Петя чуть не плакал. У Пети тряслись коленки. Петя чувствовал, что сейчас произойдёт с ним что-то непоправимое, но помочь себе он уже ничем не мог…

На дворе стоял точильщик, и ножик — блестящий Петин ножик! — находился у него в руках.

И кто просил этого точильщика зайти во двор? Прошёл бы себе мимо, да нет, завернул.

— Та-ачить ножи-ножницы, бритвы править! Та-ачить ножи-ножницы, бритвы править!

И снял с плеча свой станок.

И сразу из всех дверей выскочили хозяйки. Кто нёс лёгкие и красивые столовые ножи, кто поварские — неуклюжие и почерневшие. Какой-то дедушка в валенках притащил и бритву и топор.

Точильщик втыкал ножи за ремешок на станке, запихивал себе за широкий пояс на живот, на бока и за спину. Нажимая ногою на перекладину внизу станка, он работал, словно пританцовывая.

На оси вертелось штук восемь камней, начиная от тонкого и большого и кончая пузатым и маленьким. Пузатый камень, казалось, вертелся быстрее остальных.

С воткнутыми за пояс ножами точильщик был похож одновременно и на разбойника и на фокусника. На нём был серый загрязнённый фартук и сдвинутый набекрень помятый картуз.

Наточив один из ножей, он, вскидывая бородку, подслеповато глядел на него из-под очков. Потом выдёргивал из головы волос и, положив эту еле заметную паутинку на лезвие, дул на неё губами, сложенными свистком. Паутинка разлеталась на две части.

И вдруг Петя вспомнил, что у него тоже есть нож! Вернее, он не вспомнил, а очень хорошо знал, что в кармане лежит перочинный ножичек. Петя сжимал его в кулаке — гладенький, почти что скользкий — и всё не решался отдавать в точку.

Ножик был и без точки хорош, резал всё что угодно.

Приятель Сёмка совсем было замучил Петю. Гуляя во дворе, он то и дело подносил или стебель лопуха, или какую-нибудь веточку.

— А вот не разрезать тебе одним махом!

— Тоже мне нашёл! — Петя раскрывал ножик. — Он и потолще возьмёт!

И вдруг по веточке — раз!

— Видал? — насмешливо говорил Петя, аккуратно обтирая лезвие специальной тряпочкой.

— Видал… — Сёмка следил за сверкающим лезвием как заворожённый.

Когда Петя случайно на стадионе «Динамо» нашёл этот ножичек, он, придя домой, сразу привязал его накрепко верёвочкой к своему пояску.

Ножичек был с перламутровыми боками, которые на солнце переливались то розовыми, то зелёными, то синими огоньками. Он вмещал в себе шесть приборов. Кроме двух ножей — маленького и большого, — в нём были ножницы, ногтечистка, штопор и, наконец, резец для консервов.

Нужно это было или не нужно, Петя всюду появлялся со своим ножичком. Он помогал бабушке чистить картошку, колол лучинки, хотя печку не топили. Он ходил по соседям вспарывать консервные банки, а продавщице в ларьке на улице открывал бутылки с лимонадом. За работу причитался стакан шипучки, но Петя вежливо отказывался от него.

Петя стал чистоплотным. Ногти у него были срезаны и тщательно подпилены. Сёмке тоже очень хотелось подпилить ногти, но попросить ножичек он не решался. Видно, боялся, что не хватит духу держать такую штучку в руках.

Сёмка всюду ходил за Петей, как тень. Он придерживал консервные банки и после вскрытия банок незаметно пальцем снимал какую-нибудь томатную приправу, выступившую по краям. Он деловито советовал, как лучше ввинчивать штопор в пробку, и, закрывая глаза, маленькими глотками выпивал за Петю стакан шипучки.

Один раз, как-то днём, угостив Петю сырой морковкой, вынесенной из дому, Сёмка осмелел.

— Петя, — сказал он, — дай-ка мне на секундочку твой ножик.

— А зачем?

