Ту-туру-ду ту-тууу! Ту-туру-ду ту-тууу! Ту-туру-ду ту-туууууууу!

Фанфары трижды взвыли, калеча слух Ионы. Эту традицию музыкальной пытки – встречать гостей фанфарами – отменил еще Адриан в первый же месяц правления. Но сделал исключение для Его Самолюбивости принца Шиммерийского – и не ошибся.

– Гектор Эльвира Аделаида рода Софьи Величавой, Первый из Пяти, барон Мраморных Ущелий, граф Астеллит, почетный бургомистр Белокаменного Лаэма, наследный принц королевства Шиммери!

С каждой ступенькой титула церемонийместер совершал удар посохом по паркету, а принц Гектор делал ровно шаг, идеально попадая в такт велеречию. Когда представление отзвучало, он уже стоял на полпути к трону, а за его спиной входила в зал свита: генералы, вассальные дворяне, славнейшие из купцов, альтессы. От множества шелковых, драгоценных, истекающих златом южан в зале сделалось тесно. Дюжина гвардейцев и чиновников Минервы выглядела теперь сиротливо. Принц Гектор проявил себя и в другом. Согласно ритуалу, императрица должна была заговорить первой, но долго не могла этого сделать: южане все входили и входили, и входили в тронный зал. Принц улыбался, вполне осознавая, с каким изяществом на целых несколько минут заткнул рот владычице Империи Полари. «Заносчивая задница», – подумала Иона словами брата.

– От всей души приветствую ваше высочество, – мягко произнесла императрица. – Позвольте побеспокоиться о здоровье вашего отца.

Иона улыбнулась – Минерва дала достойный ответ южному нахалу. Отец Гектора, король Шиммери – страстно верующий и отчаянно благочестивый человек – проводил большую часть жизни в монастыре на краю Священной Бездны. Но оставался в твердом уме, так что принц не мог принять ни единого важного решения без его согласия. Слова владычицы, таким образом, следовало понимать как: «Первая в столице приветствует второго из провинции».

– Благодарю ваше величество. Отец в прекрасном здравии, силою его неусыпных молитв.

Намек на фанатизм и затворничество короля, тем самым – на всевластие принца.

– Ваше высочество, я также буду молить Янмэй Милосердную о его благоденствии!

Двойной укол: и превосходство Янмэй над Софьей, и близость императрицы к королю, а не принцу. Прекрасно, леди Минерва!

– Я счастлив видеть здесь прославленных северян – герцога Эрвина Софию и великолепную леди Иону Софию. Надеюсь, они также вознесут мольбы Светлой Агате о всеобщем здравии и процветании.

Намек на зависимость нынешней Янмэй от могущественной Агаты. Довольно грубый выпад. Но лучше не отвечайте на это, миледи! Пускай последнее слово в пикировке останется за тем, кто глупее.

К большому удовольствию Ионы, Минерва ответила изысканно вежливо:

– Ваше высочество – один из первых, кто прибыл на весеннее заседание Палаты. Вы продолжаете ту славную традицию, по которой представители Шиммери не пропустили ни одного заседания за двести лет. Ими были предложены такие мудрые законы, как…

Владычица перечислила несколько действующих законов, очевидно, изученных в бессонные ночные часы. Что бы ни думал Эрвин о «леди Мими», Иона была очень близка к тому, чтобы восхититься ею.

– Юг несказанно ценит то внимание, какое ваше величество уделили нашему вкладу в историю государства!

Прижав ладонь к груди, принц отвесил учтивый поклон.

– Однако, – отметила Минерва, – меня беспокоит то, как много времени занял ваш путь из Мелоранжа в столицу. Было ли море неспокойно? Надеюсь, все ваши корабли благополучно выдержали шторма?

Принц Гектор свел брови:

– Простите, ваше величество, но вы введены в заблуждение. В силу известных трагичных событий мы шли в столицу из Лаэма, а не Мелоранжа, и время нашего пути вполне отвечает его протяженности.

– Ваше высочество, простите мой невольно бестактный вопрос: о какой трагедии идет речь?

Многие красивые люди становятся еще краше в гневе. Но пригожесть Гектора Шиммерийского имела иное свойство. Малейшая тень злости сразу уродовала его черты, придавая сходство с вороной.

– Должен ли я повторять то, что всем известно и постыдно для Юга?!

– Поверьте, ваше высочество: я не получала ни единой новости, постыдной для королевства Шиммери. Будьте так добры, развейте мое неведение!

Принц помедлил, взвешивая, не смеются ли над ним. Но удивление владычицы было совершенно явным, и он решился:

– Ваше величество, вождь западных разбойников Моран Степной Огонь заманил в ловушку мое войско и вынудил к спешному отступлению. Более месяца назад мы с боем ушли из земель Литленда.

При всем презрении к банальностям, Иона не смогла бы описать эту минуту иначе, чем «гнетущая тишина».

– Позвольте уточнить, – после долгой паузы проговорила Минерва. – Больше месяца назад вы бросили своих союзников в когтях западной орды? И даже не сочли нужным уведомить Корону?

– Я в недоумении, ваше величество! Я послал во дворец двух голубей с этим известием. И, поскольку зимою над морем птицы нередко теряются, отправил еще и курьера в Маренго, откуда он должен был передать мое письмо самым быстрым способом – волной. Неужели из трех сообщений ни одно не достигло вас?

Владычица отвернулась от принца – явно затем, чтобы скрыть замешательство. Но быстро придала своему жесту иное значение – гневный вопрошающий взгляд на министров. Как допустили? Что за хаос во дворце?!

Первым дрогнул несчастный Шелье – опальный министр путей. Низко склонив голову и глядя на пряжки туфель Минервы, он залепетал:

– Ваше величество, верьте мне, я ничего не знал об этих сообщениях! Клянусь вам, письма были утеряны не в моем ведомстве!

Баронет Эмбер – глава секретариата – отвесил вежливый, но краткий кивок:

– Заверяю ваше величество, что в секретариат не поступали упомянутые письма. Если пожелаете проверить протоколы входящей корреспонденции, предоставлю их сию же минуту.

Министр двора всплеснул ладонями и прижал их к груди:

– Вашше величшество! Фолна не в моем ведении, но за дворцовую голубятню я несу ответ. Птишники, утеряфшие письма, будут строго наказаны. Строшшайше, ваше величшество!

Минерва овладела собою – Иона заметила, каких усилий это стоило.

– Прошу прощения, ваше высочество, что вам пришлось стать свидетелем этого неприятного казуса.

– Ваше величество, стоит ли извинений! Чиновники и слуги постоянно что-нибудь путают и теряют. Держите их в строгости, или все ваши планы пойдут прахом. Я уже десять лет веду дела славного Юга и, без лишней скромности, всегда умел справляться с чиновничьей братией. С большой радостью помогу вашему величеству советом!

– Мне будут приятно и полезно перенять долю вашего опыта. Но сейчас я вынуждена сосредоточиться на неотложных делах. А вы устали с дороги и нуждаетесь в отдыхе. Позвольте препоручить вас заботам лорда-канцлера и министра двора – они окажут вам должное гостеприимство.

Эрвин уже заждался возможности высказаться и, конечно, не упустил ее.

– Ваше высочество, от имени великого Севера приветствую в столице правителя Юга! Прежде всего, я хочу сказать…

После официального приема Эрвин стал чаевничать с принцем Гектором и стайкой альтесс. Лишь три часа спустя сестра нашла брата в его кабинете. Весьма довольный жизнью, Эрвин рисовал в блокноте. Заглянув через плечо, Иона увидела шарж: лучезарный принц-красавчик облеплен полуголыми девичьими телами.

