1. Гвен

Когда звонит мой личный телефон, я проверяю, от кого звонок. Укоренившаяся привычка. На этот номер я принимаю звонки только от шести человек. Конечно же, это Сэм Кейд. Маленький пузырек тепла лопается у меня внутри, когда я нажимаю кнопку и подношу телефон к уху.

– Привет, незнакомец, – говорю я, слыша мурлыкающие нотки в своем голосе.

– И тебе привет, – отвечает он с такой же хрипотцой. О, этот подтекст. Так сексуально! – Как дела?

– В данный момент? Совершенно никак, – говорю я и зеваю. Сейчас половина четвертого утра, и я уже три часа сижу в этой выстывшей машине, взятой напрокат, – если не считать короткой вылазки в соседний магазин, чтобы сходить в туалет и купить огромную порцию кофе, о которой я еще пожалею. – Я жду, чтобы этот тип начал действовать.

– Действовать как?

– Хороший вопрос.

– Ты не хочешь мне говорить? – В его тоне слышится удивленная усмешка.

– Ну, ты понимаешь, пока я не буду знать точно… Кстати, а что же ты не спишь в такой поздний час? Или ранний? Какой вариант правильный?

– Ранний. Мне нужно подготовить кое-какие бумаги на день, – отвечает Сэм. – Кстати, дети всё еще крепко спят. Я проверял.

Мои дети – моя жизнь, и он знает это. А еще Сэм хорошо знает, что он один из весьма немногих людей, кому я доверяю своих детей. Моя дочь, Ланни, в том сложном возрасте шестнадцати лет, которые ощущаются ею самой как двадцать. Мой сын, Коннор, слишком взрослый и одновременно слишком юный для своих тринадцати лет. Мои дети – не самые простые в общении люди.

И у них нет причины быть простыми. Они уже половину жизни несут тяжкое знание о том, что их отец был маньяком-убийцей, и не менее тяжкую ношу несправедливой людской ненависти – просто потому, что они его дети. Я хочу защитить их от всего мира. Конечно, я не могу этого сделать, но все еще хочу попытаться.

– Ты приедешь домой к шести? – спрашивает меня Сэм, и я вздыхаю. – Ладно, вполне честно. Ты хочешь, чтобы я перед уходом разбудил Ланни?

– Да, лучше включи это в свои планы. Мне не верится, что она встанет по будильнику и разбудит Коннора. Я напишу тебе сообщение, когда буду выезжать. – Мне хотелось бы дать моим детям поспать подольше. Им нужно вставать в семь, но для подростка лишний час сна – все равно что десять часов для меня.

Никто из них не захочет просыпаться, и еще меньше они захотят идти в школу, но они привыкли сталкиваться с неприятными ситуациями. Я наотрез отказалась переводить их на домашнее обучение. Их жизнь будет невероятно трудной, учитывая прошлое нашей семьи. Я хочу, чтобы они уже сейчас научились, как с этим справляться, а не жили, укутанные в вату, до восемнадцати лет, словно ценные фарфоровые куколки.

Вокруг водятся монстры.

Психотерапия несколько помогла нам всем. Я на несколько месяцев записала детей на индивидуальную терапию, потом на совместную, а мы с Сэмом посещали другого терапевта – как пара. Теперь мы раз в две недели ходим все вместе на семейные сеансы, и я осмеливаюсь думать, что все становится… лучше.

Если б еще не тот факт, что сам город ополчился против нас.

Я не совсем уверена, что именно заставило обитателей Нортона категорически невзлюбить нас. Может быть, причиной тому ненамеренная, но затяжная война Сэма с бандой влиятельных жителей окрестных холмов, промышляющих наркодилерством. Отчасти виновата я – потому что согласилась на то проклятое телеинтервью. Обстановка чрезвычайно накалилась.

Это побудило некоторые СМИ еще сильнее взбаламутить стоячие воды Стиллхауз-Лейк. Мне казалось, что я делаю хорошее дело, но в итоге я словно высыпала на себя контейнер с мусором, лежавшим там десять лет.

