Глава 5
Крысы питают слабость к хмельным напиткам, с удовольствием лакомясь оными, отчего дуреют, буянят и теряют всякую осторожность.
Там же
Коровы нашлись на лугу возле городских ворот. Они уже успели успокоиться, отдохнуть и теперь спокойно щипали травку. Рядом крутилась, присматриваясь и примериваясь, какая-то подозрительная фигура, но при появлении законных хозяев бесследно канула во тьму.
Цыганский табор стоял на прежнем месте, но сейчас Рыске было не до него, а Жару тем более. Без труда поймав сонных коров, спутники, не заходя в город, двинулись вдоль стены к зазывно светившему окнами заведению.
Кормильня называлась «Очаг». На искусно вырезанной из дерева вывеске два зайца с радостными мордами поддерживали блюдо, на котором лежала запеченная тушка третьего. Видно, это был их кровный враг. У ворот стояли две заячьи же статуи в человеческий рост, с факелами в лапах, да и вообще заведение было устроено со вкусом, занятно: дом из необструганных бревен как будто разрубили пополам и раздвинули по разным концам двора, огородив второй этаж перильцами, чтоб подвыпившие гости не попадали. Посреди двора тоже стояли столы под навесами из пучков ивовых веток и росло несколько высоких елей, дополнительно защищая от дождя.
Бои, наверное, уже закончились, потому что народу внутри было полно. Рыске даже показалось, что придется развернуться и уйти, однако расторопная служаночка встретила гостей с радостью и провела к единственному свободному столу. Правда, в середине зала (Жар предпочел бы в углу или хотя бы у стеночки), но выбирать не приходилось.
– Что заказывать будете? – лукаво подмигнула девчонка, словно не замечая грязи-крови на лицах и одежде посетителей. Сегодня, видать, многие в таком виде заявились.
Рыска сглотнула и потупилась. Похожа на ту, под елкой…
– Пива, – буркнул Альк. – И ледяного вина. По кувшину.
– А закусочки? Свининка, телятинка, баранинка, птичка разная, печеный сырок, требушочки, все горяченькое, прямо с угольков! – с заговорщической улыбкой принялась потчевать служанка.
– Потом, – передернуло от «требушочков» саврянина.
Девчонка скорчила сочувственную рожицу – проигрались, с кем не бывает! – и упорхнула.
– Надо было хоть сыру взять, – запоздало упрекнул Жар. – А то с утра ж толком не ели.
Альк хмуро на него покосился:
– Я на себя заказывал. Тебе-то кто не давал?
– Что, ты один два кувшина выпьешь?!
– А мы куда-то торопимся?
Вор замолчал. Торопиться действительно было уже некуда.
Хмельное подали не в кувшинах, а в здоровенных глиняных бутылях с ручками и рисунком вывески «Очага». Жар придержал служанку и попросил еще одно пиво, квас для подруги, сыр, зелень и хлеб.
Альк привстал, схватился за бутыли и, под изумленным взглядом Рыски, начал наполнять кружку одновременно из обеих. Левая булькала звонче, правая чаще.
– Ты что делаешь?
– «Дохлого ежика». – Рыжее и розовое, смешавшись, породили обильную пену мерзкого гнилостного оттенка. – У вас такого не пьют?
– Пьют, только называется оно «канавовка». – Жар предпочел чистое пиво. – Гляди, эта штука почище кистеня с ног сшибает.
– Ну и хорошо. – Альк выхлебнул то, что вздыбилось над краем, откинулся на спинку стула и огляделся. – Как раз то, что мне нужно.
– А мне потом тебя к выходу на своем горбу тащить?
– Я быстро трезвею.
Вор скептически скривился, однако продолжать спор не стал. Сказать честно, он бы на месте саврянина тоже поспешил напиться и забыться.
А вот Рыска не понимала мужского обычая молча топить беды в кружке. Женщины, напротив, предпочитают о них говорить, и чем больше, тем лучше. Есть, конечно, опасность еще сильнее растравить душу, но иногда и просвет появляется.
– Может, лучше в молельню сходим, коптилочку за усопших поставим? – предложила она.
– Заткнись, дура, – вяло огрызнулся Альк, делая долгий глоток.
– Деньги, между прочим, у меня! – возмутилась девушка. – Вот сейчас обижусь, встану и уйду, а вы с кормильцем штанами рассчитывайтесь.
– Я тогда его просто прирежу. – Глаза у саврянина были такими пустыми, а голос – равнодушным, что Рыска сразу ему поверила и не на шутку перепугалась.
