Глава 13

– Ты имеешь в виду, – медленно начал Балабуха, – убийство?

– Сам посуди, – отозвался Владимир. – Человек ни с того ни с сего бесследно исчезает, зато совершенно случайно мы находим его одежду. На ней след от ранения, возможно, смертельного, если судить по характеру нанесенного удара. Чтобы никто никогда не узнал о случившемся, одежду сняли, обернули ею тяжелый камень, для надежности обвязали его веревкой и утопили в озере. Тело, вероятно, вывезли куда-то и зарыли… зарыли, как я полагаю, там, где никому в голову не придет его искать. Не забудь еще о том, что наш Жаровкин для чего-то следил за домом графини Рихтер…

– Я же говорил, все дело в шантаже, – вмешался невыносимый Август. – Если взяться за него не так, как нужно, можно схлопотать нешуточные неприятности. Я мог бы рассказать вам не одну душераздирающую историю о том, как…

– Август!

– Пока у нас нет никаких доказательств того, что Жаровкин занимался шантажом, – напомнил Владимир, натягивая свою одежду. – И вообще, если ты знаком с графиней Рихтер…

– Я ее видел всего раз или два, – отозвался Добраницкий, – по-твоему, это можно считать знакомством? Вот с ее кузиной Изабеллой я был… э… некоторое время знаком.

– И близко? – ехидно спросил Балабуха.

– Ближе, чем следовало бы, – вздохнул Август. – По правде говоря…

– Август, – вмешался Владимир, – если честно, нас сейчас не интересует кузина Изабелла. Скажи мне лучше вот что: по рассказу ключницы получается, что графиня – вдова и, так сказать, вполне свободная женщина. Чем ее можно шантажировать, чтобы вызвать такую реакцию?

– Понятия не имею, – пожал плечами Добраницкий. – Но все Бельские слегка не в себе. Я совершенно точно знаю, что панна Изабелла, к примеру, жила со своим учителем французского, но по ее виду ты бы ни за что этого не сказал. А после учителя французского у нее был лакей, а после лакея – повар, а после повара – не помню, кто еще, и когда родители решили выдать ее замуж…

– Август, – прервал его Владимир, – я очень ценю твои познания, но, ей-богу, сейчас нам надо подумать, что делать дальше. Одежду Жаровкина мы нашли, но мы до сих пор ничего не знаем об обстоятельствах его смерти, а между тем это может быть очень важно.

– А по-моему, вы знаете все, что вам нужно, – парировал задетый за живое поляк. – Он вляпался в какую-то скверную историю и был убит. Этого, по-моему, вполне достаточно, чтобы забросить ваш камень обратно в озеро, вернуться в Вену и съесть еще немного чудесных пирожных, потому что нигде в мире их не умеют готовить так, как здесь.

Говоря, он сделал несколько шагов прочь, но, видя, что друзья не следуют за ним, остановился.

– Мы никуда не пойдем, – сказал Балабуха, хмуря свои густые брови. – Потому что мы должны понять все до конца.

Владимир сосредоточенно размышлял, то и дело поглядывая на красивый, ко всему безразличный дом за запертыми воротами. Ах, Жаровкин, Жаровкин… В какую же историю ты влез? Кому помешал настолько, что эти люди не остановились даже перед тем, чтобы тебя убить? Графине фон Рихтер, урожденной Бельской? Или кому-то еще? Что вообще за человек эта графиня, если не считать сплетен о ее увлечениях и застрелившемся муже? Темно, темно, темно, как в… чернильнице.

Нет, Балабуха определенно прав: надо будет все прояснить.

– Антон Григорьич, – негромко спросил Гиацинтов, – пистолеты при тебе?

– Так точно, – ответил несколько удивленный гигант.

– Тогда пошли, – распорядился Владимир.

– Куда?

– В дом.

Балабуха нахмурился. В некоторых случаях он умел соображать очень быстро.

– Думаешь, его там убили?

– Я не исключаю такой возможности. – Владимир, поморщившись, одернул рукава, прилипавшие к мокрому после купания телу, и поправил свои пистолеты. – Идем! А ты, Август, если хочешь, можешь возвращаться в Вену.

– Как это возвращаться, – возмутился их спутник, – а если вам понадобится помощь?

– У тебя есть оружие? – спросил Балабуха.

– Нет, – честно ответил Август. – Но если что, я буду громко кричать «караул».

– Очень это нам поможет! – проворчал артиллерист.

– Пусть идет с нами, если хочет, – вмешался Гиацинтов. – Только лучше держись сзади, а то мало ли что.

– Конечно, я буду держаться сзади, – успокоил их Добраницкий. – Впереди вы меня все равно идти не заставите.

– А что будем делать с одеждой Жаровкина? – спросил Балабуха. – Возьмем ее с собой?

Владимир задумался.

– Лучше, если у нас руки будут свободны, – сказал он наконец. – Оставим ее пока здесь, а на обратном пути заберем.

