37

Король весны

Эдуард IV наконец стал королем, у которого не было соперников. Рождение сына в святилище в Вестминстере, а также последовавшее вскоре после этого появление на свет другого младенца мужского пола означали, что линия Йорков может продолжаться до бесконечности. Но у Эдуарда было два брата – Джордж, герцог Кларенс, и Ричард, герцог Глостер, – которые когда-нибудь могли заявить свои права на верховное владычество.

Младший брат, герцог Глостер, был вознагражден за свою верность во время волнений предыдущих лет. С осени 1469 года он был коннетаблем Англии и вел своих людей в сражения за короля против повстанцев; также он сопровождал Эдуарда в его плавании из Кингс-Линн в Голландию, а во время судьбоносной битвы в Тьюксбери командовал передовым отрядом. За оказанные королю услуги весной 1471 года он получил титул лорда – великого камергера, который ранее принадлежал Уорику. Также Глостер был вознагражден большой частью земель Уорика на севере Англии и с этого времени стал самым крупным землевладельцем и военно-феодальным правителем северных регионов, чьим главным замком был Миддлхэм в Северном Йоркшире. Он получил руку леди Анны Невилл, младшей дочери Уорика, которая была замужем за несчастным принцем Эдуардом. Пятнадцатилетняя девушка теперь вступила в союз с человеком, который помогал уничтожить ее семью, но, разумеется, куда более предусмотрительно было выйти замуж за одного из победителей. В королевской семье романтическая любовь встречалась довольно редко.

Старший из двух братьев короля Кларенс представлял собой более значительную угрозу, или, вернее, от него было больше неприятностей. Он уже показал свою неверность королю, вступив во временный союз с Уориком и Маргаритой, а теперь обратил свою злость на младшего брата. Он хотел быть лордом – великим камергером, он хотел земли Уорика на севере и земли самой леди Анны Невилл. Братья постоянно бросали друг другу вызов в спорах перед Королевским советом, и каждому аплодировали за его красноречие. Как бы то ни было, на время Кларенс стал победителем, получив поместья Уорика в центральных графствах и титул лорда – великого камергера. Глостер же сохранил свое господство над севером.

После победы Эдуард очень быстро покарал своих заклятых врагов. Он говорил, что богатые будут подвешены за свой кошелек, а бедные – за шею, но на деле был больше заинтересован в том, чтобы отнять деньги, а не жизни. Города, которые противостояли ему, такие как Гулль и Ковентри, были лишены своих свобод и заплатили большие деньги за их восстановление; на отдельных магнатов, поддерживавших Маргариту или Уорика, также наложили штрафы. Парламентские записи были наполнены сообщениями о налогах, актами о распоряжении имуществом, о конфискации и о насильственных контрибуциях в пользу королевской казны, которые без тени иронии называли «благотворительностью». Эдуард мог быть как суровым, так и великодушным: многие бывшие недруги получили «королевское прощение», и известные священнослужители из партии Ланкастеров, такие как Джон Мортон, поступили к королю на службу. Мортон позднее стал епископом Или и архиепископом Кентерберийским.

На континенте оставалась огромная проблема с Людовиком XI. Французский король помогал Уорику и поддерживал Маргариту Анжуйскую в их притязаниях на английский трон; он по-прежнему поощрял мятежных Ланкастеров, нашедших убежище в его королевстве. Людовик являлся угрозой, от которой следовало избавиться. Но если у Эдуарда и было желание это сделать, то никакими средствами он не располагал. Он начал переговоры о тройном вторжении с соседями Франции герцогами Бретани и Бургундии. Оба герцогства являлись феодальными подданными Франции, но на практике были независимыми. Эдуарду удалось добиться успеха по крайней мере в отношении Карла Смелого, герцога Бургундского.

4 июля 1475 года крупная английская армия отплыла в Кале из Дувра, готовясь к встрече с силами бургундцев. Эдуарда сопровождало большинство аристократов, в целом войско составляло 15 000 человек. Они везли 779 каменных ядер и более 10 000 связок стрел; также у короля были шитые золотом ткани для того, чтобы продемонстрировать свою роскошь, и он приказал построить из дерева маленький домик, покрытый кожей, который мог использовать на поле битвы. Это были его портативные королевские покои.

