III. Демографические корни конкистадоров и «чудо» европейского завоевания мира

Начавшееся в 1492 году завоевание мира, которое осуществила полудюжина стран из маленькой Европы, до сих пор поражает не только своей масштабностью, но и полной непостижимостью.

Рис. 5. Территория расселения по Европе на 1490 год (ограничена точками) и зона, подконтрольная Европе до 1918 года (черный цвет). Позже была присоединена до того турецкая Месопотамия (данные по Тейлору/Флинту, 2000 год)

Даже после деколонизации пять из шести крупнейших стран мира (Россия, Канада, Китай, США, Бразилия и Австралия) остались частью европейской культуры. Дэвид Филдхаус, пионер сравнительного исследования колониализма, утверждал еще в 1965 году: «Мотивы и интересы первооткрывателей и первых поселенцев крайне сложно объяснить, для них нельзя найти единого обобщения». С этим охотно можно согласиться. Рассматривая упоминаемые в литературе мотивации, замечаешь, что в их объяснениях умалчивается внезапный и резкий рост числа не имеющих права наследства сыновей. Авторы вправе отказаться от односторонних толкований исторических событий. Но почему-то в их многопричинных объяснениях, которые тем не менее не могут учитывать всех факторов, всегда опускается или замалчивается одно: современные изучаемым событиям демографические сбои.

При этом Филдхаус всегда рассматривает население как таковое: «Европаеще не была перенаселена, но по сравнению с распространенными в то время методами застройки некоторые европейские области были заселены очень плотно». В лучшем случае исследователь приходит к мальтузианскомупредставлению о том, что ограниченные площади возделываемой земли приходится делить среди неограниченной в своем росте популяции. Такое умозаключение дважды несостоятельно.

Во-первых, именно наиболее динамичные западные и южные области Европы были намного меньше заселены в 1480 году, чем в 1340 году (50 миллионов против 65 миллионов). Итого, в эпоху завоевания мира пахотных земель на человека в среднем было больше, чем за 150 лет до этого.

Во-вторых, утверждают, что нищета и даже голод были основными мотивами героических предприятий молодых мужчин из Европы. При этом историки пользуются обычной житейской аргументацией, согласно которой гражданские войны, экспансии и терроризм объясняются давлением материальной нужды.

Быстрый прирост народонаселения как двигатель истории

После исследования Филдхауса по колониальным державам окончательного ответа на вопросы «европейского колониального чуда» так и не появилось. А что, если не чудо и не уникальная судьба Европы не помогли аннексировать мир? Иберийские современники тех событий XVI века без обиняков и изысков видели основной фактор событий в лице своих secundones – вторых и последующих сыновей. Но откуда бы так внезапно взяться этому излишку сыновей? Согласно демографическому исследованию, к европейской катастрофе перенаселения привели изменения, которые, в свою очередь, были вызваны черной смертью – великой чумой 1348–1352 годов. В ходе пандемии население Европы сократилось с 75 до 45 миллионов человек, а скачок рождаемости в регионе произошел еще до того, как европейцы отправились открывать мир в 1493 году. Вот что об этом написал Этчер в 1977 году: «Причины всплеска рождаемости XVI и начала XVII века нужно искать в последней четверти XV века, в частности – в период с 1475 по 1485 год».

Рис. 6. Прирост мирового населения

За скачком рождаемости во время чумы 1348–1352 годов следует резкий и загадочный прирост, продолжающийся до 1500 года.

Бог и Цуй – Дональд Джей Бог и Онг Цуй/Ong Tsui and Donald J. Bogue, 1978 – Прим. пер.

