Глава 14
К мертвым собратьям крысы относятся без уважения, немедля их пожирая.
Там же
Утром Жар первым делом сунулся проверять, что творится на печи, и получил пяткой в грудь. На вопль отлетевшего к стене вора Альк сонно пробормотал: «И так будет со всяким извращенцем!», отвернулся к стене, натянул покрывало на голову и снова крепко уснул. Жар (больше оскорбленный отсутствием монет, чем пинком) рвался показать саврянину, что такое настоящее извращение, но Рыска сумела отвлечь его завтраком.
Наскоро перекусив, друг умчался, на ходу натягивая рясу на штаны. Молельня, в отличие от кормильни, открывалась рано, дабы поймать краткий миг похмелья, когда вышвырнутые из заведения пьянчуги уже успели протрезветь и раскаяться во вчерашнем поведении, но еще не окрепли настолько, чтобы возжелать его повторить.
Работенка оказалась непыльной: не прошло и шести лучин, как Жар вернулся, одухотворенный Хольгой и отягощенный дарами ее прихожан.
– Надо будет еще вечерком туда подскочить, – сообщил он, опустошая карманы: длинная подчерствевшая булка, десяток вареных яиц, столько же картошин и завернутый в лопух кусок сот. – Отпевать кого-то будем.
– Значит, успеешь починить забор? – обрадовалась Рыска.
Жар тоскливо посмотрел на принесенные вчера жерди. За ночь часть из них повалилась, и оставшиеся выглядели очень сиротливо.
– Ладно, схожу еще разок в лес, – нехотя согласился он, чтобы не расстраивать подругу. – Только почему я один этим занимаюсь?! Пусть белокосый тоже топориком помашет!
– У него работа тяжелее, – вступилась за Алька девушка. – Вон как умаялся, до сих пор спит.
– А у меня почетнее, – ревниво заметил Жар.
– Какой идиот тебя вообще туда взял? – поинтересовался проснувшийся наконец саврянин. – Он слепой, что ли? Не видел, что перед ним законченный ворюга?
– Я сам ему это сообщил, – невозмутимо признался парень.
– И?!
– И сказал, что раскаялся и хочу замолить грехи усердным служением Хольге. – Жар сделал такие большие и честные глаза, что в его искренности усомнился бы разве что путник.
– А ты раскаялся? – уточнила Рыска. В друга-то она верила, но при этом слишком хорошо его знала.
– Еще как! – прочувственно заверило ее «духовное лицо», касаясь лба в знак преданности Хольге. И тут же отломило кусок сот и засунуло в рот. – Молеф рафтфогался, рефыл, что это фнак фудьбы, и тут же нарек меня своим помощником. Забавный старикан, не то что наш придурок из вески. Вроде как и Богине искренне служит, но и о земной жизни не забывает. Без рясы нипочем не догадаешься, что молец.
– И чем ты там занимаешься? – Саврянин подошел к ведру с водой, зачерпнул и начал жадно пить. Несмотря на распахнутые окна, эта ночь выдалась жарче прежней, а Рыска утром еще печку растопила, чтоб завтрак сготовить.
– У чаши с пожертвованиями стою, слежу, чтоб только клали, – начал гордо перечислять Жар. – Коптилки зажигаю. Свечку держу. Пою.
– Поешь?! – поперхнулся Альк, облив грудь.
– А чего? У меня хороший голос, – обиделся вор.
– Слыхал я твой голос, когда вы с лесорубами «Девку в камышах» орали.
– И что?
– Им же только покойников будить!
– Во-во. Служба-то длинная, нудная, да еще в такую рань… – Жар сам зевнул.
– А свечку зачем? – недоуменно спросила Рыска. – Наш молец сам ее держал. В левой руке посох, в правой свечка, я помню.
– Ну а у этого рука только одна, – огорошил ее друг.
– И ты не догадываешься почему? – Альк отер капли с подбородка, поставил кружку обратно на полочку.
– Догадываюсь, – беспечно сказал вор. – И что? У каждого ремесла свои печали. На себя погляди!
Саврянин отвернулся (Рыска успела заметить, как у него стиснулись челюсти) и, не спеша завязывать пояс, вышел во двор.
Жар метко, через всю кухню, сплюнул жеваный воск в помойное ведро.
– Теперь-то что не так? – обиженно спросил он у подруги, почувствовав ее настроение. – Тебе тоже мой голос не нравится?
– Нравится-нравится, – поспешно заверила его Рыска. – Только… мне казалось, что для такой работы прежде всего вера нужна.
– Ха! Веры у меня хоть отбавляй, но кушать же тоже что-то надо.
– Надо, – грустно согласилась девушка. – Просто… странно это все. У нас в веске по-другому. Если верят, то всей душой. Без оглядки на еду.
– Ничего, привыкнешь, – уверенно сказал Жар. – Я в Макополе тоже поначалу чувствовал себя как Хольга в «курятнике».
– А теперь?
– А теперь – как Саший там же, – фыркнул вор, вставая.
Помимо булок Жар разжился травяными цигарками и, прежде чем выйти на крыльцо, сунулся в печку и прикурил от уголька.
– Хочешь? – Вор показал возвращающемуся Альку еще одну коричневую палочку.
Саврянин поглядел на нее, как на дохлую мышь.
– От этой дряни только мозги черствеют и дыхалка садится.
– Ерунда, у нас в веске все батраки курили. – Жар с шиком затянулся и вытаращил глаза: цигарка оказалась крепче тех, к которым он привык, аж в носу защипало.
– Оно и видно.
– Так, может, я оскорбляю взор вашего тсарского величества? – издевательски поинтересовался вор.
– Да нет, кури, – равнодушно позволил Альк. – Я мизантроп. Чем скорее все вы сдохнете, тем лучше.
Жар закашлялся, затушил цигарку о стену и бросил в бурьян.
