Книга: Зажечь небеса [litres]
Назад: Глава первая Отем
Дальше: Глава третья Отем

Глава вторая
Отем

Самолет приземлился в Балтиморе, и мы с Руби взяли напрокат машину.
Рядовой первого класса Сэмюэл Брэдбери.
«Наверное, для родных и друзей он был просто Сэм».
Сейчас его семья и друзья страдают, их объединила скорбь по их погибшему солдату.
«На их месте могли бы оказаться мы», – подумала я, пока мы стояли у стойки регистрации. Прямо сейчас Виктория Дрейк могла бы организовывать похороны. Безутешная Миранда Тёрнер могла бы сейчас лежать на полу, оплакивая своего сына.
Прямо сейчас я могла бы окаменеть от горя, а не болтаться между грустью и облегчением.
«Сэм Брэдбери».
Не рядовой первого класса Коннор Дрейк.
Не ефрейтор Уэстон Тёрнер.
По телефону миссис Дрейк рассказала мне всё, что знала. Боестолкновение случилось несколько недель назад, но из-за секретного характера того задания армия никого не проинформировала, пока военнослужащие не покинули зону боевых действий и не прибыли в Германию, в Ландштульский региональный медицинский центр. Там раздробленный локоть Коннора сложили заново, его лечили от сотрясения мозга, с тем чтобы потом перевезти в Медицинский центр имени Уолтера Рида. Это произошло вчера.
А вот Уэстон…
Уэстон получил четыре пули, ему уже сделали две операции: одну на спине, другую на бедре. В ходе третьей операции ему удалили пулю, засевшую в желчном пузыре, но начала развиваться инфекция, и врачи были вынуждены ввести Уэстона в искусственную кому. Сейчас его готовили к переправке в Медицинский центр имени Уолтера Рида, назначенной на завтра.
– Диагноз пока неясен, – сказала миссис Дрейк. – Но теперь он более стабилен. Доктора сообщили Миранде, что какое-то время Уэс находился между жизнью и смертью
Жизнь и смерть. Каждый солдат проходит по этой грани. Коннор и Уэстон выплыли, перевалили в сторону жизни, а Сэм Брэдбери упал на другую сторону.
– Слушай, – обратилась ко мне Руби, слегка похлопывая меня по руке. – Они поправятся. Если бы они не шли на поправку, их не стали бы увозить из Германии.
– Я постоянно говорю себе это, но мне всё равно страшно.
– Мне тоже.
Я входила в Медицинский центр имени Уолтера Рида с тяжелым сердцем, с каждым шагом страх пульсировал в моей душе, пульс всё учащался. Когда мы вошли в лифт, Руби взяла меня за руку. Я с благодарностью пожала ее пальцы и уже не отпускала.
Коннор занимал отдельную палату на пятом этаже. В небольшой комнате ожидания расположилась сенатор Виктория Дрейк, выглядевшая безупречно в своем бежевом брючном костюме: она то говорила по телефону, то отдавала какие-то распоряжения команде своих помощников. Неподалеку расхаживал туда-сюда мистер Дрейк; вид у него был мрачный. Увидев меня, миссис Дрейк сказала в трубку:
– Я вам перезвоню.
Она быстро зашагала к нам, протягивая руки, и обняла нас обеих.
– Отем. Руби. Как я рада вас видеть.
– Как он? – спросила я.
К нам подошел мистер Дрейк.
– С ним всё отлично, – заявил он. Казалось, он хочет, чтобы эти слова стали правдой, и сам себе не верит. – Его сейчас осматривают, чтобы решить, назначать ли лечебную гимнастику, дабы он как можно скорее вернул прежнюю форму и мог снова отправиться в бой.
У меня округлились глаза.
– Коннора снова призовут в армию?
– Не думаю, – сказала миссис Дрейк. – На прошлой неделе немецкие врачи, оценив состояние Коннора, отправили его сюда, а значит, в ближайшее время он не вернется в свой полк. Слава богу.
– Его рука сильно пострадала? – спросила я.
– Локоть соединили титановыми штифтами, но врачи настроены оптимистично, полагают, что рука полностью восстановится. Их больше беспокоят травмы головы.
Мистер Дрейк разгладил лацканы своего пиджака.
– Его мучают головные боли и провалы в памяти. Тревожность и другие признаки… психического расстройства.
Он процедил это сквозь зубы и поморщился, как будто слова имели неприятный привкус.
– Посттравматический синдром? – спросила я.
– Я не врач! – рявкнул мистер Дрейк.
