Глава 5

– Ужасно есть хочется, – повторил Балабуха во второй или третий раз.

Судя по звукам, раздававшимся в карете, внутри артиллериста прочно обосновался целый лягушачий оркестр, вдохновенно исполнявший какую-то болотную симфонию. Бурчание в желудке Антона порою становилось таким громким, что без труда заглушало стук колес.

– Кажется, там в корзине была копченая рыба, – несмело заметил Владимир. – И вишневая наливочка, которую мы купили еще перед границей.

Балабуха сердито покрутил головой.

– Да ты что, драгун? Все это уже давно Август слопал.

– Что, и наливку тоже? – вскинулся Гиацинтов.

– А наливку он первым делом оприходовал, – горько сказал Балабуха. – Губа не дура у этих поляков, доложу я тебе!

И он сердито покосился на Добраницкого, который, приоткрыв рот, спал счастливым сном. За время пути все его ссадины зажили, и даже здоровенный фингал под глазом почти прошел.

– Ладно, – решился Гиацинтов и высунул голову наружу. – Эй, Степан! Как увидишь какую-нибудь гостиницу или трактир, остановись. Артиллерия должна подзаправиться. – И он подмигнул Балабухе.

– Ну ты выдумаешь тоже! – обиделся тот.

Экипаж въехал в небольшой городок и остановился перед двухэтажной гостиницей, на грубо намалеванной вывеске которой было выведено: «Золотой лев». Внизу под надписью красовалось изображение этого самого льва – настолько далекое от оригинала, что без надписи опознать этого зверя было бы весьма затруднительно.

– Август, – крикнул Владимир, – вставай!

– Ни за что и никогда, – быстро забормотал тот во сне, – ни за что на ней не женюсь! – Но он тут же открыл глаза и подскочил на месте. – А? Что? Где мы?

– Черт его знает, – прогудел Балабуха, пожимая мощными богатырскими плечами. – Вылезай!

Троица друзей выбралась из кареты, причем Август все время усиленно зевал и тер глаза (которые у него, кстати сказать, были небесно-голубого цвета).

– Перекусим и отправимся дальше, – объявил Гиацинтов. – Васька! Помоги кучеру с лошадьми.

В мрачном сводчатом зале сидели человек пять или шесть, не больше. Двое торговцев с длинными усами, офицер – гусар в доломане и красиво расшитом ментике, старый, похожий на моржа полковник с косым шрамом через все лицо, какая-то невзрачная личность в штатском и пьяница, который дремал в углу за столом, положив голову на руки. Грузный хозяин гостиницы переваливающейся походкой подошел к Гиацинтову и осведомился, чего желают господа.

– Выпить бы чего-нибудь, – сказал Балабуха, выразительно кашлянув и пригладив усы, – а то в горле совсем пересохло.

Хозяин понимающе кивнул и сказал, что у них есть превосходное токайское, а также мозельское, и еще…

– А водка?

Нет, водки нет. Не угодно ли господам токайского? Очень хорошее вино.

– Они что, сбесились? – проворчал Балабуха. – Даже водки не держат! Совсем пропащая гостиница!

– За границей водку не пьют, – вмешался Владимир.

– Вот те на! – удивился артиллерист. – А что же они пьют?

Гиацинтов пожал плечами.

– Вино.

– Ты что, смеешься надо мной? – недоверчиво спросил Балабуха. – Вино – это же слабенькая кислятина, тьфу!

– Антон, – сердито сказал Владимир, – уймись. Сначала нам надо чего-нибудь поесть… Что вы можете нам предложить?

Сошлись на жареном гусе, пироге с яблоками, паштете и бутылке токайского, после чего компания села за стол и стала ожидать, когда доставят заказ.

– Может, перекинемся в карты? – спросил Добраницкий, потирая руки.

– Раскладывай пасьянс, – осадил его Балабуха.

Август, который, как и все азартные игроки, ненавидел пасьянсы, подскочил на месте.