Карл Смелый не оправдал своего имени и прибыл в Кале всего с несколькими сторонниками. Большинство своих людей он оставил на осаде города во Фландрии. Эдуард, очевидно пришедший в большую ярость, немедленно начал переговоры с Людовиком XI, чтобы выторговать хоть какой-то мир. Французский король был готов пойти навстречу, не желая вторжения чужих солдат на свои земли, и месяц спустя оба короля встретились на мосту в Пикиньи неподалеку от Амьена.

Чтобы избежать любого нежданного нападения, посередине моста поставили деревянный барьер, с каждой стороны которого собрались солдаты обоих суверенов. Двойник, одетый в одежды французского короля, шел за спиной Людовика. Трое из подданных Эдуарда были одеты в те же золотые одежды, что и их господин. Это было мерой предосторожности. Эдуард подошел к барьеру, приподнял шляпу и низко склонился к земле; Людовик ответил столь же изысканным жестом.

– Мой господин, мой кузен, – сказал Людовик, – добро пожаловать! В мире нет ни одного человека, с которым я бы хотел встретиться больше, чем с вами.

Эдуард отвечал на очень хорошем французском.

Было подписано мирное соглашение, по которому Людовик согласился выплатить английскому королю огромную сумму в 75 000 крон, а также ежегодный пенсион в 50 000 золотых монет при условии, что английские войска покинут страну. Удовлетворенный этим выкупом, Эдуард вернулся в Англию. Также было решено, что его старшая дочь Елизавета Йоркская выйдет замуж за старшего сына французского короля. В обычной манере подобных заранее согласованных королевских браков эта договоренность ни к чему не привела.

В результате своей экспедиции Эдуард стал богаче, хотя славы и не приобрел. Перед вторжением он говорил, что хочет восстановить английские владения во Франции и даже претендовать на французский престол. Так было принято заявлять в то время, и всем этим словам не обязательно стоило верить. В любом случае амбиции не увенчались успехом. Но если Эдуард отправился в плавание, намереваясь получить крупную сумму от французского короля, то он полностью добился того, чего хотел. Подтверждение этому можно найти у французского историка, который в то время находился при дворе Людовика XI. Филипп де Коммин заявляет, что Эдуард начал переговоры с Людовиком еще до того, как отплыл из Дувра. Затем Коммин делает предположение о том, что Эдуард хотел присвоить себе все деньги, которые собрал в Англии для королевского похода.

В таком случае король совершил бы очень крупный обман; за те месяцы, пока шла подготовка к вторжению, по списку жалованных грамот и патентов можно отследить совместные усилия «плотников, столяров, резчиков по камню, кузнецов, слесарей, судостроителей, бондарей, пильщиков, мастеров по изготовлению луков и стрел, каретников, мастеров по изготовлению конской сбруи и других рабочих» по приготовлению к войне. Правда может состоять в том, что английский король был готов к различным вариантам развития событий. Он просто ждал, что произойдет, чтобы посмотреть, какие шансы ему даст судьба, полагаясь на принцип: кто не рискует, тот не пьет шампанского. Исторические записи состоят из неожиданных последствий и поворотов судьбы.

Эдуард не обнародовал все положения соглашения, заключенного в Пикиньи, но вскоре парламенту и народу Англии стало ясно, что в результате прерванной экспедиции во Францию король стал богаче, а они – беднее. Эдуард теперь был достаточно силен, чтобы справляться с трудностями.

Вскоре он продемонстрировал силу на своем брате. Кларенс фактически стал неуправляемым. Согласно «Хронике Кройланда», самому надежному источнику информации об этом периоде, он «теперь, казалось, сильнее и сильнее чурается присутствия короля, едва выдавливает из себя слово на совете, не ест и не пьет в королевской резиденции». У него были причины для недовольства. После смерти его жены, которая скончалась в родах, предполагалось, что Кларенс должен жениться на дочери Карла Бургундского, но Эдуард отказался одобрить этот союз, потому что при поддержке Бургундии его брат стал бы слишком силен. По тем же причинам Эдуард не позволил Кларенсу жениться на сестре короля Шотландии.