– Кажется, вы пили не чай и говорили не о политике, – ехидно отметила Иона.

– Сестричка, ты завидуешь? Это легко исправить! Принц звал меня в полночь смотреть, как он это назвал, южные танцы. Составь мне компанию!

– Звучит заманчиво, и я, возможно, соглашусь… Но сейчас хочу поговорить серьезно.

– Поговорить серьезно?! Снова?! Ты в Уэймаре этого нахваталась?.. Дурная провинциальная привычка, брось ее. При дворе быть серьезным – моветон!

– Эрвин!

Она схватила его за плечи, чтобы заставить прислушаться.

– Ты веришь принцу Гектору?

– О, да! Особенно, когда речь идет о вине и девушках. Его опыт в этих вопросах неоспорим!

– Письма, Эрвин! Письма о поражении в Литленде! Ты веришь, что он действительно их отсылал?

– Конечно.

– Почему ты так доверяешь шиммерийцам? Потому только, что милая южаночка посидела у тебя на коленках?

– Это очень весомый аргумент! Но есть и второй, послабее: я получил эти письма. Потому верю, что они были отправлены. Звучит логично, правда?

– Как – получил?! Они же посланы императрице!

– Императрица не дает взяток собственным птичникам. Она считает, что одного жалования довольно для лояльности, чем проявляет свою девичью наивность… Словом, голубятня куплена. Что до волны, купить ее мне пока не удалось, но счастливый случай пришел на помощь: письмо волною потерялось само. Ах, эта новомодная машинерия…

– Эрвин, ты перехватываешь письма Минервы?

– А как иначе я смогу узнать их содержание?!

– И скрываешь от нее важнейшие события!

– Сестрица, каково твое мнение о фразах: «Меньше знаешь – крепче спишь» и «Многие знания – многие печали»?

Ионе захотелось ударить брата. Она удержалась лишь потому, что он счел бы это баловством, Ионе же было совсем не до игр.

– Эрвин, я не узнаю тебя! То, что ты делаешь, – подлость и манипуляция! Разве нет? Ты обманываешь Минерву, но хочешь, чтобы она плясала под твою дудку! Мне стыдно за тебя!

– Ах-ах… – фыркнул Эрвин.

Но с запозданием понял, что Иона отнюдь не шутит. Стер ухмылочку с лица, холодом встретил гневный взгляд сестры.

– Ладно, изволь серьезно. Ее величество Мими склонна к импульсивным действиям. Это следует из твоих же рассказов о ней. Получи она вовремя новость о поражении южан – что по-твоему сделала бы? Правильно, какую-нибудь глупость, вроде отправки в Литленд остатков искровых войск, где их наверняка перебьют. Но я выждал месяц, и Мими успела послать шаванам приглашение в Палату. Теперь она вынуждена будет избрать путь мирных переговоров с ними.

– Ты манипулируешь ею!

– Да. Но попробуй сказать, что это не на пользу! Я отнял у нее казну, ткнул ее носом в ее бессилие – и она начала действовать. Трясет бывших министров и, глядишь, что-нибудь вытрясет. Изучает финансовое дело, и скоро сможет сама назначать финансистов. Сочиняет прекрасные письма Великим Домам! По ее приглашению принц Гектор приехал с дружбой, без кинжала за спиной! Если б я советовался с нею, она только надувалась бы от гордости, выносила вердикты: «Даю позволение… не даю позволения…» – и пьянствовала в свободное время. Мои манипуляции сделают из нее владычицу, которая принесет хоть какую-то пользу Империи!

– И тебе, – отметила Иона.

– И мне, – пожал плечами Эрвин.

Помедлив, добавил:

– Завтра я проведу с Мими совещание о ситуации в Литленде. Потешу ее больное самолюбие и твое здоровое чувство справедливости.

Иона хотела еще кое-что сказать. Что не стоит привыкать называть императрицу «Мими». И что чтение чужих писем – пускай мелкий проступок, но очень уж грязный, будто кража белья. Растрату государственной казны ей легче принять, чем это…

Но сказать не успела.

Цокая когтями по паркету, вбежал мохнатый серый Стрелец и запрыгал на месте, требуя объятий. А следом влетел кайр Джемис, бешено сверкая зрачками.

– Миледи, милорд!.. Случилось чудо: лорду Десмонду лучше!

* * *

Лорд Десмонд Ориджин сидел в постели, опершись спиной на подушку. Медленно, с большим усилием, но он мог повернуть голову, пошевелить руками. На глазах у Ионы отец согнул ноги, подтянув колени к груди. Конечно, омертвелая маска его лица не выдала эмоций, но Иона могла представить, какое это наслаждение – после полугода неподвижности согнуть ноги!

Отец с Эрвином встретились взглядами и замешкались: отец отдавал первое слово сыну, как правящему герцогу, сын же уступал, поскольку дело касалось жизни отца. Пока никто из них не изрек чего-нибудь мрачного, Иона поспешила заговорить:

– Нам следует изменить план. Лечение помогает, значит, нужно снова показать отца Знахарке. Какую бы цену ни запросил Кукловод, мы заплатим ее!

– Да, дорогая! – горячо откликнулась матушка. – Я не ошиблась, когда заключила сделку! Теперь мы…

– Чушь, – прервал отец. – София, не потакай наивности дочери. Нет ни единой причины верить Кукловоду.

– Отец, но вам стало лучше!

– Временно, доченька. Это приманка, чтобы мы подпустили Знахарку ближе. Если сделаем это – умрем.

– Милорд, я долго думала о мотивах Кукловода и пришла к такому выводу: он хочет вылечить вас, чтобы расколоть Дом Ориджин. По мнению Кукловода, вы начнете биться с сыном за власть. Прошу, примите его лечение – оно действительно должно помочь!

Вместо ответа Ионе, лорд Десмонд обернулся к Эрвину. Сама его способность обернуться подтверждала слова дочери! Но отец как будто не видел этого.

– Сын, я провинился перед тобой. Я так и не смог выковать из тебя настоящего воина, вина моя очевидна. Однако я сумел вырастить тебя достойным лордом и одним из лучших стратегов нашего времени. Надеюсь, ты признаешь мои заслуги. Я же со своей стороны признаю тебя сыном, который сделает честь любым родителям. Спустя века о нашем Доме будут судить по деяниям людей, подобных тебе. Теперь спрошу. Считаешь ли ты Кукловода настолько наивным, чтобы поверить в будущую войну между нами? Может ли он всерьез надеяться, что мы решим убить друг друга?

Прежде, чем ответить, Эрвин что-то черкнул в своей черной книжице. Иона подавляла в себе недостойные чувства, но, по правде, блокнот брата начинал ее бесить.

– Нет, отец. Прости, сестра: я очень желал бы твоей правоты, но не вижу такой возможности. Тем более, что отец любит Первую Зиму, а я люблю править в столице. Нам нечего делить, и Кукловод поймет это, если хоть немного знает нас.

– В таком случае, – кивнул лорд Десмонд, – следуем прежнему плану. Перехватим Знахарку у ворот и не дадим подойти ко дворцу.

Но он же кивнул, тьма сожри! Ионе хотелось кричать. Папа, вы смогли кивнуть! Вы выздоравливаете! Пощадите себя!

