– Может, присядешь ко мне на колени?

Я крутанулась, и Томас приподнял уголок губ в озорной усмешке.

– Твоя беготня оказывает любопытное влияние на мой пульс. Если мы отвлекаемся от расследования, то есть более интересные способы провести время с учащенным сердцебиением.

– Кресуэлл, вряд сейчас время для таких… занятий.

– Самое время. Твой дядя гуляет с Лизой по городу. Миссис Харви, благослови господь ее предсказуемость, прилегла вздремнуть. Это означает, что мы с тобой одни в доме. Если сравнивать с мотивацией какого-нибудь убийцы, то нельзя пренебрегать такой превосходной возможностью. Мне тебя поцеловать или сначала ты меня?

– О да. Теперь, когда ты сравнил наше романтическое свидание с убийством, мне как раз захотелось целоваться.

Я послала ему свой самый недоверчивый взгляд.

– За последние двадцать четыре часа мы обнаружили, что Джек-потрошитель может оказаться не тем, на кого мы думали, и что он по-прежнему жив. Была зверски убита женщина. Через считаные часы приедет мой отец и будет решать нашу судьбу, а ты как ни в чем не бывало развалился на кушетке, пьешь кофе, пробуешь птифуры и выдаешь неуместные двусмысленные шуточки.

– Они не такие уж неуместные, если интересны тебе. Судя по твоему румянцу и тому, каким порочным взглядом ты смотришь на мой рот, я бы сказал, что ты вовсе не прочь обесчестить меня прямо сейчас.

– Неужели у тебя нет никаких моральных принципов?

– Не смеши, конечно, у меня есть моральные принципы. Один или два.

– Серьезно, Кресуэлл?

Я не могла поверить в его беспечность в такой ситуации, когда, на мой взгляд, мир вокруг нас рушился.

– Честно. Самое большее три.

Томас забросил в рот еще одно пирожное и вытянул перед собой ноги. Его грудь ровно поднималась и опадала. Это просто безумие – быть таким спокойным и собранным, когда внутри меня словно бушует буря.

Он усмехнулся.

– Твой отец, лорд Уодсворт, великий барон Сомерсет, обожает меня и желает видеть тебя счастливой. Так что здесь не о чем волноваться. Мы в одном шаге от раскрытия убийств Потрошителя. Это повод для праздника. – Он поднял чашку. – Этот чай на травах, который заварила Лиза перед уходом, необычен, но довольно приятен.

Он отпил глоток, пожирая меня обжигающим взглядом, вполне способным прожечь дыру в моей решимости.

– И это искреннее предложение, а не двусмысленность.

– Джентльмены не делают своим возлюбленным таких грубых предложений.

В его глазах вспыхнули искры.

– Только прохвосты, и они гораздо забавнее.

В глубине души мне хотелось упасть в его объятия и целоваться, пока не растают наши тревоги, но это невозможно. Я бросила на Томаса быстрый взгляд, восхищаясь его темно-синим костюмом. Возможно, Томас скорее прохвост, чем джентльмен, но он всегда одевается как принц. И это утро не исключение. Я перевела взгляд с узоров его жилета на аккуратный узел шейного платка и перекочевала вверх на полные губы. Они изогнулись в лукавой усмешке, и я вспыхнула, сообразив, что меня поймали на восхищении.

– Обещаю, что не буду кусать и щипать никаким неуместным образом. Прошу. – И он с дьявольским, а вовсе не с невинным выражением лица похлопал по свободному месту рядом с собой. – У меня есть для тебя кое-что.

– Томас…

– Клянусь. – Он перекрестился. – Вот.

Перегнувшись, он с триумфом вытащил что-то из-за кресла. Длинную и тонкую угольно-черную коробку, перевязанную красивой черной лентой. Я подошла и села рядом с Томасом, отложив трость и взяв коробку. Не в силах сдержаться, немного потрясла подарок. Что бы там ни находилось, упаковано было надежно. Ничего не гремело.

Томас рассмеялся.

– Открывай же.

Не нуждаясь в дальнейших уговорах, я развязала ленточку и сняла крышку. Внутри на алом бархате поблескивала новая трость. У меня на мгновение замерло сердце. Я думала, что моя роза черного дерева эффектна, но Томас нашел еще один способ поразить меня. Я достала трость, восхищаясь тонкой работой.

Деревянный черенок был темным, почти черным, со слабым оттенком алого. Вокруг кованой рукоятки свернулся серебряный дракон с рубинами вместо глаз. Он разинул пасть, словно собирался изрыгнуть пламя. Я сразу ощутила с ним родство.

– Это палисандр. У мамы были шахматы из такой древесины. Мы иногда играли, если я не мог уснуть.

Томас нажал на рубиновый глаз, и внизу из трости выскочил тонкий клинок.

– Я решил, что тебе это понравится. Немного напоминает Генри, дракона, который был у нас дома в Бухаресте. Я тебе о нем рассказывал.