В апреле 1477 года Кларенс обвинил одну из служанок жены, Анкаретту Твинихо, в убийстве хозяйки с помощью «смертоносного напитка из эля, смешанного с ядом»; вооруженная банда его людей схватила несчастную женщину и доставила в город Кларенса Уорик, где ее и повесили. Это была форма узаконенного убийства. Три месяца спустя один из сквайров из дома Кларенса был обвинен в некромантии с целью вызвать смерть короля. Его объявили виновным и вздернули на виселице в Тайберне. На следующий день Кларенс пришел на Королевский совет и заставил зачитать заявление о невиновности этого человека; после этого Кларенс покинул зал заседаний. Он фактически бросал вызов королевской честности и королевскому правосудию. Тогда Эдуард потребовал, чтобы Кларенс явился к нему, и в присутствии мэра и олдерменов Лондона заявил, что тот действовал «неуважительно по отношению к закону страны и угрожал судьям и присяжным королевства».

В начале 1478 года была созвана сессия парламента, где перед всеми лордами король обвинил своего брата в различных преступлениях против трона; выступило несколько свидетелей, но было понятно, что их заранее проинструктировали, что следует говорить. Герцог защищался, как только мог, даже умолял разрешить дело с помощью поединка, но собравшиеся лорды признали его виновным в измене. В этом деле лорды парламента, без сомнений, были вынуждены встать на сторону короля, и их вердикт никого не обманул. Как бы то ни было, доказательства были слабыми и, возможно, выдуманными. Кларенса заключили в Тауэр, где его через несколько дней тайком убили. Часто заявляют, что герцога утопили в бочке с мальвазией. Эта любопытная деталь, как ни странно, может быть точной, но она может указывать на то, что его утопили в ванне: ванны в те времена часто делали из распиленных винных бочек.

Король убил старшего из двух своих братьев, преследуя сомнительные цели. Это жестокое действие устанавливало верховную власть короля. Некий прорицатель предсказал, что царствованию Эдуарда будет препятствовать человек, чье имя начинается с «G». Поэтому Джордж (George), герцог Кларенс, был устранен. Имя младшего брата Ричарда Глостера (Gloster), очевидно, не пришло королю на ум. В то время также говорили, что королева и ее родственники Вудвиллы также мечтали уничтожить Кларенса: в случае смерти Эдуарда его красноречие и приятный вид могли составить конкуренцию юным сыновьям короля. Один слух накладывался на другой; кровавый двор был наполнен призраками и подозрениями. Путь Эдуарда IV к славе проходил по трупам его врагов, теперь к ним добавилось и тело его брата. Согласно «Хронике Кройланда», король «правил своим государством такой тяжелой рукой, что, казалось, внушал смертельный страх всем своим придворным, тогда как он сам не боялся никого».

Помимо укрепления своего правления и обеспечения королевской выгоды, Эдуард тратил огромное количество времени, устраивая для своих ближайших родственников браки, выгодные настолько, насколько это было вообще возможно. Его купеческие вложения в шерсть и ткань были ничтожны по сравнению с вложениями в семью. Всего у него было три сына и семь дочерей; двое из них умерли в младенчестве, таким образом, у него осталось два сына и шесть дочерей. Началась карусель сватовства, в результате которой дочери были обручены с наследниками престолов Шотландии, Франции и Бургундии. Принц Уэльский Эдуард был разыгран как предмет торговли с Бретанью. Король хотел взамен звонкую монету, в частности, он не желал давать приданое за своими дочерьми и поэтому заводил длительные переговоры, чтобы избежать этой необходимости. На деле никто из детей не вступил в брак на момент его смерти, в основном по той причине, что все они были слишком молоды для этого. Все его планы, намерения и наметки пошли прахом. Тысячи слов, потраченных на речи и дипломатию, растворились в воздухе.