Сомнения – куда мучительнее прежних – накрыли ее с головой. Полночи Иона провела в метаниях. Вдвойне тяжело было то, что она сама собственною глупостью и породила причину сомнений. Воочию видя улучшение, она не могла знать наверняка, какое из лекарств помогло: колдовство Знахарки – или зелье Мартина Шейланда?! То и другое одинаково невероятно – но одно из двух сработало! Теперь до боли необходимо узнать: которое?!

Если помогло зелье Мартина, то не следует делать ничего. Мартин говорил, что снадобье несовершенно, вот оно и не смогло полностью убрать хворь. Но отец свободно говорит, самостоятельно питается, может изменить позу, сесть. Его жизнь стала намного терпимее прежней! Проклятый пузырек, стоивший стольких жизней, хоть отчасти окупил свою цену.

Но если сработало не зелье, а рука Знахарки, то Иона не может бездействовать. Тогда она на свой страх и риск сама встретит Знахарку и проведет к отцу. Если будет нужно, выкрадет Предмет, который мать обещала Кукловоду, и отдаст Знахарке. Когда все будет сделано, она скажет Эрвину. Он придет в ярость, но простит сестру, едва увидит отца здоровым. И все обернется очень хорошо, просто сказочно… Нужна только уверенность в выборе. А ее нет!

Раздавленная этими сомненьями, Иона искала совета. Но не могла обратиться ни к кому из близких. Их взгляды были тверды и известны наперед. Мать убеждена, что нужно пустить Знахарку к отцу. Вассалы, конечно, согласны с планом герцога. Ионе же нужен не тот, кто убежден в одном из вариантов, а поймет оба, увидит дилемму, научит: как выбрать? В какой-то момент она вдруг подумала рассказать обо всем императрице. Если кто-нибудь в Фаунтерре знает, что делать с сомнениями, то это Минерва.

Но тут Иона получила понимание и помощь, откуда не ждала.

– Эрвин рассказал мне об этой странной Знахарке и ее Предмете… Иона, дорогая, скажи: ты согласна с планом брата?

Аланис Альмера.

Знакомица Ионы с детских лет, близкая подруга в годы пансиона. Потом судьба изменила их, и разная направленность перемен повредила дружбе. Иона стала глубже, Аланис – жестче; казалось, одна выросла вверх, вторая – вперед. Ныне они общались приязненно, но мало понимали друг друга.

И еще было это чувство… Ни завистью, ни ревностью Иона не назвала бы его, скорее —недоумением. Прежде красивейшая леди всего мира, теперь Аланис изуродована шрамом и измождена лишениями. Трагизм судьбы, отразившийся на внешности, наделил ее исключительностью. Нет на свете подобных ей, как и нет того, кто останется к ней равнодушен. А недоумение… Иона всегда полагала, что лишь красивая душа может сделать человека незаурядным. Оказалось – нет, вполне достаточно шрама на лице.

– Я очень хочу, чтобы отец выздоровел, – сказала Иона.

И Аланис ответила:

– Я помогу тебе.

– В чем?

– В краже коня.

Иона не поняла, Аланис пояснила:

– По моему опыту, когда леди приходится совершить преступление, ей очень нужен помощник. Ты хочешь обмануть брата – герцога Первой Зимы, – и попытаться вылечить отца, рискнув его жизнью. Ни один кайр тебе не поможет. Потому предлагаю себя.

– Откуда ты знаешь, чего я хочу?

– Брось, дорогая. Я изучила тебя лучше, чем думаешь.

На душе Ионы потеплело. Сладкая эта оттепель толкнула на откровенность:

– У заговорщиков должны быть тайны, и я поделюсь своею. Я дала отцу одно снадобье…

Она рассказала всю историю. Аланис с присущим ей темпераментом прокомментировала все: Мартиново зверство, малодушие Виттора, дерзость Ионы. А выплеснув эмоции, начала мыслить прагматично и предложила:

– Давай проверим.

– Что?

– Действует ли Предмет Знахарки?

– А как?

– Очень просто: встретим – и проверим.

Аланис подмигнула, и Иона ахнула, осознав задумку.

– Ого!.. Эрвин убьет нас, если узнает!

– Если мы окажемся правы, лорд Десмонд встанет с постели, и Эрвин нас расцелует. А если ошибемся, то Знахарка убьет нас раньше Эрвина.

Отчаянная смелость плана заставила сердце Ионы жарко забиться. Она уже знала, что не откажется, но спросила, ища каких-нибудь доводов для разума:

– Положим, мы узнаем, что Предмет Знахарки способен исцелять. Разве это докажет, что она исцелит именно отца?

– Смотри глубже, милая. Если Знахарку послали только для убийства, то ей дали просто Перст Вильгельма. Зачем асассину целительное средство?.. Но если ее Предмет может вылечить хоть кого-нибудь, то, значит, она послана лечить, а не убивать.

– Разумно, – с радостью признала Иона.

Окажись довод глуп и ошибочен, она все равно рискнула бы, но не знала бы душевного покоя.

* * *

Вернер проиграл в пятый раз подряд. Кинул «огонь», хотя было ясно, что Рагольф плеснет воды из «колодца».

– Ац-ца, вот я молодца! – Рагольф похлопал себя по груди.

Тенн спросил Вернера:

– Что с тобой такое?

Смеркалось. Шел крупный и мокрый снег, налипал на плащи. От сырости холод пробирал до костей. В отдалении сияли огни, звучала музыка, отчего здесь, у причальных ворот, казалось особенно зябко. Но было ведь ничем не хуже, чем в прошлые полсотни вахт, проведенных здесь же. Даже немножко лучше от того, что телега харчей уже проехала, и нищие ушли, унеся с собой зловоние. Вот Тенн и спросил:

– Что с тобой случилось?

– Ты знаешь, что.

И как Тенну не знать? Все трое были здесь ранним утром, когда пришла леди – тонкая белоснежная Северная Принцесса. Отвела их в караулку и сказала, чего хочет. Рагольф ошалел от восторга, что увидел такую красавицу. Тенн молодцевато отчеканил: «Так точно, миледи! Ваше желание для нас – закон!» Один Вернер осознал, что к чему. С тех пор и стоял, как на иголках, и проигрывал в пальцы, и мерз, как никогда прежде.

– Да ладно! – Тенн стукнул его по плечу. – Какая проблема? Был один приказ, теперь – другой. В погреб – так в погреб, в летний театр – так в летний театр. Не один ли черт, куда вести гадюку?

– Тот приказ шел от правой руки герцога, этот – от сестры. Смекаешь?

– По мне, приятель, кому ни сдам Знахарку – все равно хорошо. Джемису или Северной Принцессе – одинаково, лишь бы самим от нее избавиться. У меня, веришь, мороз по коже от этой бабы!

Рагольф сотворил священную спираль и ругнулся:

– Ворощейка бурца, – то бишь, по-горски: «Проклятая ведьма».

Нет, они не понимали. Ни Рагольф, ни даже Тенн. А могли бы понять: сестра обманывает брата. Ее воля – против воли герцога. И если выйдет из этого какая-нибудь дрянь, герцог рассвирепеет. Что сделает с сестрой – неясно, да и наплевать. А вот простым часовым тяжко придется. По традициям Севера выбор будет несладким: лишиться мечевой руки или плаща, или головы.

Вернер не хотел терять ни руку, ни плащ, добытый с таким трудом, ни, тем более, голову. Потому и думал, думал не переставая: как выпутаться? Как извернуться и вылезти из ямы?