Виктория коснулась его руки.
– Скорее всего, так и есть.
– Он побывал в опасной ситуации и теперь приходит в себя, – проговорил мистер Дрейк. От прикосновения жены он едва не вздрогнул. – Любой другой на его месте стремился бы выбраться из зоны военных действий и попасть домой. – Тут у него зазвонил телефон, и он, резко бросив нам «извините», отошел в сторону, чтобы ответить.
– А Коннор хочет вернуться? – тихо спросила я.
Миссис Дрейк со вздохом кивнула.
– Врачи говорят, что солдаты, получившие травму на поле боя, часто испытывают острую потребность вернуться в свой полк. Они ведь бросили своих товарищей.
– Вина выжившего, – подсказала Руби.
– Да, именно. – На лице миссис Дрейк попеременно отражались облегчение и тревога, она понизила голос. – Коннор отчаянно хочет вернуться на фронт, но доктора говорят, что его, скорее всего, уволят с положительной характеристикой.
Я выдохнула, чувствуя огромное облегчение, но потом грудь снова сдавила тревога.
– Как Уэстон?
Губы миссис Дрейк сжались в суровую линию, она отвела взгляд.
– Его рейс прибывает завтра утром. Потом врачи определят, безопасно ли сейчас выводить его из комы или нет.
– Его ранили в спину?..
Мать Коннора подняла руку, призывая меня замолчать.
– Еще слишком рано говорить о том, что предстоит Уэсу, к тому же я не ближайший его родственник. – Она выпалила это резко, почти рявкнула на меня, но потом принужденно улыбнулась и кивнула на закрытую дверь палаты Коннора. – Всему свое время. После осмотра Коннор наверняка захочет тебя увидеть.
– Конечно. Я тоже хочу его увидеть.
«Господи, как же сильно я этого хочу». Все неопределенность и сомнения, терзавшие меня с тех пор, как ребята отправились на фронт, померкли в преддверии скорого свидания. Мои мужчины живы, оба – только это имеет значение.
– Прошу меня простить.
С этими словами миссис Дрейк снова взялась за телефон и вернулась к группе своих подчиненных, сбившихся в кучу в углу комнаты ожидания.
Руби присела на один из диванчиков.
– Отец Коннора говорил так, будто давал пресс-конференцию, – тихо произнесла она. – Как будто психическое состояние Коннора – это нечто скандальное.
– Просто еще один пример того, как Дрейки воспитывают своих детей, – пробормотала я, плюхаясь на диванчик рядом с ней. – Всё, что делает Коннор, плохо по определению, даже если он ранен на поле боя.
Я положила голову на плечо подруги.
– Всё будет хорошо, – заверила она меня и потерлась виском о мои волосы. – Просто дыши.
Дверь палаты Коннора открылась, и оттуда вышли двое врачей в сопровождении какого-то офицера – все трое мрачнее тучи. Мистер и миссис Дрейк поспешили к ним. Я навострила уши, но из-за больничного шума и гама сумела разобрать только отдельные фразы.
– Оба осмотра указывают на посттравматический синдром…
– Доктор Лэндж в Германии тоже советовал…
– …Рекомендуется почетная отставка.
Мы с Руби переглянулись и разом ссутулились от облегчения. Доктора еще немного посовещались, затем Дрейки о чем-то поговорили напряженным шепотом, после чего мистер Дрейк строевым шагом удалился, по его лицу невозможно было ничего прочесть.
Мы с Руби встали и подошли к сенатору.
– Отем, теперь ты можешь его увидеть, – проговорила та рассеянным тоном.
Руби тронула ее за плечо.
– Виктория, не хотите выпить вместе со мной кофе? Может, мы с вами перекусим, пока Отем навещает Коннора?
– Да, – со вздохом ответила миссис Дрейк. – Было бы славно.
Руби ободряюще мне улыбнулась, и они с миссис Дрейк пошли в сторону кафетерия. Я сделала глубокий вдох, пытаясь выровнять дыхание, и постучала в приоткрытую дверь палаты.
– Войдите, – раздался изнутри голос Коннора.
В палате пахло цветами и дезинфицирующим средством. Коннор сидел на краю кровати, одетый в свои собственные пижамные штаны и белую футболку с V-образным вырезом. Его левая рука была заключена в сложную конструкцию из темного пластика, бинтов и петель. Но поразило меня не это зрелище, а его лицо, поглядев на которое, я не бросилась к Коннору, а замерла на пороге, чувствуя, как сжимается сердце. Коннор был небрит и выглядел неряшливо, под зелеными глазами залегли огромные темные круги. Его ослепительная улыбка, которую я так любила, исчезла без следа.
