Правосознания как способ постижения сущности монархической государственности

В своих размышлениях о сущности монархической государственности Ильин исходит из определенного духовного опыта человека, обладающего сложившимся правосознанием, отдельные особенности, склонности которого дают основание считать их присущими именно монархическому правосознанию. В своем исследовании усмотренной сущности монархического правосознания Ильин строго подходит к градации этих особенностей, подчеркивая многообразие духовного бытия человека, при которых у человека монархические наклонности могут сочетаться с республиканскими, подчеркивает нежелательность их противопоставления.

Он говорит о «бессознательном тяготении правосознания», о том, что «монархическому правосознанию присущи некоторые основные тяготения, склонности или потребности. Каждая из этих склонностей есть своего рода иррациональное (хотя иногда сознаваемое) предпочтение души».

В меньшей степени Ильин говорит о причине монархических симпатий, для него более важны признаки их отличающие. Понятие «монархическое» выступает у Ильина своеобразной надстройкой или качественно новой ступенью базисного или здорового правосознания и, что следует особо подчеркнуть, истекает из религиозного правосознания.

Как будет показано далее, все выделенные у Ильина отличительные признаки монархического правосознания несомненно вытекают из религиозного осмысления человеческого бытия. Монархическому правосознанию отвечает также своеобразно понимаемое Ильиным соотношение между чувством и разумом. Как полагал философ: «Симпатии и воззрения монархиста склоняются к иррационально-интуитивному восприятию жизни и политики, а симпатии и воззрения республиканца – к сознательно-рассудочному толкованию мира и государственности».

В соотношении между сознанием и чувством в монархическом правосознании преобладает чувство. В социальной, политической жизни государства монархист руководствуется духовными требованиями, всякие формальные, рассудочные положения, не отвечающие его духовным запросам, ослабляют монархические начала в государстве. Разумеется, это не следует понимать в том смысле, что монархист пренебрегает рассудком в угоду чувству. «Настоящая монархия осуществима только в порядке внутреннего душевно-духовного делания. Она вносит в политику начало интимности, преданности, теплоты и сердечного пафоса».

Не исключая ни разума, ни чувства в монархическом правосознании, Ильин утверждает примат чувства как духовно-инстинктивного мироощущения, полагая, что человек больше живет «сердцем», чем разумом. Одновременно он подчеркивает религиозный характер монархического правосознания, укорененного в чувстве религиозной веры.

Н.П.Полторацкий выделил у И.А.Ильина двадцать характеристик или признаков монархического правосознания, отличающих его от правосознания республиканского:

1. Олицетворение власти и государства-народа.

2. Культ ранга.

3. Мистическое созерцание верховной власти.

4. Приятие судьбы и природы, ведомых Провидением.

5. Государство есть семья – патриархальность и фамилиарность.

6. Пафос доверия к главе государства.

7. Пафос верности.

8. Центростремительность.

9. Тяга к интегрирующей аккумуляции.

10. Культ чести.

11. Заслуги служения.

12. Стихия солидарности.

13. Органическое восприятие государственности.

14. Культ традиции.

15. Аскеза политической силы суждения.

16. Культ дисциплины, армия.

17. Гетерономия, авторитет.

18. Пафос закона, законности.

19. Субординация, назначение.

20. Государство есть учреждение.

Первые семь отличий Ильин отмечал как главные, за которыми должен был следовать анализ оставшихся. Как известно, намеченный анализ в полной мере Ильин осуществить не успел. Вместе с тем важно подчеркнуть, что анализ Ильиным особенностей монархического правосознания включает в себя все основные вопросы в социальной философии, связанные с монархической формой правления. В истории философии мы находим разный подход и оценку монархии как формы правления, однако очень многое из философской проблематики, посвященной этому вопросу, оказывается в поле зрения Ильина, которую он выражает с позиции монархического правосознания. Так, если для Монтескье в монархии было важно разделение властей, для Макиавелли – сущность власти, для Аристотеля и Фомы Аквинского – отношение к общему благу, то Ильин преподносит исследование монархии в сравнении с республиканской формой власти, как предпочтение монархической формы перед другими. Изучение монархической формы власти всегда велось, если можно так выразиться, по вертикальной шкале, «сверху» – от государя, от разделения властей, от законодательства, но лишь Ильин предпринял попытку исследования «снизу», изучая миропонимание единичной личности и ставя перед собой задачу определить: какие наклонности, качества, свойства позволяют человеческой монаде предпочесть именно монархическую форму власти в ее спекулятивной абстрактности и обобщенности.

