39

Король-фанатик

Ричард III был официально коронован 6 июля 1483 года, после того как в сопровождении пышного кортежа добрался из Вестминстер-Холла до аббатства. На мгновение непредсказуемые события истории мира превратились в упорядоченный ритуал и спектакль. Под звуки труб вышли герольды, несущие королевские геральдические знаки отличия; за ними следовали епископы и аббаты, увенчанные митрами и с епископскими посохами в руках. Епископ Рочестера нес крест перед епископом Кентерберийским. За прелатами следовал граф Нортумберленд, который нес меч милосердия с обломанным острием; за ним шли лорд Стэнли с жезлом и лорд Суффолк со скипетром; граф Линкольн сопровождал их с крестом и державой, а графы Кент и Суррей несли другие церемониальные мечи. Граф-маршал Англии герцог Норфолк вышел на передний план, держа в руках корону. За ним следовал сам король, одетый в платье из пурпурного бархата с отделкой из меха горностая, покрытое сверху мантией из темно-красного атласа. Когда он шел к огромным западным дверям аббатства, четыре лорда несли над его головой балдахин. Это было то, чего желал Ричард. Анна Невилл, его жена, ставшая теперь королевой Англии, следовала за мужем со своей свитой благородных дворян.

Вскоре после коронации Ричард объехал королевство, чтобы одновременно продемонстрировать свое величие и примириться с теми подданными, которые, возможно, упорствовали в неподчинении. Он совершил путешествие от Оксфорда до Глостера и Вустера. В Йорке он решил, что следует короноваться второй раз по причине того, что будто бы во время церемонии в Лондоне он принял клятву верности только от половины своих подданных. Во многих отношениях Ричарда можно считать главным образом лордом северных земель.

Образ Ричарда III был обрисован огненными письменами Уильяма Шекспира, который, в свою очередь, многое почерпнул из истории Томаса Мора. Возможно, последний и был святым, но, кроме того, пускал в ход фантазию. У Мора были веские причины, имеющие отношение к его интересам, чтобы подвергнуть суровой критике память о последнем короле из Йорков перед воцарением династии Тюдоров. Таким образом, для Мора и для Шекспира Ричард стал улыбающимся коварным злодеем, горбуном, преследующим сомнительные цели, недоношенным младенцем, исторгнутым из лона матери. В этом изображении, возможно, есть доля истины, но от этого оно не перестает быть карикатурой.

Король, к примеру, не был горбуном. В результате напряженной военной подготовки одно плечо и рука у него были развиты слишком сильно, это привело к небольшой диспропорции, и ничего больше. Шекспир предполагал, что он «не создан… для нежного гляденья в зеркала», но на двух ранних портретах можно увидеть лицо, не лишенное привлекательности. Ричард был относительно невысоким и хрупким, по крайней мере по сравнению со старшими братьями; он выглядел озабоченным, если не сказать беспокойным. Путешественник из Германии отметил, что у короля хрупкие руки и ноги, но в то же время «великое сердце» – под этим он имел в виду великодушие. По наблюдениям архиепископа Сент-Эндрюса, «природа никогда не помещала в такую крошечную оболочку столь великий ум и такие значительные силы».

Это «величие сердца» очень быстро пришлось поставить под сомнение. Вскоре после церемонии коронации распространились слухи о том, какая судьба постигла принцев в Тауэре. В начале года видели, как мальчики стреляют и играют в саду замка. Но затем они исчезли из виду. К тому времени, когда лето 1483 года превратилось в осень, сомнения высказывались все более настойчиво и громко. Полидор Вергилий, историк, который был настроен против Ричарда так же сильно, как и Томас Мор, сообщал, что король принял решение о смерти принцев еще во время своей поездки по северу Англии. По сведениям Вергилия, король написал констеблю Тауэра сэру Роберту Брэкенбери и потребовал, чтобы мальчиков убили. Когда Брэкенбери отказался это сделать, Ричард обратился к более покладистому слуге сэру Джеймсу Тиреллу, с помощью двух сообщников организовавшему убийство. Они «внезапно набросили на них [принцев] одежду и так закрутили и запутали их, зажав им рты периной и подушками, что в недолгий срок задушили их и прикончили. Дыхание их ослабело, и они отдали Богу свои невинные души…». В других рассказах о судьбе мальчиков говорилось, что их отравили или утопили.