Интернет-тролли возобновили свои нападения – неустанно и зловеще-радостно, как обычно. Мне всегда было трудно понять, что они получают от попыток разрушить мою жизнь, но надо отдать им должное: они очень настойчивы. Недавно я нашла на одном форуме сообщение, в котором говорилось, что их цель – заставить моих детей совершить самоубийство в прямом эфире, перед камерой. Это просто зашкаливающий уровень социопатии, однако сомнений нет: такое тоже существует. И, как ни тревожно, это не редкость.

Это те, с кем нам приходится иметь дело ежедневно. Не хочу называть их монстрами: они просто скучающие, злые, лишенные эмпатии люди, которые просто избрали меня мишенью для своей злобы. В конце концов, я была замужем за Мэлвином Ройялом, известным серийным убийцей. Он убивал женщин ради забавы, так что, должно быть, я тоже каким-то образом за это в ответе. Нет, рой вездесущих троллей – не монстры. Я знаю монстров. Я сталкивалась с ними непосредственно – в том числе и с Мэлвином.

Я убиваю монстров. И пусть лучше они имеют это в виду.

Я разговариваю с Сэмом примерно полчаса, наслаждаясь теплом и уютом и загоняя поглубже отчаянную потребность побыть с ним – но мы оба знаем, что сейчас это невозможно. Из-за того, что косные жители Нортона по большей части отвернулись от нас, Сэма больше не нанимают на строительные работы, и ему приходится ездить на заработки все дальше. И чем дольше поездки, тем меньше времени он бывает дома.

Я работаю на иногороднее детективное агентство, которое дает мне разнообразные задания в пределах той дальности езды, которую я обозначила сама. Я могу отказаться от того, с чем не в состоянии справиться или что мне не по душе. Но платят там хорошо, и я честно выполняю свою работу.

Сейчас мое внимание полностью отдано весьма богатому генеральному директору по имени Грег Кингстон. Этот заказ поступил к нам от совета директоров его компании, которые были озабочены тем, что сочли странным поведением и обескураживающими финансовыми результатами. Я уже обнаружила растраты в его флоридской пиар-фирме, и повсюду там оставлены его цифровые «следы». Это было достаточно несложно; информация уйдет совету директоров, и пусть сами решают, что с ней делать. Вероятно, дни Кингстона в качестве главы компании сочтены.

Но в процессе выслеживания мистера Кингстона я обнаружила кое-что, встревожившее меня намного сильнее. Я еще не уверена, что это такое, вот почему я ничего не сказала Сэму. На данный момент это просто намеки, инстинкт и один важный вопрос.

Почему вообще такой человек, как Грег Кингстон, с огромным банковским счетом и высоким положением в обществе, остановился в захолустном мотеле в маргинальном районе Ноксвилла, в то время как на него одновременно зарезервирован номер в шикарном отеле «Теннесси»?

Есть несколько причин, по которым люди, подобные Кингстону, останавливаются в таких местах: съем проститутки, покупка наркотиков или кое-что похуже того и другого. Я искренне надеюсь, что он просто предпочитает услуги секс-работниц из нижних районов города.

Однако куда вероятнее совсем другое.

Я смотрю, как возле мотеля останавливается неприметная машина темного цвета. Из нее вылезает белый мужчина неряшливого вида. На нем джинсы, мешковатая куртка, козырек бейсболки низко надвинут на лицо. Сумки при нем нет, так что если он наркоторговец, то может пронести лишь то, что поместится в карманы. Сомневаюсь, что человек с таким раздутым эго, как у Кингстона, остановился бы здесь ради крошечного пакетика вещества.

Когда мужчина открывает заднюю дверцу машины, я понимаю, что он привез кое-что другое.

Этой девочке не больше двенадцати лет, и во рту у меня пересыхает. Мое сердце начинает колотиться чаще. Я заставляю себя сохранять спокойствие и сделать как можно больше фотографий. Номер машины. Другие детали. Как можно более отчетливые снимки девочки. Она одета в синее платьице, рассчитанное на более юный возраст, а от пустого, покорного выражения ее лица мне хочется кричать.