Младший брат короля был в большей безопасности, чем когда-либо. Ричард Глостер оставался самым сильным лордом Северной Англии. Семья Перси главенствовала в Нортумберленде и Ист-Райдинге в Йоркшире, но весь остальной север находился под прямым управлением Глостера. У Эдуарда не было причин сомневаться в его верности, и, казалось, на тот момент он сделал лучший выбор, назвав Ричарда лордом-протектором Англии и опекуном старшего сына короля.

Переломный момент наступил быстрее, чем этого ожидали. Весной 1483 года Эдуард IV таинственно и опасно заболел. Говорили, что он простудился на рыбалке. Коммин утверждает, что король умер от апоплексического удара. «Хроника Кройланда» заявляет, что он пал «сраженный не годами и не какой-либо из известных болезней». Есть предположения о смерти от яда. В действительности его единственной болезнью могло быть потакание своим желаниям: он ел и пил в немыслимых количествах, стал жирным и распущенным. Только очень благочестивые короли могут избежать такой судьбы. Эдуард IV скончался, когда ему было чуть за сорок.

Эдуард умер, не оставив после себя долгов, он был первым кредитоспособным королем за последние двести лет. Возможно, это и было его величайшим достижением. Он не совершил значительных законодательных или юридических реформ, но, по крайней мере, сумел укрепить королевское правление. Он смог заставить работать королевскую власть после слабого царствования Генриха VI. Подытоживая, можно сказать, что это все, что он сделал. Тот факт, что после царствования Эдуарда Англия стала более процветающей, чем ранее, полностью объясняется стоящей за этим силой и целеустремленностью растущей нации.

В любом случае Эдуард не был достаточно силен, чтобы быть уверенным, что его сына коронуют как королевского преемника. Ректор Таттершел-колледжа в Линкольншире писал епископу Винчестерскому: «Поскольку сейчас наш сюзерен король мертв и душа его предстала перед Иисусом в надежде на Его великое милосердие, мы не знаем, ни кто теперь будет нашим лордом, ни кто будет править нами». Впрочем, переход произошел очень быстро и изящно. Эдуард, принц Уэльский, был объявлен королем Эдуардом V.

Ко времени смерти своего отца юный наследник, очевидно, находился в Ладлоу, около границы с Уэльсом; он был в компании своего дяди Энтони Вудвилла, графа Риверса, когда мать призвала принца вернуться в Лондон. В столице собрался совет, в котором главную роль играл лорд Гастингс. Как и Глостер, он был верен скорее йоркской монархии, чем семейству Вудвилл; когда Гастингс узнал, что королева попросила своего брата охранять ее сына по пути в Лондон и привести с собой столько людей, сколько он сможет собрать, лорд почувствовал, что это может обернуться нежелательной демонстрацией силы. Он угрожал удалиться в Кале, если Вудвиллы будут пытаться захватить город, и в то же время написал Глостеру, чтобы сообщить тревожные новости.

Тогда Елизавета Вудвилл согласилась на компромисс, по которому юного короля могли сопровождать не более 2000 человек. Глостера предупредили о возможности того, что Вудвиллы могут попытаться контролировать короля, но они признали его в качестве полноправного лорда-протектора королевства. В конце апреля Глостер прибыл с севера и присоединился к своему стороннику герцогу Бекингему в Нортгемптоне. Это было всего в десяти милях к северу от того места, где по пути в Лондон остановилась королевская партия; Стони-Стратфорд находился на пересечении Уотлинг-стрит и дороги в Нортгемптон.

Стороны обменялись заверениями в дружбе. Риверс и его спутники поприветствовали двух герцогов и встретились с ними в доме неподалеку от Нортгемптона; они весело провели вечер, но на следующее утро Риверса арестовали по обвинению в измене и отправили в тюрьму на север. Затем Глостер и Бекингем поехали в Стони-Стратфорд и сообщили юному королю, что дядя и другие люди из его окружения плели заговор против молодого человека. Эдуард возражал и протестовал, говорил, что «не видел от них ничего плохого и хотел бы сохранить их при себе, если только обвинения не будут доказаны». Но четырнадцатилетний мальчик не мог тягаться с Глостером, сообщившим королю, что Риверс играл определенную роль в дебошах покойного Эдуарда, и эти развлечения смертельно ослабили короля-отца. Эти слова хорошо сочетались с высокой моралью самого Глостера. Молодой король отметил, что он полностью полагается на суждения своей матери, и Бекингем возразил, что не стоит доверять женщинам.

