Памяти моего отца

В мировой истории существует немало явлений, поражающих воображение своей кажущейся нелогичностью, несоразмерностью гигантских последствий и вроде бы незначительных причин, их вызвавших, несоизмеримостью Ответа на брошенный Вызов. Как укрепленный разбойничий лагерь, основанный главарем бандитов Ромулом, превратился в Вечный город – столицу могучей империи? Почему огромная Персия, у которой количество воинов превышало все население Греции, включая грудных младенцев, проиграла этим грекам войну? Каким образом дезорганизованная, голодная, необученная армия Французской Республики одержала победу над своими многочисленными врагами, стремившимися задушить Великую Революцию? Такие воображаемые несообразности можно перечислять очень долго, но куда сложнее дать ответы на подобного рода вопросы. Впрочем, некоторые явления объясняются достаточно просто: тут можно вспомнить роль личности, технологическое и моральное превосходство и так далее. Но есть факты истории, истолковать которые значительно сложнее. И одним из самых удивительных феноменов мирового исторического процесса стала монгольская всемирная империя Чингисхана и его преемников. Раскрытие основных составляющих этого уникального исторического явления – личностной, политической, психологической, военной, идеологической – и является основной задачей этой книги.

На этом пути существует немало трудностей. Одна из самых серьезных – резкое культурологическое расхождение двух очень разных типов цивилизации – кочевого и оседлого. Современному российскому читателю, воспитанному, как правило, в традициях западного типа культуры (при всем нашем своеобразии), трудно понять даже самые элементарные поведенческие стереотипы образа жизни кочевника-степняка. То, что для средневекового монгола было естественным, как дыхание, сегодня воспринимается как нонсенс. Вот классический пример, ставивший в тупик многих исследователей жизни Чингисхана: при набеге меркитов он оставил свою жену, фактически обрекая ее на неизбежное пленение, так как для нее «не хватило коня». При этом, с нашей точки зрения, лошадей хватило бы на всех, и поведение Чингисхана представляется большинству историков (особенно западных) совершенно необъяснимым, и начинаются разного рода спекуляции и просто фантазии: он не любил свою жену (что противоречит всей дальнейшей жизни Чингисхана); он рассчитывал, что ее не найдут или не тронут (нелепо!); он струсил, впал в панику и бежал, ничего не соображая (и это будущий железный полководец, создатель могучей империи). В общем, варианты можно множить, а в реальности для монгола здесь не возникало даже выбора, как поступить. Императив первый: жизнь главы семьи важнее жизни остальных ее членов. Императив второй: чтобы спастись от вражеского преследования, у главы семьи должен быть заводной конь. И все, для любого монгола абсолютно ясно, почему на девять членов семьи не хватило девяти лошадей. Одному члену семьи действительно недостало коня. Лишней в данном случае оказалась Борте.

Этот пример приведен здесь лишь как наиболее ярко иллюстрирующий разность менталитета кочевых и оседлых народов. Но подобного рода коллизии, пусть и не такие очевидные, возникают постоянно, затрудняя восприятие и интерпретацию фактов. Отсюда и сложность для нашего восприятия такого важнейшего источника по истории монголов, как «Сокровенное Сказание» (другое название – «Тайная история монголов»). Ситуацию еще более осложняет тот факт, что остальные источники по монгольской истории написаны представителями других типов цивилизаций – китайской и исламской. И если вторая хотя бы стремилась понять и объяснить деяния монголов, памятуя о своих полукочевых предках-арабах, за полтысячелетия до Чингисхана покоривших половину мира, то китайская культура никогда не принимала и не понимала принципов кочевого общества. Для китайцев все кочевники были варварами, сеющими смерть ради грабежа и бессмысленного разрушения. Между тем, в силу географических причин именно китайские источники являются наиболее многочисленными (особенно до середины XIII века). Впоследствии, после монгольских завоеваний, появилась и еще одна группа источников – панегирические по отношению к Чингисхану и его преемникам. В них тоже непросто отделить правду от лжи, но, если можно так выразиться, – в обратном смысле.

В целом великие потрясения эпохи Чингисхана и его наследников описаны достаточно подробно в сочинениях разных народов – собственно монгольских, китайских, арабских, русских, армянских, западноевропейских. Здесь не место для подробного историографического очерка, но стоит назвать хотя бы важнейшие из исторических источников на эту тему. В первую очередь следует назвать удивительное, а в чем-то и уникальное «Сокровенное Сказание». Написанное одним из ближайших сподвижников Чингисхана (возможно, его приемным сыном Шиги-Хутуху) вскоре после смерти великого завоевателя, оно дает совершенно исключительный взгляд изнутри, взгляд почти непосредственного очевидца событий или, по крайней мере, собеседника очевидцев, больше того – прямых творцов этих событий, не исключая, вероятно, и самого Чингисхана. В общем, значение этой небольшой книги трудно переоценить, особенно в том, что касается периода, предшествующего великому курултаю 1206 года, провозгласившему создание монгольской империи. Есть у «Сокровенного Сказания» и минусы, как это ни странно, напрямую связанные с главным плюсом – монгольским происхождением. Это и почти полное отсутствие датировок, особенно событий XII века – периода становления державы Чингисхана. Это и сам характер сочинения – в первую очередь, это все-таки «Сказание», а не «История». В этом смысле она перекликается с известнейшим «Словом о полку Игореве». Литературный характер произведения часто толкает автора к иносказаниям, умышленным неясностям и вуалированию. «Умному достаточно» – вот кредо создателя «Сокровенного Сказания».