Побежать и доложить герцогу – рискованно. Тут не угадаешь реакцию: может похвалить за верность, но может и разгневаться, что ябедничаешь. Это ж его сестра – кровь от крови! А ты ее, считай, обвиняешь в измене…

Или плюнуть на приказ Ионы и повести Знахарку в погреб, куда Джемис велел. Но эти ж два барана – Рагольф с Тенном – упрутся, захотят услужить Принцессе. Выйдет меж воинов спор, а Знахарка, увидев это, заподозрит неладное и убежит. Тогда уж точно никому не сносить головы.

Или такая еще мысль. Воспользоваться тем, что дураки ничего не поняли, оставить их самих расхлебывать кашу. Нужен только веский повод, чтобы уйти с вахты. Например, недуг. Грешным делом, Вернер даже подумал: не съесть ли кусок подгнившего мяса из нищенской телеги? Как прихватит желудок, так и убежать. Пускай Рагольф с Тенном отвечают перед герцогом… Но мясо выглядело слишком мерзко, да и не было уверенности, что Знахарка придет именно сегодня. Он оставил затею с недугом и думал дальше. Думал, думал… Но, черти лысые, ничего путного не лезло в голову!

Тем временем у ворот заголосили:

– Отпирайте, воины!

– Ктоц?..

– Да Симон же бакалейщик!.. Добрые сиры, вы б меня уже запомнили, что ли! Каждый третий денек езжу.

– Порядок есть порядок, – отрезал Тенн. – Положено спросить.

Он сдвинул засов, а Рагольф оттащил створку. Бакалейщик Симон хлестнул коня и всунул в ворота груженые сани.

– Господа, у меня только к вам это… Дельце одно… – Симон неловко кивнул на свою поклажу. – Одна дамочка очень просилась ехать, сказала, вы ее ждете… Гляньте: признаете или нет?

Уже?! – беззвучно простонал Вернер. Стой, время! Я ж так и не выдумал, что делать! Еще хоть минутку, а!

Рагольф отбросил мешковину, и Знахарка подмигнула, вставая с саней:

– Че, мальчики, соскучились? Вот она я. Давайте к миледи.

– К миледи, тоцно! – ухмыльнулся Рагольф. – Она тебя ждет-ждет!

Один из троих должен спешно доложить капитану, чтобы заменил караул, а потом бежать к Северной Принцессе. Остальные двое, дождавшись замены, поведут Знахарку в летний театр. Вернер сказал:

– Я побегу, – и мгновенно исчез.

Это почти ничего не меняло, но давало еще несколько минут времени… И призрачный шанс поговорить с Принцессой, убедить отказаться от затеи.

Он влетел во дворец и тут же потерялся в мириадах коридоров, комнат, залов. Тут и там галдели голоса, бренчала музыка, шастали люди… Вернер метался, не встречая ни единого знакомого лица, и все сильнее впадал в панику, но тут же робко согревался надеждой: а вдруг не найду ее? Вдруг уехала куда-нибудь? Тогда все обойдется!..

Но тут он чуть не налетел на собаку, и та ощерила клыки, а Вернер замер. Джемис Лиллидей возник перед ним:

– Куда несетесь, кайр Вернер?

Он не выдумал ничего лучше правды:

– Ищу Северную Принцессу…

– Зачем?

Он не был обязан отвечать. Если бы спросил капитан или генерал, или личный телохранитель Принцессы – тогда да. Джемис же – волк герцога, а не герцогини, и не его это дело… Но Вернер ответил:

– По ее приказу. Она велела найти ее.

– Велела вам найти ее? Любопытно, с какой целью?

– Доложить, что приехала… приехали цветы.

Он увидел вазоны в треноге дальше по коридору, за спиной Джемиса. Так и всплыло в голове слово «цветы».

– Какие еще цветы?

– Розы.

– А может, эти, как их… хризантемы?

Ему показалось, что Джемис издевается. Но сейчас было плевать на все насмешки.

– Нет, розы.

Волчара осклабился:

– Да вы знаток по цветочному делу, кайр Вернер!.. Ну что же, каждому свое.

– Не скажете ли, где Принцесса? Она уехала из дворца?

– Отчего уехала? Здесь. В музыкальном салоне – второй поворот направо.

Он зашагал, набирая ход, а Джемис крикнул в спину:

– Спешите, Вернер! Пока розы не увяли!..

В музыкальном салоне было жарко натоплено, висел тягучий аромат благовоний. От волнения, духоты и сладкого запаха Вернера чуть не стошнило. Он оттянул ворот, сглотнул слюну. Оперся на стену. Хватая ртом воздух, стал высматривать Принцессу… Где она?! Кажется, нельзя ее не узнать! Но Вернер тупо скользил глазами по девичьим лицам, фигурам, корсетам, платкам, жемчугам… все блестело и кружилось, он не узнавал никого! И проклятая духота. И музыка – такая тягуче унылая, будто жилы вынимает…

– Желаете выпить, кайр? – лакей возник рядом с ним.

– Воды… – выдавил Вернер и сразу сжал челюсти, давя рвотный позыв.

Лакей подал кубок, воин с трудом глотнул… Взгляд остановился на женщине в центре комнаты: дивные платиновые волосы и щека, вспоротая чудовищным шрамом. Вспомнилось гнилое мясо… Он быстро перевел взгляд – и, наконец, увидел Принцессу. В тот же миг, как она заметила его.

Миледи направилась к дверям, тронув за локоть девушку со шрамом. Лишь теперь воин понял, кто она такая. Аланис Альмера и Иона Ориджин вместе подошли к нему:

– Она прибыла?

Он кивнул. Аланис щелкнула пальцами, подозвав лакея:

– Летний выход. Наши шубы.

Втроем зашагали по коридорам. Дамы шли впереди, он следом. Они обе полураздеты: у Принцессы открыта спина, у Аланис голые плечи и низкое декольте. Белая девичья кожа источала матовый свет. Вернер помнил: он собирался сказать что-то, попытаться отговорить… Но думать мог лишь о том, как сдержать тошноту.

У выхода лакеи набросили меха на плечи барышень. Но обе вышли на снег в легких туфельках, и, кажется, даже не заметили. А Вернера отрезвил холод, дал свободно вздохнуть.

– Миледи, – сказал он, – позвольте предостеречь. Вы совершаете ошибку… Эта Знахарка очень опасна… Я видел, как она двумя пальцами сломала меч.

– К счастью, я не ношу меча.

– Она может вас убить!

– Может, – согласилась миледи.

– Но постойте…

Аланис бросила через плечо:

– Вам страшно? Останьтесь!

Он не нашел, что еще сказать. Молча смотрел на голые щиколотки Принцессы, облепленные грязным снегом, и думал: боги, как глупо! Попасть в переделку из-за прихоти девицы, которой даже не хватило ума надеть зимой сапоги!

На сцене летнего театра, укрытой с трех сторон стеной-раковиной, ждали Тенн, Рагольф и Знахарка.

– Леди София, вы такая молодая!.. – развязно крикнула Знахарка. – Ниче не скажу, шикарно себя сохранили! Рецептом не поделитесь?

– Я ее дочь – леди Иона София Джессика, Северная Принцесса, графиня Шейланд. Со мною Аланис Аделия Абигайль, герцогиня Альмера. Находите ли замену равноценной?

Знахарка почесала подбородок, зацепила пальцем торчащий волосок, потеребила его.

– М-да, замена ничего, сгодится. Но лечить-то кого будем? Где папочка?..

– Меня, – сказала Принцесса. – Кайр, ваш кинжал.

