Второе действие

ФУНГИ. Вы – действительно Смерть?

СЕСТРА. Я. Действительно. Смерть.

ПИСАТЕЛЬ. Просто театр абсурда какой-то… А зачем вам этот… (показывает на косу) атрибут? Вы хотите нас испугать?

СЕСТРА. Да, хочу! Я хочу вас испугать. Все вы живете так, будто меня нет! (Плачет.) Потому что, помня о Смерти, нельзя жить так, как живете вы.

ФУНГИ. Я не понимаю, чего вы от нас хотите! Нельзя же постоянно думать о Смерти! Жизнь попросту превратится в ад.

СЕСТРА. А может, наоборот – в рай? В этом раю вы будете ценить каждое мгновение! Простите, я приму успокоительное… (Принимает.)

ПИСАТЕЛЬ (подходит к Сестре и гладит ее по голове). Ну, успокойтесь же, успокойтесь… (Целует ее в макушку.) Да, мы живем пошло, согласен, но…

СЕСТРА. Вы живете так, будто жизнь – это приморский ресторан. У вас ко мне нет ни малейшего… (ей изменяет голос) уважения! И чем лучше вы живете, тем глубже меня прячете! Вы знаете, что в Европе уже не отпевают в открытых гробах?

ДОКТОР. Элементарная гигиена!

ДЕПУТАТ. А может, вы бы хотели, чтобы мертвые тела публично сжигали? Тогда – милости прошу в Индию!

ФУНГИ. Все – в Индию!

СЕСТРА. Вы ищете для меня самый темный угол. Прячете, как бабушку на семейной вечеринке! (Швыряет косу на пол.) Но теперь этот вирус вернул Смерть в ваши дома. В самых богатых странах каждое утро сообщают о тысячах умерших – и живые не могут от этого сбежать! Даже если разобьют все свои радиоприемники! И жить по-прежнему тоже не смогут. Потому что Смерть – это часть жизни!

ПИСАТЕЛЬ. И что же мы теперь должны… делать?

СЕСТРА. Первая просьба – сдать мне мобильные телефоны и часы. Нас ждет довольно непростое путешествие, и к нему надо подготовиться. Телефоны и часы вам будут только мешать.

ДЕПУТАТ. Простите, но как же мы будем узнавать последние известия? Время, наконец?

СЕСТРА. В ходе подготовки к путешествию это просто бессмысленно. Там, куда мы идем, ничего такого нет.

ДЕПУТАТ. Не хотелось бы создавать впечатление исключительности, но, в конце концов, я депутат и должен доработать до конца срока.

СЕСТРА. Не волнуйтесь, сроки мы пересмотрим. (Записывает что-то в блокнот.)

ФУНГИ. И всё равно – не могу поверить, что вы – Смерть…

СЕСТРА. Это оттого, что мы всё еще мало знакомы. Вы хотели сближения? Теперь это возможно. Надеюсь, дорогой мой, что вы не будете уклоняться от объятий.

ФУНГИ. Тут десять раз подумаешь, прежде чем обниматься.

ДОКТОР. Одну минуточку. В инфекционной больнице имени Альбера Камю вы числитесь как медсестра, и все эти разговоры о смерти… Как-то не очень это вяжется со штатным расписанием.

СЕСТРА. Просто по штату у вас нет такой должности – Смерть.

ДЕПУТАТ. А почему вы – как бы это выразить? – опекаете именно нашу палату?

СЕСТРА. Меня приставили к умирающим, которых для удобства собрали в одной палате. Вот и всё.

ДОКТОР. Кто приставил?

ПИСАТЕЛЬ. Стойкое впечатление, что мы заблудились где-то за кулисами. И как же ведут себя другие в этой… роли?

СЕСТРА. Тут бывает по-разному. Некоторые вспоминают свое детство. Иногда слышу такие рассказы, что, верите ли, подступает к горлу ком. (Вытирает глаза.) Некоторые молятся. А есть и те, что впадают в отчаяние. Лежат не вставая. Слёзы у них текут по вискам на подушку. Иногда затекают даже в уши. Это зависит от формы ушей и того, где они размещаются.

ДЕПУТАТ. По моим наблюдениям, уши у всех расположены одинаково.

ФУНГИ. Не скажите. Когда я служил в армии, был у нас один полковник – так у него уши были посажены очень высоко – считай, на макушке. Может быть, поэтому он мог ими шевелить.

ДОКТОР. Какое ценное качество.

ФУНГИ. В армии – ценное. Там ведь как: многое обычным способом высказать нельзя – иногда приходится шевелить ушами. Ну, вроде как эзоповым языком, понимаете? Только ушами.

ПИСАТЕЛЬ (Сестре). Знаете, это очень важно, что мы с вами сейчас сотрудничаем. По большому счету, это нужно было делать всю жизнь.

ДОКТОР. А я бы, честно говоря, с большим удовольствием ее отсюда выпроводил. В конце концов – я имею право ее уволить.

СЕСТРА (Писателю). Он даже не понимает, что это невозможно.

