Когда на месте побоища начали расходиться, на ходу размахивая руками, показывая, кто как мочил противников, наши тоже отвернулись от экранов, а я подождал, когда Камнеломов вернется на место, зашел к нему в кабинет.

Он откинулся на спинку кресла и уставился на меня с подозрением.

– Чего надо… временно исполняющему?

– Помощи, – ответил я миролюбиво. – Ты у нас самый крутой во всех смыслах. И никто так хорошо не разбирается в оружии. Говорят, у тебя дома целый арсенал…

Он довольно заулыбался, даже голос из враждебного стал чуть ли не доверительным:

– Арсенал не арсенал, но оружие есть, люблю с детства. Еще отец приучил, а того дед. У меня три охотничьих, два помповика, винтовка Конторовича и два десятка пистолетов разных систем. Имею право не только на хранение!.. А ты наверняка пистолеты только в кине видел?.. И считаешь, что пистолет и револьвер одно и то же?

– Тогда пора брать с собой и на работу, – заметил я. – А то мало что по дороге… Как насчет того, чтобы научить наших сотрудников?

Он спросил с изумлением:

– Чему?

– Пользоваться, – пояснил я. – Для самообороны.

Он вскинул брови.

– Ты серьезно?.. Конечно, такое могу. Люблю дураков учить быть мужчинами. Потому что дурак не мужчина, а это значит, и не человек вовсе. Тебе обучить их не получится, сам останешься слизняком и другие ослизняковеют, но вот их как-то жалко, они ж не ты.

– Хорошо, – сказал я, не обращая внимания ни на тон, ни на слова, – значит, берешься?

Он ухмыльнулся.

– В кабинетах только теоретическая подготовка, а она им нужна?.. А для практики стрельбище надобно. Или хотя бы тир.

– Есть, – ответил я кратко.

– Чей? Мотострелкового клуба? Так они на другом конце города.

– Есть подвал, – напомнил я.

Он поморщился.

– Забит рухлядью!.. Ты же Плюшкин, всякую хрень тащил, вместо того чтобы выбрасывать.

– Подвал длиннее, – ответил я значительным голосом, – чем как бы чудится. А рухлядь на то и рухлядь. Она тоже нужна для чего-то важного. Сейчас вот ввиду чрезвычайного положения пришла очередь рухляди.

Он хмыкнул, не спуская с меня недружелюбного взгляда.

– Прямо так чрезвычайного?

– Ввиду приближения к сингулярности, – пояснил я. – Там ничего из нынешнего не понадобится. Даже наши тела. Тоже рухлядь, можно сказать. Хотя, конечно, жалко годы кача… Или у тебя синтол?

– Дурак, – сказал он с отвращением. – Даже не отличаешь настоящие бицепсы от дутых? Как ты вообще можешь глобальные кризисы предсказывать, если у тебя бицепсы, как у виноградной улитки?

– Монету подбрасываю, – сказал я шепотом. – Только никому не рассказывай мой секрет!..

Он скривился.

– Ладно.

– Договорились?

Он буркнул:

– Завтра привезу весь арсенал. Но сперва освободи подвал, раз уж исполняешь, пусть на недельку, роль директора. Там забито так, что на лестнице дальше первой ступеньки ногу поставить некуда!

На следующий день он громогласно объявил, что пришел день военно-патриотической подготовки. При этом вид у него был таков, что он и есть единственный и законный руководитель как всего научно-исследовательского центра, так и всего мира.

Придется, как он сказал командным голосом, спуститься в подвал, вытащить оттуда всю рухлядь, а на освободившемся месте оборудуем небольшой тир. Так, совсем маленький, для близоруких интеллигентов.

На меня поглядывали с недоумением и надеждой – отмени эту глупость, но я вздыхал и разводил руками. Дескать, Камнеломов все-таки завотделом, у него прав вообще-то больше, чем у меня, пусть хоть в чем-то попользуется.

Дверь в подвал отворилась с надсадным скрипом, будто последний раз открывали во времена инквизиции Ивана Грозного.

В лицо пахнуло затхлым воздухом, Камнеломов злорадно заржал, ногу в самом деле можно поставить только на первую ступеньку, а ниже хлам на хламе, плюшкинство дальше некуда, хотя, конечно, оно вообще-то в каждом из нас.

– Первое правило, – велел я, – ничего не рассматривать!.. Просто выносить во двор и бросать в общую кучу. Поняли? Ни-че-го не рассматривать, а то начнется.

Карпов сказал весело:

– Это точно. Как только начнешь всматриваться, сразу же видишь, что еще может пригодиться.

– Со сломанными креслами понятно, – сказал Южалин, – а как насчет аппаратуры?.. Если разобрать на части, кое-что можно…

– Дома для полива огорода? – уточнил я. – Нет уж, все во двор в кучу!