Вернер не понял, чего она хочет. Тенн первым подал ей клинок. Северная Принцесса полоснула себя по руке и подала ладонь Знахарке. Кровь собиралась каплями и падала на снег.

– Я сегодня так неосторожна – случайно порезалась. Помогите мне, сударыня.

Знахарка хмыкнула:

– Дайте псу, пускай залижет – у собак слюна целебная. А я не по этим делам.

Иона вернула кинжал Тенну. Провела другой рукой по лифу платья, дернула, протянула Знахарке бриллиант на раскрытой ладони.

– Этот камень – за одну минуту вашего времени. Если рана заживет, он ваш.

Знахарка пошевелила густыми бровями.

– О том, вообще-то, договора не было…

– Бросьте! – хлестнула голосом Аланис. – Вам предлагаем, а не хозяину. Ждать не будем. Раз. Два. Три…

– Ладно, ладно! Чего кричишь? Хороший камушек. Пожалуй, возьму…

Рука в наперстках поднялась над ладонью Принцессы. Пошевелились пальцы, алый цвет сменился зеленым. Пятно сияния возникло под рукой и легло на рассеченную ладонь. Иона низко истомно ахнула. Свет собрался на краях раны, и кровь вскипела пузырьками, тут же утихла. Тонкие ленточки плоти потянулись через разрез – будто нить стягивала края.

– Оп-ца-цааа… – выронил Рагольф и зажал себе рот.

– Готово, красотка. Пять минут рукой не дергай – и все заживет.

Знахарка взяла бриллиант.

– Теперь идем к папочке, что ли?

– Еще нет.

Леди Аланис ступила вперед. Она была на голову выше Знахарки. Низко наклонилась, чтобы заглянуть в лицо:

– Я давеча обожглась. Убери это – я заплачу.

– Это?..

Женщина протянула руку к лицу герцогини – простую, не ту, что в наперстках. Узловатыми грубыми пальцами ощупала шрам, оттянула щеку Аланис. Похоже, это доставило ей удовольствие.

– Экая ты мягкая, нежная…

Провела пятерней по шее Аланис, по плечу, сдвинув ворот шубы. Герцогиня не шевелилась, завороженная этим касанием.

– Тебя сложно, – сказала женщина. – Кусок тебя умер, и черви съели.

Аланис дернулась, как от удара плетью.

– Тьма тебя сожри! Можешь или нет?! Верни красоту! Заплачу, сколько скажешь!

– Вернуть красоту… – Знахарка скинула капюшон и повернула к свету свое лицо: грубое, обветренное, пористое, с кустиком волос на бородавке. – Если б я умела вернуть красоту, думаешь, была бы такою?!

– Ну и пропади ты!

Аланис отшатнулась с омерзением, отвернулась, зябко кутаясь в мех. Лишь теперь заметила снег, облепивший ноги.

– Чертов холод! Уйдем отсюда.

Но стоило ей сделать шаг, как Знахарка бросила в спину:

– Я смогу.

– Врешь.

– Смогу. Но цена большая. Заплатишь – сделаю.

– Сколько?

– Солдатикам не нужно знать, – Знахарка поманила герцогиню пальцем.

Та нехотя нагнулась, женщина приблизила губы к ее уху…

Вернер так и не понял, успела ли Знахарка назвать цену. Он даже не понял, что случилось прежде, что – потом. Настолько смято, одновременно все вышло.

Где-то шурхнули шаги, и кто-то ругнулся, наступив в лужу, а Знахарка отдернулась, навострилась, как сурок, а Аланис схватила ее за руку: «Нет, стой!», а кто-то рявкнул: «Сюда!» – грубый воинский голос, – а Знахарка вырвалась из пальцев герцогини, прыгнула со сцены и помчалась прочь.

– Кайры, задержите! – приказала Иона.

Полоснула взглядом по Вернеру, откуда-то узнала, что он ни за что на свете не побежит первым, бросила Рагольфу:

– За ней!

Гуп-ца… Горец громко сиганул на лавку и побежал, прыгая со скамьи на скамью. За ним – Тенн, за ним – Вернер. На десять шагов позади – еще другие в красно-черном.

Знахарка неслась впереди – юркая и мелкая, неуловимая, как крыса. Вернер знал: никто не догонит ее. Но знал и другое: дворец оцеплен, во всех воротах стража. Чужачке некуда деться!

Они бежали, чавкая мокрым снегом. По темной аллее – деревья-скелеты надвигались с боков. Рагольф припевал на каждом шагу: «Хамди… Хамца… Хумли-ла…» Тенн метнул кинжал, но Знахарка почуяла опасность – вильнула в сторону. Сзади кричали: «Быстрее!.. Молнией!.. Живьем брать!» Вернер чуть наддал ходу, но все ж не так, чтобы догнать. А вот Тенн почти настиг женщину – осталась пара ярдов!.. Вдруг Знахарка обернулась, одновременно присев, и Тенн налетел на нее. Блеснуло красным, кайр откатился в сторону, забился на снегу. Вернер не мог понять, почему он не кричит? Нога Тенна ниже колена была оторвана.

Рагольф сбился с шага, засмотревшись на раненого, и оказался вровень с Вернером. Это плохо, очень плохо! Но и отстать больше нельзя – кайры герцога дышат в спину, сами убьют, если струсишь. Вернер бежал, готовый отпрыгнуть, едва только Знахарка обернется. Сколько было в нем надежды – всю возлагал на огоньки в конце аллеи. Там люди! Наверное, охрана тыльных ворот. Они-то и схватят Знахарку, рискуя головами. Еще немного пробежать. Лишь бы она не обернулась!

Когда аллея кончилась, вокруг возникли шатры. Медведи, кабаны, дубы на гербах – нортвудцы! Огоньки – костры, у которых пируют медвежьи солдаты.

Знахарка сбавила ходу и визгливо заорала:

– На помощь! На помо-ооощь!

Дура! Кто ж тебе поможет, ведьме?!

Рагольф упал, споткнувшись о чью-то ногу. А Знахарка рванула в просвет меж шатров – и наткнулась на выходящего воина. Он был здоровенный, даже не шатнулся от удара, а женщина полетела наземь. Дернулась встать, но меч Вернера уже навис над нею.

– Добегалась, сука!

Знахарка выставила ладонь:

– Пощади!..

И он ударил, едва увидев ее руку. Потом осознал: рука голая, без Предмета! Должно быть, ведьма хотела сдаться… Но она уже корчилась на клинке, и Вернер от души надеялся, что ей очень больно.

Почему-то он перестал чувствовать ноги. Устал или ударился коленом?.. Опустил глаза – и увидел обух топора, торчащий из его живота. Как?.. Нортвудец потянул, и топор вышел из тела с липким чавканьем. Только тогда возникла боль и разодрала Вернера на куски.

* * *

Когда Иона подошла, она увидела именно то, чего боялась: мертвую Знахарку. А рядом – труп северянина, а над ними – две группы воинов лицами друг к другу: кайры и медведи. Кайров была дюжина во главе с Сорок Два, медведей – намного больше.

– Что происходит? – спросила Иона, хотя главное было очевидно: Знахарка погибла, для отца надежды нет.

Иона промокла и продрогла, голос звучал отнюдь не властно, однако ее заметили сразу. Нортвудский капитан ответил с грубоватой хрипотцой:

– Один ваш, миледи, гнался с мечом за женщиной. Я его укоротил, но он успел заколоть дамочку. Моя вина.