СЕСТРА (всем). Да прекратите же! (Делает Писателю укол под лопатку и укладывает его на кровать.)

ДОКТОР. Мне страшно. По-моему, он умирает.

СЕСТРА. Он умрет только после окончания нашего разговора. (Писателю.) А пока я попрошу вас не умирать. (Всем.) Ну, что вы все окаменели? Разговаривайте о чём-то – так ему будет легче!

ФУНГИ. Приезжает, короче, генерал из столицы. Проверяет, да? Ну, и наш полковник ему докладывает, что всё, мол, на местах в порядке. А сам ушами шевелит. То есть, в порядке, но не всё. Тут генерал, конечно, сразу смекнул, что армейское имущество распродается за бесценок.

ДОКТОР. И это всё – по ушам?

ФУНГИ. Если бы только это. (Понизив голос.) Он смекнул также, что в случае, если он закроет на всё глаза… Ну, вы меня понимаете. Это к вопросу об ушах полковника.

ДОКТОР. Так чем эта история кончилась? Генерал смекнул – дальше что?

ФУНГИ. Да ничего особенного. История ведь не о генеральской смекалке, а о том, как много можно выразить ушами.

ДЕПУТАТ. М-да… Полезная информация. (Сестре.) Если уж вы нас здесь… собрали, предполагалось, очевидно, что-то помимо ушей?

СЕСТРА. Да, кое-какая программа имеется. Давайте начнем с письма. (Роется в бумагах.) Вот… Несколько дней назад Фунги с Писателем отправили его по электронной почте. Рассылать подобные письма я считаю моветоном. Если же учитывать вашу скорую смерть, – то просто глупостью.

ПИСАТЕЛЬ (приподнимаясь, слабым голосом). Простите, я, то есть, совершенно не помню: кому мы это письмо отправили?

СЕСТРА. Кажется, оклемался. Отправили – всем. Всем, кроме Почтового управления. Меня это даже удивило: за что такая немилость?

ФУНГИ. Нет, мы отправили и туда. Просто до них всё доходит с опозданием – проблемы со связью.

СЕСТРА. Стоило ли устраивать такую массированную рассылку? Да еще из больницы!

ДОКТОР. Эх, вы… Жаловались?

ДЕПУТАТ. Я смотрел тут – на вашу больницу жалуются все на свете.

ПИСАТЕЛЬ. На этом или на том?

ФУНГИ. Но в отправленном письме нет жалоб. В нем мы с Писателем пытались найти причины появления коронавируса.

ДЕПУТАТ. Знакомая ситуация: благодетели человечества. Таких писем к нам приходит по нескольку сотен в день, мы на них просто не отвечаем.

СЕСТРА. Но это письмо подписал писатель первого – подчеркиваю: первого – ряда. И от этого отмахнуться было уже невозможно.

ДОКТОР (Писателю). Не понимаю, честно говоря, зачем вы писали это письмо.

ПИСАТЕЛЬ. Знаете, бывают минуты такого творческого единения, которые хочется продлить. Когда мы только начали писать это письмо (кашляет), я почувствовал давно забытое вдохновение.

ФУНГИ. Это было непосредственно после первой бутылки. И нас охватило вот именно что творческое единение…

ПИСАТЕЛЬ. Моему соседу по палате хотелось создать некий необычный текст. Написать какую-то, знаете ли, историю, которая бы поразила всех. (Кашляет.) Он придумал такую историю. Не помню ее в деталях – что-то из китайской жизни. И я ему помог эту историю записать. Скажу неожиданную вещь: у нашего Фунги есть всё, чтобы быть писателем!

ФУНГИ. Они думают, что я всю жизнь мечтал развозить пиццу!

СЕСТРА (просматривая письмо). Текст, прямо скажем, так себе. Предложения – рваные. Совершенно фантастическое содержание. И вообще – все эти шпионы, теория заговора… Как вам не стыдно заниматься такой ерундой перед смертью!

ПИСАТЕЛЬ. Да ну ее, эту теорию – меня она не волнует. Мне интересны детали. Запах свежеза-печенных карасей в сметане, рябь на реке. Интересно рассказать о славном парне по имени Сунь. (Кашляет.) Вспомнил: так вышло, что он оказался в зараженной врагами Янцзы. Понимаете, ничего хорошего в семейном отношении после такого купания ждать не приходилось.

ФУНГИ. Даже если бы ее не заразили враги, чем-то он бы там определенно заразился: уж такая эта река. Ну, а дальше всё ясно: мокрым шел домой – одежда в какой-то момент высохла на ветру, но тут же началась гроза. Гром, молния, он снова промок до нитки, в башмаках вновь зачавкала вода.

ПИСАТЕЛЬ. И эта раздача карасей! Четкие, выверенные движения. Точный психологический расчет, полная уверенность в том, что всё расхватают. (Кашляет.) Всё – до последнего карася.

ФУНГИ. Римский нос, узкие, словно острие скальпеля, глаза, мгновенный взор из-под фуражки. Влажные порочные губы шевелятся, подсчитывая розданное. Блестящие и дрожащие, как щупальца. Считающие и шепчущие.

