Глава 19

Вообще — то я за словом в карман никогда не лез, но в данный момент замешкался с ответом. Не оттого, что нечего было сказать, а оттого, что непонятно, с чего начать. Сразу с правды? Как бы этот жуткий дядька не обиделся на такую прагматичность. С восхвалений образа загробной жизни — умрун может подумать, что я к нему подлизываюсь, или, того хуже, решит сделать мне подарок в виде скоропостижной гибели.

— Что ты молчишь, юнак? — прогудел повелитель мертвых. — Ты нем? От рождения, или же тебе язык за какую провинность отрезали?

«Юнак», слово — то какое. Как видно, это лояльная форма слова «мальчишка».

— Просто не знаю, как правильно поступить, — решил открыть карты я. — Переходить прямо к делу неудобно, а пустую болтовню вы, похоже, не жалуете.

Хозяин кладбища засмеялся, и у меня по спине потекли капельки пота, очень уж жуткими были эти звуки. Не имелось в них ничего человеческого.

— Переходи прямо к делу, — отсмеявшись, разрешил мне он. — Что тебе нужно в моих владениях?

— Украшение. Если точнее — подвеска работы девятнадцатого века.

— Так. — Когти умруна стукнули о подлокотник кресла. — То есть ты пришел ко мне за моим же добром? Однако это неразумно, юнак. Что мое — то мое, и ничьим больше оно быть не может.

— Да я на саму подвеску и не претендую, — стараясь, чтобы голос не выдал волнения, возразил ему я. — Лежит она тут — и пусть дальше лежит. Мне нужно отпустить сущность, что в ней живет, такое уж у меня предназначение, такая судьба, против них не попрешь. Мне самому не в радость это все, но раз Великий Полоз мне отмерил эту долю — приходится крутиться.

— Полоз, значит, — проворчал умрун и снова выбил когтями дробь по подлокотнику кресла. — Ты сам его видел? Давно?

— Да нет, — отозвался я. — В начале лета. Там все случайно получилось, но раз уж так вышло — надо выполнять то, что на мои плечи взвалили. Не за страх выполнять, за совесть.

— Юлишь немного, но это ничего, такова человеческая природа, ее не изменишь, — задумчиво произнес Хозяин кладбища. — Значит, ты служишь Полозу. Хммм…

Он задумался, призраки за его спиной застыли как статуи, боясь даже пошевелиться, да и мы с Михеевым тоже не двигались, отдав себя на съедение жадным до крови кладбищенским комарам.

— Вот что, дьяк, — только минут через пять тяжело промолвил умрун. — Иди — ка ты отсюда подобру — поздорову. Не желаю я тебя далее лицезреть.

— Мы пришли вместе, и уйдем вместе, — насупился Михеев. — Я отвечаю за этого человека.

— Ничего с ним не случится, — хлопнул ладонью по подлокотнику повелитель мертвых. — Даю тебе свое слово. Или ты мне не веришь, дьяк?

— Верю, — произнес Павел. — Верю. Но я тоже дал слово…

— И ты его исполнишь. — В голосе умруна послышались раскаты близкой грозы. — Сказано — сегодня этот молодец уйдет из моих владений живым. А вот ты, если станешь упорствовать, вовсе можешь больше белого света не увидеть. Не зли меня понапрасну!

— Иди, — прошептал я, дернув оперативника за рукав. — Не спорь, не будь дураком. Сам же знаешь — он не человек, не солжет.

— Буду ждать тебя у входа на кладбище, — недовольно пробурчал Михеев. — Час. Потом пойду искать.

Умрун снова расхохотался. Надо же, какой весельчак. А говорили — мрачный и злой. Правда, от этого веселья у меня мороз по коже идет.

Павел ушел, умрун же встал с кресла и подошел ко мне, обдав запахом тления, сушеных трав, и еще чего — то неуловимо — знакомого.

— Старые боги. — Он беззвучно, огромной черной тенью обошел меня по кругу. — Давненько я не видел никого из их слуг, давненько. А вот скажи мне, Хранитель кладов, не упоминал ли твой хозяин о некоей богине, что спала тысячелетия, а тут вдруг проснулась?