– Шутить изволите, господа! Пасьянс! Да чтоб того, кто эти пасьянсы придумал…

Но тут, щекоча ноздри райским ароматом, в зал вплыл жареный гусь на подносе, который несла ловкая русоволосая девица в подоткнутом фартуке, и Добраницкий сразу же забыл обо всем на свете. К его разочарованию, девица подошла сначала к Гиацинтову. Мало того, что она по несколько раз вытерла все его приборы, так плутовка еще собственноручно отрезала ему самую лучшую часть гуся, после чего не поленилась сбегать еще и за вином, напрочь проигнорировав при этом усатого артиллериста и голубоглазого поляка. Раз десять спросив, не нужно ли чего еще господину, и получив наконец заверения в том, что, если что-то понадобится, ее непременно позовут, девица удалилась, покачивая бедрами и то и дело оглядываясь на Владимира. Добраницкий и Балабуха только ошеломленно переглянулись.

– И чем он их берет? – проворчал артиллерист, принимаясь за еду. – Не пойму!

Однако он вскоре забыл о своей обиде, потому что токайское и в самом деле оказалось самого лучшего качества и золотом искрилось в бокалах.

– Ну, за что пьем? – спросил Балабуха, поднимая бокал.

– За нас, – просто предложил Владимир. Добраницкий от избытка чувств только согласно кивнул.

– Господа, – громогласно заявил гусар за соседним столом, – предлагаю всем присутствующим выпить за императора Фердинанда, да хранит его бог! Гип-гип, ура!

Гиацинтов поморщился и отставил бокал. Балабуха, ничего не заметив, залпом опрокинул свой и одобрительно крякнул.

– Недурственно, – объявил он, принимаясь за гуся.

– А вы что же не пьете? – спросил раскрасневшийся гусар у Владимира. – За императора Фердинанда, сударь!

Владимир спокойно улыбнулся.

– Простите, сударь, но я не подданный его величества. И вообще, у меня совершенно другой император.

– А-а, – вызывающе протянул гусар. – Вот оно что! Значит, нашим императором вы брезгуете?

– Почему брезгую? – удивился Владимир. – Я ему не подданный, с какой стати мне пить за него?

Август замер, держа в руке недопитый бокал. Как человек, побывавший во множестве передряг, он первым почувствовал, что разговор плавно скатывается к банальной ссоре, а ссоры в те времена имели обыкновение заканчиваться очень и очень плохо.

– Сударь, – вспыхнул гусар, – вы невежа!

Глаза Владимира сузились.

– А вы, сударь, попросту пьяный дурак, – не сдержавшись, выпалил он.

И тут в гостиничном зале наступила тишина. Слышно было только, как чирикает под потолком воробей, несколько минут назад влетевший в распахнутое окно.

– Так, – сказал гусар в пространство. – Это, сударь, серьезное оскорбление.

– Не знал, что правда так оскорбляет, – парировал Владимир.

– Вы ответите за это!

– Да ради бога. – И Гиацинтов, пожав плечами, принялся за паштет.

– Я вызываю вас! Если, конечно, вы в состоянии драться, – презрительно добавил офицер. – На крестьянина вы все же не похожи.

– Господа! – попытался вмешаться хозяин. – Господа! Помилосердствуйте…

– Не волнуйтесь, – сказал ему полковник со шрамом через лицо, – все по законам чести. Господина Ферзена оскорбили, и он имеет полное право требовать удовлетворения.

Гусар повернулся к нему и церемонно поклонился.

– Рад, что вы на моей стороне, сударь. Прошу оказать мне честь быть моим секундантом.

– С удовольствием, – отвечал полковник. – Однако, может быть, господин пожелает извиниться?

– И не подумаю, – ответил Гиацинтов заносчиво.

