Особое слово

 

Но не пытайся для себя хранить

Тебе дарованное небесами:

Осуждены – и это знаем сами —

Мы расточать, а не копить.

 

А. Ахматова

Здесь мне хочется перелистнуть назад страницы памяти и сказать о моих партнерах, встретившихся мне в разные периоды моей жизни. Я всегда испытываю к ним чувство огромной благодарности. Мне все в них всегда нравилось.

Мой первый партнер – Владимир Яковлевич Хенкин, сыгравший моего отца в спектакле «Лев Гурыч Синичкин». Буря аплодисментов поднималась в зрительном зале, когда из-за кулис раздавался его пронзительный голос. В те времена он был хозяином нашего театра. Он вникал во все, совершал много добрых дел, помогал работникам театра получить квартиру или телефон, попасть в хорошую больницу, был щедрым в подарках тем людям, которым симпатизировал. Никогда не забуду, как зимой, под Новый год, я получила от него огромный куст сирени. Он был шикарным хозяином многих актерских судеб.

Мой первый профессиональный режиссер, который ставил спектакль «Лев Гурыч Синичкин», – Эммануил Борисович Краснянский. Он был очень добр по отношению ко мне, я не помню трудностей в работе над своей первой ролью на профессиональной сцене, но помню ласку, которую щедро дарили мне и партнеры, и те, кто технически помогал нам. Я была окутана нежностью Владимира Яковлевича Хенкина и его терпением к моему неумению.

В этом же спектакле блистательный Георгий Павлович Менглет играл роль красавца Ветринского. Впоследствии мы дружили семьями, с его женой – очаровательной актрисой Ниной Архиповой – часто виделись и весело и добро вспоминали нашу молодость. Георгий Павлович как режиссер поставил сатирическую комедию «Ложь для узкого круга», где я сыграла роль, в которой критики назвали меня «Тартюфом в юбке». Таких ролей в моем театре у меня почти не было. Правда, имеется еще одна сатирическая роль – Городничиха в «Ревизоре», блистательно поставленном Валентином Николаевичем Плучеком. Не так уж много почти за семьдесят лет работы в Театре сатиры.

Однако я не особенно страдала от отсутствия сатирических ролей, душа моя всегда рвалась к лирическим и драматическим персонажам.

С появлением блистательного Андрея Миронова я испытала счастье быть на сцене в роли графини Розины. Там я впервые отошла от амплуа скромной деревенской девушки, каковой меня воспринимали после фильма «Сказание о земле Сибирской» и спектакля «Свадьба с приданым».

В жизни Андрей Миронов одарил меня и моего мужа Владимира Ушакова добрым отношением и доверием. Мы подружились с его родителями, которых он очень любил и которыми гордился. Его колоссальное обаяние, талант, ум и воспитание уникальны. Он до сих пор остается живым и любимым для зрителей и коллег.

Мне повезло играть и с великим Анатолием Папановым. На сцене он был непредсказуем, а в жизни поражал своеобразным юмором и парадоксальными оценками искусства и поведения людей.

А Толя Папанов ко мне относился очень нежно и деликатно. Он даже имя мое всегда произносил в уменьшительно-ласкательной форме – Верочка. И мне эта «Верочка» так и запомнилась – выражением абсолютной ласки, тем более что Толя был человеком несколько грубоватым. Но я всегда чувствовала в нем русскую душу, смелость и в то же время закрытость, точно он оберегал ото всех свои чувства. Он был хорош и на сцене, и в фильмах, в его глазах зритель всегда видел мудрость и правду. Конечно, он ощущал себя любимцем публики.

Он трудно начинал у нас – с массовки, и чтобы его замечали, он делал себе то огромный длинный нос с большими ноздрями, то огромные уши, то вдруг совершенно неожиданно мог громко заорать что-нибудь типа: «Пошел отсюда!» (грозно, но с улыбкой в глазах), и все пугались и шарахались от него, но сразу запоминали, потому что не запомнить было невозможно. В те далекие времена он считал: чтобы запомнили, должна быть внешность сильная и характерный крик, не просто громкий, а занятный.

А потом уже, конечно, начались серьезные роли. Он был глубоким человеком и мог играть очень сильные роли, скажем, толстовского типа. В театре он с тех пор был много занят. И комедийные роли, и характерные играл всегда очень ярко. Он стал гордостью нашего театра. Но партнером Толя Папанов был довольно трудным. Он уходил в себя, был увлечен только собой, его талант в этот момент проявлялся с силой извергающегося вулкана. И рядом он уже не видел никого и ничего. Например, я, Анна Андреевна из «Ревизора», стою перед ним, а он обращается не ко мне, а куда-то в сторону. Но я его очень любила на сцене, мне всегда казалось, что он мог играть не то что с любым актером, а даже… с бревном.

Толе нравилось играть разные образы, и Валентин Плучек это ценил. И когда Папанов играл, сразу ощущалось, что это большой артист и человек глубокий, не притворяющийся. Плучек к нему относился с обожанием, принимал его талант, а самого Папанова даже несколько побаивался, потому что Толя в обычной жизни мог и жесткое словцо употребить, и послать тебя хорошенько. Он не придерживался светских манер.

Однажды Папанов ставил спектакль «Последние» по пьесе М. Горького, где я тоже играла. Он очень трепетно относился ко всем актерам. Помню, во время одного прогона он взялся за голову и сказал: «Очень плохо, но вы все такие хорошие, это я виноват, я не так поставил, очень плохо». Толя искренне переживал, что у него не получилось. Но репетировала я с ним с удовольствием…

Конечно, хороший дуэт он составлял с Андреем Мироновым.

