Наверняка пользуешься у женщин популярностью?

– Ваша правда, месье подполковник, – вместо Бомона, ответил бригадир, посмеиваясь. – Мадам Потье, у которой Бомон снимает комнату, постоянно приходится волноваться, чтобы его не сманили другие вдовушки. Вечно зовут Жоржа отремонтировать то одно, то другое.

Подполковник и бригадир посмеялись, может быть, немного завидуя Бомону, так как оба были женаты, а потому обязаны блюсти приличия.

– Сольферино, говоришь? – вновь заговорил Шеварди. – Я тоже сражался под Сольферино. И тоже повалялся у монахов. И знаешь, это не самые приятные воспоминания. Кое что, пожалуй, стоило бы и забыть. Хотя мне, пожалуй, повезло больше чем тебе: мне всего лишь отрезали лишнюю ногу, но оставили память. Следуй за мной.

И Шеварди, прихрамывая и опираясь на трость, пошагал в строну огневой позиции, где была установлена пушка.

– Тебе повезло. Обычно под Версалем испытывают только стрелковое оружие. Но сегодня мы планировали сравнительные стрельбы, – сказал Шеварди, подойдя к орудию. – Благо длина полигона позволяет. Вот и посмотрим, что ты за артиллерист.

Бомон неторопливо подошел, внимательно осмотрел орудие. Зачем-то взвесил в руке бомбы.

– Под мою ответственность, лейтенант, – отмел подполковник возражения командира орудия. – Пусть отставной сержант проделает все необходимое сам. Хочу посмотреть, проснутся ли у него навыки.

– Если не возражаете, месье, я сделаю четыре выстрела, – согласился Жорж. – Но мне все же понадобится помощь расчета, чтобы накатить орудие после выстрела.

– Приступай, сержант.

Бомон в одиночку выполнил все операции подготовки орудия к выстрелу. Выполнил все верно, но несколько неуверенно и куда медленней штатных канониров.

Бух! – бомба ушла с перелетом. Это был практический снаряд, и потому разрыва не последовало.

Вновь подготовка к выстрелу. В этот раз действия Жоржа были уверенней и заняли меньше времени.

Бух! – вновь перелет, но Шеварди видел в подзорную трубу, как разлетелись щепки от верхней доски щита. Снаряд все же чиркнул по мишени.

Несколько минут подготовки.

Бух!

Теперь недолёт!

Остался последний выстрел.

Бух!

Снаряд попал в центр мишени, проделав в ней дыру.

– Давай еще раз! – распорядился подполковник. – Командуй расчетом!

– Позвольте, выстрелить самому. Мишень прежняя?

Бух! Снаряд влетел в пробитое отверстие, отщепив сбоку доску.

– Голова не помнит, руки делают! – заявил Шеварди, по итогам стрельб. – А твое мнение, лейтенант?

– Отличный наводчик. Видно старого солдата.

Шеварди достал несколько франков и протянул их Бомону:

– Порадовал. Держи, выпей в память тех, кто сражался при Сольферино.

– Спасибо! – поблагодарил Жорж, но денег не взял. – Обязательно выпью за ваше здоровье! И еще раз спасибо, за то, что разрешили пострелять.

Так как подполковник Шеварди в дальнейшем еще не раз повстречается на страницах книги и сыграет значительную роль в судьбе Бомона, наверно надо рассказать о нем чуть подробней.

Итак, разрешите представить, Паскаль Алан Гальяр де Монтеймар де Шеварди, известный также как «маркиз Шеварди». Монтеймар на самом деле не имел титула и не являлся одним из потомков тех «изящных маркизов», чей образ так удачно изобразит тремя десятилетиями позже Ростан. Первым, носившим прозвище «Маркиза», был дед Паскаля Жозеф Гаспар де Монтеймар. Свое прозвище он получил благодаря оговорке секретаря и хорошему настроению императора Наполеона. Когда в июле 1813 года Жозеф Монтеймар получил звание полковника и назначение в полк, он был удостоен аудиенции у императора. Секретарь случайно оговорился, назвав его Монтейнар (de Monteymard – de Monteynard). Поэтому, когда полковник вошел в кабинет, Наполеон приветствовал его словами: «Присаживайтесь, маркиз»! Внук наполеоновского полковника, Паскаль де Монтеймар, во время учебы в Политехнической школе так часто рассказывал об этом случае из жизни деда, и о том, как тот геройски дрался при штурме Шевардинского редута, что однокашники не называли его иначе, как «Маркиз Шеварди». Это прозвище, прилепившись намертво, перекочевало след за молодым Паскалем в армию, да так, что его стали называть «маркизом» и «Шеварди» не только в дружеской компании, а вообще в повседневной жизни.

