35

Лев и агнец

Новый король Эдуард IV, согласно Томасу Мору, «был добрым человеком и держался очень царственно… Лицом он был красив, телом складен, крепок и силен». Современный Эдуарду хронист Доминик Манчини, который писал сразу после смерти короля, дал более неоднозначное описание: «Эдуард имел мягкую натуру и веселый характер, тем не менее если он злился, то мог казаться очевидцам просто ужасным». Конечно, одна из королевских обязанностей – это внушать ужас, особенно если этот король наследует Генриху VI: ведь предыдущий король был скорее агнцем, а не львом. Манчини сообщал, что «с ним легко было общаться друзьям и другим людям, даже менее родовитым. Часто король приглашал к себе совершенно неизвестных людей, если ему казалось, что они пришли с намерением обратиться к нему или узнать его ближе». «Входите, – возможно, говорил он. – Посмотрите на меня. Да, я ваш король». «Он желал показать себя тем, кто хотел на него смотреть, и не упускал ни одной возможности… продемонстрировать свою прекрасную фигуру заинтересованной аудитории». У Эдуарда был великолепный аппетит, и, как и многие гурманы, в процессе приема пищи он мог извергнуть уже съеденное, чтобы продолжить трапезу. Со временем это сказалось на объеме его талии; Мор отмечал, что в последние годы король стал «довольно тучным и жирным, но привлекательность свою тем не менее не утратил».

В молодости его гордость граничила с тщеславием, и, как и многих королей до него, Эдуарда увлекали театральные и зрелищные стороны королевского сана. В первый год его правления хранитель королевского гардероба потратил чуть больше 4784 фунтов стерлингов на меха и одежды для одного короля – огромная сумма, если учесть, что среднее годовое жалованье работника составляло примерно шесть фунтов. Эдуард одевался в расшитые золотом одежды и красный бархат, песочный шелк и зеленый атлас. Ему принадлежали сотни пар туфель и сапог, шляпы и береты; он в большом количестве носил аметисты, сапфиры и рубины. Они служили не только ювелирными украшениями, но и талисманами. Аметист давал твердость и мужество, сапфир сохранял в целости конечности, если яд оказывался неподалеку от рубина, камень становился влажным, на нем выступала испарина. Эдуарду принадлежала золотая зубочистка, украшенная бриллиантом, рубином и жемчужиной.

Эта роскошь была связана не только с личным стремлением к возвеличиванию, хотя, конечно, большое значение имело и приращение богатств. Стать королем означало стать самым богатым человеком в стране. Но тщеславие было и способом показать богатство и статус королевства, оно демонстрировало мощь нации. Поэтому самолюбие и стремление к величию можно рассматривать как выполнение королевских обязанностей.

Разумеется, королевство все еще оставалось раздробленным или, по крайней мере, нестабильным. То, что Генрих и его сын оставались в живых, было серьезным препятствием для нового монарха, особенно из-за того, что династия Ланкастеров имела верных последователей как на западе, так и в центральных районах страны. У Эдуарда не было вообще никакой власти на севере, где старый король скрывался за границей Шотландии. Бо́льшая часть Уэльса поддерживала Генриха, у которого также было больше сторонников среди магнатов страны. Тридцать семь семей аристократов сражались за него и рядом с ним, и только трое перешли на сторону Эдуарда.

Поэтому новому королю приходилось укреплять свою оборону настолько, насколько возможно, отчасти это делалось для того, чтобы не позволить французам воспользоваться преимуществом внутренней смуты. Молодой король привлек к себе многих прежних сторонников Ланкастеров, под личиной доброго господина раздавая им земли; он был вынужден доверять тем, кто выступал против него, и, более того, оказывать им милости. Там, где приверженцев Ланкастеров не удавалось перевербовать, их арестовывали или уничтожали. Граф Оксфорд и его сын, например, были обезглавлены на Тауэр-Хилл по обвинению в измене.

Комиссия судей проехала через двадцать пять широв и восемь крупных городов, чтобы выявить недовольных новой политикой. Не было крупных сражений, но за первые два года царствования Эдуарда, возможно, произошло больше стычек, чем за всю войну; в 1461 году он взял под свое управление поместья 113 врагов. Эти территории были дарованы сторонникам нового короля. В тот же год он пожаловал семь новых баронских титулов.

