Тони Бревикс, его жена, пятеро детей и кот ехали в свой новый дом.

Тони вел грузовик: ржавую, расхлябанную, заплатанную посудину вместимостью в четверть тонны с огромной трансмиссией и слабосильным мотором, который даже в начале своего жизненного пути – то есть много лет назад – больше сорока двух лошадиных сил не выдавал. Кузов грузовика был плотно забит семейным имуществом: Бревиксы не паковали пожитки в коробки и ящики, а пихали так, чтобы больше уместилось. В кабине с Тони по очереди ехали дети – один, иногда двое; по каким-то неведомым причинам путешествие на холоде, на ветру, в бензиновой вони, сочащейся сквозь щели в полу, и в страшной тряске (грузовик был перегружен в несколько раз, а амортизаторов всего три, и те работали кое-как, так что двигался он как-то странно, словно припадая на все колеса разом) безмерно их радовало. Кота в грузовик не брали: стекла в окнах кабины отсутствовали.

Женни Бревикс (при рождении она получила имя Блаженство, и как его только не сокращали: на высоте семейных конфликтов ей случалось становиться и Блажью, и Лажей) вела фургон: длинный, с низкой посадкой, очертаниями напоминавший бейсбольную биту и, словно бездонная бочка, жравший бензин. Вела с большим мастерством и великим трепетом: пару недель назад Женни куда-то засунула свои водительские права – и не сомневалась, что сообщение об этом большими светящимися буквами пылает на бортах их каравана.

Близился к концу второй день пути. В темноте они свернули не туда и сбились с намеченного маршрута, хотя двигались по-прежнему в нужном направлении – и начали уже горько жалеть о своем решении преодолеть последние восемьдесят миль одним рывком, а не ночевать в мотеле. Нервы были на пределе, мочевые пузыри готовы лопнуть; двое детей хныкали, один ревел, и только четырехлетняя Шерон – обычно она либо спала, либо болтала без умолку – сейчас, по счастью, спала. Кот бродил по фургону кругами, обтирая боками все углы, и каждые три секунды издавал монотонное и скрипучее: «Мя-я-яу!» Иногда прыгал Женни на плечи, чувствительно проходился по ней когтями – и каждый раз она до боли в зубах сжимала челюсти. Младший отпрыск Бревиксов, ехавший в колыбельке на соседнем сиденье, то и дело пытался встать, так что одной рукой Женни крутила руль, другой придерживала младшенького. Всякий раз, как он приподнимался, она укладывала его обратно – а он всякий раз отвечал пронзительным обиженным воплем.

Тони в грузовике мрачно всматривался в зеркало заднего вида, покрытое паутиной царапин и трещин, сквозь которые сложно было что-то разглядеть. Вместе с ним ехали пятилетняя Кэрол (она ревела) и восьмилетний Билли (он хныкал). Билли в подробностях расписывал, как ему хочется есть и пить. Кэрол ревела без слов, монотонно, на манер кошачьего мяуканья – возможно, у кота этому и научилась; плач ее свидетельствовал не о каком-то горе или боли, а только о пустом желудке. При виде огней встречной машины она тут же перестала плакать и громко объявила:

– А вот еще один! Пап, скажи «вот сукисын»! Скажи! Скажи, пап!

Тут же Билли прекратил свои ламентации («Ух, как я хочу горячего шоколада! Я бы сейчас выпил сразу три чашки горячего шоколада! Или четыре! Или пять…») и возмущенно заорал:

– Пап, Кэрол говорит «сукисын»! Так нельзя говорить! Пап, скажи ей!

– Кэрол, не говори так, – рассеянно отозвался Тони.

Встречная машина была уже совсем рядом; Тони сощурился и закрутил руль, стараясь разъехаться с ней на узкой дороге, и при этом сказал именно то, чего ждала Кэрол.

Тони ехал впереди, фургон сзади, да и вообще предполагалось, что выбирать правильную дорогу – обязанность главы семейства. (Правильную дорогу они давно потеряли.) Некоторое время в зеркале заднего вида то и дело мелькали огни фургона; каждый раз Тони приветливо мигал ему фарами и ехал дальше. Но примерно через час фургон обогнал его, пронесся мимо, словно брошенное вскользь оскорбление, перегородил дорогу и остановился, сердито сверкая тормозными огнями. Тони очень постарался вовремя затормозить; но Женни, хоть и отлично водила, не учла, что дорога скользкая, а грузовик тяжело нагружен и сразу не остановится. Короче говоря, грузовик поддал фургону под зад.