Паскаль Монтеймар воевал в Алжире, принял участие в Крымской и Итальянской компании. Во время битвы при Сольферино капитан императорских конных егерей получил ранение. Пуля раздробила ему кость ноги, и ее пришлось ампутировать выше колена. Майор был награжден орденом Почетного легиона и отправлен в отставку по инвалидности. Но на пенсии капитану жить не понравилось, он хотел стать полковником, а лучше генералом. Паскаль оббивал пороги всех учреждений, от которых зависело его возвращение на военную службу. Но безрезультатно. В 1860 году он добился аудиенции у Наполеона III.

– Военная служба связана с определенными тяготами, – ответил на его просьбы император. – Извини за резкость, но я не могу представить себе офицера без ноги.

– Луи дю Фальга! – ответил де Монтеймар.

– Что? – удивился Луи Наполеон.

– Майор Луи де Каффарелли дю Фальга потерял в бою левую ногу, как и я. Это не помешало ему продолжить службу и получить чин генерала. Его имя высечено на Триумфальной арке.

Отставной капитан выпрямился еще более, хотя больше казалось и некуда, гордо вскинул подбородок и отставил в сторону руку с тростью. Монтеймар в одежде и жестах, как и сам Луи-Наполеон, стремился походить на Наполеона Первого. Это сразу бросилось императору в глаза. Но сейчас, рассматривая посетителя Луи-Наполеон с изумлением заметил, что Паскаль Монтеймар один в один походит на портреты Фридриха Великого. Сухая тонкая фигура, упрямо сжатые губы, глаза с легкой сумасшедшинкой. И эта тросточка! Даже одежда по бонапартистской моде Второй империи не портила общего впечатления. Как будто прусский король ради инкогнито переоделся в чужой костюм.

«Интересно, ему кто-то говорил, что он похож на Фридриха Прусского? – подумал император и внутренне усмехнулся. – Вряд ли. Такого наглеца этот Маркиз изрубил бы на фарш. Его кумир Наполеон! А кто-то посмел сравнить его, Маркиза Шеварди, с каким-то Старым Фрицем».

Что-то такое все же отразилось на лице императора, и было замечено посетителем. Отставной капитан еще более задрал свой немаленький нос и еще более плотно сжал губы. Но пауза затягивалась и посетитель, тряхнув головой, первым нарушил молчание:

– Монтеймары никогда не кланялись ни людям, ни пулям. И я не стану кланяться судьбе.

И уставился на императора своими глазами с сумасшедшинкой.

Луи Наполеон задумался. Затем взглянул на бумагу с описанием биографии Монтейнара, лежащую перед ним.

– Здесь написано, что ты окончил Императорскую Политехническую школу, а так же Императорскую кавалерийскую школу.

– Совершенно верно, я из «Иксов».

– Карьера в кавалерии, к сожалению, тебе закрыта, но Политехническая школа готовит не только офицеров, но и государственных служащих, и ученых.

– Увы, не имею склонности к бюрократии, иначе бы не стоял сейчас перед вами, Ответил отставной капитан и после паузы добавил. – Мой император.

– А как смотришь, чтобы сменить род войск? Например, на инженерные.

– Я бы предпочел артиллерию.

– Хорошо, – принял решение император. – Если закончишь, на свой выбор, Школу артиллерии и инженерии или Императорскую Школу подготовки офицеров Генерального штаба, мы вернемся к разговору о твоей военной карьере. Но окончить обучение в выбранной Школе ты должен среди первых по знаниям. Считай, что ты вновь на военной службе, но где будешь служить, целиком зависит от твоего старания. И чтобы уровнять вас с дю Фальга в карьерных возможностях, ты получишь звание майора. Я отдам распоряжения секретарю.

Паскаль де Монтеймар с отличием окончил двухгодичные курсы офицеров Генерального штаба, и в том же году экстерном сдал трехгодичный курс Школы артиллерии и инженерии. Впечатленный Наполеон III вписал имя офицера в список поощряемых в честь 50-летия Бородинского сражения. В качестве признания заслуг подполковника Жозефа Монтеймара в захвате Шевардинского редута его прямым потомкам было даровано право на фамилию де Шеварди.

