4. Исихаст Пётр, которого также называли Петракис

В миру его звали Георгий Лагио́с. Он родился в 1891 году на острове Лемнос. По всей вероятности, в юности Георгий попал под дурное влияние, начал пить и часто злоупотреблял алкоголем (мы приводим этот факт по воспоминаниям людей, знавших старца в миру, и делаем это для того, чтобы были понятны некоторые особенности его монашеского подвига). Однако Благий Бог, увидев доброе произволение Георгия, дал его простой и редкой душе огненное покаяние, и он приехал на Святую Афонскую Гору для того, чтобы стать монахом. Это произошло в 1908 году.

Георгий искал жизни безмолвной. В то время на Афонской Горе был широко известен великий исихаст иеромонах Даниил из келии святого Петра. Стремление Георгия к безмолвию направило его стопы к отцу Даниилу – в самые удалённые и безмолвные места в предгорьях Афона, в келию, где подвизался преподобный Пётр Афонский – первый и величайший афонский исихаст. Георгий поступил в послушание к иеромонаху Даниилу, старался подражать ему в подвигах и во всём отсекать перед ним свою волю.

Послушнический период Георгия продлился дольше чем обычно. Только в 1926 году он был пострижен в монахи с именем Пётр. От своего освящённого старца он научился практической монашеской жизни и был посвящён им в тайны безмолвия, трезвения, затвора и непрестанной умной молитвы. Все эти делания отец Пётр не оставлял до самой смерти.

Принося глубокое покаяние за совершённые в ведении и неведении прегрешения юношеской жизни, отец Пётр попросил у своего старца благословение в течение трёх месяцев вовсе не пить воды для того, чтобы Бог простил ему грех пьянства. Это благословение старец ему дал. Конечно, эти три месяца отец Пётр ел на трапезе, в том числе разного рода овощи и травы, однако воды всё это время он действительно не пил.

Он всегда был готов на аскетические подвиги, преисполнен мужества. С великой простотой, которая отличала отца Петра, он оказывал своему старцу совершенное послушание. То доброе начало, тот духовный фундамент, который он заложил в своей монашеской юности, во многом определили его светлый путь.

Приблизительно в 1929 году скончался отец Даниил. После его кончины отец Пётр несколько лет прожил вместе со своими духовными братьями. Потом один из них оставил Святую Гору и вернулся в мир. Остальные один за другим ушли из жизни земной и, по всей вероятности, отцу Петру стало трудно жить одному. Кроме этого, пришли страшные годы немецкой оккупации и голода. По этим причинам в 1942 году отец Пётр был вынужден оставить келию своего пострига и переселиться в маленькую заброшенную каливу в Малом скиту святой Анны. Калива, в которой продолжил свой подвиг отец Пётр, находится чуть выше келии святого апостола Фомы и чуть ниже тропы, которая ведёт в Катунаки. С тропы её не видно, потому что она находится внутри скалы. В каливе – две крохотные и низенькие комнатки. Внутренняя дверь ведёт из каливы вглубь скалы, где расположена довольно просторная пещера с отверстием, через которое в неё попадает свет. В этой пещере старец уединялся для большего безмолвия.

Эта пещера и стала духовной мастерской отца Петра, его духовным ульем. Сам он называл это место «моя сладкая Катуни». Калива была для старца земным раем: живя там, он наслаждался мёдом безмолвия и вкушал небесную манну, поэтому сердце и не тянуло его за стены пещеры и келии. У него не было желания выходить из каливы и разговаривать с людьми. Отец Пётр – маленький, бедный и неграмотный Петракис – был исихастом великой меры. Он стяжал непрестанную молитву, часто видел Нетварный Свет и уже в этой жизни переживал райские состояния.