— Упоминал, — не стал скрывать я. — И даже имя назвал. Как же ее… Морена… Нет. Морана! Точно — Морана.

— Морана, — повторил умрун. — Повелительница белых ветров и черных теней. Значит, знамения не соврали. Хммм…

Он повернулся и неторопливо отправился к разверстой мерцающей могиле, обошел ее по кругу пару раз, после по непонятной причине отвесил подзатыльник одному из призраков, отчего тот превратился в синеватые лохмотья, разлетевшиеся в стороны, а после вернулся обратно ко мне.

— Ты получишь то, зачем пришел. — Тон у повелителя мертвых приобрел деловые нотки. — Вещь останется здесь, я никогда и никому не отдам ничего, что принадлежит мне или моим подданным, но то, что в ней живет — твое. Забери сию душу себе или отпусти — мне безразлично. Но!

— Но? — на автомате повторил я, и умруну это не понравилось, красные точки глаз недобро сверкнули под капюшоном.

— Ты скажешь Полозу, что отныне за ним долг передо мной имеется, — закончил фразу Хозяин.

— Нет, — ощущая, как внутри все сжимается от неимоверного нервного напряжения, выдавил из себя я. — Это невозможно.

— Невозможно? — Капюшон приблизился к моему лицу, и я понял, что такое, когда в лицо тебе смотрит Смерть. Теперь без всяких шуток можно говорить, что я видел все. — Для меня не существует такого слова.

— Не сомневаюсь, — заверил его я, ощущая, как заветный рублевик раскаляется в кармане джинсов. — А для меня оно очень даже существует. Я не могу давать обещания за того, кто старше, сильнее и умнее меня. У меня просто нет на это права. Да и не будет оно иметь силы, понимаете? Полоз просто рассмеется, про это услышав, вот и все. Ну и меня убьет, ясное дело, чтобы зря языком не молол. Клыками кусанет, или попросту задушит.

Змейки на моей груди шевельнулись, и как будто ласково ее погладили. Им, как видно, понравилось то, что я сказал.

— Твоя правда, юнак. — Умрун сделал пару шагов назад. — Тогда порешим вот как. Ты просто расскажешь ему как было дело, от начала до конца. Ну а долг это или не долг, мы сами после решим, коли случай такой выпадет. Без тебя, недоросля.

— Это запросто, — весело протараторил я. — Исполню все, как вами сказано!

— Куда ты денешься, — проурчал Хозяин Кладбища. — Тот, кто меня обманет, горя хлебнет сильно много. И вот еще что, человек. Может случиться так, что мне понадобится твоя помощь. Ты откликнешься на мой зов?

— Смотря какая помощь, — покачал головой я. — Убивать для тебя не стану, не обессудь.

С чего я сошел с этим существом на «ты» — не знаю. Оно как — то само произошло.

— Убивать и без тебя есть кому, — хохотнул умрун. — Ты можешь слышать то, что говорят некоторые вещи, это дар, который мне неподвластен. А иногда такое умение бывает не лишним.

— Позовешь — приду, — твердо заявил я. — Слово!

А почему нет? Тем более что из всех существ Ночи, которых я до сегодняшнего дня встретил, этот, пожалуй, самый впечатляющий. Хороший союзник. Полезный.

Опять же — в его владения вурдалакам доступа нет, а это серьезный аргумент. Очень уж они нестабильные товарищи. Непредсказуемые. Сегодня у нас дружба, а завтра — кто знает?

— Я не назову тебя своим другом, это право надо заслужить. — Умрун сел в свое кресло, когтистые лапы снова умостились на подлокотниках. — Я не сделаю тебя гостем своего кладбища, ты этого тоже пока недостоин. Но я дарую тебе право приходить сюда тогда, когда ты этого пожелаешь. Но помни — я не люблю, когда мне докучают.

— Без нужды не появлюсь, — заверил я его. — Так что насчет подвески?

— Ах да, — мотнул капюшоном повелитель мертвых. — Кто из моих подданных тебе нужен? Кому она принадлежит?

