Чувствуя себя глупо, я топталась перед дверью в бабушкину личную гостиную, но никак не могла заставить себя перешагнуть порог. Уставившись на дверь, я подняла руку – сердце колотилось как сумасшедшее, – но остановилась, так и не коснувшись резного дерева. Снова. Глупо, хоть кричи. Я не боялась бабушку. Я ужасно по ней соскучилась. Однако сомневалась, что выдержу расспросы про Томаса или свадьбу.

Зная бабушку, я была уверена, что ее не удовлетворило мое скудное освещение вопроса и она потребует рассказать все болезненные подробности. Я выдохнула. Разговора не избежать, так что нет смысла откладывать. Хорошо, что Томас еще не вернулся; мне будет легче, зная, что он не поджидает поблизости. Я стряхнула замешательство и легонько постучала в дверь. Лучше действовать быстро, пока я не струсила.

– Входи, Одри Роуз Аадхира.

Я толкнула дверь, и меня сразу же оглушили яркие цвета, которые бабушка выбрала для этой комнаты. Бирюзовый и фуксия, ярко-зеленый и насыщенный желтый. И все в обрамлении золота, до неприличия роскошно и все-таки уютно, начиная от превосходно вытканного ковра до переливающихся обоев и гобеленов. Я словно вошла в оживший сон.

От чая исходил приятный пряный аромат. Сам сервиз тоже был красив: серебряные заварочный чайник, сливочник и сахарницу украшали затейливые завитушки, похожие на виноградные лозы и листья кориандра. Не сомневаюсь, что бабушка привезла его из Индии. Она окинула меня оценивающим взглядом, который не упускал ничего. Ее лицо потеплело.

– Он твой, если хочешь. – Она показала на чайный сервиз. – Я не приготовила подарка к твоей свадьбе. Но мне и приглашение не прислали.

Она скривила губы, как будто откусила лимон, и я не удержалась от смеха. Чуть не уронив трость, я поспешила обнять ее и вдохнуть успокаивающий аромат. На этот раз, без зрителей, она нежно прижала меня к груди. Я была рада обнять ее после стольких лет. Я знала, что ей было тяжело подолгу жить в Англии из-за маминой смерти и неприязни к моему отцу. Дедушка скончался за несколько лет до мамы, и я могла только вообразить глубину бабушкиного горя. Я устроилась рядом с ней на кушетке с великолепным покрывалом переливчатого синего цвета.

– Бабушка, приглашение вам отправили. Что же делать, если выследить вас сложнее, чем привидение. – Моя внезапная веселость лопнула, как дырявый шарик, когда я вспомнила идущую с письмом мисс Уайтхолл. – К тому же свадьба… – Я сглотнула внезапно образовавшийся в горле ком. – Вы же знаете, она…

Бабушка отстранилась, и ее взгляд смягчился.

– Ты очень сильно его любишь.

– Да. – Я теребила перчатки, не глядя на бабушку из-за страха, что снова разревусь. – Я люблю его так, что иногда это меня пугает.

Она обняла меня и погладила по голове, как делала, когда я была маленькой. Не помню, как я заплакала, но слезы безмолвно текли по лицу. Бабушка сделала вид, что не замечает этого, и ласково заговорила:

– Будет, будет, дитя. Хотя я не люблю это признавать, но тебя назвали в честь двух энергичных женщин. Твоей бабушки Роуз и меня. – Я зарыдала сильнее, и бабушка обняла меня крепче. – Знаешь, твоей маме нравилось имя Одри. – Я поняла, что она улыбается, и, хотя знала эту историю наизусть, снова прислушалась, как будто впервые. – «Благородная сила». Малина хотела, чтобы ты обладала сильной волей и разумом. Думаю, она была бы довольна, видя, как ты стремишься к своим целям. Она хотела, чтобы ты была доброй, как твоя бабушка Роуз. Такой же прямолинейной, как твоя любимая бабушка, я. И не боялась быть собой. Как она. Ты помнишь, что она говорила про розы?

Я вытерла последние слезы и кивнула:

– У них есть лепестки и шипы.

– Не надо бояться, дитя. – Уверенный бабушкин голос был бальзамом для моего разбитого сердца. – Ты происходишь из длинной череды женщин, чьи кости из стали. Твоя мама велела бы тебе быть храброй, даже когда ты этого не чувствуешь. Она хотела бы видеть тебя счастливой.

– Я скучаю по ней, – прошептала я, вдруг осознав, что давно не произносила это вслух. – Каждый день. Беспокоюсь, понравилась бы ей та жизнь, которую я выбрала. Она отличается от общепринятых…

– Ха! Условности, – отмахнулась бабушка. – Не переживай из-за такой ерунды, как условности. Я знаю свою дочь. Она гордилась тобой и Натаниэлем. Вы были самыми яркими звездами в ее вселенной. Безусловно, она любила вашего отца, но звездочками ее души были вы, дети.