– Слушай, ну вот как с тобой разговаривать?!
– Не разговаривай. – Альк тем не менее задержался на крыльце. Не дожидаясь обеда, надкусил пирожок. Сильно запахло тушеной капустой с луком.
– Где взял? – завистливо спросил вор. В молельню, если праздника не случалось, несли еду попроще, похуже.
– Хозяйка угостила.
– С чего бы это?
– Откуда я знаю? Шла мимо, поздоровалась и дала.
– Кинь немедленно! – в притворном ужасе воскликнул Жар. – Он наверняка с крысиным ядом!
Саврянин кинул… подгоревшую корку в вора – и переступил порог.
– Да ну, – неуверенно сказала Рыска. – Зачем ей Алька травить? Наверное, остались нераспроданные, а самой уже в горло не лезет.
– Могла бы угостить кого-нибудь более достойного.
– А ты ей забор починил?!
– Он тоже не чинит!
Девушка махнула рукой и начала накрывать на стол.
* * *
– Слушай, парень, дело есть!
Альк, не поворачивая головы, удостоил Сиву приподнятой бровью. Наемник выбрал не самое удачное время для задушевных разговоров: вечер, когда посетители снуют туда-сюда и вышибале нужно постоянно быть начеку.
– В общем, так, – заторопился Сива, поняв намек. – Мне тут работенку предложили, но одному боязно браться, «спина» нужна.
– А чего ко мне-то пришел? – Альк выставил ногу, не давая годовалому ползунку перебраться через порог и кувыркнуться с крыльца в грязь. Поглощенные ужином родители ничего не замечали, положившись на Хольгу, которой якобы полагалось хранить безвинных детей. Богиня выполняла свои обязанности спустя рукава, ребенка в кормильню принесли уже с синяком на лбу. – Дружков мало?
– Дерешься здорово, – честно сказал наемник. – А дело серьезное. И опасное.
– Какое?
Сива неожиданно замялся.
– Только ты это, не смейся, – предупредил он.
– Я похож на весельчака? – буркнул белокосый, приподнимая малыша за шиворот и разворачивая в другую сторону, седьмой раз за эту лучину. Ребенок радостно взвизгнул и, как жук, пополз в обратном направлении.
– Ты похож на саврянина, – прямо брякнул наемник. – А у вас, говорят, ничего святого нет.
– Есть, – злорадно сказал Альк. – Озеро в Тишопских горах, где, по преданию, Хольга перед браком купалась, а теперь неверных жен в мешках топят, чтоб заодно и наказать, и грех смыть.
Но Сива вовсе не пытался его задеть.
– Я к тому, что… – Наемник набрал побольше воздуха и скороговоркой выпалил: – В общем, прошел слух, что на дальнем жальнике беспокойники завелись.
Саврянин фыркнул.
– Ну вот, – обиделся Сива. – Так я и знал!
– Я не верю в беспокойников.
– Вот и отлично! А наши мужики – верят. Потому и отмахиваются.
Альк задумчиво поскреб подбородок. Подвоха со стороны Сивы он не чувствовал, но дело казалось не слишком хорошим. Точнее, смазанным каким-то, путники о таком говорили – «до развилки».
– Расскажи подробнее.
– Тут в Ямах два жальника, – оживился наемник. – Новый, за холмом, и старый, тоже за холмом, но за другим, подальше, возле речки. Хоронят на обоих – на ближнем приезжих, а на дальнем местных, он у них более почетным считается. Последним там мельника зарывали, две недели назад – дурная смерть, странная. Вечером здоров был, вовсю на подмастерьев орал, а утром жена проснулась – уже остыл, и лицо синее.
– Сердце, – равнодушно бросил Альк. – Докричался.
Сива кивнул:
– Так и думали, покуда он по ночам вылезать не стал, по плотине ходить и в ставни скрестись. Подмастерья уже после второго раза разбежались. Вот мельничиха и плачется: скажите ему, чтоб оставил меня в покое, три злата заплачу.
– Просто сказать?
– Да, но, подозреваю, ему это не понравится.
– Хм. – Саврянин обреченно развернул настойчивое дитя в восьмой раз. – Ну можно было б прогуляться, когда кормильня закроется… Заскочу только домой, сабли возьму. Хоть и не верю я в эту чушь, да и надобности в напарнике не вижу. Не боишься, что я сам работу выполню, а с тобой делиться не захочу?
– Поделишься, – уверенно сказал Сива. – Иначе позавчера отобрал бы у меня весь кошель.
* * *
Наемник просидел в кормильне до самого закрытия, неспешно потягивая пиво, и даже помог Альку выпроводить последних гостей. Те при виде двойного набора кулаков решили не искушать судьбу, покорно рассчитались и ушли-уползли.
Где саврянин живет, Сива не спрашивал – успел узнать от служанки, а та от кого-то из соседей тетки Ксюты. Напарники в молчании пересекли погруженную во мрак пустошь, поднялись на холм, усыпанный светлячками-торговцами, и уже подходили к дому, когда наемник не выдержал:
– Отдай мне сабли, а? На кой они тебе, ты ж все равно их не носишь! Небось и рубиться на них толком не умеешь.
– Я на всем умею.
– Так если тебе без разницы, давай на мечи махнемся! – Сива вытащил из-за спины клинок, крест-накрест рассек воздух. – А? Они парные, у меня дома второй лежит.
Альк косо глянул на меч:
– Новодел. Сабли получше будут.
– Еще бы. В Болотных Сельцах выкованы, из местного железа, – тоскливо сказал наемник. – Я их десять лет таскал, они мне как талисман на удачу были.
– Что ж ты, – буркнул саврянин, – с талисманами на людей кидаешься?
– Так разозлился сильно! – с досадой признался Сива.