Надо сказать, что такое поведение вовсе не было привычно для Владимира. По натуре он был довольно мягок и уступчив, тогда как среди его полковых товарищей в чести были задиристость, нахрапистость и даже наглость. Но у Гиацинтова имелось одно свойство: он на дух не выносил самоуверенных глупцов, таких, как этот Ферзен. Кроме того, он считал, что, раз ввязавшись в драку, отступать назад бесполезно. Блестя светлыми глазами, Владимир перегнулся через стол к опешившему артиллеристу.

– Антон! Будешь моим секундантом?

– Да ты что? – сказал Балабуха, багровея. – Какие дуэли, Владимир Сергеич? Мы ведь на службе, пойми! Нам запрещено…

– Значит, не будешь, – безжалостно перебил его Гиацинтов. – Август! Ты ведь, кажется, дворянин?

– Потомственный шляхтич, – гордо объявил Добраницкий, выпятив грудь. – Если хочешь знать, родись я на год раньше, я бы вообще был сейчас графом. Но мой старший брат, чтоб ему жить долго и счастливо…

– Твою родню мы обсудим как-нибудь в другой раз, ладно? Пока скажи вот что: ты будешь моим секундантом?

– Где?

– На дуэли с этим гусаром. – И Владимир кивнул на подбоченившегося Ферзена.

– Ой, – несмело сказал Добраницкий. – Дуэль – это же… Вы что же, будете убивать друг друга?

– Вроде того, – подтвердил Владимир.

– До смерти? – жалобно спросил Август.

– А это уж как получится, – прогудел Балабуха. – И вообще, это смешно! Какой из тебя секундант, Август?

– Попрошу не задевать мою честь неуместными замечаниями! – вспыхнул поляк. – Не бойся, Владимир Сергеич, я с тобой. Можешь на меня положиться, я все сделаю как надо.

– Вот и прекрасно, – отозвался Владимир. – Значит, решено.

Балабуха надулся и уставился в тарелку. К офицерам подошел полковник со шрамом.

– Позвольте представиться, полковник Людвиг Моргенштерн, – сказал он и чрезвычайно внимательно посмотрел на Владимира. – А вы, милостивый государь…

Гиацинтов назвал себя и своего секунданта.

– Вы задели господина Ферзена, – объявил полковник. – Поскольку он является оскорбленной стороной, то выбор оружия принадлежит ему. Напоминаю обеим сторонам, что, согласно правилам, с этого мгновения противники не имеют права общаться друг с другом иначе, как через посредство секундантов. – И он выдержал многозначительную паузу, словно ожидал услышать возражения, но никто не проронил в ответ ни слова. Август как ни в чем не бывало довершал истребление гусиной ножки, а Владимир хмуро смотрел куда-то мимо тарелки.

Балабуха толкнул плечом Добраницкого.

– Ну что, секундант? Иди договаривайся об условиях дуэли.

– Каких еще условиях? – испугался Август.

– Кто доставит оружие и прочее, – просипел артиллерист и сделал страшные глаза. – Ну!

С явной неохотой Добраницкий поднялся с места и вместе с Моргенштерном отошел в угол зала. Двое мужчин о чем-то заговорили вполголоса. Впрочем, говорил в основном полковник, Август же только кивал, со всем соглашаясь. Через несколько минут Добраницкий вернулся.

– Он предложил стреляться на пистолетах, – объявил поляк. – Барьеры на двенадцати шагах, оружие доставит он.

– И ты согласился? – вскипел Балабуха. – Владимир же плохо стреляет! Этот гусь гусарский уложит его, как малую пташку! Эх!

– Мне что, отменять наши договоренности? – несмело спросил Август.

– Нет, – коротко ответил Владимир. – Скажи ему, встречаемся через полчаса позади дома.

– Что, так торопитесь в рай? – язвительно осведомился гусар, слышавший его слова.

– Нет, – сухо отозвался Гиацинтов. – Мне и моим спутникам надо ехать дальше. Впрочем, если вы боитесь…

– Все, кто меня знает, могут подтвердить, что Иоганну Ферзену страх неведом, – напыщенно объявил гусар. – Что ж, через полчаса так через полчаса.

Он переглянулся с полковником и с завидным хладнокровием принялся за еду.