– Слушай, Альк…
– Заткнись, кому сказал! – Белокосый так саданул по столу кулаком, что на дребезг посуды оглянулись все посетители. В голосе прорвались истерические нотки, и Рыска с облегчением поняла, что кормилец, пожалуй, пойдет по земной дороге дальше, но с синяком под глазом. – Закрой рот, – уже тише повторил Альк. – И дай мне спокойно напиться.
– Правда, Рысь, помолчи, – поддержал его Жар. – Видишь, человеку плохо? Завтра поговорим.
На соседний стол поставили здоровенный поднос с тремя жареными курами, насаженными на один вертел. Заказавшая их компания разразилась восторженными криками и тут же принялась раздирать птиц на части, кто ножом, кто просто руками. Горячий жир обильно капал на поднос и брызгал во все стороны.
От запаха жареного мяса Рыску снова замутило.
– Я выйду на щепочку, – пробормотала она и, глядя в пол, поспешила к выходу.
Вышибала подозрительно покосился на оставленный девицей стол, но, видя, что там еще сидят люди, пропустил и даже услужливо распахнул дверь. А то знаем мы этих гостей: выскользнут поодиночке, якобы в сортир, и будто в нем потопнут!
Луна потускнела – или просто Рыска привыкла к факелам и свечам в кормильне. Горизонта больше не было видно, тьма и тьма, а костры на лугу – как звезды. Девушка постояла за порогом, жадно глотая прохладный воздух. Чувствовала она себя странно, будто заболела – голова тяжелая, щеки горят, но хочется не прилечь от слабости, а, напротив, куда-то бежать, что-то делать, чем угодно себя занять, лишь бы не думать.
Там, в лесу, лежало одиннадцать покойников, а миру до них не было никакого дела. Ну найдут их завтра или позже, оплачут и похоронят, но это не то… Утром все так же встанет солнце, потянутся по дороге обозы, и какая-нибудь тетка в веске за двадцать вешек отсюда будет полоть огород, даже не подозревая, что на земле стало на одиннадцать человек меньше.
И только для Рыски что-то непоправимо изменилось.
Убить, оказывается, так просто. Так быстро. Один взмах косы, один удар ноги. Когда весь твой выбор – ты или тебя. Когда нет времени задуматься, кто больше достоин жить.
«А ведь я хотела, чтобы Альк убил того разбойника, который схватил меня за шею». Рыска вспомнила накатившее на нее ликование, когда саврянину это удалось. И леденящий ужас, когда девушка поняла, что разбросанные по поляне тела уже никогда не поднимутся…
Рыска сама не заметила, как дошла до коровязи. Опомнилась, только когда Милка ткнулась ей мордой в руку, думая, что хозяйка принесла лакомый кусочек. Девушка виновато погладила корову по широкому лбу.
– Что, тяжелый денек выдался?
Рыска так и подскочила, оглянулась. В десятке шагов от нее, возле телеги, стоял человек. Луна светила ему в спину, превратив лицо в черное пятно, но девушке хватило и голоса.
– Вам Алька позвать? – глупо промямлила она.
Но путник безнадежно покачал головой, махнул рукой:
– Он опять не захочет со мной разговаривать.
– Я тоже не хочу, – пробормотала девушка, прикидывая, не дать ли деру.
Однако вид у ссутулившегося, привалившегося к обрешетке мужчины был такой жалкий, а голос – печальный, что Рыска решила чуток погодить с паникой. Только обошла вокруг коровы, отгораживаясь ею от путника. Тот повернул голову, и лицо стало видно чуть лучше.
– Но я же пытаюсь ему помочь!
– Спасибо, вы ему уже очень помогли, – в сердцах ляпнула и тут же устыдилась девушка. Все-таки старшему хамить некрасиво, даже если он – твой враг.
Путник помолчал, поворошил траву носком башмака, словно разыскивая оброненную монетку, а потом неожиданно спросил:
– Что ты о нем думаешь?
– Он… – Рыска запнулась. Думала-то она об Альке много чего, хватило б на четверых, причем совершенно разных людей. Именно сейчас ей хотелось его придушить, но признаваться в этом конечно же не следовало. – Он отличный боец. И видун тоже.
– Верно. Он действительно был моим лучшим учеником. Умным, старательным, талантливым. В чем-то даже гениальным. Идеальным для преемника… Даже, пожалуй, для главы общины. – Путник поднял голову и посмотрел Рыске прямо в глаза. – А теперь скажи честно: ты бы хотела видеть его на этом месте?
Девушка снова покосилась на кормильню, но уже с иными мыслями. Альк. Дерзкий, вспыльчивый, надменный, безжалостный. Уверенный, что мир вращается вокруг и ради него. Готовый убить любого, кто встанет на его пути.