Сорок Два огрызнулся:

– Чертовы медведи убили кайра. Позвольте нам расквитаться.

Нортвудец захохотал, поигрывая топором:

– Да пожалуйста, сынок, да на здоровье! Начинай!

Воздух зазвенел, когда Сорок Два выхватил меч. Прежде, чем другие последовали примеру, Иона крикнула:

– Не сметь! Боя не будет! Я запрещаю.

– Но миледи!..

Она положила ладонь на руку Сорок Два, вынуждая опустить оружие.

– Воины Нортвуда поступили по чести, защищая женщину. Случилась ошибка, но не преступление.

– Благодарствую, – буркнул капитан.

– Кайры, заберите тела. Мы уходим.

Нортвудец насупился, будто силясь поймать собственную мысль:

– Э, э, миледи, погодите-ка… Своего солдата, понятно, берите. Но дамочка…

– Мы возьмем и ее.

– Э… Мне бы нужно спросить…

Аланис потеряла терпение и вмешалась:

– Спросить о чем, капитан? Не нужен ли вашему лорду труп нищенки? Любопытно, зачем? Украшать помещение? Наполнять ароматом воздух? Радовать глаз?!

Под ее напором нортвудец смешался, промямлил только:

– Э, того…

Но другой медведь выкрикнул:

– А на кой она вам, эта мертвячка?

И третий поддакнул:

– Может, она чего стоит? Тогда заплатите!

– Платить за грязь?! – фыркнула Аланис. – Вы свихнулись в вашем лесу!

Позади нортвудцев раздались голоса, послышалось движение, строй раздался. Вперед выступил столь громадный воин, что бурый медведь, пожалуй, проиграл бы в сравнении. Гигант был растрепан и космат, словно только выбрался из женских объятий в теплой постели. Одет был в черный шерстяной халат, накинутый спешно, а в руке сжимал боевую секиру.

– Лорд Крейг Нортвуд, – с досадою узнала его Иона.

– О, Северная Принцесса… – он явно удивился. – Доброго вечера… Что тут за шум?

– Милорд, – встрепенулся нортвудский капитан, – один кайр с мечом в руке преследовал безоружную женщину и заколол у меня на глазах. Я убил его, но поздно.

– Кайр заколол барышню?.. – Крейг зыркнул на трупы. – Вот эту?..

– Да, милорд.

– Беззащитную?

– Да, милорд.

Тут кайр из горцев – Иона не помнила его имени – не удержался и заговорил:

– Да кака беззащитная-ц! Бурца черца ворощейка!

Зря же он раскрыл рот!

– Чего?.. – переспросил Крейг. Один из медведей смог перевести:

– Говорит, баба ведьмой была.

– Ведьмой?!

– Страшной ведьмой. Так сказал.

– Обыщите ее!

– Лорд Крейг, – вмешалась Иона. – Она была нашей пленницей. Мы ее забираем.

– Похоже, вы плохо ее стерегли! Баба сбежала и померла в моем лагере! Все, что на теле, – мое. Обыщите!

Капитан перевернул покойницу и распахнул ее плащ. Рука в наперстках лежала прямо на животе. Предмет не умер вместе с хозяйкой, а все еще источал тусклое розовое сияние.

– Святая Сьюзен… – выронил Крейг, наклоняясь. Когда понял, на что смотрит, взревел: – Мое! Это – мне! Мой трофей!!!

– Жаль расстраивать вас, лорд Крейг, но Предмет принадлежит Дому Ориджин.

Безукоризненно элегантный Эрвин вступил в круг, сопровождаемый Джемисом и овчаркой. Тронул за плечи сестру и Аланис:

– Вам нечего здесь делать. Отойдите назад.

Иона вздрогнула – таким холодом веяли его слова. Вместе с подругой отступила за спины кайров, но по-прежнему хорошо слышала голоса.

– Ориджин, колдунья – моя.

– Мои люди привели ее на остров, мой кайр ее убил. Несомненно, она – трофей Дома Ориджин.

– Но твой пес догнал ее потому, что мои парни ее задержали! И умерла она на моей земле!

– На вашей земле?.. – Эрвин рассмеялся язвительно, с нотою истерики. – Напомнить вам, где мы находимся? Это Дворцовый Остров, он принадлежит Короне!

– Тебе!.. – громыхнул Крейг. – Ты все захапал! Дворец, столицу, казну! Я что, не вижу? Я слепой?! Ты наложил лапу на все, до чего дотянулся! Почему я сижу здесь, в палатке? Да потому, что мне тошно во дворце! Там все под твою дудку, хитрый черт!

Столько обиды и ярости было во вспышке Клыкастого Рыцаря, что Эрвин смешался, не смог дать ответа. Крейг рявкнул в довесок:

– Я – твой союзник, Ориджин. Ты меня держишь, как собачонку. Надоело! Больше не стерплю!

– Лорд Крейг, – опомнился Эрвин, – я утвердил за вами земли Южного Пути, по которым прошло ваше войско. Я отдал вам половину трофеев ночного Лабелина, хотя вы не заслужили и четверти. Я освободил из плена вас с братом. И это я взял столицу, без вашей помощи! Вы получили гораздо больше, чем стоит ваш вклад в победу. Признайте это, тьма сожри!

– Не играй словами, Ориджин! Ты обещал мне Сибил – где она? Ты обещал Глорию – где она?! Ты обещал разделить почести и славу – где?!! На каждом углу слышишь про лорда-чертова-канцлера, но где я? Где слава Нортвуду, где уважение? Почему все думают, что войну выиграли одни кайры?!

Не дожидаясь ответа, он пнул мертвое тело:

– Я забираю ведьму и Предмет. Хочешь их себе – плати.

– Ваша цена, милорд?

– Я хочу искровую армию. Особый искровый полк из одних нортвудцев под рукой моего брата Дональда. А я – имперский генерал и главнокомандующий всех искровых войск Короны!

Эрвин даже закашлялся.

– Что-о?.. Вы в своем уме, милорд? Генерал Гор – главнокомандующий!

– Срать на Гора! Кто его знает? Какие битвы он выиграл?! Я буду командовать!

– Искровая армия подчиняется только людям императора. Лорду Великого Дома – никогда! Это нонсенс!

– Не бойся, мне подчинится.

– Это прямое давление на Корону! Мы станем узурпаторами!

– Не моя печаль. Устроишь это – или я забираю труп. Или…

Иона не видела, но с дрожью представляла, как гигант надвинулся на Эрвина, перехватив секиру поудобней.

– …или решим это как воины – в поединке. Ты и я. Что скажешь, Ориджин?

– Позвольте мне, милорд, – меч Джемиса лязгнул, покидая ножны.

– Позвольте мне, – отозвался Сорок Два.

Повисла звонкая пауза.

– Если вы убьете медведя, – медленно и тихо молвил Эрвин, – то Нортвуд станет нашим врагом. Если же он убьет вас, то заберет Знахарку как трофей. В обоих случаях я – в проигрыше.

– Именно, Ориджин. Верно смекаешь. Потому сделай, как я хочу.

– Что ж, генерал Крейг… Я поставлю условия.

– Никаких условий!

– Условия будут, тьма сожри! Первое. Вы получите корпус Гора, но корпус Серебряного Лиса абсолютно предан владычице. Хотите, чтобы он вам подчинился, – убедите Минерву. И второе. Никаких больше требований. С этого дня мы в полном расчете.

Крейг не сказал «да», но и не возразил. Только глухо рыкнул:

– Грм…

– Кайры, возьмите тела.