Самый достоверный комментарий можно обнаружить у другого хрониста, Доминика Манчини, который сообщает, что мальчиков переводили все в более дальние помещения Тауэра, а их личные слуги постепенно исчезали. При упоминании имени Эдуарда V у многих людей на глазах появлялись слезы, но «как бы то ни было, мне пока что не удалось разузнать, расправился ли он с ними и какая именно смерть их настигла». Это было тайной того времени, и таковой она осталась до сих пор.

Не вызывает сомнений тот факт, что мальчиков больше никогда не видели за стенами лондонского Тауэра. Об их судьбе шло много разговоров, но единственное, что можно сказать определенно, – это то, что они были убиты, когда находились в заключении. То, как они умерли, точно не известно. Называли и других кандидатов на роль заказчика убийства, среди них были герцог Бекингем и Генрих Тюдор, который унаследовал престол после Ричарда. В более поздних источниках говорится, что Генрих приказал убить принцев после победы в битве при Босворте. Но это не что иное, как вымысел. Едва ли можно сомневаться в том, что мальчиков убили по явному или тайному приказу Ричарда III. Он мог убедить себя в том, что они действительно являются незаконнорожденными, и их зловещее присутствие являлось постоянной угрозой его правлению.

Дом Плантагенетов от Генриха II до самого Ричарда III был залит потоками крови. В своей жажде власти члены семьи ополчались друг на друга. Король Иоанн убил или распорядился о том, чтобы убили его племянника Артура; Ричард II разделался с дядюшкой Томасом Глостером и, в свою очередь, погиб по приказу двоюродного брата Генриха Болингброка; Генрих VI был убит в Тауэре по приказу кузена Эдуарда IV; Эдуард IV умертвил своего брата Кларенса, а его сыновья были уничтожены их дядей. Трудно представить себе семью, сильнее погрязшую в кровопролитии и жажде мести, в череде которых Война Алой и Белой розы была только одним эпизодом. Кажется, что на династию Плантагенетов было наложено какое-то проклятие, если только не принимать во внимание того, что в мире королей пальмовая ветвь победы всегда достается самому жестокому и безжалостному. Можно было бы сказать, что королевская семья была вдохновителем организованной преступности.

И раньше были узурпаторы, проложившие себе кровавый путь к трону, но Ричард III был первым, кто не проявил достаточной предусмотрительности и не одержал военной победы; он потребовал корону на основании тайного убийства двух мальчиков, а не благодаря своей доблести на поле битвы. И это отметили его современники. Бог войны был не на стороне Ричарда. Впервые на зыбкость его статуса указало восстание нескольких благородных аристократов на юге осенью 1483 года. Они были влиятельными магнатами из широв к югу от Темзы и Северна, многие из них служили при дворе Эдуарда IV. Возглавил восставших герцог Бекингем, который ранее был одним из самых верных и неутомимых сторонников Ричарда. Предполагали, что Бекингем, считая, что Эдуард V еще жив, решил, что лучшей стратегией будет поддержать дело молодого короля. Тем не менее он мог и желать заполучить корону для себя. Или, возможно, ужас, охвативший его после новостей о смерти принцев, заставил герцога решиться на опрометчивый поступок. Реакцией Ричарда была ярость на «его преступное намерение, которое лучше всего объяснить, – как писал король, – тем, что он является самым лживым из всех живых существ». В любом случае восстание не имело успеха. Ричард и его командующие настигли бунтовщиков, и Бекингем, захваченный в плен в Солсбери, был казнен.

В этом первом восстании участвовала еще одна фигура, достойная особого упоминания. Генрих Тюдор, граф Ричмонд, был потомком Эдуарда III через незаконную связь Джона Гонта, которая позднее была признана законной. Когда Генрих VI умер в Тауэре, Тюдор фактически стал главой ветви Ланкастеров. В результате он решил бежать во Францию, где мог избежать внимания Эдуарда IV и защитить себя, пока дом Йорков был на подъеме.

Когда власть перешла к Ричарду III, Генрих Тюдор стал самым значительным противником нового режима, таким образом приобретя еще больше влияния из-за неприятных обстоятельств, сопутствующих восхождению Ричарда на престол. Также Генриха поддерживала его мать. При посредничестве доктора из Уэльса, который пользовал обеих знатных дам, леди Маргарита Бофорт связалась с Елизаветой Вудвилл, все еще пребывавшей в убежище в Вестминстерском аббатстве. Они пришли к соглашению о том, что Генрих Тюдор должен жениться на дочери Елизаветы Вудвилл Елизавете Йоркской и, таким образом, соединить дома Йорков и Ланкастеров. Это соглашение явно указывало на то, что вдовствующая королева знала: ее сыновья умерли. По какой бы еще причине она стала поддерживать притязания другого человека на трон?

