– Папа, что значит неверный?

Вопрос Матильды прозвучал как удар под дых, и Фабиану пришлось приходить в себя, прежде чем попытаться ответить.

– Где ты это услышала?

– Эсмаральда так говорит о своем папе, – сказала Матильда, натягивая ночную рубашку и залезая под одеяло.

– Эта твоя Эсмаральда, не слишком ли она много говорит? Это ведь она утверждает, что в нашем подвале водятся привидения?

– Да, она, но они там действительно есть. Мама тоже так считает.

– Знаешь, что я думаю? – Фабиан сел на край кровати, испытывая облегчение от того, что разговор перешел на другую тему. – Мне кажется, у Эсмаральды довольно богатая фантазия. Уверяю тебя: здесь нет ни одного привидения. Сама посмотри. – Он показал рукой на ее аккуратно убранный письменный стол и открытую дверь, ведущую в прихожую.

– Посмотреть на что? – Матильда огляделась.

– Вот именно. Как видишь, ни одного привидения.

Матильда закатила глаза.

– Все совсем не так. Они невидимые, и их замечают только те, у кого есть дар.

– Конечно, у твоей подружки есть этот дар.

Матильда кивнула, словно это было вполне естественно.

– Но что это значит?

– Что?

– Неверный.

– Матильда. Мне кажется, ты еще слишком маленькая, чтобы понимать такие вещи. К тому же я страшно устал.

– Попробуй. Может быть, я совсем не маленькая.

Деваться ему было некуда. Теперь он понял это и посмотрел дочери в глаза.

– Это когда люди вместе, как мы с мамой, и кто-то из нас сходится с кем-то другим, не рассказывая об этом.

Матильда отвела глаза, будто ей требовалось время, чтобы понять. Потом опять повернулась к Фабиану.

– Папа. А ты бывал неверным?

– Нет, не был. – Он засмеялся, удивившись, как легко ему дался ответ. Если быть совсем честным, он до конца не знал, что произошло в ту ночь с Нивой, его коллегой, в Стокгольме несколько лет тому назад. – А теперь спи, ведь тебе завтра в школу. – Он пожелал дочери спокойной ночи, поцеловал ее в лоб, погасил прикроватную лампу и вышел.

Фабиану хотелось лечь спать, хотя было только половина одиннадцатого. По дороге в ванную он остановился у двери в комнату Теодора. Как обычно, музыка гремела на полную громкость. Правда, сын, похоже, покончил с Мэрилином Мэнсоном и перешел на «Нирвану» и прочее, что можно слушать. И это хорошо.

Фабиана поразило, как ему по-прежнему ничего не стоит просто пройти мимо закрытой двери, притворившись, что внутри никого нет. Будто дверь ведет всего лишь в лишнюю комнату со старой мебелью и другими вещами, которые у них не хватило духу отвезти на свалку. Тогда, почти два года тому назад, он даже об этом не задумывался. Он считал вполне естественным общаться со своим сыном через смс, чтобы не сталкиваться с собственной неудачей.

Неудача. Он попробовал слово на вкус.

Так выразился психотерапевт, и ему понадобился целый год, прежде чем он смог признаться самому себе, что так и есть. Он относился к собственному сыну как к сплошному бедствию, которое наносит наименьший вред, если держать его за закрытой дверью и оглушать компьютерными играми. Осознание того, что он предал Теодора, обрушилось на Фабиана с такой силой, что у него началась депрессия.

Он стал принимать антидепрессанты и последовал советам врача возобновить пробежки. Медленно, но верно давление в груди стало ослабевать, и в конце концов он собрал достаточно сил, чтобы постучать, переступить порог и посмотреть сыну в глаза. Рассказать, что он испытывает, и попытаться честно объяснить почему. Обещать, что с этой минуты он всегда будет рядом, что бы ни случилось.

Теодор кивнул, и они обнялись, но глаза мальчика говорили о том, что для него это лишь пустые слова. В знак доказательства, что все серьезно, Фабиан стал звонить сыну каждый день, когда тот был в школе, просто чтобы узнать, как у него дела. За исключением сегодняшнего утра, когда из-за Тувессон утреннее собрание началось на полчаса позже. Но он почти никогда не стучал в закрытую дверь. Ему по-прежнему что-то мешало, и он проходил мимо и якобы ничего не замечал.

Три отчетливых стука – и музыка зазвучала тише. Фабиан истолковал это как разрешение войти.

– Здоро́во, – произнес Теодор. Он полулежал в кровати и листал учебник по математике.

– Привет, привет. – Фабиан вошел в комнату и обвел взглядом подростковый беспорядок. – Просто хотел узнать, все ли в порядке.

– А почему должно быть по-другому?

– Ты исчез, не простившись, и Матильда сказала, что вы поругались.

Теодор вздохнул.

– Ты же знаешь, какой она становится противной, стоит вам отвернуться.

– Да, знаю. – Фабиан убрал одежду со стула у письменного стола и сел. – Но я не сержусь. Как я уже сказал, я просто хотел проверить, как ты.

Повисла тишина, вызывавшая желание встать, оставить сына в покое и продолжить притворяться, что все хорошо.

Раздались первые аккорды Drain You, и Фабиан вспомнил, что эта была его любимая композиция из альбома Nevermind.

Его поразило, что он ни разу не слушал ни одного альбома «Нирваны» с тех пор, как Теодор открыл для себя эту группу. Словно по какой-то странной причине он не мог слушать то же, что и его сын-подросток. Почему это произошло?