— Это женщина, — тут же откликнулся я и полез в карман. — Людмила Анатольевна Гончаренко, похоронена два года назад. Тут вот у меня номер участка, ряд и место написаны.

К умруну подпорхнул один из призраков, начав что — то нашептывать ему в капюшон.

— Самоубийца? — недовольно прогудел тот мгновение спустя. — Ну у тебя и выбор, Хранитель. Ладно уж, раз обещано — увидишься с ней. Слуги, освободите ее и доставьте сюда.

— Освободите? — заинтересовался я. — Откуда?

— Ты правда хочешь это знать, человек? — уточнил умрун.

— Пожалуй, нет.

— Верное решение, — одобрил мой выбор Хозяин. — Но, чтобы ты понимал, самоубийц в моих владениях ничего хорошего не ждет. Это конечный пункт судьбы для тех, кто после своей смерти не отправился в небесные дали и остался здесь, на земле. И каждому из них воздастся то, что он заслужил, кто — то обретет покой, а кто — то заслуженное возмездие. Жизнь — великий дар, который человек получает лишь раз, и отказ от него есть самая большая ошибка, что можно совершить.

— Странно это слышать от того, кто служит Смерти, — не удержался от реплики я.

— Смерть и Жизнь — две стороны одной монеты, глупец, — назидательно произнес Хозяин кладбища. — Кстати, ваши предки это понимали куда лучше, потому самоубийцы никогда не попадали за кладбищенскую ограду, находя последний приют перед ней. Глупые люди считали, что так общество порицает того, кто наложил на себя руки, а умные понимали, что это последняя милость для того, кто покинул мир по своей слабости или скудоумию.

— Что — то такое слышал, — подтвердил я. — Или читал?

— Слышал, читал… — проворчал умрун. — Это азы бытия, их знать надо, Хранитель кладов. Знать! А особенно тебе. Чай, с кладами самоубийц еще не сталкивался? То — то и видно. Стерегись их, юнак, стерегись. Лучше на крови заложенное добро примучать, чем с самоубийцей, сидящим на злате, дело иметь.

У меня мигом возникли десятки вопросов, но задать я их не успел, поскольку увидел ту, к кому я сюда и пришел.

От той красивой женщины, которую я пару раз встречал в своей прошлой жизни, в этом призраке почти ничего не было. Призрачная плоть, не скрывающая того, что настоящая когда — то прогорела до кости, провалившийся нос, лохмотья когда — то красивых светлых волос. Однако, нелегко госпожа Гончаренко умирала, ох нелегко!

Это зачем же она так себя? Хотя — особо гадать не приходится. Вон виновница произошедшего, она ее в руке держит. Вот тоже интересно — рука призрачная, а подвеска настоящая, чего же она не падает?

— Она? — уточнил умрун. — Если да — делай что должен, и пусть она сызнова отправляется туда, откуда еще век носу не должна казать.

— Это такая мука, — прошелестела тень женщины. — Если бы я знала…

— Надо было там думать! — рявкнул Хозяин кладбища. — Прежде чем делать! А ты, юнак, мотай на ус, каково тем, кто себя жизни лишил, за дверями бытия приходится!

— Поневоле намотаешь, — пробормотал я, подходя к Гончаренко поближе. — Хочешь не хочешь.

Подвеска молчала, ничего не говорила. Странно, ее предшественники начинали гомонить задолго до того, как я брал их в руки, а эта ни звука не издает. Может, дело в том, что мы на кладбище? Может, могильная земля все экранирует?

Или вообще все было зря, и это не та вещь, что мне нужна? Такая вероятность имелась с самого начала.

Я накрыл подвеску ладонью, и облегченно вздохнул — та, наконец, проснулась.

«Хранитель, ты хочешь меня отпустить? Какое счастье! Я так устала, я больше не хочу терять своих хозяек одну за другой».

«Так это не ты их заставляешь гореть в огне?» — удивившись, спросил ее мысленно, зная, что меня услышат.