Когда новости об аресте достигли Лондона, семейство Вудвилл и его сторонники встревожились. Они попытались поднять армию, но Лондон для них был чужой землей. Тогда королева взяла своего второго сына и дочерей и укрылась с ними в убежище в Вестминстерском аббатстве. Второй раз в жизни она искала защиты в этом святом месте, но теперь ситуация была куда более опасной. Две семьи боролись за власть, не было сильного совета или группы аристократов, которые могли бы встать между ними. Эдуард IV должен был предвидеть такие последствия своих действий, когда создал две группы подданных, обладающих большой властью, но не сделал никаких попыток предотвратить подобную ситуацию. Поэтому теперь королева сидела на полу среди разбросанных камышовых подстилок, а вокруг нее «с грохотом перетаскивают тяжелые вещи в святилище. Среди них ящики, сундуки, мешки, узлы, тюки, все это – на спинах мужчин, ни один из которых не стоит без дела. Одни нагружают, другие несут, третьи сбрасывают ношу; кто-то идет за новым грузом, а кто-то ломает стены, чтобы пройти кратчайшим путем».

Глостер немедленно предпринял действия, чтобы обезопасить монарха и подчеркнуть свою власть в любом столкновении с Вудвиллами. Он написал совету и мэру Лондона, настаивая на том, что действует, чтобы сохранить жизнь королю, и не претендует на корону. 4 мая Глостер привез Эдуарда в Лондон и, в знак своих добрых намерений, настоял на том, чтобы все лорды и олдермены принесли клятву верности своему новому монарху. Эдуарда вначале поместили во дворце Или, а потом перевезли в Тауэр как более подходящее место для того, чтобы подготовиться к коронации.

Шесть дней спустя Глостер стал лордом-протектором, хотя срок и объем его протекторства не были точно определены. Коронация Эдуарда V должна была состояться 22 июня, и с этого момента юный король мог объявить, что готов править самостоятельно. Возможно, этого желала его мать. Генрих VI приступил к управлению государством в возрасте пятнадцати лет, Ричард II принял на себя королевские обязанности в семнадцать. Таким образом, теоретически у Глостера оставалось очень мало времени, чтобы утвердить свою власть. Возможно, он также боялся, что Вудвиллы пожелают его уничтожить.

Тот факт, что сама королева-мать оставалась в убежище, подчеркивал всю зыбкость и опасность ситуации. Одним из первых действий Глостера как лорда-протектора было удаление родных и союзников Вудвиллов с должностей, где они имели какое-то влияние. Решение, казалось, поддержало большинство в Королевском совете, который не считал эти отстранения частью заговора с целью заполучить корону. Также Глостер наградил своих союзников. Герцог Бекингем, например, получил управление Уэльсом и граничащими с ним землями; возможно, по случайному совпадению он также узурпировал власть Вудвиллов в этом регионе.

Хронисты того периода соглашаются, что к концу мая Глостер приготовился захватить корону; но, возможно, здесь именно оценка прошедших событий задним числом позволяет судить здраво. Возможно, сам Глостер не знал или был не уверен, что делать; из истории своей семьи он, как никто другой, знал о том, какую власть имеют шансы и неожиданные обстоятельства.

Первые реальные признаки его намерений появились в письме к северным союзникам от 10 июня, где герцог просил их прибыть к нему «и оказать помощь против королевы, ее кровных родственников и приближенных, которые намереваются и постоянно вынашивают планы убить и полностью уничтожить нас и нашего кузена герцога Бекингема, а также старую королевскую кровь этого государства…». Из его слов можно в равной мере предположить и страх, и неуверенность. Он не упомянул Гастингса как возможную жертву этих интриг, потому что уже имел причины подозревать и его. Было похоже, что Гастингс знает о решении Глостера свергнуть юного короля и намерен сопротивляться этой попытке; все хронисты подчеркивают верность Гастингса Эдуарду.