Феноменологический анализ идеи монархической государственности у Ильина имеет ярко выраженный персоналистический характер, идет от сущности бытия человека в обществе – и в этом одна из особенностей его трактовки монархии.

В рассуждениях о свойствах монархического правосознания на первое место Ильин ставит процесс олицетворения (персонификации) и это, безусловно, не случайно, ибо с этим явлением в большей или меньшей степени связаны и все иные свойства монархического правосознания. Олицетворяется не только высшая государственная власть в лице монарха, олицетворению подлежит все насущно-бытийное в государстве: армия, власть, народ, отечество. Подчеркнем, что единоличность монархической власти несет в себе и особенную нравственную ответственность в глазах народа. Монархическую власть легче скомпрометировать, по сравнению с другими формами власти, ибо на любом уровне управления она олицетворяется конкретными людьми. «Единство народа требует зрелого, очевидного, живого единоличного носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа. Отсюда потребность олицетворять государственное дело – и власть, и государство, и родину-отечество, и весь народ сразу». Монархическое правосознание символично, то есть склонно искать символику как выражение для себя присущее, отличное от других. Олицетворение не формальное и внешнее, а художественное и лично персонифицированное, отождествляющее множество в одном. Такое чувство возникает у людей из потребности духовного воплощения их единства, энергии, силы в «духовно – человеко – подобный образ». Отсюда исходят представления о вожде, герое, монархе. Книга Ильина «О монархии и республике» выделяется среди других его произведений тем, что он приводит много исторических фактов, раскрывающих природу монархического и республиканского строя. На исторических примерах Ильин показывает, что очень часто республики превращались в монархии на путях диктатуры не только благодаря политико-государственному, но и воинскому олицетворению, где воин – герой или полководец олицетворял армию, а армия представляла весь народ и государство. Ильин приводит примеры с Александром Македонским, с Юлием Цезарем, с Октавианом Августом, с Наполеоном. В этих случаях потребность в олицетворении последовательно перерастала из начальных монархических предпочтений в государственный монархический уклад. Ильин отмечает и возможность превращения монархического уклада в республиканский, если потребность в олицетворении в народном правосознании слабеет и исчезает. Он особо подчеркивает религиозную природу монархического олицетворения, что вовсе не означает нежелание или неспособность монархиста в рациональном мышлении. Вера не исключает разум и рассудок. «…религиозная вера есть величайшая сила, призванная углублять, очищать и облагораживать инстинкт личного и национального самосохранения, но отнюдь не гасить, не обессиливать и не извращать его неверными, лже-богословскими доктринами». Ильин настаивает на том, что в жизни и отдельного человека, и народа верные цели и средства определяются не холодным расчетом и трезвым рассудком, а интуицией, то есть «созерцательным погружением души в жизненное наблюдение и в смысл собранного жизненного опыта, причем весь этот процесс осуществляется иррационально (или «полу-иррационально») великою силою инстинкта самосохранения, личного в личных делах и народно-патриотического в политике». В этом вопросе Л.А. Тихомиров рассуждал по-другому. Он полагал, что судьба различных форм верховной власти, кроме чувства, зависит от сознания. Инстинкт не может заменить разум. Точно также при одном холодном расчете невозможно создать монархию, если нет соответствующего чувства. Оба условия одинаково необходимы. Инстинкт, чувство создают почву, без которой ничего нельзя сделать, но, в свою очередь, и разум необходим, он способен даже пересоздать и самое чувство нации.

«Политическая область самая сознательная, подверженная влиянию рассуждения, развитию науки», – писал Тихомиров. «Даже политические идеи, исходящие из другого психологического настроя, не соответствующие психологическому настроению данной нации, способны давить на рассудок, а через него и на политическое творчество. Поэтому формы верховной власти идут не только путем внутренней логики, но и под давлением многочисленных внешних влияний».

