В эти дни заводская многотиражная газета «Жигачёвский металлург» выходила под жирными заголовками:

Шли последние приготовления. От корпуса домны для её облегчения отсоединялись все трубы. Внутрь металлического корпуса вставлялся железный паук-распорка, чтобы домна не потеряла своей округлой формы. И, наконец, испытывался гидравлический подъёмник.

Домну решено было поднимать в воскресенье.

Эта работа, безусловно, была не секретной, но для того чтобы во время работы присутствовало поменьше «болельщиков» — а «болел» весь завод, — о предстоящем подъёме оповестили только самых необходимых людей.

В Министерство металлургической промышленности полетела телеграмма: «Обещаем дать чугун в срок».

Работы на домне, как и на других участках, проводились по жёсткому графику. Отойти от графика — значило не выполнить своего обещания. Но этого никто не хотел. У рабочих даже был девиз в стихах:

…Афоня сидел на лестнице пылеуловителя, как раз напротив домны. Он поспел вовремя!

Когда он утром вылез из трубы и увидел, что к домне в воскресенье собирается — по одному, по два — народ, он сразу же подумал, что это всё неспроста. Он ещё был далёк от мысли, что именно сегодня будет подъём, но, прибежав за взрослыми к домне и взобравшись на пылеуловитель, он понял, что станет свидетелем необыкновенных событий.

Ещё только всё начиналось. Внизу, на земле, Семён Петрович, собрав вокруг себя рабочих и инженеров, размахивая рукой, давал последние наставления. Витахина мать, Мария Фёдоровна, в грязном комбинезоне, в поднятых на лоб синих очках и с газовой горелкой в руках, внимательно слушала его. Матвей Никитич, щуря глаза, оглядывал домну, будто прицеливался, откуда её лучше будет штурмовать. Майкин отец молча курил.

— Ну вот, — говорил Семён Петрович, — сегодняшний день решит всё. Будем работать сейчас без спешки. Правда, у нас всё учтено, но всё-таки, чтобы какая-нибудь мелочь не подвела, лучше не торопиться. Мы и так, вместо того чтобы год строить новую домну, в один день решаем всю проблему. Вопросы есть?

[…]

…тным чувством и досадой на себя вспомнил, что этой вот Марии Фёдоровне Грицай он не захотел красить квартиру.

— Внимание! — сложив рупором ладони, скомандовал Семён Петрович. — Начинаем подъём!

Двое рабочих, взявшись за ручки, торчащие сбоку небольшого железного ящика, стали их крутить. Это был насос. Самая что ни на есть обыкновенная вода, пройдя через него, уже под сильным давлением устремилась по медным трубкам к подъёмникам — домкратам.

В насосе забулькала вода, и это бульканье было отчётливо слышно, потому что на домне вдруг наступила мёртвая тишина. Прекратились стуки, разговоры. Все начали вглядываться в гигантскую домну. Но она как стояла не шелохнувшись, так и продолжала стоять.

«Сорвалось! — подумал Афоня. — Не выпрямляется!»

У него по спине пробежал холодок.

Он ясно видел, как раздвигались домкраты, упираясь в верхнюю часть домны и силясь её поднять, но домна стояла без движения. Только прогибалась стальная обшивка.

— Прекратить подъём! — крикнул Семён Петрович и быстро закурил. — Тут что-то держит…

Он снова проверил разрез, а затем вместе с двумя рабочими полез на самую верхушку домны, на колошник.

Пробыли они там минут пятнадцать, затем спустились.

Руки у Семёна Петровича были покрыты ржавой пылью.

— Там труба осела, ну и зацепилась за колошник. Мы отвели её. Теперь можно продолжать, — сказал он. И снова завертелись ручки насоса.

Вдруг раздался голос Матвея Никитича — радостный, гулкий. Он кричал из нутра домны:

— Десять миллиметров!.. Двадцать миллиметров!.. Идёт, голубушка!

Афоня привстал на своей лестнице и увидел, что щель в разрезанном корпусе увеличилась.

Домкраты продолжали работать.

Витаха, заливая из маслёнки масло в насос, любовно обтирал ветошью его крышку. Потом он вынул из кармана гаечный ключ и стал им что-то подвинчивать. Он работал старательно, со знанием дела. Иногда он обращался к рабочим, и те с серьёзными лицами что-то объясняли ему.

Афоне вдруг страшно захотелось встать на Витахино место. Он так же хорошо управился бы с маслёнкой, как это выходило у Витахи. А может быть, даже у него и лучше бы вышло. А что плохого, собственно говоря, ему сделал Витаха?

Потом у Афони мелькнула мысль, а вдруг сейчас поломаются домкраты? Тогда всё дело завалится.

Но он зря волновался. В подъёме всё было предусмотрено.

— Вбить клинья! — скомандовал Семён Петрович.

Раздался оглушительный металлический звон — это били кувалды, — и в образовавшемся зазоре показались чугунные клинья. Теперь уже корпус не мог осесть.

Семён Петрович посмотрел в зазор и крикнул:

— Ну как, парторг, обманем время?

— Обманем! — раздался гулкий голос.

Майкин отец стоял на земле возле подъёмного крана и осматривал толстые стальные накладки, которыми он должен был заделывать брешь в домне. Сейчас их поднимут наверх и будут приваривать к корпусу.

Афоня хотел было сбегать за Андрюшей, чтобы он тоже посмотрел, как умеют в Жигачёве здорово работать, но, с сожалением вспомнив, что они поссорились, остался сидеть на пылеуловителе.

Беспрерывно стучали кувалды, загоняя клинья.

Когда зазор в корпусе стал похож на огромный чёрный и беззубый рот, в нём показалась голова инженера Матюшенко:

— Семён Петрович! Отвес подошёл к математическому центру. Домна сейчас в вертикальном положении.

На кольцевую площадку вылез Матвей Никитич. Он молча обнял Семёна Петровича и поцеловал его. Потом потряс руки двум рабочим, которые крутили насос, и Марии Фёдоровне. Но, как показалось Афоне, больше всего Матвей Никитич тряс руку Витахе. Афоне стало завидно. Витаха почти ничего не делал — с какой-то маслёнкой возился, — а ему трясли больше всех.

«Вот немножко поработал — и уже почёт! — подумал Афоня. — А ты, как дурак, никакого уважения не имеешь».

Домна была выпрямлена!

Афоне хотелось танцевать, он чуть не съехал по ступенькам пылеуловителя и подбежал к Семёну Петровичу. Тот уже сидел на каком-то бесформенном куске бетона. Перед ним лежала раскрытая пачка «Казбека», и каждый, кто хотел, брал из неё папиросы.

Витаха, развалившись на земле, будто после тяжёлой работы, сладко потягивался. Он не видел Афоню.

К Семёну Петровичу подошёл парторг:

— Вы знаете, за сколько времени мы подняли домну?

— За сколько?

Матвей Никитич отвернул край рукава и поднёс к глазам Семёна Петровича часы.

Домна была поднята за пять с половиной часов.

Афоня даже не заметил, как пролетело это время, словно он сам был на кольцевой площадке и вместе со взрослыми поднимал домну.