— Я срежу вон там тоненький-тоненький прутик. — И Сёмка указал на куст акации.

— Я бы тебе дал, — хрустя морковкой, сказал Петя, — да, вот видишь, он к поясу привязан.

— А ты ведь его отвязывал позавчера.

— Ну тогда отвязывал, а сейчас нельзя.

— Пожалел… — вздохнул Сёмка. — Ну ладно. Я вот тоже скоро куплю. Уж тридцать копеек насобирал. Куплю — даже посмотреть не дам.

— Купишь, когда Северный полюс растает, — засмеялся Петя. — Такого ножичка нигде не достать. Он, смотри, из нержавеющей стали сделан.

Петя дохнул на лезвие. Оно помутнело, как зеркало, и вдруг опять стало блестящим.

— Здорово! — загорелся Сёмка. — Воды, значит, не боится? А ну-ка дыхни ещё.

— Сто раз одно и то же не показывают!

Сложив ножичек, Петя поставил его ребром на ладонь — он был похож на крохотную подводную лодку; довольный, Петя щёлкнул языком и засунул ножик в карман.

На следующий день друзья уже забыли об этой маленькой ссоре. Они по-прежнему бегали по двору, запуская хвостатого змея; а из дров, которые штабелями лежали на дворе, складывали себе пещеру.

Всё шло по-прежнему — и вот:

— Та-ачить ножи-ножницы, бритвы править!

Петя вылез из дровяной пещеры, где они с Сёмкой из какого-то разломанного ящика сколачивали стол.

— Я не пойду, — сказал Сёмка, — мне точить нечего!

И остался.

Тысячи искр вылетали из-под ножей! Они летели раскалённые, стремительные, и все они попадали к Пете в ладонь!

Искры ладонь не обжигали. Да и сами их удары были словно укусы каких-то комариков.

Петя вертелся около точильщика, пока тот не выточил все ножи и не стал заворачивать цигарку.

— Дядя, — сказал Петя, — а за сколько возьмёте поточить этот ножичек?

Точильщик приподнял картуз и поскрёб пальцем лысину.

«Все волосы на пробу ножей повыдергал», — подумал Петя.

— За этот махонький? — точильщик взглянул из-под очков на Петину гордость. — Двадцать копеек. Только я у тебя не возьму. Наточу, а ты ещё пальцы себе порежешь.

— Возьмите, дяденька! — застонал Петя. — Ни одного порезика не будет, хоть проверяйте каждый день.

— Нет, не возьму. Да у тебя, наверно, и денег нет.

— Что вы, дяденька, я их сейчас у бабушки достану.

— Вот загорелось! — улыбнулся точильщик. — Ну ладно, беги к бабушке. Гляди не обмани.

— Никогда не обманывал, — обиженно сказал Петя. — Сами увидите. А обману — ножичек себе возьмёте.

Отвязав от пояска ножичек и протянув его точильщику, Петя побежал домой. За спиной запел камень: ж-ж-ж…

«Теперь не нож, а совсем красота будет!» — подумал Петя, взбегая к себе на этаж.

Он застучал в дверь.

Сейчас должно было послышаться шлёпанье бабушкиных туфель и старческое кряхтение. Но за дверью никто не кряхтел.

«Заснула она, что ли?» Петя затарабанил что есть силы. Бабушка не открывала.

«Ушла, наверно, на базар!»

Петя кинулся к соседней квартире. Но и она была заперта. Петя заметался на лестнице. К кому идти? На первом этаже живут новые люди. Они только недавно переехали.

К маме на работу бежать? Далеко. И всего двадцать копеек! Двадцать копеек нужно!

И вдруг Петя, радостно подпрыгнув, быстро спустился во двор.

Точильщик увидел Петю и помахал ножичком. Лезвие заманчиво сверкнуло.

— Я сейчас! — крикнул Петя и побежал в дровяную пещеру.

— Сёмка, — задыхаясь, сказал он, — одолжи двадцать копеек.

— А зачем тебе?