Далее король решил, что будет удобно создать кризис в международных отношениях; это помогло бы ему получить деньги для собственных целей и объединить подданных перед общим врагом. Весной 1462 года Эдуард объявил, что новый король Франции Людовик XI собирается уничтожить «народ, имя, язык и кровь Англии». Эдуарда можно считать первым английским королем, который полностью отказался от Франции, у него там не было владений, чтобы их защищать, если не считать гарнизона в Кале. Он действительно был королем только Англии.

На следующий год от казначейства потребовали обеспечить требуемые суммы, чтобы поднять армию и флот против множества врагов внутри страны и вне ее. Предполагалось, что король выступит против сторонников Ланкастеров в Нортумберленде или где-то еще или что он вторгнется в Шотландию; на деле ни того ни другого не произошло. Он так и не повел войска в бой. «Что за жалкий финал! – восклицал один хронист XV века. – Стыд и срам!» Впрочем, было бы неправильно считать Эдуарда неактивным королем. Он организовал перемирия и с Францией, и с Шотландией. Он перевез двор в Йорк и оттуда начал медленно устанавливать господство над северными ширами.

С самого начала Эдуард показал себя сильным королем; он был прекрасным администратором, вполне способным прийти к умозаключению о том, что удержание трона зависит от финансовой и политической стабильности. В эпоху единоличного правления монарху было необходимо нести очень тяжелую ношу: его присутствие требовалось повсюду, а власть осуществлялась напрямую. Он строго контролировал торговлю и таможенные сборы; он созывал членов лондонских гильдий, чтобы руководить ими или произносить перед ними речи. Каждый год к королю поступали тысячи прошений. Говорили, что он знал «имена и земли» практически всех людей, «рассеянных по ширам этого королевства», даже тех, кто были простыми джентльменами. Король, который завоевал трон силой, не мог быть равнодушным и держаться от всего в стороне; ему приходилось оставаться в курсе дел своих подданных. Ему нужно было проявлять добрую волю, равно как и покорность. Именно поэтому Доминик Манчини описывал Эдуарда как «легкодоступного». Считается, что Эдуард начал двигаться к «централизованной монархии», которая характеризует период Тюдоров, но на деле у него практически не было выбора в этом вопросе. Это решение не являлось бюрократическим или административным, оно было принято благодаря внутреннему, природному чутью короля.

Эдуард также интересовался отправлением правосудия и первые пятнадцать лет своего царствования путешествовал по всему королевству, чтобы проинспектировать его юридическую систему. Например, за пять месяцев от начала 1464 года он посетил суды в Ковентри и Вустере, в Глостере, Кембридже и Мейдстоуне. Для этой деятельности у него могло быть несколько причин. Главной среди них была попытка пресечь и наказать насилие между семьями дворян: у Эдуарда был личный интерес в том, чтобы предотвращать бунты или беспорядки, которые могли угрожать безопасности в различных графствах. Он, к примеру, вмешался в борьбу между Греями и Вернонами в Дербишире и тщательно допросил вассалов обеих сторон. Король часто использовал комиссии, которые назывались oyer et terminer («выслушать и решить»), созданные для того, чтобы заслушивать и разрешать дела, связанные с тяжкими преступлениями или другими правонарушениями, в манере выездных сессий. Эти комиссии состояли из людей короля, принадлежащих к его дому или двору, а также из местных магнатов, которых не так-то легко было к чему-нибудь принудить.

Члены этих комиссий не всегда добивались успеха в сборе свидетелей. Наиболее знатные рыцари Херефордшира заявили, что «они не решаются присутствовать на суде и говорить правду о проступках перед собравшимися из-за того, что боятся: их убьют или нанесут вред их домам, а это вполне может случиться, если учесть, сколько вышеупомянутых злодеев без всяких препятствий разгуливает на свободе…». В первые годы правления Эдуарда, когда были сомнения в окончательном исходе борьбы Йорков и Ланкастеров, насилие в стране никоим образом не умерилось.

Как бы то ни было, юридическая практика самого короля была далека от идеальной. Он регулярно вмешивался в судебные процессы, чтобы решения принимались в пользу наиболее сильных его сторонников. Он никогда не наказывал приверженцев тех людей, на чью верность полагался. Это, разумеется, обычное дело для любого короля, чье правление строится скорее на политических, а не на юридических принципах. У Эдуарда также был вполне обоснованный интерес к эффективному или, по крайней мере, быстрому правосудию, поскольку от доходов с судов во многом зависел его бюджет.