– Вот и таскай следующие десять лет мечи, – отрезал Альк, отворачиваясь.
– Ну и хрен с тобой, – надулся наемник. – Жлоб саврянский.
– Растяпа ринтарская. – Саврянин под лай соседских собак распахнул калитку. У тетки Ксюты тоже был пес, но совсем еще щенок, равно ластившийся к своим и чужакам. Хозяйка его даже на ночь в доме запирала, чтобы не свели.
Рыска, как всегда, не спала: сидела с ногами на постели и что-то вязала при свете лучины, клюя носом. При виде незнакомого человека девушка встрепенулась, уронила клубок с коленей и поспешила натянуть на них подол.
– Ночь добрая, – вежливо сказал Сива, глазея на девчонку в легком домашнем платьице и гадая, родственница она саврянину или подружка.
Альк заглянул на печь, похлопал по ней рукой:
– Где мои сабли?
Наемник болезненно поморщился.
– Я в ларь убрала. Ой! – (Саврянин без околичностей приподнял крышку вместе с Рыской, сунул руку в щель и за ремень вытащил ножны с оружием.) – А зачем они тебе?
– Беспокойника пойдем ловить.
– Что?!
– Мы быстро, – мрачно заверил ее Альк.
Сива скептически хмыкнул в кулак. Саврянин обвесился ножнами и уточнил:
– А чего там копаться, либо мы его, либо он нас.
– Альк, не смей! – Рыска вскочила, давая наемнику возможность попялиться на ее босые крепкие ножки от колена и ниже. – Я… Я тебе запрещаю!
– Ха-ха. – Белокосый повернулся к двери и нос к носу столкнулся с Жаром, как раз вернувшимся с полуночной службы в молельне.
Впитавшиеся в рясу благовония за дорогу выветриться не успели и волной растеклись по кухне. Сива машинально начертал перед лицом знак Хольги, потом опустил руку ниже и сделал то же для Сашия.
– Вы это куда? – мигом насторожился вор.
– На жальник, за беспокойником, – чистосердечно ответил наемник «духовному лицу». – Благослови, уважаемый!
– Пошли уже! – Альк раздраженно подтолкнул Сиву к порогу. – Этот тебя так благословит, что лучше б кто проклял.
Жар, к ужасу подруги, не только не попытался помешать саврянину, но и заблестел глазами, затрясся, как взявшая след гончая.
– Я с вами!
– Еще чего не хватало! – возмутился Альк, но чужое мнение в этом доме не уважал не только саврянин.
– Рыска, где освященное масло? – зашарил по полкам парень. – Ну то, что я вчера в горшочке принес?
– Ой, – смутилась девушка, – а я им утром кашу заправила… Что ж ты не сказал, что оно освященное?! Я б для праздника приберегла или если заболеет кто!
– А, ладно, у меня тут еще кой-чего есть, даже лучше! – Жар подергал себя за рясу, и стало заметно, как отвисают карманы, будто набитые камнями. – От беспокойников самое то должно быть! Хотя на всякий случай еще вот этот ножик прихвачу… Ну что, идем?
Видя такое дело, Рыска тоже схватилась за штаны:
– Тогда и меня подождите!
Сива оторопело взирал на это сумасшествие. Тут здоровенные мужики с мечами за деньги идти отказались, а молец и девчонка просто за компанию рвутся!
– Может, хоть подружку дома запрешь, а? – шепотом сказал он Альку. – Беспокойники, говорят, девичье мясо любят…
– Я очень на это надеюсь, – с непередаваемым чувством сказал саврянин.
* * *
Мельница стояла на отшибе, у самого жальника, только с другой стороны речушки – той самой, мелкой, через которую переходили по дороге к центру поселка. Но тут ее русло запрудили, и в получившемся озерце можно было даже покататься на лодочке. Мельничное колесо стояло, вода вхолостую бежала по желобу. Квакали лягушки, изредка всплескивал малек. Луна тонула в поднимающемся от реки тумане, и проку от нее было мало. Жальник казался пустырем, на который повыбрасывали остовы телег и плетней, чуть дальше росли кусты и даже деревья, скрывая его размеры.
Мельничиха встретила стучащихся в дверь гостей визгом, но, разобравшись, что это не назойливый супруг, со слезами радости пала Сиве на грудь, наемник аж пошатнулся. Оторвать тетку удалось с трудом, а по тому, как легко Жару удалось дожать ее до четырех златов, Альк понял, что мельничиха и впрямь сильно напугана.
– Как твой беспокойник выглядит-то?
– Да как обычно, – удивилась тетка, словно саврянин не знал простейших вещей, – в саване, с бородищей, и когти с вилку!
– Когти?
– Ага, – часто закивала мельничиха. – Во такие, – тетка черканула по ладони, – черные и прямые!
– Прямые?! – еще больше изумился Альк. – Ногти же крючатся, когда отрастают. И не черные они, а темно-желтые. Я видел у юродивых.
– То ж не ногти, а когти, – заступился за мельника наемник. – А что черные, так дорогу себе сквозь землю прокапывал.
– Слышь, Сива, выйди во двор.
– Зачем?
– Поскребись в окошко.
Наемник недоуменно пожал плечами, но послушался.
– А-а-а! – Мельничиха повисла уже на Жаре, Рыска тоже спряталась за Алька. Несмотря на то что царапанья ждали, оно вышло въедливым и зловещим, пробирающим до печенок. Когда же Сива приблизил бородатое лицо к мутному дешевому стеклу и шутя оскалил зубы, у тетки началась настоящая истерика.
– Он? – хмуро уточнил Альк.
– Не, – отдышавшись, возразила мельничиха. – Что я, мужа своего не узнаю?! У этого борода светлая и короткая.
– А чего тогда орала?
– Так их же там, на жальнике, много, – простодушно сказала тетка. – И девка есть, и даже корова дохлая под седлом. Мало ли кто еще забрел.