– Хорошая мелодия, вот эта. Правда? – спросил Фабиан в тот момент, когда решил, что как только представится случай, поставит в наушниках «Нирвану» на повтор.

Теодор кивнул.

– Знаешь, когда этот альбом вышел, я ничего не понял. – Фабиан покачал головой, вспоминая. – Мне просто показалось, что это какие-то крики под бренчание гитар.

– Ты шутишь. – Теодор первый раз оторвал глаза от учебника.

– Нет, честно. Помню большой новогодний праздник в начале девяностых. Мы с твоей мамой уже год были вместе. Ди-джей почти все время ставил только «Нирвану». Они как раз только заявили о себе, и, по-моему, постоянно звучала Smells Like Teen Spirit.

– Это же потрясающе.

– Знаю. Но тогда я этого не понимал, и, немного перебрав лишнего, пристал к бедному ди-джею и стал требовать, чтобы он больше заводил Майкла Джексона и тому подобное. В конечном итоге он согласился отдать мне бразды правления, и все кончилось катастрофой.

– Это почему? – Теодор сел в кровати. Похоже, он действительно заинтересовался.

– На первой же мелодии всех как сдуло с танцпола. Так обидно было. Я страшно запаниковал и сделал все для спасения ситуации, но ничего не вышло.

– А что это была за песня?

– Не помню. Но уверяю тебя, она была совершенно не к месту.

– Перестань. Конечно, ты помнишь. Давай.

– Хорошо, только ты не смейся. Papa Don’t Preach Мадонны.

Фабиан встретился с Теодором глазами, и в наступившей тишине, пока в Lounge Act не зазвучали басы, оба расхохотались.

– Послушай, она же не настолько ужасная.

– Папа, она чудовищная. По крайне мере, если сравнивать со Smells Like Teen Spirit.

Фабиан мог только кивнуть. Конечно, это по-прежнему хорошая композиция, но такая же безнадежно устаревшая, как песни Roxette.

– Да, но потом наступило просветление, и я стал слушать все группы, начиная с Pixies до Sonic Youth.

– А что это за группы?

– Как? Ты их не слышал?

Теодор покачал головой с выражением невинного любопытства на лице, какое бывало у него в детстве. Фабиан буквально почувствовал, как из него уходит усталость, пока он доставал мобильный и искал одну из своих любимых композиций группы Pixies. Теодор помог ему подключить телефон к стерео, и Фабиан поставил Where Is My Mind?, сделав соответствующую громкость.

Теодор сразу же завелся и весь расплылся в улыбке.

– Ты действительно это слушал?

– Да, а что?

– Это же хорошо, правда.

Фабиан лег спать только в половине второго. Они с Теодором продолжали ставить друг другу музыку, пока не позвонила соседка и не пригрозила вызвать полицию. Но оно много раз того стоило, подумал Фабиан, гася прикроватную лампу. Последний раз им было так хорошо вместе, когда Теодору только исполнилось десять, и они провели все выходные в пижамах, строя из лего звездный истребитель T-65 X-крыл.

Он в последний раз зажег мобильный, но никаких сообщений от Сони не увидел. Наверняка она не скоро придет. Они условились, что он заберет детей домой, а она будет где-нибудь праздновать до тех пор, пока не надоест, против чего он не возражал. Он замечательно провел несколько часов с Теодором, и у него все равно уже слипались глаза. Если кто и заслужил праздник, так это Соня. Он никогда не видел, чтобы она так много и целенаправленно работала, как последний год.

Никто из них не говорил этого прямо, но после событий 2010 года их отношения взяли паузу, и они только создавали видимость для детей. По словам психотерапевта Теодора, не было ничего важнее, чем надежность и стабильность.

Они по-прежнему спали в одной спальне, но ни о каком сексе даже речи не было. Несколько раз он делал попытки сблизиться, но Соня так последовательно ему отказывала, что он, в конце концов, решил дождаться инициативы с ее стороны. С чем она, похоже, не спешила.

Конечно, у него возникала мысль поискать где-то в другом месте, но независимо от того, что произошло между ним и Нивой, это делать не стоило, и меньше всего ему хотелось опять вляпаться. Несмотря на эмоциональную засуху и Сонины постоянные отказы, Фабиан ничуть не сомневался, что по-прежнему очень сильно ее любит. И в каком-то смысле сейчас их отношения были лучше, чем раньше. Они никогда не ссорились и поровну делили между собой ответственность. Помимо этого не было никаких ожиданий или требований.

Фабиан повернулся, вновь пытаясь заснуть. Он не знал, сколько уже лежит, уставившись в потолок и глядя на узкую полоску света, просачивающуюся сквозь тонкие шторы. Обычно он засыпал без всяких проблем. По большей части, едва он гасил лампу, как уже было пора вставать. О чтении нечего было и думать.

Но эта ночь отличалась от остальных. Хотя все его тело пульсировало от усталости, он никак не мог успокоиться. И дело было совсем не в том, что Соня где-то веселится. Причина крылась в другом и называлась Петер Брисе. Его странная не-смерть, или что это было, не давала Фабиану покоя. Он не видел ни одного нормального момента во всем ходе событий. От этого в свою очередь у него возникало чувство, что это только начало чего-то большего. Того, к чему они еще даже не приступали.

Выходные наверняка пройдут не так, как он планировал.

Копенгаген подождет.