Получив эти гарантии, Генрих отплыл в Англию во время восстания Бекингема; только два из его пятнадцати кораблей не были сокрушены бурей во время плавания, и, когда он подошел к побережью Дорсета, выяснилось, что восстание закончилось с позором. Поэтому Генрих вернулся в Бретань, и за ним последовали бунтовщики, сумевшие избежать королевской расправы. Тюдор фактически учредил еще один двор во Франции.

Некоторое время Ричард был в безопасности. Он попытался укрепить свои позиции, выдвигая северян на те должности, которые ранее занимали магнаты с юга, хотя, конечно, среди южан он был непопулярен. Они не хотели «чужаков» в своих ширах, где управление обычно осуществлялось тесной группой родственников. Каждый шир, в сущности, был семейным бизнесом. Теперь король отнимал у них имущество и денежные средства – так сказать, активы их компаний.

Вполне возможно, что о сущности дальнейшего правления Ричарда судили несправедливо из-за не предвещающего ничего хорошего начала. У него были все задатки жесткого и даже безжалостного администратора. Король учредил «совет севера», чтобы сплотить свои силы в этом регионе, и этот совет показал себя настолько необходимым инструментом управления, что продолжал существовать в середине XVII века. О его рвении к общественным делам говорит то, что за два года через руки Ричарда прошло более 2000 официальных документов. Все привлекало его внимание – от приготовлений к битве до косьбы сена в Уорике. На синоде 1484 года видные деятели церкви обращались к его «благороднейшему и священному расположению». Возможно, таким был стандартный язык прошений, но он столь значительно отличается от привычных описаний Ричарда III, что достоин упоминания. Более доброжелательное восприятие короля подчеркивают и слова народной баллады «Шотландское поле» (Scottish Field), где говорится:

 

Ричард – богатый лорд; в своей сверкающей броне

Он не проявил ни единого признака трусости, ибо был благородным королем.

 

Также король приобрел репутацию хорошего законодателя. Когда позднее лондонский олдермен не согласился с кардиналом Уолси насчет предложенного тем насильственного взыскания, он напомнил прелату, что такие чрезмерные налоги запрещены статутом Ричарда III.

– Сэр, – сказал Уолси в своей обычной высокомерной манере, – я восхищаюсь тем, что вы ссылаетесь на Ричарда III, который был узурпатором и убил собственных племянников! Как же человек, который сделал столько зла, может издавать хорошие постановления?

Олдермен ответил: «Хотя он совершал зло, в его время вышло множество хороших постановлений, которые король создавал не единолично, но с согласия всего органа, управляющего королевством, то есть парламента». Таким образом, вопреки созданному Тюдорами мифу о злобном горбуне, воспоминания о добром царствовании Ричарда III жили в Лондоне в течение пятидесяти лет после его смерти. Фрэнсис Бэкон, лорд-канцлер другого короля, комментировал «политику и разумные законы», принятые первым и единственным парламентом Ричарда III.

Благочестие, граничащее со страстью к морализаторству, кажется, были самым устойчивым свойством его характера. В акте, заявляющем его притязания на трон, король объявил правление Эдуарда IV царствованием того, кто из-за «лести и подхалимства, сладострастия и излишеств следовал за советом людей высокомерных и порочных, а также неумеренных в своей алчности и презирал людей добродетельных и благоразумных…». Похоже на то, что он действительно считал Вудвиллов «похотливым» скотом и поэтому считал убийство двух принцев средством очищения правящей элиты.

Через два месяца после выхода в свет этой нападки на Вудвиллов король разослал английским епископам циркулярное письмо, где заявил, что горячо желает «увидеть, как растет добродетель и чистота жизни». Возможно, это было всего лишь актом публичного благочестия, но после смерти жены и единственного сына Ричард составил более личную молитву, в которой просил Господа: «Освободи Твоего слугу короля Ричарда от всего горя, страдания и муки, которые я несу с собой». Его сын Эдуард умер в возрасте одиннадцати лет, весной 1484 года; ненадежность линии Йорков была ясна всем. Жена Ричарда последовала за своим ребенком в могилу в начале следующего года. Король, по сути, остался один на свете, терзаемый «горем и страданием», на которые он горько жаловался в своей молитве.