– Нет, – через силу, чувствуя себя предательницей, выдавила она.
Путник кивнул:
– Вот и мы не захотели. Побоялись, что сила и власть окончательно его испортят. Но я все равно голосовал против. Потому что этот клинок еще можно было довести до ума, потратив лишних два-три года… но мне их не дали. Община посчитала, что проще и надежнее воспитать другого путника.
– Альк тоже сравнивал себя с вашим мечом, – снова не удержалась девушка. – Только в другом смысле.
– Понимаю, – вздохнул путник. – Сейчас он озлоблен и растерян, и его худшие черты проявляются с утроенной силой. Но, поверь, у него есть и достоинства…
– Я не верю, – перебила Рыска. – Я знаю. А вы его обманули и теперь оправдываетесь.
– Ничего подобного, – возмутился наставник, – просто объясняю тебе ситуацию.
– Лучше объясните, что вам на самом деле от него нужно?
Путник нахмурился, потом внезапно рассмеялся:
– Какая проницательная девочка! Хочешь, возьму тебя в ученицы?
– Нет, не хочу. Мне и так хорошо, человеком.
– Не веришь в свои силы?
– Просто не хочу. Ни становиться крысой, ни превращать в них своих друзей.
– Почему друзей-то? – удивился собеседник.
– А как иначе? Если долго учиться с человеком бок о бок, кем-то он для тебя да станет. – Рыска с содроганием представила в роли крысы Жара, раздираемого болью и медленно сходящего с ума на ее глазах. Потом на ум пришел Илай, но короткая вспышка злорадства сменилась жгучим стыдом. – Ну необязательно другом. Приятелем. Да хоть и врагом, даже ему я такой участи не желаю! Это неправильно, нечестно! Каждый имеет право на жизнь!
– И на выбор, дитя. Мы с первого дня готовим учеников к мысли, что взять «свечу» и стать ею – равная честь. Это как на войне: слабые погибнут, сильные пройдут по их трупам и победят. Мы скорбим о потерях, но они неизбежны.
– Можно вообще не воевать.
Путник испытующе поглядел на Рыску и снова огорошил ее простеньким, казалось бы, вопросом:
– Ты часто используешь свой дар?
– Ну… приходится, – настороженно призналась девушка.
– И хорошо получается?
– Как когда. – «Зачем ему это? Прикидывает, какая из меня противница?»
– И сколько жизней ты им спасла?
– Э-э-э… две.
– Без своей, – уточнил путник.
– Одну, – еще больше смутилась Рыска.
– А могла бы сто. Тысячу. Ценой всего десяти – пятнадцати крыс.
– Людей!
– Добровольных жертв.
К изумлению путника, девушка зажмурилась и резко провела ребром ладони сверху вниз.
– Я рублю этот узел.
– Что?!
– Я уверена, что вы неправы, но не могу понять, в чем именно. Просто знаю. Так что извините, но я пойду. Замерзла уже, да и друг будет волноваться. – Рыска подумала, не добавить ли вежливое «до свидания», но снова видеться с наставником Алька ей вовсе не хотелось, а «прощайте» вышло бы еще наглее молчания. Поэтому девушка просто развернулась и пошла к кормильне, гордо расправив плечи. «Дойду, в спину не ударит», – уверенно подсказывал дар видуньи.
Ударил, только не клинком, а ответом на вопрос, о котором девушка уже позабыла.
– Я не теряю надежды, что из Алька выйдет замечательный путник. Или яркая «свеча». И я готов подождать – любого исхода.
Рыска только сейчас сообразила, что крысы у него при поясе не было.
* * *
В бутылях сильно убыло, прибыв в основном в Альке. Взгляд у саврянина стал совсем стеклянный, но из него хотя бы исчезла боль. Жар тренькал на гитаре, простенький приятный мотивчик вплетался в шум кормильни, не привлекая особого внимания. А жаль: вору его очень не хватало. Неделя, конечно, не полгода, но Жар не привык обходиться без подружки дольше пары ночей. Увы, все девицы, которым он выразительно подмигивал, кривили подкрашенные губки и отворачивались. Бродяги с недельной щетиной, которым не хватило даже на приличное вино, их не интересовали.
– Тебе какие больше нравятся – черненькие или беленькие? – Язык у Алька уже заметно заплетался.
– Я их не по волосам оцениваю, – многоопытно возразил Жар. – Вон у той… ничего.
– А зад как доска, – безжалостно заметил саврянин.
– Ну это кто с какой стороны любит. – Вор с опаской оглянулся на дверь, но Рыска еще не вернулась. Живот ей, что ли, прихватило?