– Вольдемар, ты спятил? – рассердился Балабуха. – Это же против правил! Вы не должны говорить друг с другом!

– Тебя только это заботит? – парировал Владимир. – Налей-ка мне лучше еще стаканчик токайского.

– Бутылка пустая, – с отвращением доложил артиллерист. – Август все вылакал.

Он швырнул вилку в тарелку и яростно взъерошил свои короткие темные волосы.

– Ну ладно, – сказал Балабуха, немного успокоившись. – Если что случится, я сам вызову этого гусара плюгавого и отправлю его к праотцам. Пусть знает впредь, как цепляться к порядочным людям!

Гусар и впрямь не блистал красотой. Он был маленький, жилистый, с узким лобиком и пушистыми рыжеватыми усами. Физиономия у него была хитрая и, как показалось Балабухе, довольно-таки гадкая. Впрочем, следует учесть то, что по известной читателю причине Балабуха недолюбливал всех гусаров без исключения.

Ровно через час дуэлянты и их секунданты собрались на маленьком лужке позади гостиницы. Полковник Моргенштерн принес пистолеты в изящном футляре, обитом алым бархатом, и отмерил 12 шагов между барьерами. Был ясный погожий день, и только несколько кудрявых облачков кое-где висели в ярко-синем небе. В высокой траве стрекотали кузнечики.

– Ну что ж, – важно изрек полковник, – пора заряжать оружие.

Он взял один пистолет, Добраницкий – другой, причем едва не уронил его – до того игрок боялся всякого оружия. Глядя, как Моргенштерн заряжает пистолет, Август дрожащими руками стал насыпать порох, причем даже не заметил, как насыпал слишком много. По его лицу крупными каплями катился пот. Владимир же, наоборот, внешне выглядел невозмутимо спокойным, хотя сердце так и колотилось у него в груди.

«Гусеница ползет по травинке… Какая она смешная… – Он бросил взгляд на своего противника. – Какое важное лицо у этого Ферзена… Можно подумать, он готовится совершить какой-то подвиг. Ну вот, уже кончили заряжать пистолеты, полковник кладет их в ящик… Пора!»

– Прошу, господа, – сказал полковник, подойдя к ним и протягивая открытый футляр, в котором валетом покоились заряженные стволы. Гусар взял ближайший пистолет, Владимир – тот, который остался. Его вдруг охватило странное безразличие.

«Неужели можно умереть? Вот так просто? Ничего больше не видеть, не чувствовать, никого не любить, не страдать… просто уйти, стать никем и ничем…»

– По местам, господа! – торжественно произнес полковник; по его лицу было видно, что он прямо-таки наслаждается своей ролью. – Как только я взмахну шляпой, сходитесь!

Балабуха, стоя у окна гостиницы, видел внизу перед собой ярко-зеленый луг и на нем четыре фигуры. Моргенштерн и Добраницкий стояли рядом, а оба противника заняли исходные позиции. Барьеры были обозначены двумя саблями, на лезвиях которых играло солнце, и лучи его зажигали в темно-каштановых волосах Владимира золотые нити. Солнечный зайчик скакнул по лицу гусара, тот поморщился, дернул головой.

«Черт! – думал Балабуха. – Никогда не замечал, что Владимир такой высокий… Слишком хорошая мишень!»

Его руки сами собой сжались в кулаки.

На лугу полковник взмахнул шляпой. Август, стоя позади него, утирал пот, который ручьями катился по его бледному, взволнованному лицу.

– Сходитесь!

Добраницкий вздрогнул и уронил платок, которым вытирал лицо, поднял его, но в следующее мгновение уронил снова. Теперь, когда Гиацинтов шел вперед, двигаясь, может быть, прямиком к своей смерти, этот непокорный лоскут ткани показался ему, бог весть отчего, ужасно смешным. Он улыбнулся и пропустил момент, когда, не дойдя до барьера одного шага, гусар неожиданно зажмурил один глаз и прицелился.