Можно отметить еще одну сторону его характера. Один современный Эдуарду хронист писал, что король имел пристрастие к «оживленной компании, роскоши, дебоширству, экстравагантности и чувственным удовольствиям». Для монарха это вовсе не смертные грехи, а, напротив, правильные установки, необходимые, чтобы поддерживать власть и величие. В следующем предложении, как бы то ни было, хронист переходит к восхвалению прекрасной памяти Эдуарда и его внимания к деталям. Но однажды Эдуард принял решение, связанное с его личной жизнью, и оно имело довольно серьезные последствия. Весной 1464 года он тайно вступил в брак с женщиной, в чьих жилах не текла королевская кровь, и этот брак говорил скорее о его страсти, чем о стремлении к справедливости. Елизавета Вудвилл была вдовой с двумя детьми, и, в отличие от большинства королевских невест, она являлась англичанкой. Как бы то ни было, она не относилась совсем уж к простолюдинам, поскольку ее отец был рыцарем, а мать – вдовствующей герцогиней. Рассказывали, что, решив, что она станет королевой, а не королевской любовницей, Елизавета сопротивлялась посягательствам короля. Эдуард был известен своей любвеобильностью и множеством сексуальных связей, но, кажется, Елизавета была первой, кто ему отказал. При европейских дворах ходили слухи, что в отчаянии он даже приставил ей нож к горлу. Тем не менее Елизавета была неприступна, пока не добилась получения статуса, который ее устраивал.

Выбор короля стал причиной некоторого разочарования среди тех, кто считал, что король должен жениться только на особах королевской крови. Тот факт, что Эдуард вступил в брак с Елизаветой тайно, бежав от своих придворных в первый день мая 1464 года под предлогом того, что отправился на охоту, позволяет предположить, что он сам сознавал, что совершает мезальянс. Также считалось, что предпочтительнее жениться на девственнице. В письме с новостями из Брюгге, написанном осенью 1464 года, говорится, что «бо́льшая часть лордов и народа, кажется, весьма разочарована этим браком и изыскивает средства, чтобы его аннулировать, все аристократы держат большой совет в городе Рединге, где находится король». Ричард Невилл, граф Уорик, уже начал переговоры с французским королем по поводу женитьбы Эдуарда на свояченице Людовика XI. Теперь все эти планы пошли прахом. «Совещания» лордов были совершенно бессмысленны. Как отмечал друг Уорика, «мы должны быть терпеливы друг к другу». 29 сентября 1464 года Уорик и герцог Кларенс, младший брат короля, сопроводили Елизавету Вудвилл в часовню аббатства в Рединге, где собравшиеся аристократы чествовали ее как законную королеву.

Следующим летом Генрих VI был захвачен в плен; после поражения в Таутоне он скрывался в Шотландии и в замках оставшихся ему верными людей в Северной Англии. Он фактически являлся королем в изгнании, настолько незаметным, что Эдуард даже не был уверен, в каком именно графстве прячется Генрих. Маргарита же нашла убежище в землях своего отца в Анжу. Старого короля заметили на обеде, который его сторонники давали в Рибблсдейле; он бежал из этих мест, но был предан монахом. В конце концов Генриха схватили в лесу под названием Клитервуд, практически на границе Ланкашира, и привезли в Лондон на лошади, привязав его ноги к стременам; рассказывали, что на нем была соломенная шляпа и какие-то злобные горожане бросали в него мусором. Следующие пять лет Генрих оставался в Тауэре с небольшим штатом придворных, которые должны были прислуживать узнику, известному просто как Генрих Виндзорский.

