Глава 8

— До меня донеслись интересные новости, — тоном доброго дедушки проворковал в трубку Шлюндт. — По их поводу, Валера, я и хотел бы с тобой потолковать.

Интересно, какие именно новости он имеет в виду? Просто ассортимент тем для разговора изрядно велик, от гибели его подручных до моей ночной находки. Ну а что? Карл Августович сильно непрост, не удивлюсь, что он и про это уже в курсе. Хотя если последнее на самом деле окажется правдой, мне будет о чем всерьез задуматься.

А вообще — глицин попить, что ли? Самое важное — то я и не сделал. Письмо с рисунком перстня не разослал заинтересованным лицам! Именно это надо было сделать сразу же после того, как я в квартиру вошел, а не оружием заниматься. Оно никуда не убежит, в отличие от бесследно исчезающих в Великом Ничто минут.

— Ну не знаю. — Я показательно зевнул. — При всем уважении, может, на потом эту беседу перенесем? Просто я дома не ночевал, да и ночь толком не спал. Вот хотел сейчас письмо написать, вам и другим моим деловым партнерам разослать, да на боковую отправиться.

— Понимаю, понимаю, дело молодое. — Голос антиквара неуловимо изменился. — Значит — письмо? Увидел ты таки тот предмет, что тебе нужен? И что это, что?

— Карл Августович, — максимально задушевно произнес я. — Вы за это время, пусть и недолгое, стали для меня близким человеком. Поверьте, данное словосочетание отлично передает мое к вам отношение. И в другой ситуации я обязательно сразу бы сказал, что именно мне нужно на этот раз. Но, во — первых, я всегда держу свое слово, и исполняю условия заключенных договоров буквально, есть у меня такой пунктик. Во — вторых, если наши партнеры пронюхают, что я развязал язык, то непременно выкатят претензию по поводу того, что я поставил их в менее выгодное положение. Они начнут нудить, я психовать, слово за слово, хреном по столу, и в итоге я кого — нибудь из них убью. Я все же из миллениалов, у нас психика расшатана телевидением, интернетом и курительными смесями, мы жутко нестабильны, а потому время от времени беспричинно агрессивны. Вот оно нам всем надо? Так что подождите недолго, скоро пришлю и письмо, и рисунок.

— А я тем временем закажу столик в «Ле Карре», — подытожил антиквар. — Чудное местечко с очень приличной кухней, и от тебя недалеко находится. И не спорь!

Опять куда — то ехать в эту жару. Опять вести разговоры со вторым и третьим дном, смысл которых всегда сводится к одному и тому же. Черт, как хочется уже выйти на работу! Или уехать куда подальше. Начинаю понимать своих коллег из других стран, подобная назойливость кого хочешь допечет.

Интересно, а Шлюнтда пуля берет? Нет, не в том смысле, что я хочу его убить, а в принципе?

Мне почему — то кажется, что обычная — нет. Он не вурдалак, понятное дело, но… Не совсем человек, как мне кажется. Скорее, что — то промежуточное, название чему я пока не ведаю. Одно понятно — те же вурдалаки по сравнению с ним милые и безобидные тварюшки.

— Валера, ты тут?

— Здесь, — подтвердил я. — Хорошо, адрес мне скажите. Ну или в «вотсап» скиньте.

— Я даже слова такого не знаю, — рассмеялся антиквар. — Запоминай так, без этих новомодных штучек, тренируй память. Через пару часов там встретимся, обо всем сразу и пообщаемся.

Отправку письма в дальний ящик я откладывать не стал. При помощи планшета отсканировал рисунок, набросал коротенький текст в стиле «вот вам загадка, тот, кто первым назовет отгадку, тот и молодец». Единственное, попросил каждого из них прислать мне подтверждение того, что письмо получено. А то знаю я эти штучки, начнется потом: «я не получал, ничего не было», и так далее. Нет, галочку «сообщить о получении» я тоже поставил, но это все не то.

Что примечательно — в течение ближайших пятнадцати минут ответили все. То ли сидели и ждали весточки от меня, то ли это просто совпадение — не знаю. Но никто не написал о том, что перстень с рисунка им знаком. Плохо.

Размышляя на эту тему, я закончил чистку револьвера, снова его собрал, вставил патроны в барабан и начал его проворачивать, с удовольствием слушая легкие щелчки.