13 июня в 9 часов утра Глостер присоединился к совету в Белой башне Тауэра, продемонстрировав при этом свое чувство юмора. Томас Мор очень живо представил это собрание в жизнеописании Ричарда III; к этой записи часто относятся со скептицизмом, но для Мора главным источником, без сомнения, был Джон Мортон, который в качестве епископа Или присутствовал при происшедшем.

«Глостер обратился к епископу Эли с такими словами:

– Милорд! В вашем саду в Холберне растет отменная земляника. Я прошу вас, позвольте мне взять оттуда корзину ягод!

– С радостью, милорд, – отозвался тот, – и дай бог, чтобы я мог с такою же готовностью преподнести вам на радость что-нибудь и получше».

Епископ отослал слугу, а Глостер удалился в свои покои. Час спустя герцог вернулся к совету в совершенно другом состоянии духа. Теперь он был раздражен и зол; в минуты ярости или смущения у него была привычка кусать нижнюю губу.

«Он начал так:

– Какого наказания заслуживают те, кто замышляет и готовит гибель мне, – мне, столь близкому родичу короля и протектору его королевской особы и всего королевства?

Гастингс ответил первым:

– Они заслуживают смерти, мой лорд, кем бы они ни были.

– Чародейством этим занимается, – сказал тогда протектор, – не кто иной, как жена моего брата и вместе с ней другие!»

После этого он назвал Елизавету (Джейн) Шор, которая была любовницей Эдуарда IV и наименее вероятным кандидатом в наперсницы королевы. В этот момент Ричард подтянул рукав своего камзола и показал совету изуродованную левую руку. Это увечье было далеко не свежим – более того, рука, как говорит Мор, «всегда такой и была», но она послужила цели доказать колдовство оппонентам Глостера. После этого герцог повернулся к самому Гастингсу и с яростью обвинил его в измене. Гастингса быстро увели и без долгих рассуждений казнили, отрубив ему голову на бревне, которое лежало неподалеку от входа в часовню Тауэра.

«Великая хроника Лондона» (Great Chronicle of London), составленная к концу столетия, приходит к выводу, что «этот благородный мужчина был убит из-за верности и преданности, которые он питал к своему хозяину», этим «хозяином» был юный король, которого держали в Тауэре. С помощью напора и неожиданности Глостеру удалось уничтожить человека, которого он подозревал в том, что тот преграждает ему путь к трону. Также похоже, что Глостер получил информацию о том, что Гастингс решил попытаться спасти молодого короля из заключения; это может объяснить его страстное письмо к своим северным союзникам, написанное 10 июня.

16 июня личное войско Глостера окружило святилище в Вестминстерском аббатстве, где все еще находился младший брат короля. Саму королеву убедили поверить уговорам архиепископа Кентерберийского, который утверждал, что наследнику престола нужна компания его младшего брата, и выпустить сына. Прелат поклялся своим разумом и честью в том, что обеспечит безопасность мальчика и вернет его обратно в убежище после коронации. «Если вы считаете, что я слишком боюсь, – ответила королева, – то лучше убедитесь, что ваш страх не слишком мал». Возможно, Елизавета пришла к этому решению, сознавая, что войско Глостера может ворваться в святилище и силой забрать сына.

Она проводила герцога Ричарда словами: «Прощайте, мой любимый сын, да хранит вас Господь, дайте поцеловать вас еще раз до того, как вы уйдете, ибо один только Бог знает, когда мы снова сможем поцеловать друг друга». После этого принца препроводили в Тауэр, где он присоединился к своему брату в ожидании коронации. Девять дней спустя брат королевы граф Риверс был обезглавлен в замке Понтефракт. «Я считаю, что вам повезло выбраться из-под гнета [из Лондона], – писал советник лорд-канцлеру, – поскольку здесь много волнений, и каждый человек сомневается в других».