«Они уходят сами, это их выбор, но отчего — то всегда одинаково, как та, ради которой меня создали. Моей вины в том нет, видимо, так хочет великая насмешница Судьба. Так ты отпустишь меня?».

«Иди, — разрешил ей я. — Добрый путь!».

Светлое облако, чем — то похожее на сотни маленьких бабочек, окутало как меня, так и призрак, что так и стоял рядом. Подобно колокольчику прозвенел беспечный девичий смех, полыхнула яркая вспышка, — и вот снова на меня обрушилась кладбищенская темнота.

Но — только на меня. Гончаренко рядом не было. Подвеска на земле валялась, а призрака и след простыл.

Все — таки какой бардак с этими ювелирными гостями из прошлого! Совершенно невозможно предугадать, что от них ждать. С предыдущим перстнем вроде как все просто получилось в плане его поисков, а по факту я чуть в ящик не сыграл. А тут — пока до этой подвески добрался, все нервы сжег, а она только хвостиком вильнула и ушла в свое синее море. Ни тебе стресса, ни тебе битвы.

Вот только как бы мне новых проблем из — за этой беглянки от посмертного правосудия не заиметь.

— Сплошные убытки от тебя, Хранитель! — рыкнул умрун. — Я лишился подданной по твоей милости. Улизнула она под шумок! Хитра, хитра!

Надо, наверное, что — то сказать, но — нечего. Признавать вину нельзя, этот красавец сразу на меня долг повесит, извиняться по той же причине не стоит. Лучше отмолчаться, это наименее затратный вариант.

— Ну ушла и ушла, — внезапно успокоился повелитель мертвых. — Туда ей и дорога. Мне меньше хлопот, через сто лет не придется ей новое наказание назначать.

Я поднял с земли подвеску, сделал несколько шагов вперед, и протянул ее Хозяину кладбища.

— Вот, держи. Возвращаю, как договаривались.

Тот на мгновение замер, а после снова расхохотался.

— Ох, Хранитель кладов, чую, тяжко тебе жить будет, — сквозь смех прогудел он. — Ты дела пытаешься по чести вести, и от других того же ждешь. А она нынче товар неходовой, мало кому нужный.

— Зато кулак всегда в цене. — Я подбросил подвеску на ладони. — На сдачу тем, кому что — то не нравится, всегда могу тумаков отвесить.

— Ну если так, то конечно, — не без иронии произнес Хозяин кладбища. — Себе эту побрякушку оставь. На память. И — не забудь про обещания, что дал. Я, знаешь ли, тоже люблю дела вести по чести. Впрочем, и на тумаки, как ты понял, не скуплюсь. Эй вы, двое! Проводите Хранителя кладов до выхода.

Я, вспомнив начало разговора, отвесил умруну поясной поклон и направился за парочкой призраков, наряженных в костюмы комедии дель арте, если точнее — Панталоне и Труффальдино. Почему, отчего — поди знай. Может, они актерами были и прямо на сцене померли? Читал я про такой старый обычай, еще дореволюционный, хоронить актеров в тех костюмах, которые принесли им самую большую славу.

Мы уже почти вышли на аллею, когда меня остановил окрик Хозяина кладбища.

— Хранитель, еще один совет. — Его голос плыл над мокрой травой как река, окутывая туманом темные безвестные могилы. — Не рассказывай человеку, кто пришел сюда с тобой, о нашем договоре. Ему не стоит знать о том, что мне интересны судьбы старых богов. Думаю, он о чем — то таком догадался, но ты все одно помалкивай.

— Услышал, — кивнул я. — Он ничего не узнает.

— И вообще — не верь судным дьякам. Ни одному из них не верь. И держись от них подальше, подольше проживешь.

— Даже так? — склонил голову к плечу я.

— Для нас существует хорошо и плохо, какой бы из сил мы ни служили. У нас есть друзья и враги, те, ради кого мы умрем и ради кого мы убьем. А у них — только закон, служение ему есть суть жизни судных дьяков. Они не предают и не лгут в глаза, в этом никто их не упрекнет, но и всей правды никогда не говорят. Ты узнаешь от них ровно столько, сколько нужно им, а не тебе, потому что разменной монете лишние знания ни к чему. А если вдруг встанет вопрос, что выбрать — свершившееся правосудие или твою жизнь, они всегда выберут первое. Поверь, я сейчас дал тебе хороший совет.