Вещь. Вот — вещь. Больше ста лет этой игрушечке, а она как новенькая. Все — таки умели раньше делать оружие, умели. И что бы там злопыхатели ни говорили, не просто так именно «наган» почти полвека с вооружения армии не снимали. Да и после войны, насколько я знаю, часть силовых ведомств именно с ними предпочитало дело иметь.

Правда, в дне сегодняшнем патроны к нему будет раздобыть непросто, это факт. А надо. И запас нужен, и все — таки есть у меня сомнения по поводу тех боеприпасов, что сейчас в барабане находятся. Боюсь, они безопаснее хлопушек будут. Придется — таки Гаврошу звонить, хоть и не хотелось, у него всегда все есть.

Все же большую власть над сердцем мужчины имеет оружие. Великую, я бы сказал. И ощущения от того, что этот пистолет или нож теперь твой, не менее острые, чем от первого обладания женщиной, благосклонности которой ты давно добивался. Сказано коряво, но представители сильного пола меня поймут.

Шлюндт, который, похоже, пришел в ресторан куда раньше назначенного времени, сразу заметил мое приподнятое настроение, и оно, похоже, его изрядно насторожило.

— Валерий, вижу, ты сегодня прямо светишься от счастья, — осторожно заметил он после того, как мы обменялись рукопожатиями. — Был бы рад подумать, что данные эмоции у тебя вызвала наша встреча, но отчего — то мне кажется, что это не так.

— Отчего же? — доброжелательно возразил ему я. — Мне всегда радостно с вами видеться. Вы много знаете, вы великолепный собеседник и сотрапезник, в наше время это все большая редкость. Мой родитель, помнится, не раз печалился о том, что высокое искусство правильной застольной беседы совсем скоро уйдет в прошлое.

— Достойнейший человек, судя по всему, твой батюшка, — отсалютовал мне бокалом с минералкой антиквар. — Хотя, по моему скромному мнению, «table talk», уж прости за англицизм, это не просто искусство. Это пласт культуры, со своими традициями и историей. И да, он почти забыт. Застолье вытеснил фаст — фуд, застольные беседы — социальные сети. Впрочем, данная тема — повод для отдельного обсуждения, а я тебя пригласил сюда с другими целями.

К нашему столику подошла официантка и протянула мне толстую коричневую папку — меню, открыв которую, я сразу испытал всплеск ностальгии. Во времена моего взросления в тренд вошли деловые встречи нового формата, на них переговаривающиеся стороны встречались не в офисах, а в ресторанах высокой кухни, причем с женами и детьми, видимо, для того чтобы показать друг другу, что не бизнес для них главное, а семейные ценности. Продлилось это недолго, вскоре все вернулось на круги своя, и деловые люди переместились обратно в переговорные залы бизнес — центров, подальше от лишних ушей и кулинарных изысков и поближе к «заглушкам», гарантирующим сохранность информации. Но года два меня добросовестно таскали по подобным местам, вбив в подкорку ненависть к странным названиям в меню, по которым никогда не поймешь, что за ними спрятано. Как — то раз, помню, увидел вроде бы знакомое слово «буррид». Натурально, подумал, что это эстетская версия хорошо знакомого мне «буррито», порадовался, и в результате получил тарелку очень перченого и жутко начесноченного рыбного супа, да еще и с майонезом. Съел, разумеется, куда деваться, но с тех пор с большим недоверием отношусь ко всем этим «ремуладам», «потофё» и «тимбалям». Тем более что я все равно толком не запомнил, что из этого есть что, кроме, пожалуй, десертных блюд. Эклер — он и в Африке эклер. Ну и выучил еще, что такое крутон.

— Предоставляю выбор вам, Карл Августович, — положил я меню на стол. — Полностью доверяю вашему вкусу.

— Почему нет? — Антиквар сплел пальцы обеих рук в «замок», а после забавно ими пошевелил. — Думаю, наш гастрономический тур мы начнем с террина, мне рассказывали, что здесь он особенно хорош. После, пожалуй, мы порадуем себя турнедо из говядины с…

Под конец заказа Шлюндт окончательно сошел на французский, при этом я, хоть и знал этот язык относительно неплохо, половину из сказанного им не понял, в отличие от официантки.