Я делаю абсолютно отчетливый снимок ухмылки Грега Кингстона, когда тот открывает дверь номера и пожимает руку неряшливому мужчине. Потом вводит девочку и мужчину в номер и закрывает дверь.

Руки у меня трясутся, когда я бросаю фотоаппарат и набираю 911. Как можно более спокойно сообщаю о том, что видела, и говорю, что несовершеннолетняя девочка в данный момент подвергается серьезной опасности, возможно, даже насилию. Если я не права и Грег Кингстон, скажем, почему-то решил остановиться в этом мотеле, чтобы встретиться со своим кузеном и племянницей, то я попала.

Но я знаю, что права. Я наблюдала, как девочку в прямом смысле продают, и мне требуется весь мой самоконтроль до последней капли, чтобы сидеть и ждать прибытия полиции, а не ворваться в номер, дабы избить обоих негодяев до потери сознания и забрать девочку в безопасное место.

Ждать приходится недолго, меньше пяти минут, но мне они кажутся вечностью. Я с облегчением вижу, как патрульная машина медленно, тихо въезжает на парковку. Выйдя из своего автомобиля, я беседую с двумя полицейскими в форме. Они относятся к моим словам серьезно, особенно увидев снимки на моем фотоаппарате. Дрожа от напряжения, я прислоняюсь к машине, а они стучат в дверь номера мотеля.

Всё заканчивается быстро. Того, что они находят в номере, достаточно, чтобы живо надеть на Кингстона и его мешковатого дружка наручники. Когда девочка выходит наружу, она закутана в одеяло. Ее пустое, застывшее выражение лица сменилось чем-то похожим на настоящие эмоции.

Похожим на зарождение надежды.

Сверкая маячками, подъезжает машина «Скорой помощи», за ней на стоянку вклинивается автомобиль детектива. Постояльцы маленького мотеля, выстроенного в форме буквы L, стараются незаметно покинуть свои номера. Никто не хочет оказаться замешанным в это дело.

Кингстон, похоже, убийственно зол. Мне казалось, что он должен выглядеть куда более испуганным, поэтому я звоню в местную газету и на пару новостных радиостанций. Им понравится эта история, особенно если они смогут заснять могущественного Грега Кингстона в одних трусах-боксерах и черных носках. Он выглядит тощим и бледным и очень уязвимым. Идеальное фото для первой страницы.

Два детектива наконец-то подходят ко мне. Я протягиваю им свою визитку и объясняю, что я здесь делаю. Мой фотоаппарат подключен к Интернету, так что я напрямую сбрасываю им фотографии. Потом пересылаю со своего телефона расплывчатые сообщения с одного форума, приведшие меня к этому мотелю. Все они зашифрованы, однако их оказалось достаточно, чтобы насторожить меня. И я вижу, что детективы тоже это понимают, судя по тому, как они переглядываются.

Я даю им показания. Обещаю приехать на дополнительный опрос, если понадобится. Один из них явно не опознаёт моего имени – я всегда подмечаю такие вещи, – но он просто записывает его вместе с остальными моими контактами и отходит.

Его напарница задерживается, глядя на меня. По выражению ее лица я вижу, что она в курсе. Я инстинктивно подбираюсь, готовясь к насмешке, недоверию, резкости.

Но она говорит:

– Я рада, что вы справились с тем, с чем вам пришлось столкнуться, мисс Проктор. Это наверняка было нелегко. У вас всё в порядке?

Я удивлена. Настолько удивлена, что даже не знаю, что сказать, поэтому просто… киваю. Горло перехватывает, так что я даже не пытаюсь поблагодарить ее. Наверное, она все равно это видит, потому что улыбается и отходит в сторону.

Сейчас я тоже чувствую себя странно уязвимой. Я всегда готова к борьбе. Но не к такому.