Военное министерство направило офицера в Алжир, а затем в Мексику, где шла война, в распоряжение генерала Базена. В Мексику Шеварди отплыл, уже под занавес неудачной американской экспедиции французов. Славы он там не добыл, но привез молодую жену. Молодая мексиканка из старой аристократической фамилии, а точнее ее мать посчитала, что ни Мексику, ни их семью, в случае победы повстанцев, ничего хорошего не ждет. Лидер повстанцев Бенито Хуарес пользовался уж слишком большой поддержкой со стороны северо-американцев. А от гринго будущая теща Шеварди ничего хорошего не ожидала. Ее муж, офицер мексиканской армии погиб во время последней войны с САСШ. А их владения в Калифорнии были конфискованы новыми американскими властями в нарушение пунктов мирного договора, которые гарантировали мексиканскому населению Калифорнии сохранение земель и имущества.

К слову, генерал Базен, командующий французскими силами в Мексике, тоже вернулся во Францию с женой-мексиканкой.

Сразу по возвращении из Мексики Шеварди получил назначение в Артиллерийский комитет и командирован на Версальский полигон, где в условиях полной секретности проходили испытания митральезы Реффи. Наполеон III полностью отодвинул от производства и испытания митральезы генералов из Артиллерийского комитета, чье консервативное упрямство он не смог перебороть. А назначение Шеварди позволяло соблюсти приличия и не слишком явно нарушить имперские законы и постановления, запрещающие императору подобное своеволие.

Внимание этого весьма неординарного человека и привлек к себе Бомон.

Через неделю после описанных выше стрельб Шеварди прислал к Жоржу солдата и пригласил посетить его дом в Версале. В отставном сержанте подполковник нашел интересного собеседника. Из-за утраты памяти Бомон не знал многих вещей, но обладал острым умом и необычным, во многих случаях, взглядом на привычные вещи. Беседовать с ним оказалось интересно.

Жена и теща Шеварди, жившая вместе с дочерью и зятем, приняли отставного сержанта приветливо, но сдержано, можно даже сказать холодно. Что и не удивительно, они еще не прониклись французским духом, где как и в Мексике и Испании существовала разница в положении людей, но ее не было принято столь явно демонстрировать. Однако отстраненность пропала, когда выяснилось, что Жорж свободно владеет испанским языком. Сперва женщины удивились его исключительно чистому произношению. Пытаясь понять степень владения языком, они стали задавать различные вопросы. Речь Бомона была правильной, но содержала много устаревших фразеологизмов. Если не обращать внимание на блузон, эту одежду простых французов, его можно принять для мужчину из хорошей кастильской семьи. Уже через полчаса обе женщины называли гостя Хорхе и с большим удовольствием болтали с ним. Увы, но Шеварди, знавший латынь и немецкий язык, только-только приступил к изучению испанского языка и не сильно в нем продвинулся. Так что женщины были рады появлению свободных ушей, которые еще и понимали язык, но котором они привыкли говорить. Как и все аристократы, имеющие европейские корни, они довольно владели французским, но это все же не был их родной язык.

Подполковник предоставил в распоряжение Бомона свою богатую библиотеку и Жорж с жадностью набросился на содержимое шкафов, буквально проглатывая книги: будь то «Политика» Аристотеля, «Записки герцогини Абрантес» или «История Флоренции» Макиавелли. Но основной интерес у него вызывали книги по военному делу: «Комментарий на Полибия» Фолара, «Трактат о защите крепостей» Карно, «О войне» Клаузевица и другие, которых было немало в библиотеке подполковника. Бомон как губка впитывал знания, удивляя скоростью чтения и глубиной понимания материала. Обсуждая с подполковником прочитанное, Бомону удавалось удивить того своими суждениями и выводами, сделанными из книг.

К весне, стараниями подполковника, Бомона перевели в команду, которая занималась испытаниями «секретных орудий». На полигон эти орудия приводили с оружейных мастерских в Мёдоне под охраной и укрытые плотной парусиной, так что ничего нельзя было рассмотреть. Специально для новых орудий на полигоне отвели специальное здание-депо, охраняющееся вооруженными часовыми, доступ в которое было ограничен. По полигону орудия перевозили полностью зачехленными, а во время стрельб закатывали в большие палатки, откуда орудия и вели огонь по мишеням. Окрестности полигона во время проведения стрельб оцеплялись солдатами. В общем, принимались повышенные меры секретности.