— Думаю, нам будет вкусно, — сообщил он мне, когда симпатичная барышня отошла от стола. — Ну а пока мы ждем закуски, полагаю, можно кое — что обсудить. Кое — что важное для нас обоих.

— Вы насчет перстня? — уточнил я. — Ну того, что на рисунке?

— Перстень? — поднял брови вверх антиквар. — Нет — нет, эта тема как раз терпит. Речь о другом. Знаешь, Валерий, я очень сильно не люблю лезть в чужие дела. По ряду обстоятельств не люблю. Во — первых, потому что это неэтично. Во — вторых — вредно для репутации. И в — третьих — подобное вмешательство может оказаться небезопасным. Когда я был помоложе и поглупее, пару раз довелось мне сунуть нос туда, куда не следовало, и последствия не заставили себя долго ждать. То, что я тогда уцелел, до сих пор мне кажется чудом. С тех пор я не гневлю Судьбу, поставив себе за принцип простое правило — каждый сам для себя определяет свой жизненный путь, мне до других дела нет. Ну если только человек сам не спросит у меня совета, или его интересы с моими не пересекутся.

— Правильный принцип, — одобрил я. — Сам приблизительно по такому же живу.

— Но иногда карты ложатся таким образом, что мне приходится от него отступать, — печально закончил Карл Августович. — В твоем случае исключительно из личной симпатии. Ты юн и многого не понимаешь, мой дружеский долг донести до тебя кое — какие свои соображения. Ведь я же могу считать тебя своим другом?

Русоволосая официантка, которая в этот момент приблизилась к столику с приборами в руках, услышала последние слова и чуть поморщилась, глядя на нас. Сдается мне, она сделала маленько не те выводы, которые следует.

— Ну конечно же, — с придыханием произнес я, не удержавшись, и подпер голову, рукой, положив два пальца на щеку. — Это не подлежит никаким сомнениям, как мной и было сказано сегодня.

Антиквар все понял, уголки его губ тронула улыбка.

— Может, все же вина, мой юный друг? — чуть грассируя, произнес он. — Красного. Как кровь! Как страсть!

Девушка чуть покраснела, и поспешно удалилась.

— Наверное, сюда я больше заглядывать не буду, — сообщил я антиквару, сдерживая смех. — Но получилось забавно.

— Хорошая шутка всегда к месту, даже если она двусмысленна, — отозвался Шлюндт, разворачивая салфетку. — Так вот, что я хотел сказать. Валерий, зря ты нанес визит Марфе, и этот поступок не слишком разумен.

— Карл Августович, неужто вы за мной следите? — немного показушно расстроился я. — Вот бы не подумал!

— Не за тобой, — покачал головой старик. — За Марфой. И не слежу, а приглядываю, это разные вещи. Просто мне очень не нравятся те знаки, которые в последнее время я вижу вокруг себя, они меня тревожат. А своим инстинктам я привык доверять.

— Знаки? — переспросил я.

— Этот мир не только очевиден, но еще и невероятен. — Карл Августович откинулся на спинку стула. — Просто подавляющее большинство живущих предпочитает видеть то, что насквозь реально, то, что можно потрогать, попробовать на вкус, положить в карман. Их можно понять, они стоят обеими ногами на Земле и предпочитают доверять своим органам чувств. Более того — они даже не задумываются о том, что есть другие материи, которые неосязаемы хотя бы потому, что и сами по себе прекрасно существуют. Но эти материи — есть, и время от времени они подают знаки тем, кто хочет и может данные послания видеть. Не всегда получается их понять, это да, но с этим ничего не поделаешь.

— А как они выглядят, эти знаки? — заинтересовался я. — Просто я, скорее всего, из большинства. По крайней мере — был.

— Чаще всего для подобного люди используют слово «совпадения», — ответил мне антиквар. — Так им проще. Не нужно искать глубинную связь между несколькими событиями, почти не связанными между собой, голову напрягать не надо, о плохом думать. Легче сказать: «ну надо же, как все сразу навалилось». А ничего не навалилось, на самом — то деле. Просто Судьба связала несколько нитей в один узелок, и теперь только от тебя зависит, что с ним станет дальше, развяжется он сам или будет разрезан ножницами норны вместе с твоей жизнью. Не бывает в жизни совпадений, Валера, все творящееся вокруг любого из нас есть последствия ранее случившегося, и предтечи того, что еще не свершилось.