– Устроим аутодафе?

– Да, – согласился я. – Как прощание с прежней жизнью.

Вытаскивали с азартом, торопились, жалко тратить время на такую ерунду, каждая минута дорога, но если я и Камнеломов действуем вместе, то спорить нет смысла. Просто нужно сделать все поскорее и вернуться к работе.

Уткин первым начал удивляться, что подвал оказался длиннее, чем он помнил, но когда дошли до стены, разогнулся и вытер ладонью мокрый от пота лоб.

– Наконец-то… В самом деле можно нарисовать не стене мишень и попробовать насчет стрельбы. В детстве мечталось… таким дураком был, как вот сейчас тут особо вумные, что строем ходють…

Он посмотрел в сторону Камнеломова, заулыбался злорадно. Подошел Лавров, отряхивая ладони.

– Кажется, – сказал он с сомнением, – выволокли почти все… А вот ту кучу завтра, уже руки отваливаются. Когда только вы и насобирали столько рухляди? Думал, только я такой запасливый, пещерными комплексами маюсь…

Южалин предложил:

– Вызываю уборщиков мусора?

– Здесь на три самосвала, – сказал Ксрпов. – Думаю, лучше сжечь. Мебель и кресла точно сгорят, оплатим один самосвал вместо трех, по закону Мура. К тому же огонь… это красиво!

– И будем похожи на яростных и непокорных, – добавил Влатис, – презревших грошовый уют!.. Может, и неолуды обойдут стороной, когда увидят, что свое научное оборудование сами сожгли, как Гоголь рукописи.

– Можем и человека сжечь, – сказал Уткин. – Диану, к примеру. Она точно ведьма! Простые женщины не бывают такими ослепительно красивыми.

Диана высокомерно улыбнулась, подкат слишком очевиден, а Карпов сказал с сочувствием:

– Психологини все ведьмы.

– Ведьм всех сожгли, – напомнила Диана. – Теперь их нет! Только психологи.

Полдня потеряно, подумал я кисло, вот такая у нас жизнь, все что-то отвлекает от ясной и четко поставленной цели. Нет в нас искусственного интеллекта, а только животные инстинкты, чуточку заточенные в неокортексе, а в остальных местах во всей животной красе, как видно по разгулу народной стадной воли.

Шенгальц притащил канистру с бензином, и как только закончили громоздить кучу, с торжеством облил и поджег, объяснив высокопарно, что это жертва языческим богам и уступка неолудам, что тоже темные язычники.

– Отречемся от старого мира, – сказал он словами Библии, – отряхнем его прах с наших ног… Прыгать через костер будем?

– Зачем?

– Традиции, – пояснил он. – Неолуды за своих примут. Скажем, что мы язычники.

– Родноверы, – уточнил Карпов.

– Родноверы, – согласился Шенгальц. – Вдруг да не растаешь, как Снегурочка?.. Хотя с такой жопой не попрыгаешь.

– У тебя самого жопа, – сказал Карпов обидчиво, – а у меня афедрон!.. Тут такой костер, что могут штраф впаять.

– А чего неолудам не впаивают?

– Им попробуй! А мы законопослушные. Кто везет, того и погоняют. Гарольд Анатольевич, там подвал вроде бы длиннее, чем был раньше?

– Показалось, – заверил я. – Иллюзия. Аберрация пространственно-временного континуума. Не обращайте внимания. Все устаканится.

– Либо нас устаканят, – буркнул он. – Шеф, вы человек предусмотрительный! Скоро в самом деле начнем прятаться по подвалам!

– Не накаркай, – сказал Карпов с тревогой.

Костер взвился на уровень третьего этажа, Камнеломов раздал самым надежным огнетушители, ходил и покрикивал, следил за порядком во время исполнения общественно опасного ритуала.

Когда огонь утих, только черный дым все еще поднимается в небо, словно и у нас горит не сломанное офисное оборудование, а шины, Камнеломов командным голосом велел строиться и топать за ним. Можно с барабаном и песней.

В конце недели на новостном экране промелькнуло старинное здание Центрального Телеграфа, запятнанное черными кляксами от коктейлей Молотова.

Копоть сползла даже на асфальт, бригада рабочих очищает стены медленно и нехотя. Это понятно, чем человек ниже по интеллектуальному уровню и социальной лестнице, тем больший революционер и ниспровергатель существующих порядков. Не исключено, что кто-то из соскабливающих копоть ночью в маске как раз и швырял бутылки с зажигательной смесью в это здание, массивное и величественное, как и надлежит символу власти.