Культ ранга, как особенность монархического правосознания, по Ильину, также исходит из религиозных представлений. Монархическое правосознание наделяет монарха высшим, после бога, священным рангом, который обязывает царя обнаруживать некие высшие, богочеловеческие свойства своего духа. Для Ильина понятие ранга заключается в качестве. Признать ранг, значит найти его преимущества и недостатки, признать верховенство другого человека в силу его качественного превосходства. Признать более высокий ранг человека – это и способность радоваться ему, а не завидовать и интриговать против него. Люди изначально разнокачественны и разноценны и уравнять их никогда не удастся. Там, где чувство объективного ранга слабеет и исчезает, наблюдается переход к республиканской форме правления. Ильин полагал, что человечеству свойственно делить людей на два типа. «Одни сосредотачивают свое внимание и свое сочувствие на сходном у людей, признают это сходное существенным и выдвигают требование – сходное должно быть политически и хозяйственно уравнено. Другие сосредотачивают свое внимание на несходном, на различном у людей, признают несходное существенным и настаивают на том, что справедливость требует различной квалификации и неравного обхождения с теми, которые по существу своему различны и разноценны». В рассуждениях Ильина о культе ранга существенное место занимает обоснование справедливости. Монархическое правосознание склонно считать, что справедливости больше не там, где больше равенства в правах и обязанностях, где господствует равенство всех и во всем, а там, где оно ощущает разнокачественное своеобразие людей и в силу этого говорит об их разных правах и привилегиях.

Монархисты не оспаривают тех положений, которые говорят об одинаковом привлечении к суду людей, совершивших однородные преступления, о том, чтобы люди с одинаковыми доходами платили одинаковые налоги, но монархическое правосознание остро реагирует на различия в людях. Монархическое правосознание исходит из того, что люди от природы не равны между собой вследствие воспитания, способностей, наследственности и, следовательно, справедливость требует различного подхода к ним, оно остро реагирует на своеобразие людей и настаивает на индивидуальном подходе к человеку. Справедливо, чтобы женщине уступали место в метро, чтобы преступник был лишен возможности участия в голосовании на выборах, чтобы государственные должности отдавались честным и талантливым людям. Монархическое правосознание настаивает не на равенстве всех и во всем, но на умении верно определять человеческий ранг и в зависимости от ранга говорить о справедливом неравенстве, оно остро чувствует своеобразие и разнокачественность людей, не позволяя их ставить в рамки одинаковых прав и обязанностей. Права, привилегии человека много в жизни послужившего своему народу не могут равняться правам и привилегиям человека, вступающего в жизнь. Предметное, конкретное, проявившееся в жизни неравенство людей по справедливости требует и неравенства в правах. Всякого рода равенство всех и во всем не соответствуют правосознанию монархиста. Монархическое правосознание видит справедливость в соответствующем неравенстве, оно склонно культивировать ранг перед равенством.

Признание человеческого ранга – это привлечение к государственному управлению наиболее достойных людей, создание элиты общества. Высший ранг принадлежит Богу. Ставя себя перед Богом, человек имеет возможность оценить степень собственного несовершенства. Ильин подчеркивает, что в жизни культ ранга обнаруживается прежде всего в семье, школе, армии. Следует заметить, что чувство ранга не имеет пассивного характера. Ильин придает чувству ранга характер деятельный, стремящийся к постижению и достижению абсолютного и одновременно служения абсолютному, как низшего по отношению к высшему.

Семейственное созерцание государства переносит отношение членов семьи к отцу, наиболее уважаемому человеку, как к первому начальному монарху, а сам монархический строй рассматривается как семейный, составляющий социально-ориентированную первоклеточку, ячейку государства, где монарх отождествляется с отцом. Патриархально – семейственная власть проникнута монархическим духом: ясностью прав, обязанностей, подчинения, независимостью от желания или избрания. Эта власть, монархическая по характеру, представляет собой лишь ее зародыш. Монархические тяготения неизменно будут существовать у людей, ибо сам строй семьи признает преимущественный ранг родителей.

Доверие, испытываемое к государю, естественным образом вытекает уже из вышеназванных свойств монархического правосознания. Доверие, слагаемое в любовь и верность, также имеет религиозную природу. Ильин особо останавливается на чувстве любви подданного к государю, а государя к подданным, и это не случайно, поскольку любовь в христианстве – краеугольный камень в вероучении. Чувство любви вытекает из доверия, как чувство ранга, воспринимающего монарха как отца и превращается в глубокое, творчески возвышающее, цельное чувство.