Он был жив, рядом со мной, но его лицо осунулось, а улыбка умерла.
«Его улыбку украла война».
Мгновение он смотрел на меня во все глаза, и в его взгляде читалось смущение пополам с недоверием.
Он как будто не мог поверить своим органам чувств, словно эта больничная палата и всё случившееся с ним – просто сон.
– Коннор?
Он поднял голову, в его глазах промелькнула искорка, губы слегка дрогнули. Еле заметная улыбка – и всё же я ее увидела.
– Привет, малышка, – сказал он. В его голосе скрипел песок пустыни. – Иди сюда. Господи. Пожалуйста, иди сюда.
Он встал, и я бросилась к нему. Он обнял меня правой рукой, так крепко, что едва не раздавил. Я прижалась лицом к его груди и вдохнула его запах, постаралась вобрать его всеми легкими. Я обхватила его обеими руками, ощутила под ладонями ткань его футболки, его широкую спину, теплую кожу, крепкие мускулы; все эти ощущения убедили мой исстрадавшийся разум, что Коннор действительно жив.
– Малышка, – тихо проговорил он.
Он повторял это снова и снова, я же вовсе не могла говорить, только цеплялась за него и думала: «Ты здесь. Со мной. Ты вернулся».
– Дай посмотреть на тебя, – попросил он.
Я отстранилась и сжала его лицо в ладонях. Он сильно загорел, только кожа вокруг глаз была светлее – из-за защитного шлема.
– Как ты?
Коннор коротко дернул головой – не то кивнул, не то пожал плечами.
– Мне лучше, чем им кажется. Голова временами болит, и случаются провалы в памяти, но это же нормально, учитывая, что меня накрыло взрывом, да? – Выражение его лица стало умоляющим. – Они меня не слушают. Говорят, я не могу вернуться.
Я кивнула и с трудом сглотнула.
– Знаю.
«Слава богу».
Плечи Коннора поникли, он тяжело выдохнул, но потом резко выпрямился.
– Ты ее получила?
– Что получила?
– Я кое-что тебе отправил. Тетрадь.
– Правда? Боже, Коннор, от тебя так давно не было вестей, а ты, оказывается…
– Ты ее получила или нет?
Я вздохнула. Выражение его лица смягчилось, потом в глазах появилось сожаление. Прежде мне не доводилось сталкиваться с посттравматическим синдромом, но невооруженным глазом было видно, что Коннор не контролирует свои быстро изменяющиеся эмоции. Его бросало из радости в тревогу, поэтому я постаралась говорить как можно мягче и спокойнее, чтобы моя уверенность передалась ему.
– Нет, я не получала никакой тетради. Возможно, почта работает с перебоями, а может быть, твое отправление вообще затерялось. Но это нестрашно. – Я снова его обняла. – Всё хорошо, Коннор. Я так рада, что ты вернулся…
Коннор вдруг замер, а потом бережно отвел мои руки.
– Ты не получила посылку?
– Нет, Коннор, не получила.
Я присела на край его больничной кровати, а он начал медленно расхаживать туда-сюда, то и дело проводя пятерней по волосам.
– Ты уверена?
– Уверена, – мягко подтвердила я. – Когда ты ее отправил?
Он остановился, двумя пальцами ущипнул себя за переносицу, болезненно поморщился.
– Сразу после… после взрыва. Кажется. Не могу… не помню. Черт. Она потеряна. Проклятие, я ее потерял. Ничего не могу нормально сделать, ничегошеньки.
– Эй, – сказала я, вставая. – Всё хорошо. Иди сюда. Давай присядь. Не пытайся сразу осмыслить всё происходящее. Ты еще нездоров. Не будь так требователен к себе, хорошо?
Коннор присел на корточки и повесил голову. Я погладила его по спине, и спустя мгновение он поднял на меня глаза – в них стояли слезы.
– Я сделал кое-что плохое, – хрипло проговорил он.
– Что?.. – Я покачала головой. – Нет. Война… ужасна. Ты оказался в страшной ситуации, происходили чудовищные вещи. Тебе не нужно ничего объяснять.
– Не там. Здесь. Я плохо поступил с тобой.
Я выпрямилась.
– Что ты имеешь в виду?