ДЕПУТАТ. Мощно, ощутимо, щемяще! Вот оно – писательское слово. Пандемии как локомотивы литературы.

ПИСАТЕЛЬ. Самое неприятное, что за последние пятнадцать лет я ведь ничего не написал.

ДОКТОР. Я тут недавно вашу книжку купил. Не читал пока, но купил, – датируется этим годом.

ПИСАТЕЛЬ. Это всё – старое или перелицовки старого. А так, чтобы сесть и что-то всерьез написать, – этого не было уже полтора десятка лет. (Кашляет.) Удивительно, но перед лицом Смерти мне не стыдно в этом признаться.

ДЕПУТАТ. Так какой же вы писатель, если столько лет не пишете? Почему читатели считают вас – как это называется? – властителем дум?

ПИСАТЕЛЬ. Потому что читатели – не читают.

ФУНГИ. По-моему, всё логично: писатели не пишут, читатели не читают. Вот, Доктор купил его книгу – но ведь не читал!

ДОКТОР. Да, не читал. И тоже этого не стесняюсь. Потому что работаю двадцать пять часов в сутки.

СЕСТРА. Не пишут, не читают, не стесняются. Наш разговор принимает исповедальный характер. Что ж, перед смертью уместно исповедоваться.

ФУНГИ. Отличная идея: все на исповедь! Кто первый с признаниями? Писатель уже кое в чем признался.

ДЕПУТАТ. Признаюсь, что на днях проехал на красный свет – и тем самым привлек внимание поста ДПС. Признаюсь также, что часто езжу на красный свет. Обычно мне достаточно предъявить депутатское удостоверение – и меня отпускают. А тут не сработало. Всё дело в том, что у меня обнаружили температуру. Красный свет бы мне, конечно, простили. Но температуру – никогда. «Слышите: никогда!» – так мне сказали на посту ДПС. Я спросил, введен ли температурный режим, и они ответили: «Жесткий: пандемия». Они были очень взволнованы и предложили мне следовать за ними. Я проследовал – и вот, господа, я здесь!

СЕСТРА. Что ж, информация заслуживает внимания, хотя изложена она слишком схематично. Мне кажется, мы должны более тщательно восстановить ход событий. Насытить схему бытием, дать ее, что называется, в 3D. Когда человек уходит, нужно, чтобы после него оставался хотя бы текст. Но текст должен быть хорошим, понимаете? Писатель, ваша помощь здесь будет неоценима.

ДОКТОР. По такому скупому рассказу вы уже ничего не восстановите. Вы выпускаете в море шпроты из банки и уверены, что они поплывут.

СЕСТРА. Но разве не этим занимается литература? И разве иначе мы сможем понять жизнь этих рыб? А главное – запомнить ее. Фунги будет изображать сотрудника ДПС, Депутат – Депутата. Поехали!

ДЕПУТАТ. Мчусь – скорость под двести.

ПИСАТЕЛЬ. Что вы испытываете?

ДЕПУТАТ. Упоение скоростью!

ПИСАТЕЛЬ. Еще!

ДЕПУТАТ. Плевать я хотел на всех сотрудников ДПС!

ПИСАТЕЛЬ. Еще!

ДЕПУТАТ. Я на свете один такой крутой! И даже просто – я на свете один!

СЕСТРА. Вы видите светофор.

ДЕПУТАТ. Я вижу светофор!

ПИСАТЕЛЬ. А мы – не видим! Мы – не видим! Описывайте!

ДЕПУТАТ. Впереди – красный свет. Он растекается по горизонту заревом заката, он занимает собой всё небо!

ПИСАТЕЛЬ. Фунги – вступаете. Соблюдаете спокойствие. Вы таких, как он, на завтрак едите.

ФУНГИ. Ну, разумеется, этот красный свет видели и мы на посту ДПС. Как видели и машину Депутата – и понимали, что по своей воле он не сбросит скорость. В его глазах не было ничего, кроме презрения к правилам дорожного движения. «Он что – больной?» – спросил меня напарник. «Сейчас проверим», – ответил я.

ДЕПУТАТ. Остановив меня, полицейские предложили мне померить температуру. «38 и 6», – сказали они хором. Я показал им депутатское удостоверение, они удостоверились, но один из них сказал: «В таком состоянии вы не можете следовать туда, куда хотели».

ФУНГИ. В таком состоянии вы можете следовать только туда, куда не хотели, а именно – в инфекционную больницу имени Альбера Камю. (Сестре.) У вас термометр при себе?

СЕСТРА. Вы же уже померили температуру Депутату – кому вы хотите мерить еще?

ФУНГИ. Себе. Что-то мне жарко.

СЕСТРА. Так я и знала – 39 и 5. (Достает из сумки таблетки, приносит стакан с водой.) Выпейте жаропонижающее. Это поможет. Временно. (Депутату.) Вам больше не в чем исповедоваться, Депутат?

ДЕПУТАТ. Нет. Не знаю. Дайте отдышаться.