В паре они были прекрасны, потому что абсолютно разные и оба талантливые: Толя – со своим народным юмором – представлял собой воплощение земного природного ума, внутренней свободы, и лощеный, слегка притворяющийся денди Андрюша, такой легкий молодой человек, вечный юноша, озорник.

В молодости я впервые сыграла с чудесным человеком, прекрасным актером Юрием Авшаровым. Я играла наивную деревенскую девушку, полюбившую столичного юношу. Эта роль стала мне тогда очень дорога, потому что я была сильно ранена расставанием с Борисом Ивановичем Равенских, в то время – худруком Театра Пушкина. Я не ходила на его спектакли, я старалась жить без его присутствия в моей жизни. Но в это время прогремел успехом спектакль «Свиные хвостики», где блистательно играл артист Владимир Раутбарт. Его и пригласили как режиссера поставить в нашем театре пьесу для двоих актеров. Во время репетиций Раутбарт часто вспоминал своего талантливого худрука Бориса Ивановича и его очень личные и всегда наполненные любовью слова обо мне. Он как бы соединял меня и мою героиню, чистую, не похожую на столичных барышень Надю Кленову.

А мой партнер Юрий Авшаров буквально поразил меня своим благородством, волей, гордостью, актерским даром. Его ранний уход из жизни стал для меня глубочайшим горем. Интеллигент, потрясающий артист, педагог, он воспитал студентов, харизмой своей личности оставил след в учениках, которые будут нести культуру и в жизнь, и на сцену. Ученики сняли о нем фильм.

Лет тридцать тому назад появился в моей жизни обаятельный, легкий, талантливый Юрий Васильев. Пятнадцать лет мы с ним играли с огромным успехом пьесу «Восемнадцатый верблюд». Он был моим племянником на сцене, а зрители считали, что это мой сын (из-за фамилии). Он сразу овладел публикой, она его полюбила. Юра обладал мастерством, обаянием, молодостью, которая долго давала ему возможность играть молодых героев. Творческая энергия кипит в нем. Он может поражать неожиданными открытиями. Когда еще был жив мой больной муж, Юра своим присутствием, своей добротой скрашивал нашу жизнь. С ним было весело, его молодость делала наши дни радостными. Он и сейчас работает как актер и как режиссер, очень неожиданно и очень перспективно.

Не так давно я включила телевизор, а там показывали старый спектакль Театра сатиры «Маленькие комедии большого дома». Я буквально прилипла к экрану и не могла оторваться. Смешно, симпатично, сколько веселых талантливых артистов – Папанов, Миронов, Мишулин, Нина Архипова, Токарская, и всех уже нет. Не укладывается в голове – как же так: они такие прекрасные, такие разные, и их нет…

А я еще живу, и даже счастлива, и играю, и люблю, и радуюсь жизни. Господи! За что мне досталось это счастье – их знать, с ними работать, их помнить и любить…

И вдруг среди веселья и шуток – номер Александра Ширвиндта: монолог отца, обращенный к сыну. За роялем, тихо играя какую-то мелодию, сидит редкой красоты мужчина, блистательный актер, который одной репликой может вызвать гомерический смех, ничего особенного не делая, – такой талант Бог ему подарил. Но сейчас – умное спокойное лицо, а в глазах боль, которую он не показывает. И каждая реплика – это спокойно донесенный до зрителя вопль любящего человека к ребенку. То, как он произносит этот монолог, ничего не педалируя, вызывает огромное сочувствие. Понимаешь все: и как он любит своего отпрыска, и как он с болью перечисляет его недостатки, и как он слабо, но надеется на то, что сын поймет его.

И, глядя на экран, я думала, сколь много глубокого, неожиданного мог бы сыграть Александр Анатольевич Ширвиндт из мировой классики, и как жаль, что наш театр только для Андрея Миронова расширял диапазон чувств и размышлений, которые рождает театральное искусство. Я знаю, что Театр сатиры любят и он нужен людям, как понятная радость. Но насколько важно, видя глубокий талант артиста, вовремя определить его дорогу к сердцу зрителя, находя и глубокую драматургию, которая обогатит его палитру.

Я больше узнала и почувствовала нашего теперешнего руководителя, прочитав его книги. Сколько в них нежности и любви к людям, с которыми прошла жизнь. Иногда это люди совсем не знаменитые, но с каким добрым юмором он рассказывает о тех, кто одарил его своей индивидуальностью, своим талантом или своей открытой душой. Сколько понимания и благодарности за то, что ему в жизни досталась прекрасная женщина – его жена Наталья Николаевна Белоусова, с которой он прожил всю жизнь. И, наверное, не все было радужно, но как искренне он пишет об этой счастливо прожитой и проживаемой сейчас жизни!

Я отношусь к Ширвиндту с очень большой благодарностью. Мне кажется, что он правильно ведет наш театр. Конечно, можно было бы ставить более эффектные и более спорные спектакли, но для него это неорганично – выискивать модных режиссеров и проповедовать через наш театр их взгляд на искусство. Он этого не делает, и правильно. Потому что, если он будет приглашать какого-нибудь современного режиссера и тот шиворот-навыворот поставит Гоголя, – публика восторженно, конечно, примет этот спектакль: «Ах, как потрясающе!» А Ширвиндт не верит в такого Гоголя, и это уже будет не наш театр.

Александр Анатольевич практически не проводит собраний, не учит, как что играть, так как убежден, что пришли люди, которые знают свое дело. Как актер он знает, что артист должен работать. И в этом смысле наши актеры не обижены. Почти у каждого разноплановые роли, что дает возможность искать новые краски, интересные ракурсы.