Раздалась неописуемая какофония. Тони зажмурился, заткнул уши и сидел так, пока не ощутил, что его дергают за рукав с громким и настойчивым:

– Пап! Пап!

– Да, Билли? Кэрол, помолчи хоть немного! – бросил он рыдающей Кэрол.

– Пап, ты врезался в фургон!

– Я заметил, – со стоическим самообладанием ответил Тони.

– Пап!

– Да, Билли?

– А зачем ты врезался в фургон?

– Ну… наверное, мне просто так захотелось. – Он поднялся с места. – Посиди здесь, Билли. И постарайся успокоить Кэрол, ладно?

– Ага, пап. – И, повернувшись к Кэрол: – Заглохни, шмакодявка!

Вой Кэрол перешел в пронзительный визг. Тони тяжело вздохнул и вышел из грузовика. Слава богу, ничего не поломалось – разве что слегка покорежилось; убедившись в этом, он подошел к водительской кабине фургона. Здесь Женни доставала из колыбельки малыша. Тони постучал в стекло, и она опустила окно. Что-то сказала – но за хоровыми детскими воплями он ничего не расслышал.

– Что? – прокричал он.

– Я спрашиваю, почему ты не остановился?

– Я остановился, – вздохнул Тони, переводя взгляд на вмятину на бампере грузовика.

– Так, подержи-ка его! – Тони взял малыша под мышку, а Женни принялась стаскивать с него несколько слоев мокрых подгузников. – Ты же мог нас всех убить! А Шерон спит как ни в чем не бывало, представляешь? Как ты думаешь, зачем я мигала?

– Ну, может, просто хотела передать нам привет.

– Я же тебе говорила еще на заправке: где-то по дороге надо будет остановиться и поесть! А теперь все остыло. Линда, Бога ради, тебе уже шесть лет, хватит орать как маленькая!

– Что остыло?

– Наш ужин, что же еще! Ну вот, мой сладенький, теперь тебе намного лучше, правда?

Неизвестно, стало ли малышу намного лучше, но вопить он начал намного громче.

– Я не знал, что у нас есть ужин. Ты, наверное, его купила, когда я водил Кэрол в туалет? Кстати, как раз хотел сказать: как тебе вообще в голову пришло отправить нас с Кэрол в мужской туалет? Там черт-те что творилось! Один парень прямо у нас на глазах…

– Мам, мам! – Это за спиной у Тони появился Билли. – Знаешь что? А папа врезался в фургон!

– Иди назад в грузовик!

– Нет, Билли, иди сюда. Все равно сейчас очередь Шерон садиться в кабину. Давайте-ка поедим прямо здесь и сейчас.

– Да ну, я же совсем немного проехал… Мам, а ты купила горячий шоколад? Я бы сейчас выпил семь…

– Послушай, милая, – заговорил Тони, – давай проедем немного вперед, найдем место, где будет хотя бы кофе, и…

– А туалет тут есть? – со слезами в голосе поинтересовалась Линда. – Я хочу в туа…

– Да, и туалет, – подытожил Тони.

– С больной спиной, вопящим младенцем и голодными детьми я ни дюйма больше не проеду!

– А по-моему, проехать стоит, – решительно ответил Тони. – Ну же, милая, не упрямься. Сама потом будешь рада…

В этот миг из открытого окна с громким мяуканьем выпрыгнул кот.

– Твоя взяла, – сдался Тони. – Кота будем ловить не меньше часа. Где ужин?

– Здесь, – гордо ответила Женни. Полезла к себе под сиденье, и вдруг… – Ох!

Вытащила белую картонную коробку, осторожно ее открыла.

– Что ты купила? – спросил Тони.

– Чизбургеры, – упавшим голосом ответила Женни. – Два с кетчупом, остальные с зеленью. Молоко. Томатный сок. Маринованные огурцы. Черный кофе и рисовый пудинг. И еще… – она заглянула в коробку, – черничный пирог. Держи, дорогой. Мне что-то не хочется.