Семья новой королевы, Вудвиллы, приобрела влияние при дворе и могла стать угрозой положению Уорика и других Невиллов. Также король организовал ряд браков между близкими родственниками Елизаветы и различными аристократами; поскольку у нее было пять братьев и семь сестер, то эти браки уничтожили перспективу построения родственных связей для многих более видных семей. Младший брат Елизаветы, к примеру, в возрасте двадцати лет женился на шестидесятипятилетней герцогине Норфолк; герцогиня была богатой вдовой, уже успевшей похоронить трех мужей, также она являлась и теткой самого Уорика. О чувствах Уорика по поводу того, что в те времена описывали как «дьявольский брак», история умалчивает. В мыслях он мог рассудить, как говорилось на языке того времени, что честь его семьи запятнана и что его пожилая родственница выставлена на посмешище. На деле пожилая леди пережила своего юного супруга, который кончил жизнь на плахе. Людовик XI предал огласке тот факт, что он получил письмо, где описывалось разочарование Уорика поведением Эдуарда; он даже намекал, что Уорик может пытаться свергнуть своего суверена, но все это пропало в тумане дипломатических предположений и фразерства. Французский король прославился прежде всего тем, что его прозвали «король-паук».

Более ощутимым источником разногласий была внешняя политика страны. Уорик превыше всего желал союза с Францией, тогда как Эдуард предпочитал согласие с Бургундией и Бретанью. Использовались самые разные политические средства. Уорик получал множество милостей от Людовика XI, тогда как Вудвиллы имели родственные связи с бургундскими аристократами. Также Бургундия была самым крупным рынком для экспорта английских тканей и, таким образом, важным торговым партнером английских купцов. В любом случае французы были старыми врагами, которые теперь принимали послов от Маргариты Анжуйской.

В 1467 году было подписано торговое соглашение между Англией и Бургундией, за ним незамедлительно последовало мирное соглашение и брак сестры Эдуарда Маргариты с герцогом Бургундским. Разочарованный поражением Уорик удалился в свои поместья в Йоркшире, где, судя по слухам, начал плести интриги против своего суверена; говорили, что он сумел вовлечь герцога Кларенса в заговор против трона. Французский хронист Жан де Ваврен сообщал, что Уорик обещал Кларенсу корону его брата. Старый союз разрушился.

Весной и осенью 1467 года ходили и другие слухи. Самый удивительный из них состоял в том, что двое непримиримых врагов Уорик и Маргарита Анжуйская заключили союз и собираются вторгнуться в Англию с целью свержения Эдуарда IV. Не ясно, кто предложил эту сделку, но многие подозревали, что король Франции сделал бы все, что угодно, чтобы поддерживать беспокойство и бунты во вражеской стране. Тем не менее Уорик и его рыцари еще бывали при английском дворе и с виду находились с королем в хороших отношениях.

Перелом наступил летом 1469 года. В июне в северных ширах вспыхнуло восстание, подготовленное «Робином из Ридсдейла», также известным как Робин Исправь-все (Robin Mend-All), или сэр Джон Коньерс, двоюродным братом самого Уорика; отчасти это восстание было народным, его организовали те, кто был недоволен правлением Эдуарда. Король отправился в паломничество в Уолсингем, но, услышав новости о беспорядках, прервал свое богоугодное путешествие и вместе со свитой двинулся в Ноттингем. Со всех сторон до Эдуарда доходили слухи о коварных замыслах как Уорика, так и его младшего брата; также говорили, что в заговоре участвовал брат Уорика Джордж Невилл, архиепископ Йоркский. Он отправил всем троим вызывающие послания, требуя безусловной верности и подтверждения того, что они «не замышляли ничего против нас, как об этом говорят слухи».

Но ответа король не дождался. Вместо этого он узнал, что герцог Кларенс собирается жениться на дочери Уорика, несмотря на то что Эдуард запретил этот союз, и что все заинтересованные стороны отплыли в Кале, чтобы там провести церемонию. Это было открытым неповиновением и вызывающим поведением.

Из Кале Уорик и его союзники распространили обращение о том, что они становятся на сторону северных бунтовщиков против короля, чье правление было «лживым, алчным и направлялось некими растлевающими его личностями». Под этими личностями, разумеется, имелись в виду Вудвиллы, которых король ради безопасности уже попросил вернуться на их земли. Уорик пригласил своих сторонников встретиться с ним в Кентербери 16 июля. Возможно, он намеревался объявить правление Эдуарда незаконным и заменить его Кларенсом. Это уже была не борьба между Йорками и Ланкастерами, а схватка между двумя ветвями Йорков.

Уорик и его недавно увеличившаяся армия пересекли Ла-Манш и направились к Лондону, в котором граф был чрезвычайно популярен; затем они двинулись на Ковентри, где собирались присоединиться к людям Робина из Ридсдейла. Королевская армия бросила им вызов, но неожиданная атака сил повстанцев заставила ее разбежаться. Некоторые из командиров армии короля подчинялись приказам Уорика, и в потрясающем акте неблагодарности он казнил их на следующий день.