ДОКТОР. Пусть, в самом деле, отдышится. Затрудненное дыхание – один из клинических признаков коронавируса. А знаете, исповедь понемногу берет за живое. Мне бы тоже – как следует исповедаться.

СЕСТРА. Мы вас слушаем, Доктор.

ДОКТОР. Что ж, начну с того, что я появился на свет в семье медиков. Люди они были небедные, но честные. Пара вела разговоры преимущественно медицинского характера. Скажите, Писатель, я внятно излагаю?

ПИСАТЕЛЬ. Вполне. Разве что – злоупотребляете канцеляритом. (Кашляет.) И еще: сокращайте несущественное – иначе, чтобы вас дослушать, нам не хватит никакой пандемии. Где вы учились?

ДОКТОР. Я окончил мединститут.

ПИСАТЕЛЬ. Значит, вы должны были туда сначала поступить.

ДОКТОР. Я бы туда не поступил. Потому и не поступал. Я его именно что окончил.

ПИСАТЕЛЬ. Хорошо, вы в него не поступали, но каким-то образом вы же туда попали?

ДОКТОР. Я перевелся.

ПИСАТЕЛЬ. Откуда?

ДОКТОР. Из ниоткуда.

ПИСАТЕЛЬ. А как вы могли быть врачом, не поступая в мединститут?

ДОКТОР. Не забывайте, что я был главврачом.

ФУНГИ. Дело главврача – руководить.

ДЕПУТАТ (показывает на Фунги). Ему уже легче!

ДОКТОР. А сейчас, в силу обстоятельств, мне пришлось взяться за больных самому.

СЕСТРА. Отсюда, дорогие, небольшой, в сущности, репертуар назначений: витамины В₆ и В₁₂. Должна сказать, что решение главврача было гуманным: ни один из этих уколов радикально навредить не может. Строго говоря, вам уже ничто не может навредить.

ДОКТОР. Однозначно – не может. По поводу витаминов я проводил обширные консультации.

ДЕПУТАТ. Значит ли это, что всё это время мы находились здесь, не получая лечения?

ДОКТОР. Формально говоря, да.

ФУНГИ. Что значит – формально?

ДОКТОР. Значит, что, не получая лечения, вы избежали неоправданного вмешательства в ваш организм. Оно могло нанести вам серьезный вред.

СЕСТРА. Что ж, градус искренности повышается. (Фунги.) А вам что, совсем уж нечего рассказать?

ФУНГИ. Ну, почему же? Мы тоже кой-чего изобразить можем. Я, например, пиццы просроченные вожу. Наша фирма покупает их за бесценок в супермаркете. (Изображает фокусника.) Кладем кусочек ветчины или грибок какой-нибудь, спрыснем соусом – и в печь.

ДОКТОР. А потом?

ФУНГИ. А потом я их развожу. Если честно – мой конфликт с будущей женой был вызван именно этим. Ей этот бизнес не нравился.

СЕСТРА. Подождите! Это должна быть красивая сцена. Я готова сыграть вашу будущую жену. (Заливается истерическим хохотом.)

ФУНГИ. Нет, теперь она уже настоящая. Или бывшая – на тот случай, если мы уже не увидимся.

ПИСАТЕЛЬ. Будущая в прошедшем. Как возник конфликт?

ФУНГИ. Как всегда – из ничего. В тот вечер она занималась переупаковкой пиццы. Сказала мне…

СЕСТРА. Сказала: «Из продуктов низкого качества ты хочешь…».

ФУНГИ. Нет, так она не говорила. Вот ее точные слова: «Ты хочешь из говна сделать пулю. С этим пора завязывать». «Ну, слушай, давай в последний раз, – предложил я. – Раз уж закупили, то надо же как-то это реализовать». Она вдруг успокоилась и говорит: «Ну, ладно. Давай в последний раз». Приезжаю я к клиенту – состоятельный человек средних лет…

СЕСТРА. Подождите секунду. (Показывает на Депутата.) Такой?

ФУНГИ. Тот как-то значительнее был. Но в целом – похож. Вот так же через губу разговаривал.

СЕСТРА. Господин Депутат, вы можете поучаствовать в наших живых сценах?

ДЕПУТАТ. Это ваша личная просьба?

СЕСТРА. Можете считать, что да.

ФУНГИ (Депутату). Я не хотел вас обидеть. Просто тот – он как-то убедительнее был, понимаете?

ДЕПУТАТ. То есть – вы не верите, что я депутат?

СЕСТРА. Давайте не ударяться в амбиции! Я сразу поняла, что у вас возникла – ну, такая как бы вражда. Просто предсмертный антагонизм какой-то!

ПИСАТЕЛЬ. Сдержите свои эмоции, Депутат. Откройте ему дверь. Поздоровайтесь. Можете что-нибудь спросить для разрядки.

ДЕПУТАТ (открывает воображаемую дверь). Добрый вечер. Вы на какой помойке эту пиццу нашли?

СЕСТРА. Подождите-подождите. Каким образом вы определили качество пиццы?

ДЕПУТАТ. По запаху.

ФУНГИ. Не выдумывайте – потому что пиццы там не было. Там была «Мать» Горького.