— Не сомневаюсь, — снова поклонился я. — И очень за него признателен.

Я не соврал своему новому знакомому, поскольку и в самом деле не собирался откровенничать с Михеевым. Само собой, что слова умруна надо делить на три, тут без вариантов. Он не любит тех, кого называет судными дьяками, как, впрочем, и все остальные представители мира Ночи, по крайней мере, те, с которыми я свел знакомство. Да оно и понятно, кто любит надзорные органы, как бы они ни назывались? Опять же — у меня пока нет причин испытывать неприязнь к Отделу 15—К, поскольку никакого вреда тот мне не принес, напротив, кроме помощи я ничего от них не видел. Просто я вообще ни с кем никогда откровенничать не люблю, особенно на тему того, кому и что было мной обещано. Любая сделка хороша только тогда, когда ее полные и окончательные условия известны лишь двум сторонам. Следовательно, Михееву совершенно незачем знать, о чем мы с Хозяином кладбища договорились, это наше внутреннее дело, и он в нем лишний. Равно как кому — то другому ни к чему подробности моих договоренностей с Отделом.

Павел, который ждал меня у выхода, после пары вопросов, на которые я уклончиво ответил, само собой, понял, что я ему правду говорить не желаю, но обиженное лицо делать не стал и вообще не показал вида, что ему неприятно такое мое поведение.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — изрек он, когда мы забрались в его машину. — Надеюсь, эта ночная прогулка тебе со временем не аукнется.

— Хотелось бы верить, — зевнув, согласился с ним я. — Слушай, подбрось хотя бы до центра, а? Туда такси быстрее подадут. Или «частника» поймаю.

— Я тебя хотел до дома подбросить вообще — то, — с ехидцей произнес оперативник. — Но если ты настаиваешь…

— Вези, — сразу согласился я. — Сил, если честно, не осталось вообще.

— А у нас так каждый день, — назидательно произнес Павел. — Горим на работе, Валера, горим! И все для того, чтобы любимый город мог спать спокойно.

— Спать! — мечтательно промычал я. — Спать! Какое сладкое слово!

Все — таки насыщенность жизни определяется тем, как быстро ты засыпаешь, добравшись до кровати. Если бытие никчемушно и пусто — человек ворочается, толкает подушку локтями, ходит на кухню пить воду. Если же ты наворачиваешь жизнь полной ложкой, то засыпаешь еще до того, как голова на эту самую подушку опустится. И фиг тебя разбудишь после этого.

Впрочем, если только будящий не будет чрезмерно настойчив, и не зажмет клавишу дверного звонка пальцем. Как, например, Стелла, которая за каким — то лешим снова ко мне приперлась. Причем не с пустыми руками, при ней обнаружились ростовой одежный чехол на молнии и маленький бумажный пакет, из которого приятно пахло едой.

— Чего надо? — спросил я у нее, зевая. — Утро на дворе, женщина. Имей совесть!

— Какое утро, Швецов? — повертела она пальцем у виска. — Пять часов, скоро вечер! Тебе меньше надо общаться с вурдалачьим племенем, ты уже совсем как они стал. Днем спишь, ночью где — то шляешься.

— Чего сразу «где — то»? — возмутился я и прошлепал на кухню, где припал к носику чайника, вливая в себя воду. — Уффф, хорошо. Я, мон анж, делами занимался. Нашими делами, отдельно замечу. А это у тебя что? Это мне? Завтрак?

— Это? — она показала мне бумажный пакет. — Нет, не тебе.

Ведьма стукнула носком черной лакированной туфельки в дверцу, которая закрывала пространство под раковиной.

— Эй, борода, открывай, я тебе подарок принесла. Давай мириться.

Дверца скрипнула, оттуда показалось лицо Анисия Фомича.