Он говорил застенчиво, нерешительно. Я наблюдала за тем, как он, прикусив губу, вертит клинок.

– Может, я чересчур самоуверен, но я… Я надеюсь, что ты будешь не против носить мой семейный символ. А если не захочешь, я закажу другой, так что, прошу, не чувствуй себя обязанной. Я…

– Томас, я в восторге. – Я провела пальцем по чешуйчатой голове дракона. Слова застревали в горле. – Для меня честь, что ты поделился со мной своим семейным наследием.

– Я не хотел, чтобы ты сочла, будто я пытаюсь решать за тебя.

Я засмеялась.

– О Томас, я так тебя люблю!

Всю его застенчивость и нерешительность как ветром сдуло. Вновь обретя уверенность и твердость, он смело осмотрел меня, перевел пристальный взгляд с моих глаз на губы, где на мгновение задержался. Клянусь, этот парень обладает способностью поджигать человека одним взглядом.

– Я хочу, чтобы у тебя всегда был выбор.

Выбор. Это было бы великолепно. Я посмотрела на гору дневников, ожидающих нас на столе. Предстоит так много работы. Осталось так много нераскрытых тайн. Умом я понимала, что нужно сосредоточиться на расследовании преступлений, но сердцем хотела устроиться перед камином, обнять Томаса и целовать, пока нас обоих не охватит блаженство. Я позволила себе еще немного пофантазировать о жизни, в которой нам не нужно утруждать себя чем-либо, кроме чтения газет и хлопот по дому.

Мысленный образ женщины с распоротым животом резко вернул меня к реальности.

Всегда улавливающий перемены в моем настроении, Томас помог мне подняться на ноги и вздохнул.

– Приступай к дневникам, а я принесу еще чаю.

Я удержала его за руку, крепко поцеловала, взлохматив ему волосы, и отступила назад, довольная его взъерошенным и удивленным видом.

– Захвати еще булочки и топленые сливки. И, наверное, еще птифуров. Обожаю сахарные цветочки с них.

Часа в четыре я бросила дневники. Натаниэль писал научные заметки вперемешку с цитатами из Данте, Милтона и Шелли. Было тяжело следить за ходом его мысли, и казалось, что им овладевает безумие, хотя меня не оставляло назойливое ощущение, что я упускаю ключевую подсказку, скрытую в его писанине. Как бы я ни старалась, я перечитывала одну и ту же фразу, и мой взгляд возвращался к секундной стрелке часов, которая тревожно двигалась вперед.

Почти час назад дядя уехал в порт встречать отца и тетушку.

Каждый раз, когда на улице грохотал экипаж, мое сердце начинало бешено колотиться в груди. Чтобы успокоиться, я перекладывала новую трость из одной руки в другую, сосредоточившись на гладкости палисандра и свирепом драконе. Мы с Лизой переоделись в более изысканные платья, и мои лавандовые юбки довольно резко контрастировали с грозной, украшенной красноглазым драконом тростью.

– Помни, Уодсворт, твой отец меня обожает. – Томас выдернул меня из нарастающего беспокойства, мастерски прочитывая малейшие изменения в моем настроении. – Предоставь мне очаровывать его.

Уголки моих губ дернулись вверх.

– Да, конечно, если так, то это ясно указывает, что отец опять злоупотребляет своим тоником.

– Или что он совсем не разбирается в людях, – добавила Лиза, потешаясь над хмурым видом Томаса. – Не сердитесь, мистер Кресуэлл, я только констатирую факты. Знаете, такие кусочки логики и суровой правды, которые вы без умолку вываливаете на нас?

– Прекрасно, – сказал он. – Вы обе повеселели.

– Ты первый начал, – ответила я, теперь целиком сосредоточившись на нем, а не на своих переживаниях.

Томас весело ухмыльнулся из-за дневника, от которого не отрывался весь день. Я поступила очень по-взрослому, показав ему язык, и его глаза потемнели так, что мое сердце заколотилось уже по другой причине. Несмотря на все мои усилия, у меня вспыхнули щеки, а этот плут подмигнул и опять углубился в чтение. Я чуть не закатила глаза.

Лиза несколько раз вставала и отодвигала тяжелые бархатные шторы, чтобы посмотреть на улицу. Потом садилась рядом со мной и принималась за рукоделие, а когда мимо вновь грохотали колеса, бросала его и почти бегом кидалась к окну. Казалось, что ее юбки увеличиваются в объеме в зависимости от настроения хозяйки, а сегодня они были пышными до невозможности. Она так же нервничала, как и я. Возможно, даже чуть больше. Тетушка Амелия – и в хорошие дни – сила, с которой приходится считаться. А я боялась, что сегодня будет не лучший ее день.

– Это смешно, – проговорила Лиза. – Не убьют же нас родители.