ДЕПУТАТ. И пахла она – ой-ой-ой! Странное дело… Мне кажется, что сейчас я не чувствую запахов.

СЕСТРА. Это признак болезни – со всеми вытекающими. Но как вы поняли, что не чувствуете запахов?

ДЕПУТАТ. Вот от него (принюхивается к Фунги) всегда несет перегаром…

ФУНГИ. Это ложь!

ДЕПУТАТ. А сейчас я ничего не слышу.

ФУНГИ. Просто вы не хотите доигрывать эту сцену, потому что она показывает, что вы – лжец.

ДЕПУТАТ. Заткнитесь! Я ее из принципа доиграю, даже если умру! Что там было дальше?

ФУНГИ. Вы протянули мне чаевые.

ПИСАТЕЛЬ. Протягивайте.

ФУНГИ (засовывая купюру в карман). Спасибо, это лишнее.

ДЕПУТАТ. Если лишнее, так что же вы берете деньги? Если лишнее – верните! (Писателю.) Так ведь?

ПИСАТЕЛЬ. Видите ли, это – логика парадокса. Фунги – человек контрастов. Да, он берет деньги – но в то же время подчеркивает свое равнодушие к ним.

ФУНГИ. Потом по моему настоянию он открыл коробку.

ПИСАТЕЛЬ (Депутату). Открывайте. Ваше лицо выражает любопытство. Вы чрезвычайно заинтригованы.

ДЕПУТАТ (открывает воображаемую коробку с заинтригованным видом). Нечто совершенно несъедобное. «Мать» Горького.

ПИСАТЕЛЬ (Фунги). Возвращаетесь вы домой. Здесь разыгрывается финальная сцена с вашей будущей женой. Какой вопрос вы ей задали?

СЕСТРА. Понятно. Слова были горькими, но не вполне цензурными. Общий смысл их таков: «Мы же договаривались, что это будет в последний раз!». А она ответила: «Вот я и позаботилась, чтобы это было в последний раз!».

ПИСАТЕЛЬ. И после этого вы на ней женились.

ФУНГИ. Нет, не после этого. В порядке исповеди скажу, что сначала я ей врезал.

СЕСТРА. Так я и знала. Еще когда вы в первый раз всё это рассказывали, я подумала: не мог же он ей не врезать! (Фунги.) Это вас не красит.

ДОКТОР. Я думаю, это никого не красит. Вы можете себе представить, например, чтобы так поступил Писатель?

ФУНГИ. Не могу.

ПИСАТЕЛЬ. Что ж… Мы продолжаем исповедоваться? (Кашляет.) Так ведь я примерно так и поступил. Только у них это кончилось браком, а у нас – разводом.

ДОКТОР. Приехали…

СЕСТРА. Если не возражаете, я сыграю вашу жену.

ПИСАТЕЛЬ. Да, если не затруднит… А дело было так. Мы сидим вторую неделю на карантине. Нервы напряжены. У меня не пишется очередной роман. У меня пятнадцать лет уже ничего не пишется. И тут она меня спрашивает…

СЕСТРА (изображая жену Писателя). Ботинки опять не в шкафчике для обуви?

ПИСАТЕЛЬ. Я ей тихо отвечаю: «Что?..»

СЕСТРА (кричит). Ботинки опять не на месте?

ПИСАТЕЛЬ. Она сказала это намного тише. Но это стало последней каплей. Я вытряхнул из шкафчика всю обувь, затем все полки – и засунул туда ее. (Сестре.) Сыграть это непросто.

СЕСТРА. В целом – ситуация понятна. Да и нет у нас такой мебели.

ДОКТОР. Можем притащить шкаф из коридора. Там есть большие.

ПИСАТЕЛЬ. Думаю, в этом нет необходимости. В искусстве важнее недосказать, чем сказать слишком много.

ДЕПУТАТ. Это в искусстве. Но жизнь – не искусство, она грубее. (Показывает на Фунги.) Вот наш друг, допустим, не верит, что я депутат.

ФУНГИ. Я такого не говорил.

ДЕПУТАТ. А я ведь в самом деле не депутат.

ДОКТОР. А кто же вы?

ДЕПУТАТ. Сейчас это не имеет значения. В данном случае важно, что я – не депутат.

ДОКТОР. Но ведь вы показывали нам свое депутатское удостоверение.

ДЕПУТАТ. Я всегда показываю свое депутатское удостоверение.

ПИСАТЕЛЬ. Знаете, вот когда вы его в первую же минуту достали, я почему-то подумал, что вы не депутат. Депутату нет необходимости показывать свое удостоверение налево и направо.

ФУНГИ. Я, между прочим, сразу сказал, что это дешевая подделка.

ДЕПУТАТ. Согласен, документ не самый удачный; бывали у меня и получше. Всякий раз, когда его предъявляю, у меня по спине течет холодный пот.

СЕСТРА. Зачем же вы его предъявляете?

ДЕПУТАТ. Это мой бизнес. Я предъявляю удостоверение и говорю, что готов посодействовать в получении хорошей должности.