И трое друзей двинулись к воротам. Заходящее солнце золотило деревья в саду. Высокая ажурная решетка, окружавшая его, была не менее чем в полтора человеческих роста высотой.

Балабуха вздохнул, взялся за два соседних прута решетки и, крякнув, попытался их раздвинуть.

– Должен вам сказать, – выпалил Август, наблюдая эту картину, – что я воспитан в уважении к частной собственности.

– Тогда возвращайся на берег и стереги одежду, которую мы нашли, – отозвался Владимир.

– Вообще-то, – кашлянув, заметил Добраницкий, – больше всего я уважаю свою собственность, а к чужой почему-то не питаю особенного почтения. И вообще, я не представляю, кому могут понадобиться тряпки, которые вы нашли, так что никуда я не пойду. Даже не надейтесь!

Лицо гиганта сделалось совсем багровым, но ему удалось лишь незначительно сдвинуть прутья, и человек между ними пролезть бы точно не смог.

– Брось, Антон! – наконец сказал ему Владимир. – Попробуем перелезть поверху.

– Ты видел, какие там копья торчат? – проворчал Балабуха. – Совсем как наши русские штыки!

– Дайте-ка мне попробовать, – вмешался Добраницкий, подойдя к воротам.

Гигант весьма иронически поглядел на него сверху вниз.

– Август, ты что, хочешь в одиночку их открыть? Не выйдет. Там такой замок, что даже мне его не сорвать.

Август важно поднял указательный палец.

– Иногда господь избирает малое мира сего, чтобы посрамить великое, – объявил он, после чего нырнул в карман и извлек из него нечто вроде дамской шпильки. Владимир вытаращил глаза, а Добраницкий меж тем вручил ему свою трость, повернулся к воротам и стал колдовать над замком. Через полминуты ворота с тихим вздохом растворились.

– Вуаля, – важно сказал Добраницкий, разгибая чудо-шпильку и пряча ее в карман. – Прошу, панове.

– Ну ты и молодец, Август! – в восхищении промолвил Балабуха. – И как это у тебя получилось?

– Просто применяю некоторые полученные ранее знания, – объяснил Август, напыжив грудь и слегка покачиваясь на носках.

– А у тебя из-за этих знаний не было случайно столкновений с законом? – невинно осведомился Владимир, возвращая ему трость.

– Что вы, господа! – обиделся Добраницкий. – Я же себе не враг, в конце концов! И вообще, если хотите знать, я самый законопослушный человек на свете!

– Мы тебе верим, верим, – успокоил его Владимир. – Только ты на всякий случай держись сзади, а то мало ли что.

– Хорошо, – покорно сказал Август и юркнул за широкую спину артиллериста.

Владимир вытащил пистолет и двинулся вперед. Балабуха последовал его примеру.

Солнечные лучи, проходя сквозь окна, ложились на плиты пола большими скошенными прямоугольниками света. С первого взгляда было заметно, что тут уже много недель никто не жил. Зачехленная мебель, роскошные люстры, закутанные в мягкую ткань… На стенах – щиты, древнее оружие, там и сям – фигуры рыцарей в полных доспехах, стоящие в нишах. Но приподними забрало – и под ним обнаружится пустота… Владимир бесшумно подошел к лестнице и провел пальцем по перилам. На пальце остался белый след. Пыль… Всюду пыль…

– А, черт подери! – завопил Балабуха.

Добраницкий от избытка ума только что с жутким грохотом опрокинул фигуру одного из рыцарей, которую хотел, очевидно, рассмотреть поближе. Заржавленные доспехи рассыпались по полу.

– Идиот! – прошипел гигант, кое-как оправившись от испуга.

– Я ничего, я случайно! – оправдывался поляк.

Артиллерист только погрозил ему кулаком.

– Осмотрите дом, – сказал Владимир, дернув щекой. – Все комнаты, все помещения! Ни одного не упускайте!

– А что именно мы ищем? – приободрившись, спросил Август.

– Что-нибудь, – ответил Владимир.

– Ладно, – покладисто согласился поляк, хотя ровным счетом ничего не понял.

Друзья рассыпались по дому. Верный своей привычке, Добраницкий прежде всего зажег свечу и наведался в погреб, но нашел там всего несколько бутылок вина и одну бочку, судя по всему, порожнюю. Пожав плечами, Август засунул за отворот сюртука одну из бутылок, которая показалась ему больше всего заслуживающей внимания, пригладил волосы и двинулся наверх.

Гиацинтов осматривал помещения на втором этаже. Он выдвигал ящики комодов, открывал секретеры, рылся в шифоньерах. Какие-то тряпки, изъеденные молью… Высохший кусок сыра, такой черствый, что давным-давно превратился в камень… Сломанный кий… Кусок мела… А это что? Письмо на французском…

«Милостивый государь, благодарю за оказанную нам честь стать крестным отцом нашей дочери…»

Бумага слегка пожелтела на сгибах. Владимир бросил взгляд на дату. 1762 год.