Она быстро обернулась на меня через плечо.

– Им же не сойдет с рук убийство собственных детей?

– Это зависит от того, насколько хорошо они спрячут ваши тела.

Томас едва увернулся от подушки, пролетевшей у его головы. Я улыбнулась, а Лиза пробормотала под нос несколько не подобающих леди ругательств.

В бесконечных попытках предоставить мне свободу отец позволил нам отплыть в Нью-Йорк с дядей и Томасом, чтобы помогать им в криминалистике, но с тетушкой Амелией случилась истерика, когда Лиза пропала, не оставив даже записки. Известие о том, что ее благовоспитанная дочь сбежала с бродячим карнавалом, наверняка превратит все ее страхи в бешеную ярость. Я подозревала, что тетушка может закатить истерику при виде Лизы. И вполне вероятно, что запрет ее в какой-нибудь башне.

Я нацепила на лицо самую бодрую улыбку.

– Твоя мама очень обрадуется, увидев тебя.

Скорее всего, после того как отчитает Лизу и запрет в ее комнатах на всю оставшуюся жизнь. Кузина взглядом уличила меня во лжи, но опять повернулась к окну и смертельно побледнела.

– Они здесь.

– Очень смешно.

– Это правда. – Лиза прижала руку к животу. – Сейчас твой отец выходит из экипажа.

Я удивилась своему внезапному спокойствию. Казалось, что мое сердце или пропустило удар, или вообще остановилось. Я украдкой бросила взгляд на Томаса, надеясь, что он так же нервничает, как мы с кузиной, но он вскочил и начал беспечно прыгать.

Я с открытым ртом уставилась на то, как он перескакивает с ноги на ногу.

Он поймал мой взгляд.

– Что? Разве молодой человек не может без осуждения время от времени хорошенько попрыгать?

Я покачала головой.

– Ты вообще не волнуешься?

– О чем? – Он сдвинул брови. – По поводу встречи с твоими отцом и тетей?

При всей своей гениальности он бывал совершенно непонятливым.

– О, даже не знаю. Например, о таком простом деле, как попросить моей руки у моего отца?

– С чего бы мне об этом волноваться? – Томас помог мне подняться и опять разулыбался. – Я ждал этого момента, как ребенок, считающий дни до прихода Рождества. Если бы это было в человеческих силах, я бы поплыл в Англию и привез твоего отца на орнитоптере да Винчи в ту же секунду, когда ты сказала о своих желаниях.

– Ты…

– Невозможно прекрасен и абсолютно очарователен, и да, тебе хотелось бы совратить меня прямо сейчас. Так давай же поторопимся?

Кузина у окна фыркнула.

– Теперь я понимаю, почему Одри Роуз называет тебя «невыносимо очаровательным» с ударением на первом слове.

Томас обхватил рукой Лизу и повел нас обеих в коридор.

– Если ты считаешь меня несносным сейчас, подожди, пока мы не станем кузенами. Я обладаю особым талантом больше всего раздражать родственников. Спроси моего отца.

При этих словах кузина забыла про свои тревоги. Томас редко говорил о своей семье, которая нас в высшей степени интриговала.

– А когда мы встретимся с твоим отцом?

Похоже, Лиза не заметила мгновения замешательства или того, как он быстро стиснул зубы, но я наблюдала внимательно. Одно дыхание – и все это прошло. Я мало знала о его семье со стороны отца, но из рассказов Томаса по крупицам собрала достаточно, чтобы понять: отношения у них очень напряженные.

– Он постоянно испытывает необходимость выделяться и покорять всех своим очарованием, – ответил Томас. – Если вы считаете меня эксцентричным, подождите, пока не познакомитесь с лордом Ричардом Эбботом Кресуэллом. Он сразу меня затмит, о чем будет вам напоминать. Часто.

Лиза резко остановилась, разинув рот. Волнения насчет выволочки от матери отошли на дальний план.

– Герцог Портленд – твой отец? – Она с укором посмотрела на меня. – Ты знала, что его отец герцог?

Я медленно покачала головой. Мать Томаса состояла в дальнем родстве с королевской семьей Румынии, и я представляла, что его отец – о котором он говорил, что тот женился не по любви, а по расчету, – тщательно выбирал себе невесту. Лорд Кресуэлл не тот человек, который вступит в неравный брак. Я никогда не спрашивала прямо, но предполагала, что он граф или герцог.

Среди аристократии было несколько Кресуэллов, я просто не знала, что отец Томаса носил среди них самый высокий титул. Во мне шевельнулось беспокойство. Общество будет шептаться на мой счет еще больше. Меня будут называть всеми неприятными словами.

Словно прочитав мои мысли, Лиза заявила:

– Если вы с Томасом поженитесь, тебя станут считать выскочкой!

В этот момент дверь на улицу открылась. Улыбка тут же слетела с лица моего отца.

– Кто посмеет так называть мою дочь?