— Мы и не ссорились, ведьма. И ничего мне от тебя не надо!

— Даже вот этого дивного печева не желаешь? — присев на корточки, показала она подъездному пакет. — Свежего, ароматного, только — только приготовленного!

— Спасибо, конечно, но за хозяйку в дому сем я тебя все одно не приму, так и знай. — Анисий Фомич цапнул тару со снедью лапой, свирепо зыркнул на Воронецкую и захлопнул дверь.

— Да не очень — то и хотелось, — серебристо рассмеялась Стелла. — Главное — не мешай.

«Бу! Бу — бу — бубу — бу!» — раздалось из — под раковины. То ли он чего ей пообещал, то ли, наоборот, отказал в просьбе — не поймешь.

— А вот это — тебе, — показала мне ведьма одежный чехол. — Ну — ка…

Я зевнул, потрепал ее по щеке, вытянул из пачки, лежащей на столе, сигарету и отправился на балкон. Натощак курить вредно, но есть совершенно не хотелось.

Само собой, уже через минуту Стелла там нарисовалась, причем на ладони у нее лежала подвеска, которую я нынче ночью с таким трудом добыл и по приходе домой бросил на кухонный стол.

— Ты сделал это! — ткнула она мне под нос ее. — Сделал! И опять, скотина такая, мне ничего не сказал!

— А зачем? — меланхолично осведомился у нее я. — Ты что, со мной на кладбище пошла бы, в гости к тамошнему Хозяину?

— Нет! — сразу же ответила ведьма. — Ни за какие коврижки! Для такой, как я, это почти наверняка билет в один конец.

— Ну вот, — выпустил колечко дыма я. — И чего мне тогда тебя дергать?

— Отдел помог? — жадно спросила Стелла. — Да? Да! Ну и куда ты без меня, Швецов? Это моя идея была, моя! Сделать любой может, а вот придумать — далеко не каждый.

— Вот ведь, — протянул я. — Как мне вообще удалось до таких лет без твоих советов дотянуть?

— Понятия не имею, — без тени иронии произнесла Воронецкая. — Слушай, а Хозяин кладбища реально страшный донельзя? Мне кое — что про них подруга рассказывала, она раз умруна издалека видела. Не поверишь — чуть не писалась со страху только от одних воспоминаний.

Я будто снова увидел черную высоченную фигуру, красные огоньки глаз под капюшоном, сияющую багровым светом разверстую могилу за его спиной. Подругу Стеллы можно понять, это и в самом деле не самая светлая страница в книге моей жизни.

— Страшный, — коротко ответил я ведьме. — Но умный. И на этом все, больше ничего не расскажу, не проси.

— Ну и не надо. — Та подбросила подвеску на ладони. — Так себе поделка, с перстнем не сравнить. Вот там есть мощь, чувствуется скрытое в нем время, а это ширпотреб какой — то.

— Руки фу. — Я забрал у нее украшение. — Не нравится — не трогай. И вообще — вещь хозяина любит.

Я вернулся в комнату, положил подвеску на столик и снова бухнулся в кровать.

— Ты чего разлегся? — Ведьма, разумеется, на балконе не осталась. — Валера, я тебе русским языком говорю — уже пять дня! Нам назначено на семь вечера, так что времени в обрез! Пока ты побреешься, пока соберешься, пока мы во всех пробках отстоим! Вставай уже!

Ведьма была чудо как хороша сейчас, со своими упертыми в бока руками, со сверкающими почти неподдельным гневом глазами и с железной уверенностью в том, что на этом свете все случится так, как захочет она.

— Отвали, моя черешня, — пробурчал я, поворачиваясь к стене. — Сказано же — никуда я не поеду.

— Поедешь. — Меня затрясли за плечо, пару раз ущипнули, а после поцеловали в щеку, прильнув всем телом к моей спине. — Валера, нельзя не ехать! Маму обидишь, а она у тебя чудо что за женщина! Она тебя очень — очень любит, уж ты мне поверь. Она, между прочим, какие — то хот — доги тебе аж из Америки заказала, из Нью — Йорка. Вообще это секретная тайна, и я дала слово ее не раскрывать, но если надо пойти на этот грех, чтобы достучаться до твоей совести, то, наверное, можно это сделать.