Сам Эдуард в это время двигался навстречу своей армии и не знал об этом поражении до тех пор, когда уже поздно было поворачивать назад. Его люди спешно покинули его – только это и можно было понять из сбивчивых рассказов. Король решил вернуться в Лондон в сопровождении небольшого отряда, когда, к его удивлению, появилась армия архиепископа Йоркского. Эдуард со всей полагающейся учтивостью был взят в плен и спешно заключен в замке Уорика. Двоих самых влиятельных членов семьи Вудвилл – отца и младшего брата королевы – схватили и обезглавили по приказу Уорика. Теперь он контролировал и страну, и короля.

Но он ничего не мог поделать ни с государством, ни с монархом. Граф фактически был правителем страны, но ему не хватало легитимности и морального авторитета. Едва ли он мог править от имени короля, если держал короля в качестве пленника в замке. Совет Эдуарда, кажется, принимал указания Уорика весьма неохотно, а упущения в национальных делах вызвали на местах вспышки насилия и восстания. Вновь великие семьи королевства безжалостно убивали друг друга. От этого было только одно средство – освободить короля из заключения и позволить ему восстановить свою власть. Поэтому Эдуард IV вернулся. Его встретили мятежный граф, архиепископ и младший брат, хором уговаривающие короля, что действовали исключительно в интересах королевства. Эдуард и его сторонники направились к Лондону, где их встретили мэр и олдермены в своих пурпурных одеждах. «Сам король, – писал Джон Пастон, – хорошо поговорил с лордом Кларенсом, лордом Уориком и с моими лордами из Йорка и Оксфорда. Он сказал, что они останутся лучшими друзьями». Но добавил, что «с домочадцами будет говорить на другом языке». Другими словами, домочадцев ждала месть.

Король понимал, что стабильности в королевстве следует добиваться любой ценой. Согласно хронисту Полидору Вергилию, «он не искал ничего, кроме как снова завоевать дружбу тех аристократов, которые теперь отстранились от него…». Эдуард пригласил Кларенса и Уорика присоединиться к совещаниям большого совета, который был созван, чтобы добиться «мира и всеобщего забвения разногласий с обеих сторон». Также он предложил обручить свою четырехлетнюю дочь Елизавету и племянника Уорика, то есть племянника того, кто не так давно убил деда девочки по материнской линии и ее дядю.

Тем не менее граф получил жестокий удар: оказалось, что он не может поддерживать свой авторитет без короля. Весной 1470 года он снова принял участие в вооруженном восстании. Мятеж начался в Линкольншире, где несколько семей, опасаясь королевского правосудия или оскорбленные его притеснениями, восстали, намереваясь передать корону Кларенсу. Когда Эдуард вышел против них на поле битвы, они кричали: «Кларенс! Кларенс! Уорик! Уорик!» Король получил все доказательства, которые ему только требовались. Его армия легко справилась с людьми из Линкольншира, а место битвы стало известно как «Поле потерянных курток» из-за большого количества брошенной одежды с отличительными знаками Уорика и Кларенса. Солдаты сбрасывали куртки прямо в бою. После убедительной победы Эдуарда двое противников короля, спасая свою жизнь, бежали во Францию, ко двору Людовика XI. Некоторым из их сторонников повезло меньше. Один из кораблей Уорика был задержан в Саутгемптоне, и всех джентльменов и йоменов на его борту обезглавили. После этого каждое из тел проткнули острым колом, а на его верхушку насадили голову.

Уорик и Кларенс теперь присоединились к Маргарите Анжуйской. Она покинула владения своей семьи и прибыла ко двору французского короля. У Людовика в руках имелось три синицы, но Маргарита и Уорик долгое время были непримиримыми врагами. Теперь же король Франции начал длительные переговоры, чтобы заставить королеву помириться с человеком, который являлся «главным виновником падения Генриха, а также ее сына и ее самой». Он каждый день вел с ней долгие споры, и в конце концов Маргарита подчинилась его желаниям. Она согласилась сотрудничать со своими старыми врагами и свергнуть с трона Эдуарда IV. Ее муж, все еще пребывающий в Тауэре, вернется на трон, ее сын Эдуард, принц Уэльский, женится на одной из дочерей Уорика и, таким образом, сроднится с Кларенсом. Таким образом, Йорки и Ланкастеры наконец объединятся. Молодая пара вступила в брак в соборе Анжера.