Альк распахнул окно, но толп беспокойников на том берегу не заметил. Вода поплескивала, колесо поскрипывало, легонько покачиваясь туда-сюда.
– А сегодня они уже приходили?
Мельничиха помотала головой и помянула Хольгу: пусть бы вообще не появлялись!
– Можем здесь засаду устроить, – предложил вернувшийся Сива, – а можно на жальник перебраться и у плотины залечь, по воде-то они не пойдут.
– Почему?
– Ну она же текучая, – не очень уверенно пояснил наемник. – Говорят, беспокойники ее пересечь не могут.
– Это они сами тебе сказали? – Альк еще раз посмотрел в окошко. С жальника веяло опасностью, но по-прежнему неопределенной. – Нет, – внезапно решил он. – В избе нам делать нечего. Давай-ка прогуляемся.
– Рыска, может, здесь посидишь? – с надеждой спросил Жар, чье рвение по усекновению беспокойников здорово озадачивало и подругу, и саврянина. Парень не то чтобы был трусоват – скорее предпочитал не ходить туда, где, возможно, придется струсить.
– Нет, – уперлась девушка. – Я с вами.
– Не боишься?
– Боюсь, – честно сказала Рыска. – Но лучше я возле вас бояться буду. Там хоть ясно чего. Дома ждать куда страшнее.
Посоветовав мельничихе покрепче запереться, а к окну вообще не подходить, охотники вышли во двор.
– Не верю я ни в каких беспокойников, – категорично заявил Альк, не особо заботясь, что тетка еще может их услышать.
– Зачем же тогда подрядился их ловить? – удивился Жар.
– Легкие деньги. – Саврянин ногтем выколупал из зубов какое-то волокно и брезгливо сощелкнул его на землю. – Всего-то дел – по жальнику погулять.
– Не погулять, а усекновенного беспокойника мельничихе приволочь, – поправил вор.
– Ну выкопаем кого-нибудь и приволочем, – и глазом не моргнул Альк. – Тетка успокоится, и ей перестанет всякая чушь мерещиться.
– Иди ты! – Жар гадливо передернул плечами. – Сам копай.
– Никто ничего копать не будет! – возмущенно вмешалась Рыска. – Мы же не жулики какие-то.
– Нет. Нам просто деньги нужны, – уточнил саврянин.
– Тревожить покой мертвых я не позволю ни за какие деньги!
– Ну и не позволяй. Больно надо мне тебя спрашивать!
Сива, непривычный к их перепалкам, благоразумно не вмешивался. Кто знает, сколько тут правды, а сколько шутки для поднятия боевого духа. К тому же белокосый не был похож на того, кто ради денег готов на все. Вот ради любопытства – вполне.
Напарники цепочкой перебрались по плотине, и впереди, в крапиве, показались первые клети.
– Странные у вас обычаи, – заметил Альк, подходя к одной могиле и внимательно ее разглядывая. По ринтарским жальникам он до сих пор не ходил, хоть и был наслышан.
Рыска уважительно провела рукой по скособочившейся решетке охоронца. Лыко на перекрестьях жердей разлохматилось, местами слетело. Еще месяц-другой – и клетка развалится, выполнив свою задачу: покойник стремится на волю только в течение года после похорон. Потом сгнивает и затихает навечно.
– А в Саврии что, могилы не огораживают?
– Нет, – покачал головой белокосый. Это ж додуматься: сажать могилы в клетки! Тем более что неглубоко врытые в землю жерди даже живого не удержат. – Просто каменную плиту сверху кладут.
– Тоже – чтоб не повылезали? – поинтересовался Жар.
– Чего им вылезать-то? – обиделся за саврянских покойников Альк. – Они ж мертвые! Ты хоть раз видел, чтоб кто из них домой после похорон вернулся?
– Я – нет, а вот дед Ивлий из Хольгиной Криницы – да! У него племянница накануне свадьбы померла – говорят, отравилась, когда за нелюбимого просватали. Ну отпели ее, как положено, закопали, а ночью слышит он: бродит кто-то под окном…
– Сосед огурцы ворует, – презрительно фыркнул саврянин.
– …да странные такие шаги, будто ноги подволакивает, – упрямо повысил голос Жар.
– Пьяный сосед, закусь некстати кончилась.
– …и белое что-то сквозь оконный пузырь виднеется…
– Пьяный сосед в исподнем, кожух уже пропил и ищет, что бы еще кормильцу заложить.
– Да не растут у деда под окном огурцы! – взбеленился вор. – Если хочешь знать, там вообще канава! И забор общий с жальником!
– Короче, обычные бабкины сказки, – заключил саврянин.
– Ты что, деда Ивлия у нас все знают, он половине рыбаков сети плетет! Честнейшей души человек, никогда лишней медьки не возьмет!
– Ну дедкины, – отмахнулся Альк. – Беспокойников не бывает. И вообще, если бы они здесь действительно кишмя кишели, местные торговцы уже давно бы сюда с пирожками таскались.
– Эй, – каким-то странным голосом окликнул их отошедший чуть в сторону Сива. – А это тогда что?
Саврянин осекся.
Жальник начинался от леса, а не от речки – просто за века дополз до нее и стал разрастаться вдоль. Мельника похоронили с краю, положили в «головах» охоронца кусок разбитого жернова, ярко белеющий в темноте. По нему Сива могилу и нашел, замерев рядом в священном ужасе. В потолке клети зияла огромная дыра, сломанные прутья были загнуты внутрь, словно кто-то высунул из земли могучие руки и рванул решетку на себя.
Пока Жар с Рыской, пораженные этой картиной, жались друг к другу, Альк ощупал место излома, хмыкнул и презрительно объявил:
– Да оно с той стороны подрублено, а потом уж надломлено!