– Д-дай сюда, – Альк внезапно перегнулся через стол и выдернул у Жара гитару, – щас мы их… подманим. Всяких.
– Отдай, – возмутился вор, – ты же пьяный, струны порвешь!
– Я – пьяный?! – Саврянин с нажимом мазнул рукой по гитаре, заставив ее возопить на все семь голосов. – Ха! Да я еще даже не начал пить.
– Вот и петь тоже не начинай!
Альк, не обращая на него внимания, принялся подкручивать колки.
– Что ты делаешь? У меня запасных нету!
– Ничего, сопрешь где-нибудь. – Саврянин прокашлялся и громко, хоть и не шибко уверенно взял аккорд.
Разговоры поутихли, люди стали оборачиваться – кто с любопытством, кто раздраженно, и при виде белокосого пьянчуги их настроение отнюдь не улучшилось. Жар приготовился затыкать уши, но последующий проигрыш, длинный и сложный, Альк исполнил на удивление хорошо. Напряженная тишина сменилась тишиной выжидательной.
Завтра наше время закончится,
Разлетится драными клочьями,
Утром, криком вороньим порченным,
Заплету в клинок одиночество.
В дверях появилась Рыска, какая-то взъерошенная и растерянная, непрерывно оправляющая одежду, хотя с ней все было в порядке. Увидела певца – и застыла с раскрытым ртом.
Пальцы перескочили по грифу, сломали ритм – для припева.
И сказал бы, что все наладится,—
Только лгать тебе не умею.
Чуть шагнуть за порог успею,
Как следы мои ветром сгладятся.
Не сказать чтобы Альк был таким уж великим менестрелем, да и песню он пел не свою, по крайней мере Рыска где-то ее слышала. Но манера исполнения завораживала, пробирала до косточек. Голос то набирал силу, то понижался до полушепота, и казалось, это к тебе, к тебе одной обращены страстные слова, от которых сладко щемит в груди.
Драгоценная, верная, чуткая,
Все отдал бы за счастье наше я —
Да никто в небесах не спрашивал,
Торговаться с богами хочу ли я.
Плакать некогда, не в чем каяться:
Что получено, то оплачено,
Не сыграть эту жизнь иначе нам —
Ведь иначе не жить, а маяться…
На дорогах судьбы распутица,
Грязь да холод – куда направиться?
Вправо, влево, вперед – что нравится,
Лишь назад, увы, не получится…
Завтра утром… Спи, моя милая,
На плече моем до рассвета.
Пусть впитается в память это,
Пусть нас это сделает сильными…
Музыка стихла, но никто из слушателей не шелохнулся. Альк довольно ухмыльнулся, не поднимая головы, и стал наигрывать другую мелодию. Опять – долгое виртуозное вступление, игра на публику: мол, брякать в лад все умеют, а поди на одной музыке выедь! Хрипловатый голос влился в нее так неожиданно, что слушатели невольно вздрогнули. Жар побледнел и попытался пнуть Алька под столом, но тот непринужденно развернулся, убрав оттуда ноги, и продолжил петь.
На саврянском.
У Рыски екнуло сердце, но, к ее изумлению, толпа как будто ничего не заметила. Девицы продолжали влюбленно пожирать Алька глазами, а мужчины, недавно готовые поднять белокосого на вилы, сосредоточенно вслушивались – вражда враждой, но сотню-другую саврянских слов большинство ринтарцев знали. «Хорошо хоть любовную балладу выбрал, а не похабные частушки о нашем тсаре, – тревожно подумал Жар, вытирая выступивший на лбу пот. – С этого придурка станется!»
Когда Альк отложил гитару и демонстративно размял затекшие плечи, слева на его стул опиралась рыжекосая служанка, справа – чернявая с короткой стрижкой, а на полу у ног пристроилась темно-русая девица распутного, но весьма приятного вида.
– Вот, – торжествующе объявил Альк, рукой обводя это богатство, – выбирай!
Красотки захихикали, служанки пересели к саврянину на колени. Он, не чинясь, обнял обеих. Жар еле успел подхватить гитару, иначе она попросту упала бы на пол.
– Ты что, рехнулся?! – прошипел вор сквозь зубы.
Альк переложил правую руку повыше:
– Ты прав – у этой ничего. То есть очень даже чего.
– Ну не здесь же! И не так!
– Почему?
«Потому что такое внимание нам без надобности, идиот!» – чуть не завопил Жар.
– Попроси своего дружка, пусть еще споет! – капризно потребовала русая, дернув его за штанину.