Хот — доги из Нью — Йорка. Надо же, мама помнит, как я тогда, на Манхеттене, шесть штук в один присест умял, так они мне понравились. И потом я еще несколько раз ее туда таскал, хоть она и не одобряла мое увлечение подобной едой. Но хот — доги там были и вправду чумовые, надо признать. Это у нас они просто булка с сосиской, а в Штатах хот — дог — это нечто большее, с чем их только ни делают.

Я как — то раз туда с Юлькой чуть не махнул только для того, чтобы еще раз их поесть, было такое. Но не получилось, моя приятельница сломала ногу, а без нее лететь было не то.

— Слушай, а тебе это все зачем? — Я повернулся к Стелле, осознавая, что она таки добилась своего. Та, в свою очередь, похоже, все немедленно поняла, и тут же трогательно пристроила мне голову на плечо. — Серьезно? Вот — зачем?

— Не знаю. — Воронецкая провела ноготком по моей щеке. — Я хоть и ведьма, но женщина, не всегда могу сказать, зачем что делаю. Валер, давай уже, померь костюм. По всему, должен быть в самый раз, но мало ли? Я его все — таки почти час выбирала!

— Костюм? — я кинул взгляд на одежный чехол. — Да ты шутишь!

— Извини, но мы идем к твоей маме вместе. — В голосе ведьмы брякнула сталь. — И выглядеть должны так, чтобы она радовалась, глядя на нас. А те тряпки, что висят в твоем шкафу — это, прости, такое… Ну ты понял.

Что примечательно — в чехле, на дне, еще и деньги обнаружились, несколько плотных массивных блоков крупных купюр, стянутых резинками.

— Совсем забыла, — щелкнула пальцами Воронецкая. — Сделка прошла, и, на мой взгляд, расторговались мы довольно успешно. Свою долю я уже изъяла, это все твое.

Ого. Это сколько же здесь? На глазок — приличная сумма. Настолько, что страшновато ее в квартире оставлять.

А костюм и вправду хорош. Я такой в последний раз на себя надевал лет семь назад, когда праздновали юбилей отца. Нам с ним их тогда на заказ шили в Англии, в Лондоне. Как же это ателье на Олд Бирлингтон называлось? Нет, не помню уже. Мама данным вопросом занималась, потому и не помню.

— Ну вот. — Стелла поправила булавку на галстуке, взяла меня под руку и подвела к зеркалу, встроенному в шкаф. — Теперь мы рядом смотримся. И хорошо смотримся. Я довольна. И вот еще что, милый — где тот перстень? Ну что принадлежал Валуа? Думаю, он прекрасно дополнит общую картину. Марина Леонидовна женщина утонченная и, как мне думается, отлично разбирающаяся в подобных вещичках. Полагаю, ей будет приятно увидеть, что у сына дела идут…

— Молодец. — Я хлопнул взвизгнувшую от неожиданности ведьму по заднице. — Чуть не забыл!

— Дурак! — потерла мягкое место Стелла. — Что за манеры!

Я взял смартфон, нашел номер Ростогцева и нажал вызов.

— Князь, — сразу же после того, как тот снял трубку, произнес я. — Мое почтение. Приз ваш, вы можете истребовать его с меня в любое время.

— Отлично, — одобрил мои слова вурдалак. — Думаю, тянуть мы не станем. Позвоню.

После я, не глядя на недовольное лицо Стеллы, которая то и дело косилась на часы, еще и письма разослал, с уведомлением о том, что тендер по подвеске закрыт.

— Время. — Воронецкая топнула ножкой. — Валера! Мы уже опаздываем!

— Не шуми, — попросил ее я. — И вообще — в туалет сходи, чтобы потом по дороге не проситься. Знаю я вас!

Ведьма на секунду задумалась, а потом ее каблучки бойко процокали в указанном направлении. Вот тоже, кстати — почему она обувь никогда не снимает, входя в дом? Будто у меня тапок нет в прихожей!