Сажусь обратно в машину и сообщаю Сэму, что еду домой. Ехать мне добрых полтора часа, даже без пробок, но у нас будет некоторое время, чтобы побыть вместе, насладиться покоем.

Мне почти никогда не везет, и сегодняшний день – не исключение. Я вхожу в дом, отключив и снова включив сигнализацию. Коннор уже встал и сидит за кухонным столом, отщипывая от тоста крошечные кусочки. В тринадцать лет он достиг «скачка роста», и это застало меня врасплох. Парень раздался в плечах и в груди и постепенно набирает рост.

Но сегодня он выглядит плоховато. Ссутуленные плечи, тусклые, мрачные глаза. Сэм стоит у плиты, жарит яичницу. Он посылает мне теплую короткую улыбку и пожимает плечами: сообщения получены и приняты к сведению. Сэму под сорок, он немного старше меня. Среднего роста, среднего сложения, волосы цвета песка. Симпатичное лицо с правильными чертами, которое каким-то образом способно выглядеть как старше, так и моложе подлинного возраста, в зависимости от освещения и настроения самого Сэма.

И я искренне люблю его. Это все еще чертовски удивляет меня: какое право я имею любить такого надежного, такого доброго мужчину? И почему он тоже любит меня? Это загадка, которую мне вряд ли удастся разгадать.

– Привет, сынок, – говорю я и целую Коннора в макушку. Он почти не реагирует. – Что не так?

Коннор не отвечает. Выглядит он похожим на зомби – отчасти из-за раннего пробуждения, отчасти из-за чего-то еще. Сэм отвечает вместо него:

– Он говорит, что проснулся с тошнотой.

– С тошнотой? – переспрашиваю я и опускаюсь на стул рядом с сыном. – Снова желудок?

Коннор кивает и откусывает крошечный кусочек тоста. Под глазами у него темные круги, а волосы пора подстричь. Я все никак не соберусь свозить его в парикмахерскую, и сейчас до меня доходит, что выглядит он несколько запущенно. На нем его любимый вытертый свитер, который я просила выбросить, и потертые синие джинсы. Добавить лохматые волосы и измученный взгляд… Если посадить его на углу с табличкой «Работаю за еду», он наверняка насшибает неплохую милостыню.

– Ты не хочешь идти в школу? – спрашиваю я и получаю еще одно безмолвное подтверждение. – Тогда, может быть, к врачу? – На этот раз жест отрицательный. Я прижимаю тыльную сторону руки к его лбу. Температуры нет. – Сынок, извини, но ты же понимаешь, что тебе нужно либо к доктору, либо в школу. Я не могу разрешить тебе просто остаться дома. Ты и так уже пропустил много дней.

Он бросает на меня горький взгляд, но по-прежнему ничего не говорит, только роняет тост и уходит обратно в свою комнату. Я смотрю на Сэма, тот вскидывает руку, словно говоря «не знаю».

– Если уж гадать, я предположил бы, что его обижают.

– Коннор уже не первый год с этим сталкивается.

– Но вдобавок он переезжал из города в город и мог надеяться, что все обидчики останутся на старом месте. Однако теперь переезда не предвидится, и он не видит, когда все это закончится. Я могу ошибаться, но…

– Но ты, вероятно, прав, – вздыхаю я. – Ладно. Оставишь мне немного яичницы?

– С сыром и кусочками бекона. Принято.

Я стучусь в комнату Коннора, потом открываю дверь. Он сидит на краю постели и смотрит в пол, держа в руках носки, которые так и не надел. Я переступаю порог, Коннор не проявляет недовольства, и я закрываю дверь за собой.

– Сэм считает, что дело в школьной травле, – говорю я. – Он прав?

Медленный кивок.

– Ты можешь поговорить об этом со мной?

Я не уверена, что он заговорит, но когда в конце концов открывает рот, голос у него такой измученный, что мне почти физически больно.

– Просто мне… это тяжело.