Старец Герасим Песнописец рассказывал:

«Я был знаком со старцем Петром (Петракисом), подвизавшемся на Катунаках. Да, это был действительно святой монах. Он много молился и крепко подвизался. Готовил старец один раз в неделю и потом всю неделю этим питался. Однажды он пришёл в нашу келию необычный, какой-то особый. Плача, отец Пётр поведал мне, что этой ночью, когда он молился, его окружил белый преизливающийся свет и его келия наполнилась благоуханием. Он говорил, что в это время чувствовал неизреченные блаженство, сладость и мир. Он не знал, находился ли тогда в своей келии или вне её. Ко мне старец пришёл, чтобы посоветоваться, спросить, что это было. Говорит: “Отец, вот ты человек образованный, начитанный, так скажи мне, пожалуйста: может быть, это прелесть сатаны, может, в пережитом мною таится какое-то зло?” Однако всё то, о чём он мне рассказывал, было плодом не зла, но благодати. Рассказывая мне об этом, старец вновь был пленён необычным состоянием, вышел из себя. В какой-то момент его лицо внезапно просияло. Я растерялся, молчал и не перебивал. Отец Пётр продолжал говорить, а я, слушая его, запоминал и пытался разобраться в том, что слышали мои уши. Ни в одном его слове я не различил и следа прелести. Когда он закончил, я сказал ему: “Надо прославить Бога, Который удостоил тебя всего этого. Это от Бога, никакая это не прелесть”. Уходя, он попросил меня никому об этом не рассказывать и молиться Богу о том, чтобы Он помиловал и не попустил ему впасть в прелесть. Старец Пётр был человеком умной молитвы, монахом очень смиренным и простым».

По всей вероятности, когда отец Пётр приходил к отцу Герасиму, подобное событие произошло с ним впервые, потому что потом он переживал много сходных состояний, как впоследствии открыл старцу Паисию. Старец часто видел Нетварный Свет, его непрестанную молитву всегда сопровождали непрекращающиеся слёзы. Он вышел за границы уставов и правил.

Как-то раз некий старец спросил отца Петра, совершает ли он монашеское правило и богослужение суточного круга, и получил такой ответ: «Я ни правила не совершаю, ни богослужений не вычитываю. Когда заходит солнце, я сажусь есть, потом совершаю повечерие и сплю два часа. Просыпаюсь, когда уже стемнело. Тогда начинаю молиться по чёткам. После двух-трёх чёток ко мне приходят слёзы, и после этого до самого утра я не понимаю, где нахожусь. Летом я начинаю бдение с вечера. Когда выходит солнце, прихожу в себя и иду в келию». По всей вероятности, старец был восхищаем в созерцание.

«Не желая лишиться сладости Божией», отец Пётр жил затворником и избегал общения с людьми, чтобы не потерять общения с Богом. «Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединённым». Когда к старцу приходили отцы и стучали в дверь его келии, он чуть-чуть приоткрывал окошко и спрашивал, кто там и чего он хочет. Если посетитель говорил, что принёс ему благословение с трапезы, то старец просил оставить это возле двери, но из келии не выходил, пока принесённое не начинало гнить. Он делал это специально – чтобы отцы видели сгнившие продукты и больше их не приносили.

Однажды его спросили, почему он не выходит из келии. «Если я выйду из келии, – ответил отец Пётр, – то мы скажем лишнее».

Старец был нестяжателем. Один-два раза в год он выходил из келии для того, чтобы продать своё рукоделие (он плёл чётки) и запастись сухарями. Каждый день он не вкушал пищу до девятого часа, а пищу с елеем не употреблял почти весь год. Его обычной пищей был травяной чай с сухарём. Часто старец воздерживался от пищи по три дня, причём делая это по велению сердца, а не только тогда, когда это предписывает церковный устав. Отец Пётр говорил иеромонаху Дионисию из Малого скита святой Анны, когда тот был молод:

«Чтобы жить в пустыни, надо быть хорошим поваром. Гляди: в воскресенье надо сварить фасоль и потом есть её до вторника. В среду в эту фасоль надо добавить немного водички и снова её отварить, а в четверг добавить туда помидорку. В пятницу – ещё немного соли и воды. Ну, а в субботу туда можно долить воды с мукой, а уж в воскресенье… да, в воскресенье приходит время готовить новое блюдо. Так на одной готовке можно прожить целую неделю».