— А мы с Марфой тут при чем? — поинтересовался я. — Знаки — то вокруг вас, а не вокруг меня.

— Вокруг тебя вообще хаос творится, — отмахнулся старичок. — Там и без знаков все понятно. Но я был удивлен, когда узнал, что ты вот так запросто к ней на чаек наведался. Даже было начал строить какую — то теорию заговора, но после понял — не в твоем случае.

— Чересчур глуп? — даже как — то обиделся я.

— Чересчур непредусмотрителен, — покачал головой Шлюндт. — И слишком нелюбопытен. Ты как ничего не знал о своем новом мире, так толком ничего и не знаешь, при этом принимаешь серьезные решения и наносишь визиты персонам, в нем много из себя представляющим. Я не склонен считать тебя глупцом, но иногда ты меня удивляешь. Знаешь, с чего тебе следовало начать наше знакомство?

— С чего?

— Усадить меня за стол и вытрясти столько знаний, сколько возможно. А потом еще столько же. А ты вместо этого спишь с ведьмой, водишь дружбу с гончими из Отдела и заключаешь сделки с вурдалаками.

Наверное, в чем — то он прав. Но вот какая штука — о чем — то подобном я думал, а после отказался от этой идеи. Просто потому, что он покажет мне правду такой, какой она выгодна именно ему.

— Валерий, Марфа — не лучший собеседник вообще, — продолжал тем временем разливаться соловьем антиквар. — А в твоем случае… О, а вот и закуска. Все, настало время еды. Признаюсь — люблю французскую кухню. Она не столь сытная, как русская или немецкая, не столь острая, как итальянская, но есть в ней что — то особенное, из — за чего ее ни с чем не спутаешь.

Наша беседа возобновилась только минут через сорок, когда подали кофе со сложносочиненными десертами.

— Так вот. — Карл Августович зачерпнул и отправил в рот ложечку теста, пропитанного… Не знаю точно, но чем — то сладким и пахучим. — Вкусно. Очень вкусно. Так вот, мой юный друг, что я хочу у тебя спросить, — как ты станешь выпутываться из сложившейся ситуации?

— Вы всё вокруг да около ходите, — не выдержал я. — Скажите прямо — в чем моя ошибка? Ну сходил к тетке — ведьме. Посидел у нее, попил чайку, ватрушек покушал. И что?

— Ничего, — отпил кофе антиквар. — Если не считать того, что три месяца назад ведьмы этого ковена пятерых вурдалаков из семьи Арвида уходили. Насмерть. Причины мне неизвестны, но скандал был немалый, с большим трудом удалось избежать кровопролития. И тут ты, который только — только заключил с Ленцем договор, и на которого тот возлагает определенные надежды, раз — и прямиком к его первейшему врагу в дом идешь. Причем не тайком, а в открытую.

— Их проблемы — это их проблемы, — передернул плечами я, причем на этот раз ни капли не играя. — Пусть себе думают, что хотят. Мне плевать.

— Арвид не Михаил, — погрозил мне ложечкой Шлюндт. — Он импульсивен и жесток, кто знает, как далеко его могут завести подобные качества?

— Не страшно, — покачал головой я. — И потом — он знает, что в моем существовании заинтересованы, например, вы. И Отдел. Импульс — импульсом, но он же не совсем идиот? Так что, думаю, этот вопрос мы с вами разрешили.

— Я так не думаю, но твоя точка зрения мне понятна, — невозмутимо заявил Шлюндт. Ему бы в покер играть, по лицу совершенно не прочесть, что он на самом деле думает. Понять бы — он реально обо мне печется, или хотел дополнительно попугать для пущей сговорчивости. — В любом случае, если семья Ленц начнет тебя донимать — звони. У меня новые охранники, толковые вроде бы ребята, заодно и проверим их в приближенной к боевой обстановке.

— А тех двух так и не нашли? — как бы между делом спросил я.