Уорик и его новая союзница начали подготовку к грандиозному вторжению в Англию. Эдуард приглядывал за побережьями, но летом 1470 года его отвлекли новости об очередных восстаниях на севере, вдохновленных Уориком; королю пришлось выступить с войском в Йорк и Рипон. Он не мог с уверенностью сказать, где высадится флот Уорика – а он мог высадиться в любом месте от Уэльса до Нортумберленда, – и король пошел на рассчитанный риск, выступив на север. В середине сентября, когда он, успешно справившись с зарождающимся восстанием, задержался в Йорке, пришли новости о том, что Уорик и Кларенс высадились в Эксмуте, в Девоне, откуда сразу же двинулись на Эдуарда. Король в любом случае находился во враждебном краю, и вскоре стало ясно, что Уорик, продвигаясь вперед, собирает сторонников.

Записи архива Ковентри показывают, что Кларенс и Уорик к тому времени, когда добрались до города, «собрали множество людей», «их было тридцать тысяч». Эдуард оставил Йорк и перебрался в Ноттингем, но обстоятельства все еще ему не благоприятствовали. Он «послал за лордами и другими людьми», но, к его величайшему разочарованию, «собралось так мало людей, что он не мог выйти с ними на поле битвы». Согласно архивным записям, Эдуард «отправился в Линн». Фактически он быстро отступал в то место, которое сейчас называется Кингс-Линн, где мог сесть на корабль и отплыть в Нидерланды. Людей у короля было мало, денег тоже немного; он так нуждался, что ему пришлось отдать свою меховую накидку, чтобы заплатить за транспорт.

В конце концов Эдуард добрался до Голландии, губернатора которой он хорошо знал; король находился на территории Бургундии, а герцог Бургундский был его союзником. Герцог, женившийся на Маргарите Йоркской два года назад, также являлся зятем короля. Поэтому Эдуард на какое-то время мог не опасаться своих врагов. Елизавета Вудвилл и ее мать уже нашли убежище в святилище Вестминстерского аббатства. Это святилище находилось в дальнем конце церковного двора, к западу от аббатства. Его описывали как «мрачное здание, такое прочное, что оно могло выдержать осаду». Именно там королева родила сына.

Чтобы утвердить свое превосходство, Уорик вернулся в Лондон. Маргарита и ее сын оставались во Франции, ожидая, когда Генрих VI вернется на трон. Итак, всеми покинутый и забытый король был извлечен из своей темницы в Тауэре, где он томился пять лет, облачен в длинные одежды из голубого бархата, но «относились к нему не так, как следовало бы обращаться со столь знатной особой». В заточении Генрих иногда цитировал седьмой псалом, который гласит: «Помощь мне от Бога, спасающего правых сердцем». И вот Господь совершил неожиданное чудо. Воистину пути Его неисповедимы. Открывая парламент, созванный Генрихом, архиепископ Йоркский произнес проповедь, основанную на тексте из Книги пророка Иеремии «Возвратитесь, дети-отступники».

Но Генрих снова был королем только по имени, кукловодом же был Уорик. Согласно современному ему хронисту, Генрих был не более чем «коронованным тельцом, тенью на стене». Уорик теперь соблюдал равновесие различных интересов, чтобы сохранить за собою правление; ему приходилось удовлетворять как своих ланкастерских сторонников, так и тех приверженцев Йорков, которые предпочитали Эдуарда IV. Также граф должен был сдерживать амбиции Кларенса, который мог желать короны для себя. Подобные напряженность и раздробленность не способствуют хорошему правлению. Английские дворяне в любом случае все больше начинали презирать обе партии и просто становились на сторону той, которая в данный момент была сильнее. «В наши дни не стоит особенно доверять обещаниям лордов, – говорила Маргарет Пастон своему сыну, – поскольку для этого нужно быть более уверенным в благоволении таких людей. А сегодня человеческая жизнь стоит очень мало. Поэтому опасайся притворщиков, поскольку они говорят тебе то, что обернется для тебя бедствиями».