Все не то. Все мимо…

Балабуха меж тем облюбовал первый этаж. Он прогулялся в кухню, заглянул зачем-то во все кастрюли – они были пусты, но одним своим видом приятно напоминали о пище. Гиганту до ужаса хотелось есть. В «Венской усладе» он так, чуток перехватил пирожного, можно сказать, только на зуб положил. Но, тщательно обследовав кухню, артиллерист обнаружил только заплесневелый кусок хлеба и, крайне недовольный, пошел осматривать другие помещения.

«А все-таки молодец этот Гиацинтов… – подумалось ему, когда он стоял на пороге утлого чуланчика, в котором как попало была свалена всякая старая рухлядь. – В первый же день, можно сказать, сделали дело… Теперь уж нас Чернышёв точно не сможет обвинить, что мы не справились с заданием».

Владимир меж тем закончил обыскивать очередную комнату и перешел в соседнюю. В сундуках лежали какие-то обветшалые ткани. Заметив столик с выдвижными ящичками, Владимир подошел и стал один за другим их вытаскивать.

Пачка затупившихся перьев… Давно пора их выбросить. Медальон с миниатюрой… На обратной стороне миниатюры надпись: «Камилла фон Рихтер. 1802 год».

Мимо.

Владимир извлек следующий ящик. В нем сидела маленькая серая мышка с умненькими глазками и длиннющим хвостом.

Не успел молодой офицер и глазом моргнуть, как мышка выскочила из ящика, приземлилась на лежащий на полу ковер и что есть духу кинулась бежать по нему в угол комнаты, где, очевидно, находилась спасительная норка.

– Сюда! Скорее сюда!

Услышав этот вопль, Балабуха опрометью кинулся прочь из чулана, но не рассчитал, что дверца была чересчур низка по его росту, и с размаху как следует приложился лбом о притолоку. Добраницкий, в это мгновение поднимавшийся по лестнице на второй этаж, подскочил на месте и бросился вверх, но запнулся о ступеньку и всем телом рухнул вперед.

– Сюда, скорее! Да где вы там все пропадаете!

Когда Балабуха и Добраницкий, отталкивая друг друга, наконец ворвались в комнату, где находился Владимир, они застали крайне странную картину. Их друг и предводитель стоял в углу на коленях и, отвернув угол ковра, изучал пол.

– Что, что такое? – возбужденно вскричал Балабуха.

– Дело в том, что… – начал Владимир, но тут бросил взгляд на Добраницкого и оторопел: – Август! Ты что, ранен?

– Я? – поразился тот. – Как? Куда?

– Да вон же, у тебя кровь течет! Так и хлещет!

– Кровь? – застонал Август. Поглядев на свой сюртук, он обнаружил на нем здоровенное кровавое пятно. – Ой! – Он закатил глаза, очевидно, собираясь уже падать в обморок, но все же догадался сунуть руку за отворот сюртука. – Ах ты черт! – выругался он. – Бутылка!

– Какая еще бутылка? – поразился Балабуха.

– Бутылка разбилась, когда я упал на лестнице, – горестно объявил Добраницкий, облизывая пальцы. – А вино-то, кстати, было очень даже ничего!

– Что за бутылка, откуда она взялась? – не отставал Владимир.

Август смущенно почесал нос.

– Из погреба, – нехотя признался он. – Тут, внизу.

– Август, – не выдержал Балабуха, – ты осел!

– А, а! – вскричал рассерженный поляк. – Осел, значит, да? А камень кто нашел? Тот самый, с одеждой? Если бы не я…

– Август!

– Если бы не моя трость, вы могли бы год ходить мимо этого озера и ничего бы не заметили!

– Август, – кротко сказал Владимир, – ты молодец. Помолчи только немного, ладно?

– Да я вообще ничего не говорю! – возмутился Добраницкий. – Очень надо!

– Ты что-то нашел? – спросил Балабуха у Владимира.

Тот кивнул и рассказал друзьям, что, когда из ящика стола выскочила мышь, она пробежала по ковру. Владимир машинально проводил ее взглядом и тут заметил на ковре какое-то подозрительное темное пятно.

– Кровь, – мрачно сказал артиллерист. Владимир утвердительно кивнул.

– На всякий случай, – объяснил он, – я приподнял ковер и на полу, возле самого края, обнаружил вот это.

– Дайте, дайте мне взглянуть! – нетерпеливо вскричал Добраницкий и, оттеснив гиганта, наклонился над полом. – Тут что-то написано! И буквы какие-то странные!

– Он писал своей кровью, – угрюмо ответил Гиацинтов.

На светлом полу явно виднелся ряд жирных, дрожащих, неуверенных букв. Их очертания сильно смазались, и все же написанное вполне можно было прочесть.

– Первая «c», – сказал Балабуха, морща лоб. – Вторая…

– «E», нет, не «e»…

– Похоже на латинское «h», – неожиданно сказал Добраницкий. – Потом «e»…

– И латинское «m»… Chem…

– Эта черточка – «i», клянусь!

– Ну да, ну да, верно… А в конце… «n».

– Chemin, – прочитал вслух Владимир. – Да, верно… Chemin.