— Так и не нашли, — хитро блеснул глазами старичок. — Очень странная история вышла. Непонятная. Я, знаешь ли, всегда докапываюсь до сути, а тут не смог. И люди, которых я нанял для расследования — тоже. Машина есть, а те двое, что в ней сидели, исчезли, словно не существовали на белом свете. Сейчас новые времена, везде камеры, а они с того момента, как свернули с шоссе, больше ни на одной из них нигде не мелькнули. Тел на тех полянах, что близ машины расположены, нет, все проверили. В лес было сунулись — тоже ничего. Правда, вот в чем странность, — люди, которые этим занимались, много чего знают и умеют, а тут прямо в трех соснах заплутали. Вроде в лес только вошли, а потом два часа выйти не могли, знай по кругу ходили.

— Бывает же такое, — охнул я. — Вот ведь!

И клад, похоже, тоже не нашли, а он ведь лежит не так уж глубоко. Надо думать, дядя Егор им глаза отвел.

— Ну да, ну да, — покивал Карл Августович. — Короче — странно все это. Странно. Помнишь, я говорил тебе про знаки? Это один из них.

— А что полиция говорит? — уточнил я.

— Ничего не говорит, — лукаво прищурился Карл Августович. — Зачем ей что — то говорить? Дело о пропаже людей заведено не было, а значит, ей все равно.

— Как не было заведено? — изумился я.

— Вот так. Эта двое были людьми одинокими, ни родни, ни жен, ни детей не имели, стало быть, заявить о их пропаже некому. Кроме меня, разумеется. А я так рассудил, что мне лишний раз время на визиты в органы правопорядка тратить не хочется. Нет, изначально дело существовало, а потом бах — и пропало. Так случается.

Ну и славно, стало быть — концы в воду. То есть — в землю. Так сказать, — нет тела — нет дела. Одно печально — этот старый хрыч уверен в том, что я в пропаже его телохранителей замешан, по нему видно. Он этого даже не скрывает, между прочим. Впрочем, он мне так ничего и не предъявил, потому поводов для волнения нет. И, скорее всего, не предъявит. Весь этот разговор затеян лишь для того, чтобы дать мне понять — мол, я все знаю, но будем считать, что ничего не произошло. Вот как я к тебе хорошо отношусь, Валерий.

— Ну и правильно. — Я отсалютовал ему чашкой. — Да и мало ли? Может, найдутся еще, времени — то прошло всего ничего. Загуляли где — нибудь, случается такое.

— Может, и найдутся, — не стал спорить со мной Шлюндт. — Почему нет?

— А что с перстнем? — перевел я разговор в плоскость, которая меня интересовала куда больше. — Может, есть какие — то соображения?

— Да какие тут соображения? — Причмокнув, антиквар допил кофе. — Все и так ясно. Украшение конца четырнадцатого — начала пятнадцатого века, работа французских мастеров, материал — золото, камень — рубин, причем не абы какой, а из тех, что называют «голубиная кровь». Уж не знаю, как в те темные годы его занесло во Францию, поскольку «голубиную кровь» и сейчас в основном добывают в провинции Могок, в Бирме, а тогда вовсе его кроме как там, нигде найти было нельзя. Скорее всего, он попал в Европу через Китай, потому обошелся заказчику перстня в огромную сумму. Впрочем, в те времена случалось и такое, что за работу платил не заказчик, а купец, причем своей жизнью. Так дешевле. В конкретном данном случае именно так, скорее всего, и произошло. Ну а кто был тот мастер, что изготовил этот предмет — не скажу.

— Ну мало ли их было тогда, во времена Раннего Возрождения, этих мастеров, — решил я блеснуть своей образованностью. Зря, что ли, меня мама по музеям таскала?

— Этот перстень делали до Возрождения, — погрозил мне пальцем антиквар. — Потому и с именами мастеров ясности нет. Клейма к моменту изготовления данного предмета были уже не новостью, особенно во Франции, которая, как ни странно, и в этой части оказалась впереди Европы всей. Они даже моих пращуров обогнали, пусть и ненадолго, лет на десять. Правда, к чести германских ювелиров, наши клейма были куда информативней французских, по ним можно было понять, в каком городе сработана вещь и мастерами какого цеха. Франки же обходились цветочками и крестиками, из которых ничего было не ясно. С другой стороны — что с них возьмешь? Хотя в плане кулинарии им, разумеется, равных нет.