Однажды, когда выпал снег, отец Дионисий (чья келия находилась на скале напротив) видел, как старец ходит взад-вперёд босиком по снегу. Отец Дионисий спросил, зачем он это делал, и тот по секрету рассказал, что был обуреваем плотской бранью и поэтому ходил босиком по снегу, преодолевая плотское разжжение.

Старец Пётр имел благодатное дарование видеть события, которым предстояло случиться. Однажды, по повелению свыше он пришёл к старцу каливы святого Харалампия в Новом скиту и сказал ему: «Геронда, приближается волк, который хочет утащить твою овечку, ты это знаешь? Твой послушник в опасности, ты наблюдаешь за ним? Будь к нему внимателен: иначе он уйдёт в мир и оставит монашество». И действительно, этого послушника душили помыслы, и он вынашивал план, желая уйти, а старец Пётр из своей кельи видел это. К несчастью, послушник ушёл в мир и женился, несмотря на все старания его старца.

Отец Пётр жил, совершенно не отвлекаясь ни на что постороннее. Летом он поднимался к Афонской вершине, объясняя это тем, что идёт собирать чай. Но в действительности старец шёл туда ради исихии. Там, высоко в горах, он предавался непрестанной умной молитве и созерцанию. Старец очень мало общался с людьми. Он старался жить невидимо для других, и поэтому о его жизни сохранилось очень мало сведений. Но, как говорят святые отцы, часто достаточно и одного слова, чтобы понять духовное состояние и внутреннее делание монаха. Ведь и одного глотка достаточно, чтобы распробовать вино, находящееся в большой бочке. Так и со старцем Петром. Если судить по тем немногим сведениям, которые сохранились, он, по всей вероятности, был человеком, преуспевшим в молитве. Отец Пётр был монахом молитвы, монахом внутреннего делания. Он был настоящим аскетом – монахом, понуждающим себя, подвижником, сочетающим практику и теорию.

Все отцы, знавшие старца Петра, говорят о нём самые добрые слова: «самый лучший в этих местах», «настоящий монах», «необыкновенно святой старец». И старец Паисий Святогорец говорил, что из подвижников, которых он знал, отец Пётр достиг наивысшей меры, и поэтому сам отец Паисий хотел стать его послушником.

Отец Ефрем Катунакский имел глубокое благоговение к отцу Петру и говорил: «Встреча с этим человеком, беседа оставляли в сердце какую-то сладость. Он никогда не шатался по бдениям, чтобы рыбки поесть, никогда и никому не послужил поводом для соблазна. Прожить на Святой Горе всю жизнь и находиться со всеми в мире – это дорогого стоит».

Встречая на дороге других монахов, отец Пётр не говорил им обычное: «Благословите!» Он приветствовал их следующим – намного более глубоким – приветствием: «Отцы, мы уходим».

Старец был очень деликатным человеком. Он избегал ночёвки в чужих келиях, чтобы и отцов не обременять, и самому не терять безмолвия и не нарушать своего устава. Однажды старец Иоаким Карейский из ватопедской каливы Вознесения убеждал старца переночевать у него, однако отец Пётр никак не соглашался. Из Кариес он пешком пошёл в Дафни. По дороге стемнело, начался дождь, и старцу пришлось ночевать в дупле большого каштанового дерева.

Почувствовав, что приближается кончина, старец оставил свою келию в Малом скиту святой Анны и пошёл умирать в келию своего пострига – каливу святого Петра, желая там оставить свои кости. Здесь он прожил несколько месяцев и скончался в 1958 году, в день памяти святого Петра Афонского, имя которого носил и в честь которого был освящён храм его келии. После его кончины нашли только несколько сухарей в старой корзине и полбутылки оливкового масла для лампады. Ни кровати, ни подстилки в каливе не было.

Благословение его и молитвы да будут с нами.

Аминь.