Уникальность такого резкого прироста не имеющих права наследства сыновей в мировой истории обусловлена событиями, произошедшими до 1500 года. Сам прирост начинается взрывообразно: в наиболее подробно описанных графствах Англии 100 отцов в период между 1441 и 1465 годом воспитывали в среднем 110 сыновей. с 1491 по 1505 год на 100 отцов приходилось уже 202 сына. И темпы прироста населения, характерные сейчас разве что для Черной Африки, сохранялись в Западной Европе до конца XIX века. Таким образом, в среднем женщина рожала и воспитывала 5–6,5 ребенка. Такие суммарные показатели сегодня характерны для Западной, Восточной и Центральной Африки с общим населением около 600 миллионов человек и показателями рождаемости, соответственно, 5,8, 5,7 и 6,4 ребенка на женщину (их пиковые значения выглядят так – 8,0 Нигер, 7,2 Сомали и 7 Конго). Палестинки, проживающие в секторе Газа, имеют показатель рождаемости 6,3 ребенка (причем в 1997 году на одну женщину приходилось 7 детей), а женщины Йемена – 7,2, что также равно показателям деторождения в средневековой Европе. При этом стоит принять во внимание, что уровень развития медицины и обеспечения продуктами питания тогда и сегодня вообще нельзя сравнивать.

Рис. 7. Молодежные демографические сбои и беспорядки со случаями летальных исходов с 1500 по 1600/1650 г.

(Звездочкой отмечены волнения, зигзаги сверху столбиков – прирост населения свыше 100 %, информация по Голдстоуну, 1991.)

Деградация акушерства и гинекологии на закате Средневековья

Как будет показано далее, весьма распространенные теории о высоких показателях рождаемости в Средневековье – это в большей степени идеологические проекции Нового времени, лишенного возможности предохраняться, но давшего предшествующему историческому периоду название «темного»: «Но этому нет доказательств: расчеты численного состава семьи крестьянина-издольщика по ряду английских деревень показывают 3,35 детей на семью в X веке. […] В браке присутствовала практика ограничения рождаемости» (Григг, 1980). Как и многие другие навыки, после заката Средневековья в Европе этот контроль рождаемости сходит на нет. Одновременно очень сильно деградируют акушерство и гинекология, уход за новорожденными. Рождаемость растет вплоть до XVIII–XIX веков. Молодежный демографический сбой продолжается перманентно. Так, например, в особенно хорошо исследованной Южной Германии с 1650 по 1799 год в крестьянских семьях было в среднем 6,4 ребенка, у городских работников 5,8 ребенка и даже у поденщиков 5,0 ребенка. Контрацептивная безграмотность так же повлияла на аристократию, как и на простых людей. С 1735 по 1785 год во французском городе Сюрсю (Súresues) показатели рождаемости у замужних женщин старше 20 лет распределялись следующим образом: верхний социальный слой – 11,6 ребенка, средний класс – 10,4 ребенка и низший класс – 9,8 ребенка (все числа взяты у Флинна, 1981).

То, что засвидетельствовано во Франции, следует рассматривать как типичную европейскую черту того времени. Если, например, рассматривать начало периода Токугава в Японии (1603–1868), то в то время там не было ни голодных смертей, ни эпидемий, ни эмиграции. То есть ничто не говорило о высоких показателях рождаемости, и все-таки по уровню рождаемости население находилось на одном уровне. Отмеченный в ту эпоху нулевой рост не изменялся благодаря предохранению, абортам и детоубийству. Япониясоблюдала средневековые нормы ограничения рождаемости вплоть до XIX века: «Детальные исследования еще не проведены, но вполне вероятно, что умерщвление ребенка до XVI века [в Европе] наказывалось только изредка» (Маузе, 1977). На самом деле принцип святости жизни, будучи иудейским концептом, был принят христианством и стал основанием европейской цивилизации только в последнее время.

Таким образом, численность населения Европы росла не потому, что европейцы имели более качественную медицину, высокую продолжительность жизни и стремились снизить свои показатели рождаемости. Теория так называемого демографического перехода рассматривает такой сценарий почти как универсальное правило. Однако в действительности среднестатистическая продолжительность жизни, лучше всего доказуемая по ведущей державе того времени – Англии, не изменялась в течение трех столетий завоевания мира. В 1566–1621 годах она составляет 38,6 года, а в 1826–1871 годах – 40,4 года.

Получается, что именно эта ранее неизвестная и до сих пор не объясненная «плодовитость» Европы гнала ее жителей за пределы континента. Но вот что именно привело к революции в европейском репродуктивном поведении, начиная с 1485 года, что стало основой для изменения судьбы мира, к сожалению, осталось тайной. Этот вопрос исследуют уже несколько веков, но окончательный ответ все еще как будто в тумане. Как сказал Этчер, в этой области каждый отправляется в научные дебри на свой страх и риск.