— Да и бог с ним, с мастером, — поторопил я Шлюндта. — Что это за перстень? Чей он?

— Чей он… — задумчиво повторил Карл Августович. — Чей. Валерий, скажи, а ведь ты с телефона можешь посылать электронные письма?

— Разумеется, — кивнул я.

— Замечательно. — Карл Августович жестом подозвал официантку. — Милая девушка, принесите мне еще чашечку кофе и, пожалуй, счет.

— Хорошо, — звонко ответила та и удалилась.

— Так вот, Валера, — продолжил антиквар. — Напиши прямо сейчас нашим партнерам письмо, из которого будет недвусмысленно ясно, что данный… Как ты тогда выразился? Тендер? Так вот, данный тендер снимается с торгов в связи с выявлением победителя. Предмет найден, награда уходит к тому, кто его обнаружил.

— А он найден? — уточнил я.

Старик улыбнулся.

— То есть — перстень здесь, в городе?

Улыбка стала еще шире.

— Однако. — Мне оставалось только головой покачать.

— Пиши, Валерий, пиши, — посоветовал он мне. — Как только ты отправишь сообщение, я расскажу про эту вещь все то, что тебе следует о ней знать. И не только расскажу.

— Но и покажу? Прямо здесь? — окончательно оторопел я, не обращая внимания на округлившиеся глаза официантки, которая принесла нам счет в красивой шкатулочке красного дерева.

Представляю, что она подумала, услышав эту фразу. Впрочем — плевать. Тем более что она тут же удалилась.

— Не трать время. — Карл Августович внимательно изучал счет. — Хм, как подросли цены за последнее время. Инфляция — вот истинный бич современного мира. Не глобализация, не коррупция, и даже не болтуны — политики, а инфляция. Впрочем, золото всегда останется золотом, потому мы с тобой никогда не будем ложиться спать голодными.

Он бросил в коробочку несколько крупных купюр, после секунду подумал и одну из них заменил несколькими мелкими.

Тем временем я выполнил его пожелание, отправив предводителям вурдалачьих семей сообщение о том, что в этот раз они ничего от меня не получат, поскольку их опередили.

— Итак. — Я показал Шлюндту текст письма, а после на его глазах нажал кнопку «отправить». — Что это за перстень, и где он сейчас?

— Знаешь, почти все знаменитые клинки прошлого имели свои имена. — Антиквар прищурил левый глаз. — То же самое — камни. Бриллианты, рубины, аметисты. А вот украшения очень редко получали имена собственные, хотя, казалось бы, кому, как не им, удостоиться подобной чести? В них вложен талант лучших мастеров золотых дел, их согревали теплом руки и шеи королей и королев, фаворитов и фавориток, премьер — министров и кардиналов. Людей, имена которых вошли в историю. Ан нет, все, чего они удостаиваются, это таблички «из личной коллекции украшений того — то». Вот и этот перстень из числа таких неудачников, нет у него имени. Это просто украшение, которое некогда носил на пальце король Карл Валуа. Если точнее — Карл Шестой.

Он произнес последнюю фразу очень многозначительно, и уставился на меня.

— И? — я сопроводил вопрос экспрессивным взмахом рук.

— Карл Шестой, — повторил Шлюндт. — Официально в хрониках называемый «Возлюбленным». Полагаю, в данном случае подразумевалось — народом.

— Значит, не любили его французы, — заметил я.

— Не то чтобы, — возразил мне антиквар. — Когда он умер, люди очень переживали и даже плакали. Но при жизни они его прозвали как?

Я понял, что он не отстанет, и провел пальцем по экрану смартфона. «Яндекс» мне в помощь.

— Валерий, такие вещи надо знать, особенное тебе, — возмутился Карл Августович, поняв, что у меня на уме. — Ты все же оканчивал профильный ВУЗ. Тебе не стыдно?

— Не — а. Я же не в архиве Лувра работаю, что мне до их королей пятнадцатого века?

— В народе его звали «Безумный», — недовольно произнес Шлюндт. — И к тому имелась масса поводов, причем никак не связанных с проводимой им государственной политикой. Народ всегда говорит то, что видит.

Безумный, значит. Это многое из увиденного мной во сне расставляет по местам, например, тот жуткий смех, что я слышал.