ПИСАТЕЛЬ. И что же происходило с теми, кого вы обещали устроить?

ДЕПУТАТ. Ничего. В том-то и беда. Они мне давали деньги – и мы расставались навсегда. Самым, пожалуй, важным было вовремя слинять. Род моих занятий требовал активного перемещения по стране.

СЕСТРА. Вы давали людям заведомо невыполнимые обещания – и брали с них деньги! Вы не думали, что перед смертью вам будет за это стыдно?

ДЕПУТАТ. Если бы мне дано было продлить мою жизнь, я бы давал такие обещания бесплатно.

СЕСТРА. Я скоро вернусь. (Берет косу и выходит.)

ДОКТОР. В конце концов, этих людей никто не принуждал давать ему взятку.

ПИСАТЕЛЬ. Так же, как никто не принуждал его брать ее. Генерал – помните? – смекнул, что ему предлагают взятку, но не взял ее. Правильно я вас понял, а, Фунги?

ФУНГИ. Да, генерал отказался от взятки, которую движением ушей ему предлагал полковник.

ДЕПУТАТ. Что ж, я рад, что у нас в армии есть такие генералы.

ФУНГИ. Генерал потребовал у него другую взятку. Когда полковник услышал названную генералом сумму, его уши перестали шевелиться. Навсегда.

ФУНГИ. Да вы красавица!

СЕСТРА. Старалась. В этот вечер мне захотелось сделать для вас что-то приятное. Мне приходилось уводить многих. Люди плакали, целовали мне руки, просили повременить, но такой готовности к очищению я еще не видела. Это особый день в моей жизни – если Смерть, конечно, может говорить о своей жизни. (Откладывает косу, садится на стул.) Не будем больше о грустном. По моим наблюдениям, ваше состояние резко ухудшилось. Мне хочется, чтобы вы ушли умиротворенными. Давайте вспоминать хорошее. Только хорошее, господа! Потому что, если остановиться на плохом, получится, что жизнь не имела смысла.

ДЕПУТАТ. Лучшие воспоминания моей жизни относятся к детству. Я вырос в жарком южном городе. В выходные рано утром мы с бабушкой шли на рынок.

ФУНГИ. Рано утром даже в южных городах царит удивительная свежесть, особенно – в тени.

ДЕПУТАТ. На улице, которая вела к рынку, росли акации. Когда мы шли под акациями, было прохладно, когда снова выходили на солнце – жарко. Эту смену света и тени я до сих пор чувствую кожей. А потом мы приходили на рынок. И бабушка покупала молодую картошку, укроп, вяленую рыбу – я не буду всего перечислять.

ДОКТОР. Скажите только о клубнике, которая светилась на солнце.

ДЕПУТАТ. Да, клубника. Купив ее, бабушка просила продавцов помыть несколько ягод – и давала мне. А потом мы шли туда, где счастье мое становилось полным. Там продавались деревянные и глиняные свистульки.

ПИСАТЕЛЬ. Они были красивыми, очень красивыми. (Кашляет.) Ну, просто удивительно красивыми. (Сестре.) Как вы.

ДОКТОР (Сестре). Скажу честно: я боюсь вас, потому что красота ваша – не от мира сего. Говорю совершенно честно. Мне что-то трудно дышать…

ПИСАТЕЛЬ. Свистульки издавали райские звуки. Когда я думаю о звуках рая, я представляю их в виде божественного свиста, который раздавался там. Свистульки были в виде райских птиц. В некоторых была вода – и они свистели трелями.

ДОКТОР. Я задыхаюсь…

ДЕПУТАТ (Сестре). Да подключите же его к аппарату искусственной вентиляции легких!

СЕСТРА. Это переходит всякие границы! Одного спасла, другого… Сколько же можно? Вы, кажется, забываете, что у меня другие задачи. Можно сказать, прямо противоположные. В конце концов, это так естественно, если он сейчас умрет. (Рыдает.)

ФУНГИ. Просто они пользуются вашей добротой.

СЕСТРА. Вы должны умирать естественным путем. По моему сценарию – сразу после нашего разговора. Что, прикажете потом вас топором рубить?

ПИСАТЕЛЬ. Вы же сестра милосердия! Ми-ло-сер-дия.

СЕСТРА. Мое милосердие проявляется в том, что дам всем вам спокойно умереть, не прибегая к радикальным средствам. (Укладывает Доктора на кровать и подключает его к аппарату ИВЛ. Все замерли и смотрят. Обращается к Фун-ги.) Ну, расскажите же что-нибудь, что же вы замолчали так не вовремя! Отвлеките всех!

ФУНГИ. Говорят, в советское время жил в Москве народный мастер по свистулькам. Герой, между прочим, социалистического труда. Советская власть, поддерживая народные промыслы, подарила знатному свистульщику огромную мастерскую на улице Горького.

ПИСАТЕЛЬ. Способствовало ли это его творческому росту?

ФУНГИ. Это как посмотреть. Поскольку кроме свистулек он не умел делать ничего, в большой мастерской он начал выпускать большие свистульки.