Однако даже новичок Бомон, как работник полигона, знал, что «секретные орудия» – это митральезы-картечницы, изобретенные начальником оружейных мастерских в Мёдоне полковником Реффи. Служащие стрельбища слышали выстрелы и могли наблюдать результаты этих стрельб в виде изрешеченных мишеней. А уж отличить пушечный выстрел от залпа винтовочного калибра, на полигоне могли все. Тем более что там работали люди, ездившие в 1863 году по указанию майора Мальдона из Артиллерийского комитета в США, чтобы ознакомиться с картечницей Гатлинга. А также те, кто участвовал в испытаниях митральезы бельгийца Жозефа Монтеньи, происходившие в том же 1863-м году здесь же, на полигоне. К тому же Мёдон располагался совсем рядом, половина работников была оттуда родом или жила там. Многие имели знакомых, а то и родственников среди мастеровых-оружейников. Поэтому для служащих стрельбища «секретное орудие» не было таким уж секретным.

Но вот видеть воочию орудие Бомону пришлось впервые.

– Вундерваффе, – почему-то на немецком прокомментировал он увиденное.

– Действительно «чудо-оружие», – согласился Шеварди. – Император возлагает на него большие надежды.

Прекрасным летним днем 1869 года Бомон в компании семейства Шеварди отправился в Париж, чтобы дамы имели возможность окунуться в культурную жизнь столицы. А попросту говоря объездить парижские пассажи, где располагались модные салоны, популярные магазины и кафе, соседствуя с картинными галереями и театрами.

Подполковник, своим военным опытом, сразу оценил все перспективы воскресного анабасиса и рассудил, что скрасить тяготы похода ему поможет беседа с приятным собеседником. Свой выбор он остановил на Жорже. Тем более, что по совету Шеварди Жорж справил себе не слишком дорогой, но при этом в очень стильный костюм, который носил с большим изяществом. «Доброму вору все в пору», – сказал портной, прилаживая по фигуре заказчика готовый костюм. Надо сказать: даже в покупном платье Бомон смотрелся лучше, чем многие в сшитом под заказ у дорогих мастеров. Такого приличным господам не зазорно и в коляску пригласить. Вот и пригласили.

Осмотр и покупки, как и полагается, начали с галереи Вивьен. Пока дамы исследовали магазины, мужчины присели за столиком кафе, чтобы выпить чашечку кофе.

– Помнится, ты читал «Подлинные тайны Парижа» и «Записки» Видока? – спросил Шеварди. – Тогда тебе, неверно, будет интересно, в этом месте, в доме номер 13, жил создатель Сюрте.

– Маркиз! Капитан Монтеймар! – неожиданно окликнул Шеварди, проходивший мимо мужчина, одетый в деловой костюм. – Тебя ли я вижу? Как твои дела, дружище?

В одной руке мужчина держал кожаную папку, а в кулаке другой были зажаты какие-то бумажные листки.

– Добрый день, Огюст! Рад тебя видеть!

– Удалось тебе вернуться на службу?

– Да. Я уже не капитан, а подполковник.

– О! – удивился Огюст. – Уверен, что это твой не последний чин.

– А ты все играешь на бирже?

– А что делать, если на офицерскую пенсию нельзя прожить.

– И успешно?

– Свою сотню франков в день получаю. Согласись – неплохо?

– Уж побольше жалования подполковника, – усмехнулся Шеварди.

– Тебе-то на что жаловаться? У тебя наследство!

– А здесь как оказался?

– Вот, – Огюст встряхнул зажатыми в руке листками. – Несу клиенту ордера. Впрочем…

Огюст решительно бросил папку на стол и пододвинул к себе стул, но тут же вскочил и бросился к проходившей мимо паре:

– Добрый день, мадам! – Огюст кулаком с зажатыми бумагами притронулся к цилиндру, делая вид, что приподнимает его. – Месье Верн! Когда вновь отправитесь в очередное путешествие? Что пишут вам знакомые из Лондона?

Шеварди обратил внимание, что Бомон пристально смотрит на знакомого Огюста, мужчину лет сорока с аккуратной бородкой.

Мужчина что-то негромко сказал Огюсту, после чего тот поклонился и вернулся к столику.

– Это месье Верн, известный путешественник и литератор. Он два года жил в Англии.

– Это случайно не тот Жюль Верн, роман которого «Дети капитана Гранта» вышел недавно? – заинтересовался Шеварди.

– Да, его зовут Жюль Габриэль. Когда-то мы вместе начинали на Парижской бирже в конторе у Фернана Эггли. Чтобы купить себе место, мне потребовалось одолжить 100 тысяч! Сумасшедшие деньги! Да… Мы с Жюлем тогда были в долгах, как в шелках, но надо сказать, что очень неплохо зарабатывали.

– Извините, – вмешался в разговор Бомон, – а что с лицом у месье Верна? Случайно не паралич лицевого нерва?

– Совершенно верно, – Огюст только теперь обратил внимание на спутника своего полкового товарища. – Это последствия воспаления среднего уха. Но ничего страшного. Я помню, у Жюля и раньше случались приступы этой болезни. Раз или два. В конце концов все приходило в норму.