Сюзанна появилась на экране строгая и собранная, даже голос прозвучал с металлическим оттенком:

– Шеф, с вами хочет говорить генерал Шляхоцкий. Я проверила, это командующий расположенной в Подмосковье дивизии, под его управлением весь Юго-Восточный округ.

– Ого, – ответил я обреченным голосом. – Ну почему я не мышь, чтобы меня никто и не замечал вовсе…

– Включаю!

На экране появилось крупное мужское лицо, отодвинулось, давая возможность охватить взглядом фигуру целиком.

Что генерал, Сюзанна могла бы и не говорить, по лицу и фигуре видно не только, что военный, но и что из высшего эшелона власти. Такие обычно вырастают из семей кадровых офицеров, где понятия чести и долга впитывают еще с молоком матери, а потом только укрепляют и цементируют.

Крупный, жилистый, без тени улыбки на суровом лице, с жестким ртом и блестящими глазами под сдвинутыми кустистыми бровями, он сказал сразу:

– Гарольд Анатольевич, я говорю от Комитета Общественного спасения. Нет-нет, не какая-то новая структура. Ряд военных и полувоенных организаций объединились, сплоченные единой целью. Так что у нас в самом деле реальная сила, а не просто скопище возмущенных граждан, с которыми вы имели дело раньше.

Я ответил с настороженностью:

– Представляю. Особенно если в ваших руках какая-нибудь военная база…

– И не одна, – подчеркнул он. – Три хорошо охраняемых склада в Подмосковье, где хранится оружие. Всякое, разное. От винтовок до танков и бронетранспортеров. Не хотелось бы доставать и применять.

– Нам тоже не хотелось бы, – ответил я.

Он сообщил коротко:

– Сейчас проезжаю в пятнадцати минутах от вашего офиса. Давайте заскочу на пару минут, поговорим? Возможно, нам удастся достичь компромисса, чего не сумели сделать другие?

Я сглотнул ком в горле – этот гад знает про переговоры с Краснокутским и Ивашенко, ответил как можно вежливее:

– Заезжайте. Мы вообще гостям рады.

Он кивнул и отключил связь, а я объявил по общей связи:

– Генерал Шляхоцкий настоял на личной встрече! Это серьезный противник. Покруче тех, кто вел какие-то вялые переговоры. Приготовьтесь!..

Огромный экран раздробился на дюжину мелких, везде появились лица сотрудников.

Карпов спросил, опережая остальных:

– А он точно противник? Армия вроде бы в стороне?

– Армия и должна быть в стороне, – подчеркнул я, – но в общественное сознание кто-то умело всобачил мысль, что единственные нарушители спокойствия и порядка – мы. Тянем мир в непонятную и опасную сингулярность! И если мир войдет в угрожающую стадию беспорядков, армия предпочтет принести в жертву нас, зато везде воцарится мир и покой.

Барышников поинтересовался угрюмо:

– Что сделать нам?

Я пояснил:

– Генерал должен видеть то, что нужно. Ты, Михаил, будешь играть в танчики или бегалки, а ты, Аня, в тетрис, как и положено глупой, но красивой женщине.

Анна промолчала, только чуть обиженно поджала губу, все-таки среди умных мужчин лестнее быть умной, чем просто красивой, а Карпов спросил бодро:

– А я?

– Ты ближе всех к проходу, – сказал я, – потому откроешь порносайты. С десяток закладок сразу! И хотя генерал пройдет мимо, но у него наверняка усиленное зрение, еще с порога заметит, что ты там жадно рассматриваешь, даже слюни потекли…

– Почему я? – спросил Карпов обиженно. – Пусть Южалин, у него в каждом браузере кучи закладок на порнуху!

– Закладки на порнуху у каждого нормального мужчины, – напомнил я. – У кого нет, либо болен, либо нагло брешет. Но Николай сидит далеко, генерал не увидит, что у него на мониторе. В общем, все вы должны прикинуться безобидным офисным планктоном, что убивает время на работе!..

Уткин заметил скептически:

– А поверит?

– Скорее да, – ответил я, – чем нет. Все мы склонны верить в то, чего ждем. Но в любом случае, не энтузиазм же выказывать!.. А теперь все по местам, уже подъезжает.

Диана бросила беглый взгляд на экран, где с высоты дрона видна идущая по шоссе на большой скорости тяжелая автомашина, явно бронированная, вон как заносит даже на небольших поворотах.

– Успеваем, – заверила она. – Думаю, мне лучше не показываться.

– Почему? – спросил я. – Принесешь кофе и печенье.

– Он ненадолго, – определила она.

– Все равно жест вежливости, – ответил я. – Мы должны демонстрировать радушие.

Она ответила с непонятной для меня неохотой:

– Хорошо, шеф.