– С той, – многозначительно выделил Сива.
– Что, мельникам в гробы положено топоры класть?
– Может, это не от топора, – наемник поежился, огляделся, – а от когтей?!
Жара внезапно осенило. Он присел на корточки, осмотрел ножки клети и разочарованно сказал:
– Да ее недавно выкапывали, глядите, земля еще слежаться не успела! Выдрали, перевернули и сделали как надо, а потом заново вкопали. На дурачка играют!
Альк быстро обошел ближайшие могилы и вернулся, пуще прежнего кривя губы.
– Похоже, тут завелись обычные гробокопатели, – уверенно заявил он. – А мельничиху пугали, чтоб не мешала им работать. Мельница же совсем рядом, из окна кое-что видно, да и слышно, наверное, когда клети ломают. Ночью звуки далеко разносятся.
– У нас в веске, если покойный снился часто, ему на могилу творожник либо монетку клали, – припомнила Рыска.
– Представляю, сколько вдова сюда перетаскала, когда он лично являться начал.
Сива смущенно кашлянул. Он-то сам, честно признаться, в беспокойников верил. А тут такая ерунда, стыдно кому рассказать. Еще и саврянина сдернул, небось теперь смеется над ним втихомолку.
– И как теперь с мельничихой объясняться? Не копать же в самом деле.
– Надо днем ее сюда привести и… Тихо! – Альк замер.
Где-то вдали, за кустами, взмыкнула корова.
– Может, на лугу за жальником пасется? – предположил Сива, разом перейдя на шепот.
В это никто не поверил. Да и наемник быстро вспомнил, что там лес.
– Хорошо б его, гада, с лопатой поймать, – зловеще сказал саврянин. – И эту лопату с особым цинизмом использовать. Так что тихо давайте.
…Могилы грабили не подряд, а по какому-то непонятному плану. То совсем неухоженную, почти сровнявшуюся с землей, расковыряют, то богатую, обкопанную и засаженную цветами, пройдя мимо десятка таких же. Порывшись в могиле, воры старались привести ее в прежний вид, но Рыска отчего-то точно знала – вон та и та. Альк тоже. И, что еще паршивей, саврянин понимал: именно с этих он бы и сам начал.
Вывод был неутешительный.
Сива вздрогнул, споткнулся, судорожно ухватился за меч:
– Ё-моё…
Остальные тоже остановились, замерли: впереди, в десяти ладонях над землей, неподвижно висело что-то белое, длинное, едва колышущееся на ветерке.
– Кто-то простынь на кол накинул, – не очень уверенно предположил Жар, и тут «простынь» встрепенулась, развела рукава и превратилась в саван. Да не просто повешенный на палку.
– ПРО-О-ОЧЬ, СМЕ-Е-Е-ЕРТНЫЕ!!!
Голос был тонкий и въедливый, по-комариному зудящий в ушах и леденящий кровь.
– Саший меня за ногу, – ахнул Сива, пятясь. – Да это никак Муняшева дочка, что зимой на пожаре в головешку сгорела…
Оторопел даже Альк, чье зрение вступило в отчаянный спор с чутьем и здравым смыслом. Ни головы, ни рук, ни ног из савана не торчало, тем не менее шевелился он так, будто тело внутри все-таки было. И как оно умудряется выть без горла, ведь голос доносится явно от беспокойницы?!
Зато Рыска, углядев главное, такими вопросами не задавалась.
– Мое платье!!! – возмущенно заверещала она, и накрывший охотников купол потусторонней жути лопнул, как пузырь в лохани. – А ну сымай, воровка!
Девушка ринулась вперед. Беспокойница, не ожидавшая такого неуважения со стороны смертных, отшатнулась и… упала спиной вниз, с уже совершенно девчачьим визгом, на полпути исчезнув. Рыска с разгону чуть не врезалась в большой, черный, почти невидимый в темноте камень, обогнула его и увидела вполне себе живую девчонку лет тринадцати. Затравленно прижавшись спиной к глыбе, «беспокойница» размазывала по щекам слезы пополам с сажей. Ею было вымазано не только лицо, но и руки, и ноги ниже колен. Перепало и платью.
– Тетенька-дяденька, не бейте, я больше не буду! – заголосила она, не дожидаясь обвинений. – Я ничего, мне просто на страже стоять велели, у меня дома мама больная и братик маленький!
– У-у-у, дура! – Сива замахнулся на нее локтем, отведя меч за спину. Девчонка завизжала и заслонилась руками, но наемник лишь легонько подпихнул ее ногой и приказал: – Рассказывай, кто тут жальник потрошит?!
– И платье пусть отдаст! – настаивала Рыска. – Это мое, свадебное! Его еще в Зайцеграде вместе с коровами украли!
– Да? – Сива очень скептически поглядел на испачканный землей и сажей «саван». – Слыхала, соплячка? Раздевайся, я же вижу, что у тебя под ним другое поддето!
Воровка, скуля и всхлипывая, неловко потянула платье через голову. Торжествующая Рыска уже вцепилась в его край, как вдруг между ней и наемником мелькнула стрела, клацнула по камню и отскочила.
Жар и Альк, стоявшие чуть поодаль, бросились на выручку. Вор повалил Рыску на землю, Сива упал сам, и саврянин залег рядом. Девчонка свернулась калачиком, скуля как щенок. К счастью, стрелок бил не с дерева, иначе только порадовался бы такому раскладу. Высокая трава играла лежащим на руку, врагам придется приблизиться, чтобы увидеть мишень.
– Лук или арбалет? – шепнул саврянин.
– Вроде арбалет, короткая. – Сива напряг слух и, как ему показалось, различил потрескивание ворота – стрелок спешил заново взвести тетиву. – Там?
– Ага. Пойду сниму. – Альк ловко сдал назад и за охоронец.