Некоторое время мы молчали, потерявшись каждая в своих воспоминаниях о маме. Мои причиняли боль. Мама не отходила от моей постели, когда я горела в лихорадке. Она отказывалась поручать уход за мной кому-нибудь другому и настаивала, что будет делать это сама.

Благодаря ее неустанной заботе я выздоровела после скарлатины. А она нет. Ее и так слабое сердце не справилось с инфекцией. Она боролась достаточно долго, чтобы увидеть меня здоровой, после чего умерла у меня на руках. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, как в тот день, несмотря на присутствие отца и брата. Ее смерть была самым большим мотивирующим фактором в моем стремлении заниматься наукой и медициной.

Иногда, в самые сокровенные моменты, я думала, кем стала бы, если бы она выжила.

Наконец бабушка выдохнула, и я напряглась в ожидании того, что было истинной причиной этого визита.

– Я внесла определенные… изменения… в свое завещание, – сказала она. Я посмотрела на нее, поскольку ожидала совсем других слов. Бабушка хитро улыбнулась. – Все должно было поделиться поровну между тобой и братом, но с его смертью…

Она вздохнула. Ее проницательный взгляд вонзился в меня, словно нож. Мы скрыли от нее подробности смерти Натаниэля, и по ее лицу я поняла, что она об этом знает, но позволяет мне хранить мои тайны. Пока что.

– Тебе придется остерегаться тех, кто станет шептать сладкие речи тебе на ушко.

– О чем вы говорите? – Я даже не представляла, как смогу флиртовать с кем-либо. Это было немыслимо. – Кто станет ухаживать за мной так скоро?

Бабушка фыркнула.

– Надеюсь, не скоро. Я пока не планирую покидать этот мир. Но когда это случится, через много лун, ты станешь наследницей. Все это, – она обвела рукой комнату, хотя я поняла, что она имела в виду весь дом, – станет твоим. А также недвижимость в Париже, Лондоне, Индии и Венеции.

Сердце забилось медленнее.

– Бабушка… я не могу… это очень щедро с вашей стороны, но…

– Но что? Ты хочешь, чтобы я на смертном одре набила карманы и забрала деньги в следующую жизнь? – Она обиженно засопела. – Правильный ответ «спасибо».

Я стряхнула потрясение и сжала ее руки в своих.

– Спасибо, бабушка. Правда.

Оставшись незамужней, я унаследую все бабушкино состояние. Может быть, я и не выйду замуж за любовь всей своей жизни, но буду счастлива в браке со своей профессией и смогу безбедно жить, ни от кого не завися. Меня опять начали душить слезы, совсем по другой причине.

– Ну-ну. Не пятнай шелк, дорогуша. – Она дала мне платок, такой желтый, что невозможно было оставаться грустной. – Расскажи мне о своем Томасе.

Я развалилась на кушетке, откинув голову на спинку, и уставилась в потолок, расписанный под ночное небо. Разглядывая созвездия, я поняла, что некоторые из них есть на картине с орхидеей, которую Томас подарил мне в Румынии.

– Как тебе известно, он помолвлен с другой, – сказала я, не желая вдаваться в подробности. Бабушка ущипнула мою коленку, и я вскрикнула от неожиданности. Сердито глядя на нее, я потерла ноющее место и сдалась. – Не самая приятная тема для меня в данный момент. Какая разница, будешь ты знать о нем больше или меньше? Мы не можем заключить брак. По закону он принадлежит ей. От этих мыслей мне становится только хуже. А я и так ужасно несчастна.

– Хорошо. – Она одобрительно кивнула. – Тебе нужно выпустить эту горечь. Чем больше ты сдерживаешься, тем больше она тебя отравляет. Ты же не хочешь, чтобы инфекция распространилась и на другие сферы твоей жизни?

Я скривила губы от отвращения. Какая приятная мысль. Сравнить разбитое сердце с нуждающимся во вскрытии нарывом.

– Что сделано, то сделано. Я контролирую ситуацию не больше Томаса. Он не может пойти против отца; герцог сделал это практически невозможным. Тогда скажи, что даст повторение этих тлетворных эмоций? Если задумываться о вещах, которые я никогда не получу, становится только хуже.

Бабушка отняла у меня трость и властно стукнула ею по полу.

– Борись. Борись за желаемое. Не упивайся горем и не сдавайся. Дитя, урок не в том, чтобы лечь и позволить себя заколоть. А в том, чтобы подняться снова и дать сдачи. – Ее глаза сверкнули. – Ты упала. И что? Так и останешься хныкать над разбитыми коленками? Или отряхнешь юбки, поправишь прическу и пойдешь дальше? Не теряй надежду. Она одно из лучших оружий.

Я захлопнула рот. Спорить бесполезно. Бабушка явно не понимала всю безвыходность нашей ситуации. Я отпила чай и выдавила улыбку. Я не стану уничтожать ее оптимизм, как получилось с моим. Она покачала головой, не обманувшись моим спектаклем, но мы больше не говорили о невозможном.