– Боком! – заорал Балабуха, не помня себя. – Боком становись! Рукой закройся! А, черт подери!

Владимир удивленно поднял глаза, и в следующее мгновение грянул выстрел.

Вслед за этим послышался нечеловеческий вопль, и Иоганн Ферзен, как-то по-собачьи подвывая, осел на траву.

К нему бросились секунданты. Владимир, ничего не понимая, переводил взгляд с раненого на пистолет в своей руке. Он совершенно точно помнил, что даже не успел выстрелить.

– Рука! – выл гусар. – Моя рука! А-а!

Пистолет (очевидно, тот самый, в который Добраницкий насыпал двойную порцию пороха) взорвался у него в руке. Взрывом Ферзену оторвало три пальца.

Поняв, что именно произошло, Август приободрился и подошел к Владимиру.

– Наша взяла, – доложил поляк, блестя глазами. – Похоже, что дуэль окончена!

– А что там случилось все-таки? – несмело спросил Владимир.

– Да похоже, что пистолет был неисправен, – беззаботно отвечал Добраницкий.

Из руки Ферзена хлестала кровь. Его секундант приблизился к Гиацинтову, извинился и сказал, что дуэль не может иметь продолжения.

– Фу, слава богу, – сказал Владимир по-русски, отдавая полковнику пистолет. – Мне очень жаль, конечно… Идем, Август.

Друзья вернулись в гостиницу, где их уже ждал Балабуха. Ферзена, который от боли потерял сознание, перенесли в свободную комнату, и хозяин вызвал к нему врача.

– Все в порядке? – спросил Балабуха. – Господи, как я рад!

И от избытка чувств он стиснул в объятиях сначала Гиацинтова, а потом маленького Августа, который только жалобно пискнул, когда его сдавили мощные лапы артиллериста.

– Ей-же-ей, – сказал Балабуха, отпустив его и грозя ему пальцем, – ты, каналья, пересыпал пороху! Ну, повезло тебе, что тот пистолет попал к гусару, не то я бы шею тебе свернул!

– Антон Григорьевич, – оскорбился Август, – да что вы такое мелете! Да я бывалый секундант, и сам на дуэлях дрался! Стыдно, честное слово!

– Врун, – проворчал Балабуха. – Врун, а молодец! Ну что, други, вернемся и раздавим еще одну бутылочку токайского? Больно мне это вино по душе пришлось!

– Выпьем! – подхватил Добраницкий. – За победу!

– За победу! – И Балабуха, обняв друзей за плечи, увлек их в зал.

…В то время как они заказали еще одного гуся и принялись пировать, в комнату к измученному, бледному Ферзену заглянула невзрачная личность в штатском, которая давеча сидела в общем зале.

– Ну что, Иоганн? – холодно спросила личность. В ее речи слышался заметный иностранный акцент. – Так я и знал, что ты не справишься. Растяпа!

Гусар приоткрыл глаза и жалобно что-то промямлил.

– Тебя, кажется, ясно предупредили, – продолжала личность. – Они ехали по этой дороге и никак не могли миновать «Золотой лев». От тебя требовалось лишь что? Вызвать главного на дуэль и разделаться с ним. А что теперь? Лежишь тут, как свинья, и истекаешь кровью. Тоже мне, храбрец!

Ферзен облизнул пересохшие губы кончиком языка.

– Я… я все сделаю, – проговорил он, запинаясь от волнения и боли. – Можете мне верить! Если уж я взялся… Я знаю все, все! И задаток… Я его непременно отработаю!

Личность покачала головой.

– Нет, – сказала она медленно. – Ты нам больше не нужен. Теперь мы будем действовать наверняка. Эти господа не доедут до Вены. А ты пока, – обратился говорящий к гусару, – лежи, поправляйся. А не поправишься, можешь сдохнуть. Все равно от тебя никакого проку.

И личность, по-змеиному улыбнувшись, покинула комнату. Раненый проводил ее измученным взглядом и закрыл глаза.