Наемник переполз поближе к Жару с Рыской. Вор мелко и суетливо осенил его знаком Сашия:
– Да снизойдет на тебя Его благоволение!
Арбалет снова клацнул. Стрела черточкой пересекла луну и полетела дальше, высоко над деревьями. Позади послышалась какая-то возня, вскрики. Сообразив, что стрелять больше не будут, воодушевленный наемник вскочил на ноги – и почти нос к носу столкнулся с двумя гробокопателями. Оказывается, они не задали драпака под прикрытием арбалета, а сменили лопаты на мечи и, пригнувшись, успели подкрасться почти к самому камню.
– Сива, ты, что ль?! – удивленно окликнула одна из черных фигур, выпрямляясь.
Наемник вздрогнул – не от страха, от неожиданности. С этими типами он при встрече здоровался, но не дружил: парочка примелькалась в кормильне, хотя чем они промышляют и откуда у них деньги, никто не знал. В Ямах это не принято было спрашивать, платят, и ладно, тем более что люди обычно приезжали туда не работать, а отдыхать на скопленное.
– Вот уж не ожидали, что ты с белокосым свяжешься, – гадливо сплюнул второй. – Забыл, как он тебя в луже притопил?
– У вас тем же дело кончилось, – огрызнулся Сива, демонстративно пялясь на синяк на скуле противника.
– Но не в первую же щепку!
– В третью. И вас двое было.
– Зато мы при своем оружии остались!
– Зато вам за разломанный стол пришлось заплатить!
До всех троих одновременно дошло, что хвалиться, кто меньше опозорился в схватке с вышибалой, как-то не очень почетно и уж тем более неуместно.
– Ладно, не злись, – примирительно сказал первый гробокопатель. – Хочешь в долю? Тут на всех хватит, были бы крепкие руки. Указчик есть, копать не успеваем.
– Погоди кривиться-то, – подхватил второй, помимо гадливости уловив на Сивином лице тень интереса. – Скелетам побрякушки без нужды, а души давно по Хольгиным дорогам бродят, им тем более до земных богатств дела нет. Ей-ей, это так же безобидно, как пьяного под забором обшарить…
Соблазнитель понял, что допустил ошибку, но было поздно: Сива насупился и атаковал, метя в левый, более уязвимый бок и одновременно смещаясь вправо, чтобы прикрыться одним противником от другого. Тот тоже был не лыком шит и метнулся в обход, собираясь на пару с дружком зажать наемника в клещи, – но обо что-то споткнулся.
– Да снизойдет на тебя Ее сострадание! – злорадно прошипел Жар и, чтобы дать Богине повод, врезал гробокопателю кулаком по щиколотке.
Мужик с матюгами заскакал на здоровой ноге, одновременно пытаясь богохульно ткнуть Хольгиного служителя мечом, но вор, не принимая боя, кувыркнулся в сторону, вскочил и бросился в кусты, частью спасая свою невооруженную шкуру, частью отвлекая внимание от Рыски.
Кусты оказались высоки и колючи, но, к счастью, пробегаемы. Гонится ли за ним гробокопатель, парень рискнул проверить только по ту сторону зарослей, сделав на выходе олений прыжок в сторону и прижавшись спиной к толстенному стволу. В городе срабатывало, «коты» обычно проносились мимо, не замечая прильнувшего к стене вора.
Жар затаил дыхание, пытаясь оценить ситуацию по треску ветвей, однако звуки битвы остались позади кустов. Судя по ним, бойцы рубились добротно и равноценно, на износ, пока кто-то не допустит ошибку. Вор досадливо поморщился: похоже, этот гад за ним не увязался и продолжает доставать Сиву. Надо возвращаться, помогать и спасать Рыску!
Но тут раздался громкий вопль, и клацанье железа оборвалось, сменившись стонами. Жар похолодел, представив пробитого сразу двумя клинками наемника.
– А ну бросай меч, трупоед! – послышался суровый, прерывистый, но ликующий голос Сивы, и у вора отлегло от сердца. Снова продираться сквозь кусты не хотелось, и так все руки и щеки исцарапаны. Содрав с рясы горсть репьев, склеивающих подол, Жар пошел вокруг, уважительно обходя охоронцы, пока не увидел Алька, стоявшего к нему спиной. У ног саврянина кулем лежал оглушенный арбалетчик, но радостный окрик застрял у вора в горле: перед белокосым маячил кто-то еще. Его выдал взблеск меча, и, поднапрягшись, Жар разглядел темную, чуть перекошенную в плечах фигуру. Противники молча таращились друг на друга, что для Алька было весьма нехарактерно – разве что его уже убили, только упасть еще не успел.
– Альк?! – Осипший от волнения голос противника показался Жару смутно знакомым. Человек шагнул вперед, слегка приволакивая правую ногу. Меч он держал в опущенной руке, клинок целился абы куда, словно о нем позабыли.
Саврянин, не отвечая, попятился. Вор впервые такое видел! Неужто и впрямь беспокойник?!
– Альк! – На сей раз в голосе звучали торжество и непонятная, нарастающая алчность. Меч тоже двинулся к горлу саврянина, и это наконец вывело Алька из оцепенения – он молниеносно выхватил сабли и хлестнул ими по клинку, как раздраженная кошка лапами. Похоже, саврянин хотел защемить его и выдернуть, но ничего не вышло: противник шагнул вперед, острие клинка ушло вверх, а сабли соскользнули и разлетелись. Альку пришлось отпрыгнуть, отбивая немедленно последовавший удар. – Как тебе это удалось?!
Речь шла явно не об удавшемся приеме. Спина малопригодна для выражения эмоций, но Жар готов был поклясться, что от Альковой веет даже не страхом – ужасом, словно саврянин столкнулся с самой смертью, неумолимой и непобедимой.