Тони просунул голову чуть дальше и в свете приборного щитка заглянул в коробку с ужином. Не сразу ему удалось осознать увиденное. Первая мысль была: «Что это?» – примерно как от неожиданного крупного плана по телевизору. Перед ним раскинулось нечто вроде рельефной карты какого-то мрачного архипелага, куда не ступала нога человека – и правильно делала. Из моря холодного свернувшегося молока и томатного сока выступала цепочка островов-чизбургеров, а вдоль их раскисших берегов тут и там торчали рифы маринованных огурцов. Из-под поверхности «воды» тупо, словно глаза с бельмами, смотрели плавающие чернички. К северо-востоку гряда рисового пудинга терпела поражение в битве со стихией; на глазах у Тони она погрузилась в океан.

– Я тоже что-то не голоден, – отозвался Тони.

Женни подняла на него взгляд. На глазах у нее набухали слезы.

– Я ее положила с краю, – пояснила она, положив руку на мокрый картон. – Мне казалось, так с ужином ничего не случится… – И вдруг начала смеяться.

– Мам, а что ты купила? Что там? – вмешался Билли.

Отец молча протянул ему коробку.

– Ух ты, огурчики! – в восторге завопил Билли и немедленно запустил туда обе грязные руки.

Родители оставили его с огурчиками наедине, а сами начали сложную операцию по коллективному посещению придорожных кустиков.

Проснулась Шерон, безмятежно спавшая в задней части фургона. Откинула одеяло, потянулась. Снилось ей что-то очень приятное: она не помнила, что, но проснулась счастливой – значит, это был хороший сон. Некоторое время лежала, сонно прислушиваясь к звукам снаружи.

Пронзительный визг, а потом:

– Мама! Ма-аам! А Билли мне песку в трусы насыпал!

– Билли!

Негодующе:

– Ничего я не сыпал, она врет! Просто она присела, а я случайно ногой топнул, а там песок…

Папа:

– Милая, а где пачка салфеток?

Мама:

– В кустах, дорогой. Их взяла Кэрол.

Папа:

– Ты с ума сошла! Там лежали документы на грузовик!

– Кис-кис-кис! Сюда, сюда! – И металлическое клац-клац ложкой по алюминиевой кошачьей кормушке.

Шерон заметила, что задняя дверь фургона открыта, и оттуда веет чистым прохладным воздухом. Тихонько, чтобы не заметил противный Билли, она сползла со своей лежанки, взяла Мэри-Лу – голую, безглазую, колченогую куклу с волосами из мочала, которую любила больше всего на свете, – выбралась из фургона и двинулась к темным кустам.

– Не бойся, – прошептала она Мэри-Лу, – это не злая темнота!

Она шла вперед – лишь раз обернулась, но ласковый свет фар фургона и грузовика ее успокоил. Шерон перешагнула границу света и нырнула в бархатную тьму, такую глубокую и темную, что, казалось, она поглощала не только свет, но и звук.

– Вот тут противный Билли нас не найдет! – объяснила она Мэри-Лу.

На дороге Женни говорила Тони:

– Я не устала, милый. Расстроилась немного, но не устала. В самом деле, давай поскорее доберемся до дома и покончим с этим.

– Действительно. Может, заедем в какую-нибудь забегаловку и выпьем по чашке кофе, когда ребята уснут.

– Я бы так не рисковала, – решительно ответила Женни. – Они тихие, только когда спят, а за несколько часов тишины я готова и целый день не есть!

– Тоже верно, дорогая, – ответил Тони. – Значит, поехали. Следующая остановка – в новом доме!

Позже, в грузовике, Линда сонно спросила:

– Папа, а разве сейчас не очередь Шерон ехать в кабине?

И Тони, вглядываясь в покрытое трещинами зеркало заднего вида, рассеянно ответил:

– Хм… Шерон? Ну, она, похоже, все проспала.

А Билли в фургоне спросил:

– Мам, а где Шерон?

И Женни ответила:

– Ш-ш-ш, малыш уснул! И ты спи. Шерон едет в кабине с папой.

А Шерон в это время стояла на краю дороги и вертела головой в поисках огней. Но огней больше не было – лишь с ночного неба, из прогалов между быстро бегущими облаками, поглядывали на нее звезды. Шерон поворачивалась то туда, то сюда, пока не потеряла из виду дорогу – и не потерялась сама.

– Нечего бояться, это добрая темнота! – сказала она кукле дрожащим голосом.

И осторожно зашагала вперед, в доброй (пожалуйста, пусть она будет доброй!) темноте, на звук журчащего где-то вдалеке ручья.