Можно обнаружить и еще один интересный аспект его религиозности. Ричарду принадлежала копия Нового Завета в переводе Уиклифа, а также «Видение о Петре-пахаре» Уильяма Ленгленда; обе эти книги были запрещены церковным синодом 1408 года. Это отдавало лоллардизмом и более аскетической версией католицизма. Можно смело заключить, что Ричард интересовался неортодоксальным и более строгим вероисповеданием, что полностью согласуется с тем, что можно предположить о его жестком характере. Если он вершил дело Господа, то его не терзали угрызения совести.

Смерть жены освободила его и заставила искать другие брачные союзы. В то время появились нешуточные сообщения о том, что Ричард планирует жениться на Елизавете Йоркской, старшей дочери Елизаветы Вудвилл, таким образом разрушив ее помолвку с Генрихом Тюдором. Ходили даже слухи, что король отравил свою жену, чтобы вступить в новый брак, но не похоже, что он был способен жениться на девушке, чьих братьев убил. Даже по нормам той суровой и жестокой эпохи такой союз не мог считаться освященным Господом. В любом случае его презрение к Вудвиллам было хорошо известно.

Слухи не прекращались, и Ричард даже был вынужден созвать совет, на котором отрицал, что когда-либо собирался жениться на Елизавете Йоркской. Даже его самые близкие сторонники были в ужасе от подобной перспективы и, по словам одного из хронистов, заявили королю прямо в лицо, что народ «поднимет против него восстание и обвинит его в смерти королевы». Недоверие к Ричарду распространилось повсюду, в особенности этому способствовал его суровый и непреклонный нрав. Перед нами парадокс человека веры, который одновременно был неистовым убийцей. Но так ли уж парадоксален такой характер? Люди, придерживающиеся аскетичных религиозных убеждений, бывают особенно жестокими и нетерпимыми, если считают, что действуют богоугодно. Ричарда III часто обвиняли в двуличии, но, возможно, в действительности его пороком был фанатизм, уничтожающий все живое, а также вера в то, что он окружен врагами.

Елизавета Йоркская, разумеется, была помолвлена с другим человеком. В Рождество 1483 года в соборе Руана Генрих Тюдор принес клятву, что женится на ней, когда будет коронован как король Англии. Его сторонники, число которых постоянно возрастало, затем принесли клятву верности ему и его притязаниям на трон. Полидор Вергилий заявил, что из-за этого Ричард III теперь «постоянно гневался, дергался и терзался от страха». Он путешествовал по королевству, надолго не задерживаясь ни в одном замке или монастыре. Король собрал войско, чтобы изгнать Генриха Тюдора из герцогства Бретань, но Генрих, предупрежденный заранее, бежал через границу с Францией.

Именно из этой страны он начал вторжение в Англию летом 1485 года. Продолжавшееся двадцать два года изгнание вот-вот должно было окончиться. Ричард, разумеется, не мог предсказать место вторжения, несмотря на то что в свите Генриха были его шпионы. Поэтому он расположился в Ноттингеме – удобном городе для двора, который теперь, в сущности, представлял собой военный лагерь. Ноттингем находился в центре королевства и в любом случае был близко к северным землям, которые, без сомнения, должны были поддержать Ричарда. В начале лета того года король выпустил всеобщее воззвание, в котором объявил Генриха Тюдора бастардом обеих ветвей семьи и миньоном короля Франции; если он получит трон, то «совершит самые жестокие убийства, побоища, кражи и лишения наследства, какие когда-либо видели в христианском мире».

7 августа Генрих прибыл в Милфорд-Хейвен в Пембрукшире с семью кораблями и тысячью человек. Французы с радостью профинансировали его предприятие как способ отвлечь Ричарда от планов помочь их старым врагам в Бретани. Генрих двинулся на север через Хаверфордвест на Кардиган, где его силы присоединились к войскам союзников из Уэльса; Генрих был племянником Джаспера Тюдора, графа Пембрука, и поэтому жители Уэльса считали его своим. По долинам полетела песня бардов:

 

Джаспер вырастил для нас дракона,

В его жилах течет счастливая кровь Брута,

Он доберется до быка из Англси;

Он надежда нашего народа.