– Но в каком бы обличье ты ни был, ты не сможешь мне сопротивляться, – уверенно подтвердил враг его догадку. Противники медленно двигались по кругу, неотрывно следя друг за другом, и, когда Альк обратился к Жару лицом, вор увидел, что оно едва ли не белее кос. – Бросай сабли, «свеча»!
Жар наконец вспомнил этого типа и еще крепче вцепился в дерево. Он-то был уверен, что молодой путник остался лежать трупом в макопольском парке, проломив себе башку о камень! И вот нате вам – воскрес, подлец, в отличие от множества хороших людей!
Саврянин только крепче стиснул рукояти – и сабли запорхали вокруг него щитом и одновременно оружием, закрутились, как мельничные лопасти, с нежным свистом пластуя воздух. Казалось, переть на такое с мечом может только самоубийца или безумец, но путник без тени сомнения шагнул вперед и вбок, вклинился между саблями, ломая их ритм, ударил по одной, отбил вторую и – Жар даже не успел понять как – свободной рукой вцепился Альку в левое запястье.
Сабля выпала. Вор, не веря своим глазам, смотрел, как саврянин, мученически запрокинув голову, оседает на колени. Все еще можно было исправить, и Альк наверняка знал как – если уж он одной косой смог восьмерых положить…
Выпала вторая сабля.
Глаза путника сверкнули желтью, словно он тоже был саврянином.
«Он меняет дорогу, – дошло до оторопевшего Жара, – тянет из белокосого дар и направляет против него же самого. Но зачем, что он пытается изменить? Что нужно этому проклятому путнику?»
Ответ пришел сам собой.
Путнику нужна крыса.
Из-за кустов показалась Рыска.
– Эй! – радостно окликнула она, пока видя только друга. – А Сива там разбойников вяжет! Одного ранил, а второй за ветку мечом зацепился, выронил и, пока искал… Ой!
Мимо лица девушки камнем просвистело и врезалось путнику в висок увесистое, добротно освященное гусиное яйцо.
Хольгино благословение не пришлось врагу по вкусу: он вскрикнул и пошатнулся, вскинув к голове руку с мечом. Жар замешкался, ошеломленный своей меткостью – слишком хорошо помнил, как дядя этого поганца увернулся от арбалета, – но второго яйца не понадобилось. Альк внезапно ожил, вывернулся из ослабевшей хватки, подхватил ближайшую саблю и полоснул своего мучителя по боку. Тот сумел отшатнуться – скорее благодаря заплетающимся ногам, чем ловкости, – но сабля оставила-таки прочерк на рубашке и, похоже, теле.
Ситуация круто поменялась. Теперь пятился путник, еле успевая отмахиваться мечом, причем уверенность стекала с его лица с каждым ударом, сменяясь бессильной злобой и паникой. Последней каплей оказалась хромая нога: она оступилась на обломках старого охоронца, и дяденькин сыночек, едва не упав, развернулся и задал драпака, прижимая локтем оцарапанные ребра. Видно, увидел, что расклад не в его пользу, и в отличие от Алька рисковать ради призрачного одного к сотне не пожелал.
– Я тебя еще достану, крыса! – ненавидяще выкрикнул беглец. – Не все ж тебе за ворами прятаться!
Сабля, крутясь, неблагородно полетела ему в спину, но поганец увернулся и исчез в темноте.
Жар издевательски заулюлюкал, однако догонять не помчался. Альк тоже пошатнулся и с размаху сел на землю. Уперся в нее руками, свесив голову и тяжело дыша, словно его мутило. Из носа капало темным.
Вор наклонился над ним:
– Эй, ты как?
Альк невнятно пробормотал саврянское ругательство.
– Может, лопушком обмахать? – сердобольно предложила Рыска.
Альк повторил погромче и попонятнее. В другой ситуации друзья бы обиделись, но сейчас сочли за лучшее замолчать и дать белокосому очухаться самому, просто стоя рядышком.
* * *
– И на кого ж ты там нарвался, что он тебя так отделал? – весело, с легким превосходством спросил у Алька Сива. Его знатная добыча, скрученная собственными поясами, сидела возле камня и ненавидяще жгла победителя глазами. Жар же пригнал только трясущегося прыщавого паренька, воинственно потыкивая его в спину отобранным арбалетом. Ладонь удобно, привычно облегала рукоять – это был тот самый арбалет, с которым вор охотился на путника возле Макополя. Где-то поблизости, наверное, лежат и остальные украденные у друзей вещи. Паренек часто шмыгал носом, уверяя, что прибился к гробокопателям только этой ночью, случайно, а навьюченных коров ему кормилец поручил продать как пропитых постояльцами, но Жар и сам слишком хорошо умел плести жалостливые байки, чтобы в них верить.
Альк еле брел, время от времени потряхивая головой, словно пытаясь согнать дремоту. Рыска шла рядышком, чтобы он оперся, если что. Но саврянин держался.
– На путника, – ответил за него Жар, и наемник осекся. На путника, ого! Чудо, что такого зверя хоть прогнать удалось.
Прыщавого тоже связали и посадили к остальным. Сива и прислонившийся к дереву Альк остались караулить, Рыска вышла на местечко посветлее, пытаясь оценить нанесенный драгоценному платью ущерб, а Жар отправился разыскивать стоянку гробокопателей. Радостные и разочарованные возгласы попеременно отметили находку сумок (пустых, этой ночью воры еще не успели никого откопать), еще теплой коровьей лепешки (на дереве рядом с ней остался только обрывок привязи), лопат и…
– Хо-хо! – восхитился вор, пошире раздвинув куст.
– Ну что там еще? – устало спросил Альк. – Орган?
– Почти. – Жар наклонился и поднял за гриф цыганскую гитару.