Я посмотрел ей вслед, подумал немного, скинул пиджак и достал из шкафа наплечную кобуру, в которую уже был вложен парабеллум. Я его вчера так и не вынул оттуда, когда с кладбища вернулся.

Зачем я его взял? Не знаю. Вроде бы и в отчий дом еду, где бояться нечего в принципе, но… Пусть будет.

Правда, пиджак там теперь не снимешь. Если мама эту красоту увидит, то просто вопросами я не отделаюсь.

Но мои испытания на этом не закончились. Рядом с подъездом я увидел машину, на которой приехала Стелла. Новенькую спортивную машину с открытым верхом.

— Не моя, — сразу сообщила ведьма. — Взяла у приятельницы покататься, такая машинка сегодня для меня самое то. День прекрасный, я неимоверно красива, ты, благодаря выбранному мной костюму, критериям более — менее соответствуешь, хочу ловить завистливые взгляды со всех сторон. Садись за руль.

— И не подумаю, — твердо заявил я.

— Садись, — велела Воронецкая, обматывая голову пестрой косынкой, как видно для того, чтобы волосы не растрепались, а после надевая противосолнечные очки. — Валера, где твое самоуважение? Ты осознаешь, как смешно будешь смотреться в обратном случае? Вернее — кем будешь смотреться? За кого тебя примут?

— А тебя?

— Я девочка, причем очень красивая, — невозмутимо заявила Стелла. — И мужчины обязаны положить к моим ногам весь мир. Это их долг. Твой долг!

— Нет. — Я достал смартфон. — Ничего, на такси доедем.

— Валера, если ты не победишь свои страхи, они съедят тебя, — очень тихо и очень серьезно сообщила мне ведьма. — Я знаю, что тогда случилось, и понимаю тебя. Но мир вокруг тебя снова ожил и меняется. Если ты не станешь двигаться, то отстанешь, причем навсегда.

— У меня прав нет.

— Зато деньги есть, — бодро отозвалась ведьма. — И потом — кто станет тормозить подобную тачку, да еще с такими номерами? Особенно если ты ничего не станешь нарушать?

Она оказалась права. Мы относительно благополучно добрались до дома мамы, хотя пару раз я, что скрывать, почти запаниковал. Особенно когда нам пришлось двигаться по набережной. Пусть другой, не той, но… Этот парапет, вода, плещущая волной, мосты — все очень сильно резануло память, так, что в глазах потемнело, как тогда.

— Ну вот. — Стелла дождалась, когда я открою ей дверь, и, взявшись за мою руку, покинула автомобиль. — А ты говоришь — «нет». Вон как быстро доехали. О, знакомые все лица. Привет, подружка!

Я сначала не понял, кому это помахала Стелла. Тут — то у нее откуда знакомые взялись? А потом увидел, о ком идет речь.

Юлька. Это была Юлька, одетая в незамысловатый спортивный костюм. Уж не знаю, какой черт занес ее к дому моих родителей, но так случилось. Может, она бегать начала?

— А ты тоже приглашена сегодня вечером к Марине Леонидовне? — прощебетала Воронецкая. — Если да — то странный выбор наряда. Хоть это и загородный дом, а не ресторан, но все же званый ужин. Надо было как — то…

Такой злости во взгляде я у своей подруги детства никогда не видел. Вообще. И еще — впервые в жизни последнее слово осталось не за Юлькой. Она просто повернулась к нам спиной и пошла прочь.

— Юль, — крикнул я ей, но та только прибавила шаг. — Юль, да погоди ты!

Даже не обернулась. В принципе можно на это плюнуть, но на душе отчего — то стало пакостно.

— Что опять не так? — глянула на меня Стелла. — На этот раз я вроде себе ничего такого не позволила. Неадекватная у тебя приятельница, Швецов. Неадекватная и невоспитанная. Так, куда ты намылился? А кто вино будет из багажника доставать? Тоже, между прочим, на заказ привезенное! Бери — и пошли. И так почти опоздали.