– Сама проси, – огрызнулся вор, крепче прижимая к себе гитару и беспокойно осматривая кормильню. Хуже не бывает! Все на них пялятся, кроме разве что компании плотовщиков возле очага: у них своя музыка – из-под стола доносился зычный храп.
– Фу, нахал! – Девица игриво ущипнула Жара за ляжку.
Парень еле удержался, чтобы не пнуть ее в ответ.
«Надо отсюда сваливать», – пальцами показал он Рыске, едва протолкавшейся к столу. Служанки ревниво на нее косились и еще теснее липли к Альку.
«Как?!» – отчаянно развела руками девушка. Жар сунул ей гитару и указал на лестницу, а сам встал и громко заговорил:
– Простите, уважаемые, но мы с другом очень устали и собираемся пойти спать. Не огорчайтесь, завтра утром он с удовольствием снова вам спо…
Толпа притихла и раздалась, но не выпуская, а впуская. Жар мысленно застонал: угораздило же их выбрать кормильню, на верхней веранде которой пируют стражники! Пока, впрочем, они были настроены благодушно: мундиры расстегнуты, щеки красны, один на ходу обгрызает гусиную ногу. Впереди важно выступал щеголевато одетый мужчина лет тридцати, с темными волосами до плеч, тщательно расчесанными и уложенными. Симпатичное, тонких черт лицо портили сильно косящие глаза да тоненькие, в ниточку, брови. Было в этом господине что-то неправильное, но что – Рыска по наивности не поняла. Зато Альк с Жаром одинаково брезгливо поморщились, вор даже отступил на шаг. Девушка тоже потянула носом воздух, но запах был приятный, сладкий, хоть и излишне сильный. Дорогие, наверное, духи.
– Хорошо поешь, саврянин.
Альк неопределенно мыкнул, не то соглашаясь, не то сдерживая «дохлого ежика», рвущегося на свободу. Незнакомец на всякий случай отодвинулся, стража полукругом выстроилась за его спиной.
– Я желаю послушать тебя в своей гостиной, – объявил косой, словно не допуская мысли, что у певца могут быть другие планы. – Идем, я хорошо заплачу.
– Не-а. – Саврянин спихнул чернулю, освобождая правую руку, дотянулся до кружки и выцедил из нее последние капли. Ленивым взмахом велел девице намешать еще.
– Что значит – «не-а»? – опешил косой.
Альк любезно уточнил. Толпа охнула и стала быстро редеть. Стражники одновременно пытались подавить смех и скорчить свирепые рожи, дабы не отставать от начальника.
– Да ты знаешь, хамье, с кем разговариваешь?!
– Знаю, – нахально подтвердил белокосый. – С недоноском, который в детстве подглядывал не в женскую баню, а в мужскую. Оттого, видать, и окривел.
– Ах ты саврянское хамло! – вскипел косой, выхватывая клинок, но благоразумно не замахиваясь им, а просто наставляя на Алька. – Встань, быдло, когда с тобой говорит городской наместник!
– А тебя посылает властелин дорог, так что пшли вон отсюда! По любой, пока я добрый.
Испуганные девки медленно расползлись в стороны. «Цыпочка» даже на ноги подниматься не стала, так под столами, под лавками до двери добралась и смылась, первой смекнув, к чему идет дело. Служанкам деваться из заведения было некуда, и они просто попрятались в кухне, молясь, чтобы драка не закончилась поджогом.
Пьяный Альк этого, кажется, даже не заметил. Он пил, и кружка рывками, в такт дергающемуся кадыку, запрокидывалась.
На лице наместника мелькнули замешательство и досада. Связываться с видуном ему очень не хотелось, знал бы раньше – остался на веранде. Но формально путники подчинялись городской власти, даже пошлину платили, и уйти из кормильни с поджатым хвостом (о чем завтра растреплют на всех углах!) было обидно и поздно.
Когда саврянин со стуком поставил кружку на стол и душевно рыгнул, за спиной косого стояла вся его пятерка, а от клинков рябило в глазах. Альк пьяно попытался их сосчитать, тыча пальцем, но сбился на трижды посчитанном четвертом.
– Да какая, к Сашию, разница, – пробормотал он, после чего резко метнул пустую кружку наместнику в лоб – тот в кои-то веки свел глаза в одну точку, выронил меч и отпрянул назад. Альк оттолкнулся пятками от пола и кувыркнулся назад вместе со стулом, уходя от тсецких клинков. Прокатился до самой стойки, вскочил, взмахнул попутно выхваченными у вышибалы саблями, как распахнутыми крыльями, и… мешком повалился на пол…
Кормилец очень любил свое заведение, и разбитая о голову бутылка показалась ему меньшим злом.