Новости о смерти Гастингса уже стали причиной ужаса в Лондоне, развеянного только мягкими заверениями мэра, который заявил, что заговор против жизни лорда-протектора существовал на самом деле. Теперь для Глостера наступило время оправдать себя перед горожанами и подготовить их к узурпации короны. 22 июня покорный Ричарду доктор теологии Ральф Шоу произнес проповедь у креста Святого Павла – главного центра правительственных заявлений того времени. В ней Шоу объявил, что Глостер является единственным законным сыном Ричарда, герцога Йоркского, и, таким образом, единственным настоящим кандидатом на трон. В другом докладе, своевременно распространенном, говорилось, что два принца, находящиеся в Тауэре, также были незаконнорожденными. Не похоже, что хотя бы под одним из этих заявлений была какая-то почва, но, возможно, Глостер верил в одно из них или даже в оба. Во всех случаях, когда речь шла о высоких моральных устоях, он проворно хватался за них.

Например, он мог легко убедить себя, что Эдуард IV имел то, что называли «предварительной договоренностью» с другой женщиной, и, таким образом, его брак с Елизаветой Вудвилл не имел законной силы. Также он из первых рук знал о дебошах при дворе Эдуарда и мог подозревать, что тот, кто занимал трон, на самом деле не был никаким королем. Амбиции могли дать Ричарду фальшивое ощущение того, что он выполняет свой долг. Страх также играл роль в этих расчетах. Если бы Эдуард V был коронован, не было бы от него никакой пощады человеку, убившему его дядю. Глостер был вынужден действовать быстро.

Через два дня после проповеди Шоу герцог Бекингем, главный союзник Глостера, произнес перед мэром и олдерменами Лондона в ратуше речь, оказавшую похожий эффект. Сомнительная претензия на трон снова была высказана со всей искренностью и почтительностью и, как заявляет «Великая хроника Лондона», «без всякой лишней болтовни». По всем отзывам, реакция лондонцев была не особенно теплой; несколько возгласов «Да! Да!», раздавшихся в конце, выражали «больше страха, чем любви». Слуги Бекингема подбили нескольких подмастерий, чтобы они крикнули: «Бог хранит короля Ричарда!» – и в результате считалось, что событие имело огромный успех.

На следующий день парламент собрался в Вестминстере, и палатам лордов и общин был представлен свиток пергамента, где заявлялись права Ричарда на трон. Он получил единодушное одобрение этих видных людей из различных городов и широв, и 26 июня в лондонском особняке Глостера (в замке Байнард) при большом стечении публики, которую собрал Бекингем, свиток был прочитан вслух, затем Глостера призвали взять себе корону. Поразмыслив с нарочито скромным видом, он согласился. Тогда герцог был объявлен королем Ричардом III.

Король Ричард торжественно прибыл в Вестминстер-Холл, где с помпой уселся на мраморный трон суда королевской скамьи – здесь монарх должен был находиться, когда творит суд. Ричард немедленно принял образ мудрого и справедливого короля. Он произнес речь, обращенную к палатам лордов и общин, в которой клялся творить правосудие, основываясь на справедливости и равенстве. Ни один человек не окажется вне закона. Ко всем партиям должны относиться одинаково. Это можно было воспринимать как упрек Эдуарду IV, который превыше всего ставил интересы своей семьи, и это часто заставляло его нарушать законы или придумывать новые ради немедленной выгоды.

Некоторые на самом деле приветствовали вступление Ричарда на трон. Он был известен как хороший администратор и великолепный солдат. Разве его царствование не превзойдет царствование четырнадцатилетнего мальчика под руководством его матери и оставшихся родственников из семейства Вудвилл? Эдуард V был королем восемьдесят восемь дней, королем весны и раннего лета. Таким образом, он снискал себе печальную славу самого короткого царствования среди всех английских суверенов, но своей смертью, как мы увидим далее, оказал чрезвычайно значительное влияние на последующие события.