* * *

Подруги сидели рядышком, притихшие и озябшие. Иона знала, как жалко она выглядит в мокром и грязном вечернем платье. Аланис – не лучше: белая с лихорадочным румянцем, волосы паклей облепили голову. Но Эрвин не давал и намека на сочувствие.

– Что такое с вами двумя?! Насмехаетесь надо мною? Было лишь два возможных исхода: в лучшем случае возьмем Знахарку живой, в худшем – не возьмем. Но вы постарались и придумали третий выход! Знахарка погибла, кайр убит, другой лишился ноги, у меня конфликт с Нортвудом, а заседание Палаты начнется с гигантского скандала, потому что командующим имперской армии станет тупоголовый медведь! Как вы умудрились это сделать?! Нарочно постарались?! Тьма, по случайности просто невозможно так все испортить!

– Эрвин, – дрожащим от озноба голосом попросила Аланис, – позволь мне налить тебе орджа…

Он кивнул, она наполнила кубок. Когда подала Эрвину, тот схватил кубок и швырнул в стену.

– Я похож на леди Мими?! Думаешь, выпью и успокоюсь?! Тьма! Это дерьмо не решается кубком орджа! Даже бочкой орджа! Даже чертовым галеоном, полным бочек с орджем!

Эрвин хлестал словами еще и еще. Ионе было очень больно. Настолько, что она сжалась всем телом, как узник, избиваемый палачом.

Последним обвинением брат швырнул самое острое:

– Вы еще и солгали мне. Солгали, нарушили приказ и отдали себя в руки врагу! Я пытался защитить нашу семью… Как можно защитить того, кто сам лезет в могилу?!

Он оперся на стол, тяжело дыша.

– Но, Эрвин… – начала Аланис.

– Я не позволял говорить!

Она склонила голову:

– Да, милорд.

– Когда заговоришь, не начинай со слова «но». Здесь нет никаких «но»! Кристально прозрачная ситуация: ложь, глупость, ослушание приказа. Мужчина на вашем месте заслужил бы смерть.

– Да, милорд.

– Итак, что ты хотела сказать?

– Это была моя идея, милорд. Ваша сестра ни в чем не виновата.

Аланис выпятила подбородок. Она действительно надеялась, что весь гнев Эрвин обрушит на нее одну.

– Ах как, черт возьми, благородно! Я, значит, должен восхититься твоим великодушием и сестринской чистотой! И вы, значит, обе оправдаетесь – прелестно! Иона – графиня, северянка, леди, она хорошо знала, на что идет, и не противилась. И это именно она отдала приказ часовым – тебе они бы не подчинились. Имеешь еще возражения?

Чего не отнять у Аланис – умения нести себя гордо. Даже в час падения и смирения.

– Никаких, милорд. Любая кара будет справедливой.

– И я так считаю.

– Но есть наблюдение, милорд, каковое может быть вам полезно.

– Я весь внимание.

– Мы с леди Ионой абсолютно точно убедились в том, что Предмет Знахарки способен залечивать раны. До сих пор это не было очевидно. Теперь мы знаем, что Кукловод имеет не только оружие, но и средство исцеления.

Иона непроизвольно глянула на ладонь: от раны уже не осталось и следа.

– Это ценно, – признал Эрвин. – Но мы открыли бы это в ходе допроса пленницы, если бы, по моему плану, взяли ее живьем.

– Позвольте отметить и другое, милорд. Назначение Крейга Нортвуда вредит, скорее, самому Крейгу, чем вам. Он получит прямой конфликт с императрицей и двумя имперскими генералами, в коем погрязнет и перестанет вам досаждать. Больше того: как Нортвуд, так и владычица со временем станут искать в вас союзника.

Эрвин позволил себе едва заметную улыбку:

– Я успел это обдумать, пока Клыкастый замахивался на меня секирой.

– Что же до погибшего кайра, то он и так заслуживал кары за неподчинение. Теперь вы избавлены от тяжкой необходимости казнить соратников. Осталось лишь наказать третьего часового – горца. Обойдитесь мягко – парой месяцев тюрьмы – и вызовете общее уважение своим милосердием.

– Я подумал и об этом. Но один вопрос остался не решен: что мне делать с вами?

– Полагаю, милорд, лучше всего – восхититься нашей смелостью, отчаянной решительностью, способностью трезво мыслить в сложной ситуации. И простить нас, учитывая названные исключительные качества.

Она не скрывала иронии. Эрвин усмехнулся:

– Хороший ответ.

– Теперь позволишь мне налить орджа?

Она наполнила чашу и сама же сделала большой глоток. Подала Ионе:

– Согрейся, дорогая.

Иона, доселе смятая и бессловесная, поднялась на ноги:

– Все, чего я хотела, – вылечить отца.

И ушла сквозь мучительную тишину.

* * *

Эрвин, мой пронзительно умный Эрвин… Сегодня ты был чудовищно глуп. Бранил меня за неудачу, не понимая того, как больно я сама изгрызу себя клыками вины и стыда. Или, напротив, был исключительно умен и предвидел, как раздавит меня твое непонимание. Но в этом случае – ты жесток. Настолько жесток, что нельзя об этом думать.

Мне горько, Эрвин. Смертельно горько от того, что не смогла спасти отца, что создала тебе столько проблем, что весь мой план пошел прахом. Мне до того горько, что нужна поддержка родного человека. Разве часто я прошу тебя о помощи? Нет. И сегодня не прошу. Но ты мог бы понять. Мог услышать мою мысль! Я ведь так часто слышу твои… Глупый Эрвин. Жестокий Эрвин.

Лишь на рассвете она уснула, обессилев от мучений.

А проснулась от настойчивого стука в дверь.

Накинула халат, подошла, увидела на полу под дверью листок бумаги.

Спросонья перечитала дважды. Когда поняла, комок подкатил к горлу. В дверь снова постучали, она спросила:

– К-кто?..

– Твой глупый брат.

Она отперла, и Эрвин смерил ее взглядом от спутанных волос до босых ступней.

– Чего-то подобного я и боялся…

– Что я сплю без обуви?

– Что проведешь ночь в терзаниях и станешь похожа на мумию. Я приходил около рассвета, но ты спала слишком крепко, потому оставил записку.

Он взял у нее листок, а взамен подал чашку.

– Я прошу у тебя прощения. И хочу, чтобы ты выпила этот кофе и очень, очень, очень быстро привела себя в порядок. Через четверть часа – примиряющее событие, мы должны на него попасть.

– Какое событие?

– Военный совет.

– Что мне делать на военном совете?

– Практически нечего. Потому и зову тебя: не ради пользы, а для примирения.

Она попробовала кофе. Было очень, очень вкусно.

– Эрвин… Больше не кричи на меня.

– Больше меня не обманывай.

Иона протянула брату мизинец, как в детстве.

* * *

Столько эмоций вызвало это нежданное тепло, что Иона не сразу и задумалась. Спохватилась лишь входя в кабинет Эрвина: военный совет?! Разве мы с кем-то воюем?!

Их – точнее, только Эрвина, – ждали трое военачальников: Роберт Ориджин, генерал-полковник Стэтхем и имперский генерал Гор. Последний вызвал мрачное воспоминание о ночной стычке с медведями. Гор имел деловитый, но не угрюмый вид – вероятно, еще не знал, что скоро лишится места главнокомандующего. Он и заговорил первым:

– Лорд-канцлер, необходимо обсудить последние события и должным образом среагировать на них.