 

Чтобы подкрепить свои ненадежные притязания на трон, Генриху был нужен миф. В любом случае родственные связи с Уэльсом были для него жизненно важны. Когда его войска шли через Уэльс, над ними развевался красный дракон Кадваладара, потомком которого он себя объявил, нарисованный на бело-зеленых знаменах Тюдоров. Генрих вошел в Англию через Шрусбери, и в Ньюпорте, в Стаффордшире, его приветствовали первые английские приверженцы. Армия Тюдора все еще была уязвимой, в ней состояли как люди из Франции и Бретани, так и выходцы из Англии и Уэльса. Возможно, ее нельзя было считать достаточно мощной для того, чтобы противостоять королю Англии. Уже к тому времени, когда Генрих добрался до Шрусбери, королю было понятно, что армия бунтовщиков вторглась в страну, не встречая какого-либо серьезного сопротивления.

Сам Ричард не мог полагаться на преданную поддержку магнатов; он отдалил от себя владетельные семьи юга и центральных графств, навязывая их ширам северных аристократов. У него было скорее феодальное, а не национальное понимание королевства, и его действия в прошлом сделали невозможным объединение народа в единое целое. Из Ноттингема Ричард отправился в Лестер, где объявил призыв под свои знамена, побуждая подданных присоединиться к нему перед лицом величайшей угрозы. Он отказывался двинуться на Лестер до праздника Успения Богородицы, что еще раз говорит о его высокомерном благочестии. Своим вассалам король велел «явиться с тем количеством людей, какое вы обещали, с достаточным числом лошадей и упряжи».

Герцог Норфорлк и граф Нортумберленд были среди тех, кто откликнулся на этот призыв. Люди с севера тоже отреагировали быстро, в том числе и город Йорк, который послал восемьдесят человек «со всей поспешностью». Герцог Суффолк даже не пошевелился. Еще один крупный аристократ лорд Стэнли послал в ответ извинение или отговорку, заявив, что страдает потливой лихорадкой; тогда Ричард схватил его сына и сообщил Стэнли, что если он не прибудет со своим войском, то молодому человеку отрубят голову. В итоге лорд Стэнли и его брат прибыли с достаточным количеством людей, но их верность навсегда была поставлена под сомнение. Король не знал, пойдут ли они в бой как его друзья или как его враги.

Когда армии встретились на Босвортском поле 22 августа, преимущество было на стороне короля. В его армии насчитывалось 10 000 человек, тогда как у Генриха людей было в два раза меньше. Документально подтвержденных описаний этой битвы не существует, известно только, что она началась со звука выстрелов: у обеих сторон была артиллерия, в том числе пушки и недавно вошедшее в моду ручное огнестрельное оружие. Выстрелы ничего не решили, и последовала схватка врукопашную. В какой-то момент Ричард решил двинуться вперед и атаковать Генриха Тюдора самому. Это было обдуманное решение, позволяющее прекратить конфликт так быстро, насколько это было возможно. На войне, как правило, армия разбегалась или отступала, как только погибал ее командир. Возможно, король также считал, что некоторые из его людей вот-вот его покинут.

Взяв только своих самых преданных сторонников, Ричард галопом поскакал на людей, окружавших Генриха Тюдора, раня и убивая всех, до кого мог только добраться его меч. Говорили, что он кричал: «Измена! Измена! Измена!» Король сделал ошибку, отделившись от главных сил своей армии, но на какое-то время могло показаться, что его атака возымела эффект; затем в бой на стороне Генриха Тюдора вступил сэр Уильям Стэнли, который до этого стоял в стороне. В последовавшем за этим хаосом люди Генриха взяли короля в кольцо и напали на него; Ричард был окружен, и под ним убили лошадь. Кровь короля пролилась в маленький ручей, и еще в XIX веке рассказывали, что никто из местных жителей не пьет воду из этого источника. Позже в палатке на поле битвы нашли книгу молитв погибшего короля.

Часа сражения оказалось вполне достаточно. После боя корону, которую Ричард надел на свой шлем, нашли лежащей в поле. Ее подняли и надели на голову Генриха Тюдора. Тело Ричарда освободили от доспехов и на лошади доставили во францисканский монастырь в Лестере, где он был похоронен в каменном гробу без всяких церемоний. Позже гроб использовали как кормушку для лошадей, и кости Ричарда пропали. Со времен Нормандского завоевания он был единственным английским королем, чьи останки так и не поместили в королевскую усыпальницу. Он правил чуть больше двух лет и все еще оставался тридцатидвухлетним молодым человеком. Великая династическая война закончилась. Белая роза и красная роза лежали в пыли.