ДЕПУТАТ. И всякий раз бабушка покупала мне на рынке новую свистульку. (Достает из кармана свистульку и свистит.) И мы шли домой по улице с акациями, и всю дорогу я свистел.

ПИСАТЕЛЬ (в ужасе показывает на Доктора). Он тоже… свистит…

ФУНГИ. А я помню день, когда впервые попробовал пиццу. Девочка, которая меня угостила, была моей одноклассницей. Мы зашли к ней после уроков – и ели пиццу.

СЕСТРА. Она сказала, что ей лень было готовить что-то серьезное, что она собрала всё, что у нее было, – и приготовила пиццу. Она повторяла, что очень ленива. Выдумывала, конечно. Ей хотелось приготовить для него что-то необычное, и она очень старалась.

ФУНГИ. Мы дружили с ней до окончания школы. И она всегда угощала меня пиццей. И наши родители думали, что мы будем всю жизнь вместе. А потом она уехала в столицу – и вышла замуж за ювелира.

СЕСТРА. И там она умерла! Она заболела атипичной пневмонией, и ее легкие превратились в стекло.

ФУНГИ. Не думаю, что она кормила его пиццей, потому что это, на мой взгляд, – не еда для ювелиров. И от этого мне чуть легче… (Показывает на Доктора.) Ему, по-моему, тоже…

ДОКТОР. А я мечтал, что не стану врачом. Потому что в моей семье все – врачи.

СЕСТРА. Были врачами. Сейчас они лежат на Втором городском кладбище, и их профессия, поверьте, не имеет больше никакого значения.

ФУНГИ. Вы же призывали нас говорить только о хорошем?

СЕСТРА. Да, призывала. А что может быть лучше смерти?

ДЕПУТАТ. Врач – это благородно. Вы не пытались полюбить эту профессию?

ДОКТОР. Пытался. Однажды даже пошел на жертву. Незадолго перед выпуском у нас в институте была лекция знаменитого патологоанатома.

Он сказал тогда, что главное, с чем должен бороться врач, – это брезгливость. Перед ним на кафедре стояла моча в мензурке. Он сунул в нее палец, а потом облизал его. И сказал, что тот, кто это повторит, – настоящий врач. И я вышел – и повторил.

ПИСАТЕЛЬ. По-моему, это маленький врачебный подвиг.

ДОКТОР. Но патологоанатом так не считал. Он приобнял меня и сказал: «Да, врач должен быть небрезгливым. Но он должен быть еще и внимательным: я окунул в мензурку один палец, а облизал другой». В аудитории был дикий хохот. И это была моя последняя медицинская жертва.

СЕСТРА. Последняя жертва! Это звучит по-настоящему красиво.

ДОКТОР. Чтобы у окружающих не сложилось впечатления моего полного жизненного фиаско, скажу, что я все-таки был счастлив. Чувство счастья я испытал в поезде, который остановился ночью на станции Конотоп. Я лежал на верхней полке. Издалека раздавались гудки маневровых тепловозов, а две мои соседки вели неторопливый разговор шепотом. И я понял, что мир может быть уютным и тихим. Что его можно любить.

СЕСТРА. Скажите, Писатель, с чем были связаны ваши мечты? И можете ли вы перед смертью сказать, что были счастливы?

ПИСАТЕЛЬ. Мне хотелось найти для мира такое слово, от которого бы он расплакался, и эти слёзы смыли бы всю его грязь. И мне казалось, что я близок к этому слову. Что еще чуть-чуть – и я найду его, и мир обольется слезами над моим вымыслом.

ФУНГИ. Нашли?

ПИСАТЕЛЬ. Не нашел. И перестал писать. То есть, я пишу сценарии для мыльных опер, детективов и ситкомов, но над моими словами никто не плачет.

ДЕПУТАТ. Я думаю, что даже не смеется: после реплик смех там включается автоматически.

ПИСАТЕЛЬ. И в титрах нет моей фамилии, потому что я запретил ее ставить. Но иногда во сне я слышу то золотое слово, которое так и не смог произнести. Очень редко слышу. Но это – минуты настоящего счастья.

ДОКТОР. Если бы нам не предстояло умереть, я бы пошел на курсы фельдшеров.

ФУНГИ. А я бы стал писателем. (Писателю.) Если бы вы знали, как мне понравилось тогда с вами сочинять! Я представил и китайца, и его жену, и чавкающую в башмаках воду. Как вы думаете, я и вправду мог бы стать писателем? Я ведь нигде не учился.

ПИСАТЕЛЬ. Думаю, что да. Потому что писатель – это не тот, кто гладко пишет, а кто живо чувствует. Тот, из кого исходит сила.

СЕСТРА. Прекрасная надгробная надпись! Просто прекрасная.

ФУНГИ (глядя в окно). Две машины – полицейская и скорая.

ДЕПУТАТ (Доктору). Срочный вопрос: ключ от черного хода – у кого? (Надевает медицинскую маску.) Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения.

ПСИХИАТР. Добрый день, господа. Как удачно, что мы не опоздали. (Сестре.) Да, Тонечка? (Кладет ладонь на ручку косы.) А острый предмет отдашь? (Медленно вынимает косу из рук Сестры.)