Первенствующее значение любви в монархическом правосознании объясняет также и приведенное выше утверждение, что в монархии преобладает чувство, ибо любовь не имеет познавательного характера, познание же осуществляется мыслью и воображением. При утрате к государю чувства любви внешне и формально государство будто бы ведет прежнюю жизнь, но внутренне оно ступило на путь саморазрушения.

С чувством любви как элементом монархического правосознания у Ильина связаны мистическое созерцание верховной власти и приятие судьбы и природы, ведомых Провидением. Монархическое правосознание сугубо критически относится к тезису, что человек – хозяин своей судьбы, оно исходит из духовно-иррационального, руководимого Провидением процесса, оно верит в судьбу и верит в чудо.

Мир для монархиста развивается не в рамках причинно-следственной связи, а по законам внутренней целесообразности, мистического движения ведомых Богом процессов. Почитая себя единым целым с монархом и народом, человек вовлекается в государственное строительство. Вместе с тем, человек вовсе не теряет себя как личность. Чувство достоинства и чести обретают в монархии новое значение. Уважая самого себя, человек соизмеряет свою личность и деятельность с монархом, при этом для него важно не столько мнение окружающих, сколько то, что он есть сам по себе. Стремление приблизиться к совершенству из закона внутренней, духовной жизни перерастает в практическую деятельность. И.Л.Солоневич в этой связи писал так: «Религиозная основа монархии сводится к вере существования в человеке незыблемого нравственного закона – «категорического императива».

Верность служения неизбежно связана с проблемой свободы в рамках монархической формы правления. Тезис об отсутствии свободы в условиях монархии, в глазах многих философов, является одним из основных недостатков этой формы правления. Ильин же утверждает обратное. «Достоинство человека состоит не в том, чтобы никому и ничему не подчиняться, но в том, чтобы добровольно подчиняться свободно признанному правовому авторитету».

Верность служения, умение безусловного подчинения вовсе не тождественны покорности раба. Понимание свободы в концепции Ильина находит свой отклик у современных российских философов. Так, Л.А.Коган пишет: «Подлинная свобода вообще немыслима без добровольно устанавливаемой внутренней меры, самодисциплины, самоконтроля, совестного суда. Формы морального самоограничения свободы – это совесть, долг, ответственность, взаимопонимание, терпимость, великодушие».

Речь идет не об известном тезисе о свободе как осознанной необходимости. Ильин вводит в понятие свободы правовой аспект, говоря о правовом ограничении жизни человека и подчинении добровольно избранному авторитету в лице монарха. Верность монарху, как способ бытия, исходящая из основ монархического правосознания, принятая добровольно и невынуждаемо и есть истинная правовая свобода. Понимание Ильиным свободы в монархии весьма близко с пониманием свободы его учителя П.И.Новгородцева, который писал: «…та естественная свобода, которую прежние философы права признавали иногда идеальной, есть не что иное, как рабское подчинение случайным побуждениям, лишенным какого бы то ни было руководящего начала. Истинный индивидуализм этим удовлетвориться не может, он должен перейти к высшему пониманию свободы как самозаконности».

Особое свойство свободы в монархии в добровольном ограничении своих правовых жизненных границ и подчинение свободно признанному авторитету. Это подчинение невынужденное, оно вытекает из всего монархического уклада жизни. У республиканца подобная постановка вопроса вызовет возражения, но для монархиста признание правового авторитета естественно и в то же время динамично. Динамичность заключается в том, что свобода не ограничивается рамками добровольного повиновения монарху, она состоит в деятельном творчестве и инициативе подданных. В своем идеальном виде в монархии для человека первична сама действительность, первично для человека желание в любом деле все сделать «как лучше», социальное бытие не имеет ничего общего с формальным подчинением действительности, указу и закону. Оставаясь для себя свободным, дорожащим своей честью и достоинством, человек приобретает стремление активной ответственности, где на первом месте стоит идея служения.

Тем самым, в монархии человек обладает обостренным чувством собственного достоинства и чести и потому легко принимает идею ранга, так как и ранг монарха, и ранг других людей он измеряет одинаковыми критериями.