Коннор прав. Я каждый день получаю угрозы и оскорбления по электронной почте. В соцсетях. Иногда даже на наш почтовый адрес приходят бумажные письма. Но все эти люди, по крайней мере, находятся на расстоянии от нас.

Коннору приходится сталкиваться со своими обидчиками лицом к лицу. Каждый день. И он никуда не может от этого деться.

Я чувствую оглушительный прилив ярости, бессильного гнева, от которого в висках начинает неистово биться пульс. Как бы сильно ни хотела защитить сына от этой боли, я почти ничего не могу сделать. «Держись своего решения. Он должен научиться тому, как справляться с этим, прежде чем станет взрослым». Если баюкать его в объятиях и защищать от всего мира, он не обзаведется той броней, которая ему так нужна.

Если научить его защищаться… это обеспечит ему безопасность, когда меня не будет рядом.

– Милый, я понимаю. Мне очень жаль. Я могу поговорить с директором, чтобы он знал, что их нужно сдерживать…

Коннор уже мотает головой.

– Мама, нет. Если ты что-то сделаешь, будет только хуже.

Я делаю глубокий вдох.

– Так что же, по-твоему, мне делать?

– Ничего, – отвечает он. – Так же, как… – Сын не заканчивает фразу, голос его прерывается, но я знаю, что он собирался сказать. «Так же, как всегда». Должно быть, так оно и выглядит. Несмотря на то что он знает, сколько сил и времени я прилагаю к тому, чтобы защитить их. Это больно, но я это переживу. – Всё будет нормально.

– Я могу записать тебя на дополнительный сеанс к терапевту, если ты…

Коннор надевает носки, потом ботинки. Медленными, размеренными движениями, словно очень важно сделать это правильно.

– Конечно. – Теперь голос у него ровный. Тревожаще безэмоциональный. – Как угодно.

Это жуткое «как угодно» – словно стальная дверь, захлопнутая у меня перед лицом. Я часто слышала такое от моей дочери, но не от Коннора. Однако он растет и становится самостоятельной личностью. Я для него уже не укрытие от всех бед.

Теперь я для него – помеха. Это больно.

Я делаю вдох, чтобы усмирить холод, пронзивший меня насквозь.

– Кто они? – спрашиваю. Коннор спокойно завязывает шнурки.

– Зачем? Что ты собираешься делать, побить их?

– Может быть. Потому что мне невыносимо видеть, как тебе больно, сынок. Совершенно невыносимо.

Я слышу, как на последних словах мой голос начинает дрожать по-настоящему. Коннор тоже это слышит и бросает на меня короткий взгляд. Я не могу прочесть ничего по его лицу, и он отворачивается так быстро, что оно на миг размывается у меня перед глазами.

– Было проще, когда мы переезжали, – произносит он. – Когда нам не приходилось просто принимать это.

– Знаю. Ты хочешь куда-то переехать? Мне казалось, тебе нравится жить на одном месте.

– Мне и нравилось. Я имею в виду – нравилась сама идея. Просто… – Коннор снова садится на кровать, вздыхает, но не смотрит на меня. – После школы я иду к Реджи в гости, помнишь? – Он говорит так, словно мы уже условились об этом. Но мы об этом даже не заговаривали. Однако я просто киваю и не возражаю. Моему сыну нужно ощутить, что ему есть чего ждать.

– Позвонишь мне, когда придешь туда? – Я произношу это как вопрос, а не как приказ. Коннору, похоже, становится легче от этого.

– Конечно, мам. – Он встает. – Наверное, нужно что-нибудь съесть.

– Хорошая мысль.

Я хочу обнять его, но вижу, что он не желает этого. Мое сердце болит за него. Я ужасно боюсь, что весь мир готов причинить ему вред, но я не могу остановить весь мир. Знаю, что не могу.

Возможно, это самое худшее.

К тому времени, как Коннор садится за кухонный стол, появляется моя дочь. Она вяло шаркает ногами, пряди темных волос свисают вокруг ее лица. Ланни одета в пушистый банный халат красного цвета, с изображениями мультяшного Дракулы. Она зевает так широко, что я практически вижу ее гланды.