– Значит, это лечится? – спросил Бомон.

– Это вам лучше поинтересоваться у врачей.

Шеварди, помнивший, что его дядюшка не излечился от сходной болезни до самой смерти, поспешил перевести беседу на другую тему.

– А почему из всех путешествий месье Верна, ты выделил именно Англию, сказав, что он там жил?

– Да! Англия… Собственно из-за Англии я и подошел к тебе. У меня к тебе, как офицеру, есть вопрос: что слышно по поводу войны?

– Войны? – удивился Шеварди. – Какой войны?

– С Англией.

– С Англией? – еще более удивился Шеварди. – Ничего не слышно.

– Как не слышно? – пришла пора удивляться Огюсту. – Об этом все уже два дня только и говорят. Наверно ты был в пути, поэтому ничего не слышал. Откуда ты прибыл? С Алжира?

– Из Версаля, – улыбнулся Шеварди.

– А где ты служишь?

– В Артиллерийском комитете.

– И у вас ничего не слышно о войне? Странно… Мне эту информацию сообщили весьма информированные люди, близкие…

Огюс подняв глаза, продемонстрировав на какие политические высоты он намекает.

– Начиная с 1866-го года, много говорят о возможной войне с Пруссией, – продолжая разговор сказал Шеварди. – Но эти слухи всем известны. Это даже не слухи, а всеобщие ожидания, известные тебе, как и всем.

– Что Пруссия? – отмахнулся Огюст. – Мы ее растопчем и не заметим. Пруссия не берется в расчёт. А вот Англия – крепкий орешек. С ней не справился даже Наполеон. Тот, первый. Англия это серьезно.

– Но из-за чего война?

– Французский флот, – пояснил Огюст. – Наш флот – единственный способный угрожать британской морской торговле. Это ли не повод? А еще и Суэцкий канал. Он лежит на полпути к Индии. Французское присутствие в Египте, это раскаленный гвоздь в умах британских лордов.

– Как вон оно что! – К Шеварди пришла догадка о причине возникновения слухов. Работы по строительству канала будут завершены в этом году, после чего акции Компании Суэцкого Канала взлетят подобно сигнальной ракете. И кто-то решил перед этим сыграть на понижение.

– Помнится года три назад подобные слухи, о войне с британцами, уже волновали биржу?

– Было дело, – согласно кивнул Огюст. – Я потерял на этом довольно круглую сумму.

– Так возможно и в этот раз кто-то намеренно сеет панику?

– Именно поэтому я и решил проконсультироваться у тебя.

Шеварди улыбнулся: заданный едва ли не на бегу вопрос, менее всего походил на консультацию. Но можно быть уверенным, уже через час Огюст будет с важным и таинственным видом намекать на информацию прямиком из военного министерства.

– И, тем не менее, никаких слухов о приготовлениях к войне с Англией я не слышал, – твердо заявил подполковник.

– Рад был тебя видеть, – тут же вскочил со стула Огюст. – Но дела, дела…

Подхватив папку и все также сжимая ордера, мужчина торопливо зашагал по проходу, лавируя между посетителями пассажа.

– Мы вместе служили в Алжире, – пояснил Шеварди. – Потом он ушёл в отставку по ранению.

– А ведь ваш друг прав, – проговорил Бомон. – У Англии действительно есть причины воевать с нами.

– Как и у всех наших соседей.

Разговор заставил Шеварди задуматься, о той непростой ситуации, в которой Франция оказалась в сфере высокой политики и дипломатии. Многие, слишком многие желали сегодня Франции если не поражения, то хотя бы в ослабления: экономического, военного, политического. Британия – из-за второго по мощи флота и Египта. Россия – из желания снять ограничения Парижского мира. Американцы не забыли французскую экспедицию в Мексику. Испанцы… Слишком часто французы с ними воевали, они в любом случае будут рады неудачам северного соседа. Даже союзник, Италия, и та заинтересована в слабости Парижа. Она с вожделением смотрит на Рим, который не стал итальянским, только из-за присутствия в Вечном городе французского гарнизона. Все что нужно Франции: продержаться семь лет, до завершения военной реформы, которая только-только началась.

– Но им никогда не сговориться против нас, – отвечая на собственные мысли, проговорил Шеварди.

– Главное, чтобы французы сумели договориться между собой, – в словах Бомона слышалась усмешка, хотя его лицо оставалось как всегда непроницаемым.

– А вот и женщины идут! – воскликнул Шеварди поднимаясь. – И не с пустыми руками.