— Собственно, ничего удивительного в этом нет, — продолжал тем временем вещать Карл Августович. — Мы всегда в ответе за дела отцов, кто бы что ни говорил. Он был рожден от Карла Пятого Мудрого. Это был великий король, он остановил, пусть и на время, Столетнюю войну, да еще и церковь реформировал. Великие свершения! Великие. А как он был набожен, боги мои!

— Но? — поторопил его я.

— Но, при всей набожности, у него имелось довольно странное хобби, — понизил голос антиквар. — Ночами этот король частенько сидел в своей библиотеке, в которой была собрана богатейшая коллекция книг и свитков, посвященных оккультным наукам, нумерологии и астрологии. Днем он был ярчайший поборник веры, а ночью… Кто знает, кем он становился ночью? И что стало платой за эти его забавы, не судьба ли сына?

— Жесть! — выдохнул я.

— Не то слово. — Карл Августович благосклонно кивнул официантке, принесшей ему кофе и забравшей шкатулку. — Спасибо, милая барышня.

— Во сне мне привиделись какие — то горящие фигуры, — решил не скрывать я то, что знал. — К чему бы это?

— Это ты видел свадьбу Катрин де Фастоврин, любимой фрейлины Изабеллы Баварской, супруги Карла, — охотно пояснил антиквар. — Ее еще назвали «Бал объятых пламенем». Король и его приятели решили разыграть всех, натянули на себя мешки из пеньки и обмазались воском, да вот неприятность вышла — Людовик Орлеанский баловался с факелом и случайно подпалил одного из ряженых. А там воск да пенька, они вспыхнули мигом. Короля успели потушить, остальных — нет. Они горели, а Карл, которым вновь овладело в этот миг безумие, смотрел на них и хохотал. Кончилось все скверно. Со временем король окончательно обезумел, страна к концу его владычества практически распалась, и тем, что раньше было Францией, стали править англичане. Подобное безобразие продлилось недолго, но факт есть факт.

— Но перстень не ушел с ним в могилу, — заметил я. — Мне еще снилась гильотина и какой — то невысокий человек, смеющийся над тем, как головы летят в корзину.

— Поверь, его могли снять с пальца скелета, — резонно заметил антиквар. — Революция освободила французов от всех предрассудков прошлого, потому старинные могилы аристократов и королей они грабили с огромным энтузиазмом. Что же до того, кого ты видел… Если он стоял рядом с эшафотом, значит, был не просто гражданин, а кто — то из отцов революции. Может — Эвер или Дантон, может, кто — то из Робеспьеров. Они вроде все не сильно высокого роста были. А, может, кстати, и Демулен. Ты знаешь, ему такая вещица больше, чем другим подходит, он ведь был масоном, причем высокого градуса посвящения. Но вообще все зависит от того, какой именно этап французской революции ты видел. Они же сначала одних казнили, потом других, как раз тех, кто казнил первых, потом третьи казнили вторых. Знаешь, под конец народ вовсе перестал ходить на казни, хотя они в то время были самым главным развлечением во всех странах Европы. Приелось, понимаешь, французам это зрелище. Когда чего — то много, оно надоедает. Хорошо еще, что вовремя спохватились, поскольку Франция плавно начинала пустеть.

— Дантон. — Я потер лоб ладонью. — Робеспьер. Демулен. Офигеть!

Я почти привык, что история теперь часто стоит у меня за плечом и шепчет в ухо про то, что она, на самом деле, никуда не делась, что она тут, рядом. Но «почти» — не значит «совсем». И потом — та же Лыбедь была скрыта за пеленой веков, она была лишь одной строчкой в учебнике, от нее даже хоть какого — то портрета не осталось. А эти люди, которые являлись великими героями и невероятными злодеями одновременно, мне были известны по картинам, гравюрам, фильмам, наконец. И мне надо лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до них.

— Валерий, к данным личностям слово «офигеть» не очень хорошо применимо. — Шлюнд немного ехидно посмотрел на меня. — Но это ладно. Так вот — перстень. Если желаешь, то мы можем прямо сейчас отправиться туда, где он находится. Как ты помнишь, я всегда держу свое слово.

— Прямо сейчас? — слегка опешил я. — Вот так просто?