– Блин, – говорит она. – Опять в школу?

– Опять, – соглашаюсь я. – Яичницу?

– Конечно. Кофе?

– Эликсир жизни со множеством сливок и сахара ждет тебя.

Мы завтракаем всей семьей. Для меня эти моменты драгоценны, пусть даже для полусонных детей это не так. Мне приходится торопить Ланни, которая, как всегда, мешкает. Если я не буду подгонять ее, оба они опоздают на школьный автобус, а Сэму уже пора ехать.

У дверей я обмениваюсь с Сэмом нежным поцелуем. Я вижу сожаление в его глазах. Сегодня мы упустили возможность немного побыть наедине.

Я надеюсь, что вечером она у нас будет. Если ничего не случится.

– Сэм? – окликаю я его. Он останавливается, не дойдя до своего пикапа. – Будь осторожен.

– Так много правил! – говорит он с усмешкой.

За деревьями разгорается заря, заливая все мягким, благостным светом. Он отражается от стекол машины и пикапа, и на секунду мне кажется, будто у меня галлюцинации, потому что ярко-красная точка на груди Сэма кажется неуместной.

Еще до того, как я понимаю, что это, мое сердце начинает колотиться, словно паровой молот. Но к тому времени точка лазерного прицела приходит в движение.

– Сэм! – В моем голосе отчетливо звучит тревога, но я вижу: он не понимает, о чем я его предупреждаю. Я уже готова крикнуть «ложись!», когда боковое окно его пикапа становится молочно-белым – это идет трещинами закаленное стекло. В центре зияет отверстие размером с монету.

Звук выстрела эхом раскатывается по холмам за домом.

Прилив адреналина подхватывает меня, и я выскакиваю за дверь, даже не осмотревшись. Сэм не ранен, но он так и торчит на открытом месте. Хотя и пригнулся, однако явно высматривает, откуда был сделан выстрел.

– Зайди в дом!

Он делает рывок к двери. Стреляли из-за дома и откуда-то сверху. Откуда-то с опушки леса на холме. Кто-то хотел, чтобы я видела, что он прицелился в Сэма и мог прострелить ему грудь так же легко, как окно его машины.

– Господи боже, – произносит Сэм. Голос у него на удивление спокойный, но лицо побледнело. – Я его не видел.

Я втаскиваю его в дом, захлопываю дверь, запираю замки. Включаю сигнализацию молниеносными движениями дрожащих пальцев. Дети вылетели из своих комнат и теперь стоят, застыв на месте, с белыми от тревоги лицами.

– Прочь от окон, – приказываю я им и указываю в сторону кухни. – Спрячьтесь в убежище и сидите там!

– Мам, это что, стреляли? – спрашивает Ланни.

– Немедленно отведи Коннора в убежище!

Она хватает брата и тащит его в указанном направлении. Я испуганно осматриваю Сэма в поисках ран. Иногда бывает так, что из-за адреналинового выброса люди не чувствуют, что в них попали. Но крови нигде не видно.

Снайпер наметил смертельный выстрел, но потом намеренно промахнулся. Это было предупреждение.

– Ты в порядке? – спрашиваю я его.

Он смотрит на меня с тем же самым странным спокойствием.

– Если не считать того, что я хотел бы застраховать машину на сумму побольше? Конечно. Он промазал.

– Он не промазал. Он направил лазерный прицел точно тебе в грудь.

– Но ты же знаешь, что на таком расстоянии лазерные прицелы ни хрена не стоят, – возражает Сэм. – Пули летят по баллистической кривой. – Он кладет руки мне на плечи, потом ведет ими вверх, обхватывая ладонями мое лицо. – Гвен. Дыши. Всё в порядке, это просто стекло.

– Нет, – отвечаю я. – Это была угроза.

Поворачиваюсь, хватаю свой телефон и звоню в нортонскую полицию – их номер у меня на быстром наборе.