Эрвин усадил Иону и сам расположился рядом – так близко, что почти касался ее плеча.

– Вы говорите о выходке крестьян, генерал?

– Будет легкомысленно звать это выходкой, милорд. Бунт набирает силу. Уже два крупных города – Лоувилль и Ниар, – а также десяток городков предоставили бунтарям поддержку. Их численность достигла тридцати тысяч.

Эрвин только улыбнулся и украдкой подмигнул сестре: мол, что такое тридцать тысяч серпов?.. Генерал вел дальше:

– Под влиянием горожан бунтари сформировали свое главное требование: твердо установленная подушная подать. Ее величина прописана в законе, и ни лорды, ни сборщики налога не имеют права требовать больше.

– Звучит разумно… – хмыкнул Эрвин.

– Да, лорд-канцлер, вполне разумно. И это плохо! До недавнего времени бунтари не имели ясного плана, лишь смутно взывали к милосердию Короны и зачем-то требовали личной встречи с герцогом Лабелином либо императрицей. Все это звучало наивно и несерьезно, не вызывало сочувствия у большинства мещан. Но снижение и фиксация налога – это четкое требование, которое поддержат многие.

– И снова-таки разумно, – согласился Эрвин. – Фиксированный законом налог – один из пунктов несостоявшейся адриановой реформы. Есть все основания ждать, что императрица воспримет с симпатией такое требование.

– Да, милорд, но…

– Именно, генерал: но. Я поручил решение данного вопроса министру налогов и сборов. Почему же я снова трачу свое время? И почему министр Борн даже не присутствует на совете?!

– Изволите видеть, лорд-канцлер, Дрейфус Борн не рискнул появиться при дворе. Он находится в налоговом управлении в Маренго, где тщетно ищет пути выполнить данные вам обещания.

– То бишь, он сбежал и прячется? Вы это хотите сказать?

– Милорд, Дрейфус Борн сделал все, что мог. Он собрал воедино отряды налоговой стражи и нанял вдобавок две бригады вольных стрелков. По приказу министра на подступах к Излучине бунтарей встретило четырехтысячное войско. Крестьяне разбили его и обратили в бегство.

– Крестьяне?.. – брови Эрвина полезли на лоб. – Как им это удалось?!

– Сворой правят два вожака: мещанин по кличке Зуб и путевский крестьянин Салем. Сами они не смыслят в военном деле, но им помогают несколько ветеранов: строевые капралы, сержант-наставник, и даже, по слухам, некий офицер из благородных. Эти люди обучили крестьян строевым маневрам, чем сильно повысили боеспособность. Сноровка ветеранов сказалась и в том, что бунтари предвидели ловушку и избежали ее с помощью тактической хитрости.

– Не забывай, кузен, – вставил Роберт, – это же путевские крестьяне. Месяц они провели в наших рядах. Кое-чему да научились.

– Это сражение, милорд, показало, что ситуация вышла далеко за пределы полномочий министра налогов. Понимаю ваше негодование, милорд. Глубоко разделяю возмущение, какое вызывает у вас мерзкий бунт. Однако события требуют вашего решения. Вы хорошо послужите государству, если примете его сегодня же.

Эрвин искривил губы. На лице его не читалось ни малейшего желания прямо сейчас послужить государству.

– Знает ли о восстании ее величество?

– Трудно сказать. Лично я не уведомлял владычицу и велел штабным офицерам помалкивать. Ее величество сильно переживает из-за поражения в Литленде. Еще одна военная неудача будет лишним бременем для ее плеч. Согласны ли вы, милорд?

Барон Стэтхем добавил свое слово:

– Милорд, знает Минерва или нет – совершенно неважно для исхода дела. Ведь это дело военное, стало быть – мужское. Нам следует решать и действовать, а не Минерве.

Взгляд Эрвина в сторону Ионы был очень выразителен: «Гляди, сестричка: не я один держу Мими в неведении. Все умные люди согласны, что так лучше».

– Господа, – спросил он генералов, – что еще важного известно о восстании?

– Могу добавить лишь одно, милорд. После победы над наемниками бунтари стали привязывать к вилам и копьям подснежники. Они пытаются изобразить мирные намерения: глядите, мол, мы идем с цветами, а не клинками.

– Как красиво, – вырвалось у Ионы.

– Миледи, – отрезал Стэтхем, – пускай хитрецы не введут вас в заблуждение. Будь они законопослушны, сразу сложили бы оружие при виде имперских гербов на флагах. Но они вступили в бой с войском Короны! Наказание должно быть решительным и суровым.

Эрвин покачал головой:

– Мне очень не хочется… Война кончилась, настало время для милости, а не жестокости. Да и, по правде, их требования не лишены смысла.

– Дело не в требованиях, милорд. Бунтари посмели взять в руки оружие! Ваш отец повесил бы каждого второго, а прочим отрезал бы уши.

– Мой отец правил на Севере. Здесь нравы иные: люди мягче, милосердие – в почете.

– Милосердие – плохой советчик. Оно заставит вас медлить, а бунт тем временем наберет размаха. И уже не тридцать тысяч придется покарать, а пятьдесят или сто. Милорд, позвольте мне взять два батальона и быстро прижечь заразу, как прижигают гнойные раны.

Иона очень хотела что-нибудь посоветовать брату. Она с большой радостью видела колебания Эрвина. Ночью думала, ничего не осталось от его прежней доброты; теперь убеждалась в обратном – и в груди теплело. Но что сказать – она не знала. Иррациональное чувство сигналило: лучший выход – самому Эрвину встретиться с крестьянами. Даже не лучший, а единственный путь, что не окончится тысячами новых могил. Но прошлая ночь слишком явно показала, сколь ошибочным бывает голос чувства… Иона промолчала. Да ее никто и не спрашивал.

– Поступим так, – после долгого сомнения решил брат. – Батальоны Первой Зимы останутся в столице. Генерал Гор, вы лучше знакомы со здешним народом и меньшими жертвами приведете его к подчинению. Выступайте со своим корпусом навстречу бунтарям. Предложите им мирно сложить оружие. Если сделают это, арестуйте лишь главарей и зачинщиков, а прочих отпустите. Если же не сдадутся, прикажите воинам целить искрой по ногам, а не в грудь. Возьмите живьем как можно больше бунтарей, которых императрица великодушно помилует. Пускай случится бархатная победа.

– Благодарю за честь, милорд. Рад служить Короне.

Гор откланялся и ушел, чеканя шаг. Генерал-полковник Стэтхем покачал головой:

– Вы не прижгли рану, милорд, а положили припарку. Как человек, страдавший гнилой кровью, должны знать: припарки никогда не помогают.

– Но, как бывший мятежник, знаю и другое: не всякий бунтарь – гнилье.

– Как вам будет угодно, милорд, – ответил Стэтхем, не скрывая упрека.

Эрвин отпустил его и Роберта. Оставшись наедине с братом, Иона спросила:

– Ты думаешь, Гор сумеет?..

– Если сумеет, я порадуюсь спасенным жизням. А если нет – что ж, мы хотя бы получим повод разжаловать его и заменить Клыкастым Крейгом…

Странная секунда тишины повисла в воздухе, когда отзвучали слова. Ионе показалось, что брат не верил ни в успех Гора, ни в неудачу. Третий – невысказанный – вариант заполнял мысли брата и чуть было не сорвался с языка…

– Хватит о бунте, – одернул себя Эрвин. – Сестричка, займемся делом поинтереснее: не зря же нам достался говорящий Предмет!