Вторым важнейшим свидетельством эпохи монгольских завоеваний является знаменитый «Сборник летописей» («Джами ат-таварих») Рашид ад-Дина. Этот выдающийся историк в течение двадцати лет занимал важнейшие чиновничьи посты при монгольских ханах Ирана – Хулагуидах. По заказу ильханов им и был создан (точнее, отредактирован) этот выдающийся труд. В силу своего высокого положения Рашид ад-Дин был допущен к совершенно секретной информации – знаменитому «золотому сундуку» – семейным реликвиям Чингизидов, в котором хранились тексты, посвященные родовой истории Чингисхана, описанию походов и деяний создателя империи и его потомков. Выражаясь современным языком, эта информация была полностью закрытой и предназначалась только для членов царствующей династии. Заслуга Рашид ад-Дина в том, что он сделал ее доступной, хотя, очевидно, не в полном объеме. Конечно, в силу объективных причин, труд этот во многом панегиричен, тем не менее, с точки зрения фактологии он совершенно незаменим.

Отметим и еще одну важную группу источников – произведения китайских авторов. Особое место среди них занимает «Полное описание монголо-татар» («Мэнда бэй-лу») Чжао Хуна. Это единственный текст, написанный еще при жизни Чингисхана, – что называется, по горячим следам. Если учесть уже упомянутую специфику китайской историографии, то сочинение Чжао Хуна (заметим, непосредственного свидетеля завоеваний Чингисхана – он был послом южнокитайской династии Сун в ставке Мухали, ханского наместника в северном, Цзиньском, Китае) нужно оценить достаточно высоко. Другой важнейший китайский труд по истории монгольской империи, легендарная «Юань-ши» («История династии Юань», т.е. Чингизидов), весьма информативна, но, к сожалению, лишь небольшая ее часть переведена на русский язык – вероятно, из-за ее большого объема.

В заключение этого небольшого историографического экскурса стоит отметить еще одну очень интересную группу исторических свидетельств – произведения европейских авторов, в силу разных обстоятельств оказавшихся среди монголов. Это «История мунгалов» Плано Карпини, «Путешествие в восточные страны» Гийома де Рубрука и широко известная (хотя известность эта довольно сомнительная) «Книга Марко Поло». Особенно ценна книга Рубрука – вообще человека приметливого, удивительно наблюдательного. Рубрук лично встречался с Батыем (Бату) – покорителем Руси, с последним всемонгольским ханом Менгу (Мункэ) и оставил очень яркие зарисовки монгольского быта.

Конечно, этим кратким перечнем далеко не исчерпывается почти необозримая литература, посвященная истории монгольской империи. Для интересующихся этой темой в конце книги приложен библиографический список источников и литературы. Здесь же необходимо сделать немаловажное авторское отступление.

При работе над этой книгой я столкнулся с целым рядом специфических проблем (в дополнение к уже упомянутым). Так, например, в силу разноязычности источников большую сложность представляла правильная передача имен собственных, географических названий и т.п. Скажем, имя знаменитого полководца Субэдэя, одного из «четырех псов» Чингисхана, имеет, по меньшей мере, десяток записанных вариантов произношения. Не желая вступать в спор с профессиональными монголоведами, я выбрал следующую схему: там, где в русском языке уже сформировался некий общепринятый принцип написания, будет применяться именно он. Будет «Темучин» вместо более близкого к монгольскому «Тэмуджин», «Тэмучжин». Джучи вместо Джочи, Батый вместо правильного Бату и т.д. Иногда это будет дополнительно оговариваться, но я посчитал, что перегружать книгу этим не стоит. В большинстве остальных случаев будет принята транскрипция Рашид ад-Дина, иногда – «Сокровенного Сказания». В спорных случаях – например, когда неясно, идет ли речь об одном и том же человеке, автор оставляет за собой право на собственное мнение.

Еще в большей степени это касается некоторых небесспорных фактов или их различной интерпретации в исторической литературе. По ряду случаев у меня имеется своя версия событий, отличающаяся от принятых в современной историографии: например, о происхождении названия «монгол», о двукратном провозглашении Темучина Чингисханом и т.д. Такого рода авторские версии будут по возможности оговариваться; вместе с тем, я считаю, что авторская интерпретация событий, при условии, что факты изложены верно, – неотъемлемое право историка. За точность же изложения фактов я ручаюсь.

В заключение этого несколько затянувшегося введения добавим, что автор ставил перед собой цель понятным языком рассказать о сложнейшем и интереснейшем периоде мировой истории. При этом мне хотелось сохранить максимальную объективность повествования, без развешивания ярлыков вроде «Темучин – кровавый пес войны» или полярной точки зрения – «Темучин – величайший герой». К сожалению, многие, особенно современные оценки, страдают подобной субъективностью. Я постарался в меру своих сил писать «без гнева и пристрастия». Тебе, читатель, судить, насколько это у меня получилось.