Достаточно скоро к этой истории, и без того уже наполненной несчастными случаями и странными поворотами судьбы, добавился еще один. Ранней весной 1471 года герцог Бургундский согласился профинансировать вторжение Эдуарда в Англию, и 14 марта изгнанный монарх высадился в Равенспуре на побережье Йоркшира; вначале его появлению никто особенно не радовался. «За ним пошло очень мало жителей страны [Йоркшира], – писал современный Эдуарду историк, – или почти никого». Люди Холдернесса отвергли его, ему разрешили войти в Йорк лишь при условии, что он будет претендовать только на герцогство своего отца, а не на английскую корону.

Эдуард продолжал двигаться к Лондону. Он прошел через Донкастер и, узнав, что Уорик собирает свои силы в Ковентри, повернул на этот город. Герцог Кларенс бросил графа и перебежал к своему брату; при том, что Генрих VI снова был на троне, а Маргарита Анжуйская собиралась вернуться в Англию вместе со своим сыном, он понимал, что его шансы получить корону стали практически ничтожными. Также герцога подозревали его старые враги; он находился, как писал его современник, «под огромным подозрением, презираемый и ненавидимый всеми лордами… которые являлись приверженцами и сторонниками Генриха». Но в действиях Кларенса могло вообще не быть никакой логики: он был очень молод, впечатлителен и импульсивен, плохо контролировал, что говорит и что делает. Он, словно флюгер, вертелся во всех направлениях.

Эдуард, оставив Уорика строиться в боевой порядок в Ковентри, решил быстро продвигаться к столице и снова объявить себя королем. Архиепископ Йоркский, брат Уорика, попытался создать своей партии поддержку, устроив торжественное шествие Генриха VI через Лондон; король все еще был в голубой бархатной мантии, которую на него надели, когда он вышел из Тауэра. Эдуард вошел в город и срочно встретился со старым королем. «Мой кузен Йорк, – сказал ему Генрих, – я очень рад вас видеть. Я знаю, что в ваших руках моя жизнь не будет в опасности». Тут он, как выяснилось, ошибался. Несчастный монарх снова оказался за холодными стенами Тауэра, а Эдуард воссоединился со своей женой и новорожденным сыном, освобожденными из убежища. Но на ликование ему оставалось очень мало времени, и уже следующим утром король «попросил совета великих лордов своей крови и других членов совета, чтобы понять, как могут развиваться события». События достигли высшей точки 14 апреля в Барнете, маленьком городке к северу от Лондона, где сторонники Йорков одержали победу в ряде беспорядочных стычек, проходивших в густом тумане; во время последовавшего за ними хаотичного отступления был убит сам Уорик. Делатель королей был повержен армией короля.

Графа Уорика нельзя назвать благополучным человеком. Чрезмерно щедрый монарх даровал ему земли и богатства, и в результате он стал вздорным и приобрел слишком много власти; он заявлял, что борется за права Англии, но оставался лишь орудием своей партии и семьи; он жаждал славы, но, одерживая победу, становился жестоким и мстительным; он был политиком, не способным ни на какую политическую стратегию, и государственным человеком, который мог в любой момент пойти против национальных интересов. Тщеславие и амбиции разрушили его. В этом отношении Уорик не слишком отличался от своих знаменитых современников.

Маргарита Анжуйская и ее семнадцатилетний сын принц Эдуард отплыли из Франции, не зная о победе Эдуарда IV над Уориком. Новость добралась до них вскоре после высадки в Веймуте, в Дорсете. Бежать было слишком поздно, королева могла только сражаться. Она отправилась на север по направлению к Бристолю, собирая по пути сторонников, но армия Эдуарда приближалась с востока. В тот момент Джон Пастон писал своей матери Маргарет: «Уверяю вас, мир так непрочен». 4 мая 1471 года на лугу к югу от Тьюксбери, в Глостершире, Ланкастеры потерпели поражение от Йорков; в последовавшей за битвой свалке принц Эдуард был убит, а Маргарита стала пленницей.

Менее чем через три недели Эдуард IV с триумфом вернулся в Лондон. В тот же самый день Генрих VI был убит в Тауэре. Говорили, что он скончался от тоски, но правда, без сомнения, была куда более прозаической. Генриха убили по приказу короля-победителя, который пожелал, чтобы у него больше не было соперников. Позже было объявлено, что убийцей был младший брат Эдуарда герцог Глостер, но, возможно, это предположение связано с более поздней славой Глостера как покрывшего себя позором Ричарда III. Так или иначе, казалось вполне приемлемым, чтобы он вошел в историю Англии как человек-призрак.