«Сказать, что ножичек точу, — не даст», — подумал Петя.

— Для одного дела. Мне очень нужно. Бабушка придёт, я тебе верну.

— А-а… вот и попался! — засмеялся Сёмка. — Ты мне тогда ножичек не давал, и я тебе сейчас не дам. Деньги у меня тоже к карману привязаны.

— Как — не дашь? — Петя побледнел.

— Очень просто. Возьму да и не дам.

— Дай, Сёмочка! — взмолился Петя. — Я тебе всё, что захочешь…

— Не дам! — отрезал Сёмка. — Как ты мне, так и я тебе.

Всё было кончено. Ножик пропал. Точильщик сейчас уйдёт. Не ждать же ему бабушкиного прихода!

Выйдя из пещеры, Петя помахал точильщику — дескать, ещё секундочку! — и снова взбежал на крыльцо дома. Здесь он спрятался за дверь и с тоской стал смотреть через щёлку на точильщика.

У Пети тряслись коленки. Он чувствовал, что сейчас произойдёт что-то непоправимое…

Ножичек был готов. Точильщик раскрывал его на обе стороны и ухмылялся. Ножичек, видно, ему понравился.

Вот он сложил его и сунул в карман фартука. Глядит по сторонам. Солнце поблёскивает в его очках. Утирает ладонью пот с лица.

Опять смотрит по сторонам. Что делать? Ведь уйдёт сейчас.

А вот и Сёмка идёт, заложив руки в карманы. Ух, жадина, погоди!.. Не такое увидишь!

— Мальчик, поди сюда! — кричит Сёмке точильщик.

Сёмка стоит спиной к крыльцу. О чём-то говорит и пожимает плечами. Вытаскивает руку из кармана, шевелит ею. Видимо, он крутнул камни на станке. Рука дёргается.

— Та-ачить ножи-ножницы, бритвы править! — кричит точильщик и поднимает на плечо станок.

Ножичек! Ножичек уходит! Штопор, ножницы — эх!..

Пете хочется броситься за точильщиком, догнать его и закричать:

«Отдайте, дяденька, милый, отдайте!»

Но — всё! Сёмка идёт к крыльцу, заложив руки в карманы. Посвистывает.

Петя еле сдерживал рыдания. Он взбежал к себе на этаж и почувствовал, что больше не может не плакать…

Если бы не пришла бабушка, Петя просидел бы на лестнице весь день и всю ночь. Ему нечего было делать ни в комнате, ни во дворе. Правда, он должен был готовить уроки: подходила к концу последняя четверть, за ней — каникулы, но разве можно спокойно сидеть за книгой, когда нет больше в кармане любимого ножичка?..

За что бы ни брался Петя, всё у него выпадало из рук. Даже бабушка заметила:

— Что ты, Петенька, кислый какой-то?

«Кислый какой-то! А ведь всё из-за тебя да из-за Сёмки, — горестно думал Петя. — Тут не только скиснуть — свернуться можно».

Как Петя дожил до вечера, он и сам не помнит.

Он лежал на диване, закрыв ладонями глаза. Он ясно видел, как из-под вертящихся камней летели искры, как точильщик любовался ножичком. Потом всё это исчезало, и откуда-то из темноты вдруг снова выплывал ножичек, похожий на подводную лодку.

«Зачем я отдал? Зачем я отдал?» — думал Петя. Иногда ему казалось, что в кармане лежит что-то тяжёленькое, и он тщательно ощупывал карман…

Было уже часов восемь вечера, когда в двери застучали. «Мама пришла», — подумал Петя и, вздохнув, слез с дивана.

В дверь колотил Сёмка.

— Уйди! — сказал Петя и хотел захлопнуть дверь.

Но Сёмка, подставив ногу, задержал её.

— Бабушка пришла? Давай двадцать копеек!

Он вынул из кармана уже раскрытый Петин ножичек, выдернул из головы два волоска, положил их на лезвие и дунул. Волоски разлетелись на две части.