* * *
Мельничиха проводила героев до развилки, чередуя слезливые благодарности с черной руганью на «беспокойников». Рыска торжествующе, как отбитое у врага знамя, несла свернутое платье, Жар охапкой волок трофеи. Позади Сивы плелись на привязи незадачливые грабители могил. Девчонка успела удрать, пока друзья сражались с путником, но Рыска надеялась, что воровка получила урок на всю жизнь.
Альк вроде оклемался и шел твердо, только бледность с лица сползать не торопилась.
– Здорово мы их! – торжествовал Сива, то и дело окидывая пленников благосклонным взглядом, как пастух отару. Особенно радовала его «своя» парочка. Наемник уважительно покосился на Жара и добавил: – А со вторым и впрямь будто Саший подсобил, спасибо мольцу.
– Да никакой он не молец, – проворчал Альк, – просто в молельне помогает.
Сива сник, насупился и разочарованно сказал:
– А я-то поверил…
Жар обиделся:
– Боевой дух я тебе поднял? Поднял! А чего еще от мольца нужно-то? И вообще, может, я на самом деле вскоре посох приму!
– Давай-давай, – подстрекнул Альк, – у Хольги молец в Ямах уже есть, теперь и у Сашия будет.
– А ты вообще его земное воплощение!
– Тогда пади на колени и поцелуй меня в задницу, ничтожный смертный.
Рыске стало совсем легко и хорошо. Спутники ругались – а значит, все было в порядке!
– Отведу эту мразь к голове, – решил Сива. – Может, еще какую награду выдаст, поделимся.
Но Альк покачал головой:
– Оставь себе. Не много-то я сегодня наработал.
– Хорош наговаривать, – благородно возразил наемник, – по мне, лучше два мечника, чем один путник. И с арбалетчиком вовремя ты…
– Почему ты так вышибал не любишь? – перебил его саврянин.
– А, было по молодости, – смутившись, нехотя признался Сива. – Спелся с одной шабашкой, подзаработали неплохо. Ну, первые хорошие деньги, двадцать лет, гордый, как бык… завалился в кормильню обмывать и… того… перемыл. Вроде как служанке платье порвал, в очаг помочился… помню только, что весело было. Велел хозяин меня выкинуть, хоть я и расплатился загодя, с верхом. А вышибала у них здоровенный такой был… Это я уже к тридцатнику заматерел, а тогда он меня одной рукой за шкирку, другой за пояс – и на улицу. Да не под забор, а оттащил за угол и обобрал дочиста. Даже кольцо отцовское с пальца содрал, крыса, и сапоги снял. Я на следующий день, как очухался, побежал жаловаться… а меня снова побили и выкинули. И корчмарь сидит щерится: мол, первый раз тебя, бродягу, вижу. Поделились небось. Ох, туго мне тогда пришлось… Сапоги что, а поди на новое оружие заработай! Год чуть ли не побирался, на улице спал. Тогда и спину застудил, сейчас вот приезжаю сюда каждое лето, лечу…
Компания уткнулась в забор, Жар перекинул руку через калитку, отодвигая засов.
– Ну, до завтра, – ухмыльнулся Сива, протягивая Альку ладонь.
Вместо ответного жеста саврянин стянул ножны с саблями, накинул ремни наемнику на руку.
– Чтоб до вечера мечи принес, – буркнул он. – И учти: я тоже знаю, где ты живешь.
– Ладно. – Сива заулыбался еще шире, забросил сабли за спину и, насвистывая, пошел вниз по дороге.
* * *
Дома Рыска сразу залезла под покрывало, а Жар присел за стол, вытащил из кармана оставшееся от битвы яйцо, тюкнул им по стенке и начал облупливать. Поужинать вор не успел, а после всего пережитого у него проснулся зверский аппетит. Альк тоже отломил себе кусок булки, плеснул в кружку кислого молока.
– Слушай, – уныло обратился к нему «молец», – у меня что, правда на лице ремесло написано? Что даже ночью на жальнике видно?!
– Видно, – проворчал саврянин, – только путник это не про тебя сказал.
– А про… – Жар оглянулся на Рыску и сам все понял.
– Ну да, – подтвердил Альк. – Я же говорил, что удача любит одиночек. Стоило появиться девке…
– А почему тогда при ловле путника не помогло?! Все то же самое было: я, видун и Рыска!
– Помогло. Просто у тебя руки от страха тряслись. – Саврянин тоже покосился на девушку. – И она учится.
– Сейчас тоже тряслись, – с нервным смешком признался Жар. – Может, смотря чем швырять? – пошутил он. – Говорят же, что беспокойники через черту освященным маслом переступить не могут, а тут целое яйцо в башку!
– Если бы беспокойники… – невесело хмыкнул Альк. – Этот гад был вполне жив, даже нога подрезанная зажила.
– Так хромал же.
– От ножа в колено мог вообще ее лишиться… Объясни-ка мне одну вещь, – с искренним недоумением попросил саврянин. – Ну ладно Рыска, она вообще, похоже, думать не умеет. – (Лежащая к ним спиной девушка возмущенно фыркнула.) – Но ты-то зачем на жальник поперся?! Из тебя ж герой, как из курицы ястреб!
– А, – смущенно сказал Жар, кусая яйцо, – у «ночных» поверье есть, что пояс беспокойника воровскую удачу приносит. Говорят, что его знаменитая Кукушка носила, потому ее никто поймать и не мог.
– Ты ж теперь духовное лицо! – иронично напомнил Альк.
– Ну и что? Я об этом поясе знаешь сколько лет мечтал?! На макопольском жальнике раз двадцать ночевал, и ничего, а тут такой случай подвернулся!
– Если вовремя не отказаться от уже бесполезной мечты, ее достижение только разочарует.
Жар задумался, пережевывая, и перед новым укусом спросил:
– А ты все еще хочешь быть путником?
Доедали мужчины в тишине.