Королевская династия Ланкастеров, ведущая свое происхождение напрямую от Генриха IV, теперь прервалась. Тело Генриха VI перевезли из Тауэра в собор Святого Павла, где оно лежало «в открытом гробу» так, чтобы любой мог узнать старого короля. Маргарита Анжуйская была заключена в Тауэр, где провела четыре года, пока ее не выкупил Людовик XI; остаток своих дней она жила в бедности во Франции. По ее жизни пролетел шторм, уничтоживший и сына, и мужа.

Здесь можно рассказать еще один короткий эпизод из жизни Генриха VI. Однажды в 1450-е годы он посетил Вестминстерское аббатство, чтобы отметить место для своей будущей гробницы. Он приказал каменщику набросать с помощью ломика место и положение будущей усыпальницы, которую он пожелал построить в полу аббатства. Королю не требовался монументальный мавзолей, он хотел покоиться под простым камнем. Ведя переговоры с аббатом, он оперся на плечо своего камергера; королю тогда было только за тридцать, но он уже устал от всех требований, которые предъявлял к нему мир. В Англии редко бывали мудрые короли, не говоря уж о хороших правителях, но человек, который совершенно не подходил для исполнения обязанностей суверена, может в какой-то мере показаться вполне симпатичным.

Часто говорят, что в Войне Алой и Белой розы враждующие стороны схлестнулись во взаимном уничтожении друг друга и что благородные семьи Англии заметно поредели в результате этой борьбы. На самом деле давление времени и обстоятельств всегда работало против любого аристократического дома. Было даже подсчитано, что если взять любой период в двадцать пять лет, то за это время четверть родовой знати не оставляла потомков мужского пола, которые могли бы унаследовать титул, поэтому наследование пресекалось. Чтобы сохранить правительство страны в добром здравии, был постоянно необходим приток новой крови. Война не прервала этот, в сущности, постоянный процесс.

Мир всегда двигается собственным путем, какие бы войны его ни сотрясали. Конфликт, разумеется, ослабил правящий класс и разорвал связи между королевством и аристократией, но нет никаких признаков запустения или беспорядка. В немногих больших и малых городах были волнения, и от борьбы партий пострадали только те, кто погиб или был ранен в битвах. Обширные богатства церкви остались нетронутыми, и в целом духовенство наблюдало за конфликтом со стороны. Судебные органы продолжали свои заседания в Вестминстере, а судьи по-прежнему колесили по дорогам страны. Французский хронист и историк Филипп де Коммин в то время отмечал, что «не было зданий, разрушенных или уничтоженных войной, но бедствия и несчастья войны пали на головы солдат, а в особенности – на аристократов».

Также нет никаких признаков экономического упадка, связанного с войной. К 1470-м годам торговля даже выросла – тенденция, к которой сам король проявил активный интерес. Автор «Хроники Кройланда» (Crowland Chronicle) заявляет, что Эдуард «лично снарядил корабли с грузами – самой лучшей шерстью, тканями, оловом и другими товарами из своего королевства и, как человек, живущий торговлей, обменивал одни товары на другие…». Появление короля-купца позволяет развеять любые сомнения в отсутствии экономического упадка. «Нет ни одного хозяина трактира, как бы беден и жалок он ни был, – писал итальянский путешественник, – который не сервировал бы столы серебряной посудой и кубками…»

В любом случае жизнь страны можно скорее сравнить с морем, чем с прудом. Упадок и возрождение, спад и подъем происходят одновременно. Так случилось, что в 1476 году Уильям Кекстон представил в месте для раздачи милостыни Вестминстерского аббатства первый печатный станок в Англии. Десять лет спустя в угольной шахте в Финчейле около Дарема появился первый водяной насос. В 1496 году в Бакстеде, в Суссексе, начала работать первая доменная печь в Англии. Эта индустриальная революция уже вызывала жалобы. Парламентский билль от 1482 года постановил, что шляпы, береты и кепи, сделанные «человеческими усилиями, то есть руками и ногами», намного превосходят те, которые «валяют и набивают сукновальные машины». В то же время очень много людей низкого происхождения жили на земле в тех же условиях, что и их саксонские предки.