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Здорово, Депутат! (Защелкивает на Депутате наручники.) Когда мне сказали, что сюда поместили депутата, я сразу, блин, понял, что это ты. Сними-ка маску.

ПИСАТЕЛЬ. А почему вы, собственно, тыкаете?

ДЕПУТАТ. Мы – старые друзья, ему можно.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я говорю – маску сними!

ДЕПУТАТ (стаскивает маску). Договорились.

ФУНГИ. Остается договориться с вирусом. (Полицейскому.) Вы же первый и заразитесь.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Достали уже с этим вирусом! Нет его больше. А может, и не было.

ПСИХИАТР. Пандемия закончилась… Вы не знали?

ДОКТОР. Писатель разбил радио… Случайно. А она (кивает в сторону Сестры) забрала все наши телефоны.

ФУНГИ. Тоже – случайно.

ПСИХИАТР. Это мы можем – да, Тонечка?

ДЕПУТАТ. Значит, она… не Смерть?

ПСИХИАТР. Ну, это уж как посмотреть. Когда Тонечка сбежала из психоневрологического интерната в прошлый раз, мы имели три трупа.

СЕСТРА (рыдая). Два.

ПИСАТЕЛЬ. Тоже ничего.

ПСИХИАТР. Три. Один умер позднее в реанимации.

СЕСТРА. А, ну тогда – три.

ПСИХИАТР. А Тонечка убедила вас, что она – Смерть?

ДОКТОР. Теперь в это невозможно поверить: четыре взрослых человека, один с высшим медицинским образованием…

СЕСТРА. Это у кого же тут медицинское образование?

ПСИХИАТР. Видите ли, люди с психическими отклонениями нередко обладают гипнотическими способностями. Эти механизмы еще не вполне изучены, но уже сейчас можно сказать…

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Топора нет. Коса есть, а топора нет.

ПСИХИАТР. В прошлый раз Тонечка убивала топором.

СЕСТРА. Я никого не убивала – переправляла через Стикс, только и всего. После покаяния, естественно.

ПСИХИАТР. Извини, детка, я забыла. Просто мне казалось, что ты предпочитаешь топор.

ФУНГИ. Ну, что, Доктор? Пойдете теперь в школу фельдшеров?

ДОКТОР. Да, конечно. Вот только наведу порядок в больнице… А потом – обязательно пойду.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А у тебя, Депутат, полная непруха. (Показывает на Сестру.) Мы же из-за нее приезжали. Про тебя я только по дороге узнал.

ДЕПУТАТ. Капитан, а вы не хотели бы стать майором?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Не знаю, не думал как-то… (Психиатру.) Ну что, отваливаем по мусоропроводу? Вы ее паковать собираетесь?

ПСИХИАТР. Паковать?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Где там ваша смирительная – вы ж ее не так повезете? Если надо – дам вам наручники. (Кивает на Депутата.) Вот с него снимем. Я ему доверяю.

ПСИХИАТР. Да что вы, зачем? Посмотрите на Тонечку – кого она тронет?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Понятно. А это (делает рубящее движение) – с топором?

ПСИХИАТР. Ах, вот что вы имеете в виду… Это истории атмосферные. Ничего общего.

СЕСТРА. Да здесь топор был не нужен. Я думаю, они бы и так умерли.

ФУНГИ. А я ведь на самом деле подумал, что вы – Смерть. Но о том, что каялся, – не жалею.

СЕСТРА (кладет ему голову на плечо). Фунги, а можно, я тоже покаюсь? Я ведь вас всех обманула. Смерти – нет. Просто, чтобы в этом убедиться, нужно умереть.

ФУНГИ. Знаете, я даже рад, что вы всё это придумали.

ПИСАТЕЛЬ. И я рад. И пандемии рад. Если бы ее не было, ее тоже нужно было бы придумать. Она нас всех перевернула.

ДЕПУТАТ. И чем же вы теперь займетесь?

ПИСАТЕЛЬ. Я? Если выздоровею – пойду, пожалуй, развозить пиццу.

ДЕПУТАТ. Ну, что вы всё время треплетесь? Никуда вы не пойдете.

ПИСАТЕЛЬ. Не пойду. (Фунги.) А чем займетесь вы?

ФУНГИ. Попробую стать писателем.

ДОКТОР. Тем более, что писать для этого совсем не обязательно. Да, вот еще что. Мне сейчас позвонили – понадобится заявление для прессы. Просили, чтобы кто-нибудь из начальства.

Я бы не хотел – пойдут вопросы, ну, вы понимаете…

ДЕПУТАТ. В настоящее время я бы тоже предпочел воздержаться.

СЕСТРА. Может быть, я сделаю?

ПСИХИАТР. А что? Мне кажется, у Антонины получится.

СЕСТРА. Простите, я очень волнуюсь… Мы здесь много пережили, много передумали… Так получилось, что все мы пока не умерли. Но жизнь наша, поверьте, уже не будет прежней. Никогда.