Ильин называет «пафосом монархической ответственности» такое состояние человеческого духа, в котором он инициативно и творчески стремится к улучшению жизни. Тут нет места формальному послушанию и исполнению обязанностей, но постоянное вопрошание самого себя с той степенью ответственности, как будто сам человек и есть монарх. Ильин говорит здесь об «одной из основных тайн монархического строя и уклада души», о художественном отождествлении подданного с монархом и монарха с народом. В художественном отождествлении основная роль принадлежит чувству воображения, но не отвлеченного и беспредметного, а покоящегося на любви и верности к монарху. Речь идет о деятельном воображении, как той стадии феноменологического опыта, когда подданный отождествляет себя с монархом. Это идеальный духовный образ, персонифицированный в монархе, вовсе не унижает и подавляет человека, а, напротив, подвигает его к государственному пониманию задач народа, как если бы сам подданный стал монархом. В практическом делании это выражается в том, что человек приобретает «царственный» взгляд на дела своего государства.

Здесь мы наблюдаем несомненное сходство с кантовской формулой императива: «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы». То есть поступай так, как если бы ты был сам бог. По мнению современного философа Ю.М.Бородая, этот принцип также имеет религиозную природу. Свою повседневную, посильную для него работу человек начинает воспринимать со стороны ее реальной, действительной помощи народу и государству, которые в его глазах персонифицируются, олицетворяются образом монарха. Естественно, подобное состояние и образ жизни человека никак не могут быть названы несвободными.

Направленность мыслей и дел монархиста имеют центростремительный характер. Признавая персональный центр государства в лице монарха, в котором аккумулируется энергия всех людей, он видит в нем и единство источника законов. Ответственность, лояльность, центростремительность основываются не на том, что монархист в своих делах каждый раз должен обращаться за разрешением к монарху, а на той степени естественного правосознания, которое отстаивает монархист как единственно достойное для своего монарха. Можно говорить о равной ответственности монархиста перед своим монархом независимо от того, является ли он по своей служебной деятельности персоной близкой или далекой монарху.

Следует отметить, что идея ранга логично вписывается в понятие художественного отождествления, поскольку свой собственный ранг, как степень совершенства, человек оценивает точно такими же духовными достоинствами – чести, верности, достоинства, какими он оценивает идеальный ранг своего монарха. В то же время монархист осознает ограниченность своих знаний и суждений по сравнению с монархом и лицами его окружения. Для него характерна сдержанность суждений и понимание узости кругозора, необходимости самообразования. Из этого же следует, что монархическому правосознанию присущи соблюдение дисциплины и субординации. Они также легко вписываются в понятия ранга и семейственности. Для монархиста характерно умение «знать о своем незнании», сознание того, что с его «жизненного места» не все известно, что монарх или его ближайшее окружение знает и понимает больше, чем он сам.

Ильин проводит анализ монархических наклонностей, оперируя термином правосознание, как инструментом, позволяющим выделить их характерные особенности. Последнее из двадцати отличий: государство – есть учреждение, явно выпадает из общего ряда в силу того, что речь идет не о наклонностях отдельного человека, а об особенностях государственной власти. Отдельные пункты, на наш взгляд, могли бы быть объединены в одно целое. Так, культ чести, традиции, дисциплины имеют достаточно много схожих оснований для истолкования. Возможно, что подобное разделение позволяло Ильину нагляднее продемонстрировать их отличия от республиканских наклонностей. Несмотря на отмечаемую зависимость монархического правосознания от религиозного чувства, в различиях между республиканским и монархическим правосознанием отсутствует отдельное положение, которое объясняло бы роль религиозного чувства для обоих видов правосознания. В отличие от Л.А.Тихомирова, уделявшего много внимания разбору искажений монархического принципа, Ильин ограничивается исследованием монархии с позиции правосознания, мало отклоняясь от выявления идеальной сущности монархического государства.

Подытоживая сказанное в этом параграфе, отметим у Ильина своеобразную манеру исследования монархии с позиции отдельного человека. В вопросах права, государственности, феноменологического метода исследования мы находим и совпадения, и отличия во взглядах Ильина с другими философами. Ни совпадений, ни отличий мы не находим в исследовании монархического правосознания. В этом вопросе Ильин избрал совершенно самостоятельный и оригинальный способ изучения, который прежде не встречался.