– И с Уэсом. – Широкая спина Коннора ходила ходуном, как кузнечные мехи, он говорил с трудом. – Я разрушил его жизнь. Если он вообще жив. Я разрушил его…
Он затрясся от рыданий и закрыл лицо здоровой рукой. Я хотела его обнять, но его содрогающееся тело было слишком большим и мощным. С таким же успехом можно было пытаться удержать потрескавшийся валун, который вот-вот разлетится на куски.
– Это не твоя вина, Коннор, – сказала я. – Нет, нет, ты не виноват. Уэстон вступил в армию…
– Потому что это сделал я, – выдохнул он между всхлипами. – Он записался, потому что это сделал я. – Он вытер мокрые щеки о плечо, обтянутое футболкой. – Мне нужно выбраться отсюда.
Он бросился к двери и сделал два шага по коридору, но там его перехватили медсестры и отвели обратно. Следом в палату вошли миссис Дрейк и Руби, в руках у них были пакеты из «Старбакса».
– Мне нужно выбраться отсюда, черт возьми, – твердил Коннор, расхаживая по палате. – Мне нужно обратно в мой взвод. Я нужен ребятам. Не могу быть здесь, когда Уэс… когда он… – Он схватился за голову. – Черт, проклятая головная боль!
– Спокойнее, – сказала одна из медсестер, ведя Коннора обратно к кровати. – Еще денек отдохнете, а мы проведем еще несколько тестов. Говорят, вас завтра выпишут.
Я отошла в сторонку, чтобы не мешать медсестре, пока та укладывала Коннора в постель. Он закрыл лицо здоровой рукой.
– И Уэс завтра будет здесь, – сказала миссис Дрейк. – Мы его наконец-то увидим. Как славно, правда?
– Славно? – Коннор приглушенно хохотнул. – Да я лучше окажусь где угодно, только не здесь. Да хоть в Сирии, черт возьми.
– Ты же не хочешь сказать…
Сенатор умолкла на полуслове: ее сын уснул, мгновенно, как будто его выключили.
– Что только что случилось? – спросила я.
– Так бывает, – ответила медсестра. – Солдаты, побывавшие в бою, могут засыпать очень быстро, в любое время, в любом месте. Давайте дадим ему отдохнуть. – Она жестом указала нам на дверь. – Кстати говоря, сенатор, с вами хочет поговорить доктор Майс.
Лечащий врач – темноволосый коротышка – встретил нас в комнате ожидания, и миссис Дрейк набросилась на него.
– Скажите мне правду! – потребовала она. – Насколько сильно поврежден его мозг?
– От удара образовалась серьезная гематома, – терпеливо проговорил доктор Майс. – Она значительно уменьшилась во время лечения в Германии, так что теперь пациенту можно лететь домой. Головные боли еще будут, но со временем сойдут на нет. Тревожность и эмоциональная нестабильность могут быть следствием травмы, но, скорее всего, они проистекают из посттравматического синдрома – мы с вами уже это обсуждали.
– А что насчет провалов в памяти? Вечером он не помнит даже о том, что было утром. А сейчас он уснул ни с того ни с сего. Мне всё равно, как это называется в ваших врачебных терминах. Он просто вырубился.
– Сенатор Дрейк, – сказал доктор. – Я работаю в Медицинском центре имени Уолтера Рида уже сорок лет, и через мои руки прошли тысячи солдат. Я могу распознать посттравматический синдром, и, уверен, неврологическое исследование это подтвердит.
Миссис Дрейк прикусила губу, в ее взгляде мелькнула неуверенность, и доктор Майс положил руку ей на плечо.
– Взгляните на ситуацию с другой стороны, – предложил он. – Рука вашего сына была повреждена, и мы восстановили ее благодаря хирургии, стальным штырям и скобам. Это боевая рана. Точно так же вам следует относиться и к его эмоциональной травме. Понимаете?
– Да. – Миссис Дрейк кивнула и выпрямилась. – Да, понимаю. Просто я очень волнуюсь.
– Ну, разумеется, а как же иначе?
– Мой муж… Не думаю, что он смотрит на эмоциональную травму с вашей точки зрения.
– Посттравматический синдром – это такое же ранение, требующее определенного лечения, в этом нет ничего постыдного и предосудительного, не более чем в огнестрельном ранении. Необходимо, чтобы мистер Дрейк это понял.
Миссис Дрейк кивнула, и я увидела, как она снова натягивает бесстрастную маску сенатора Дрейк.
– Он поймет, я об этом позабочусь. В чем бы Коннор ни нуждался, он это получит. Лучший уход. Об этом я тоже позабочусь.
– Я в этом не сомневаюсь.
Доктор напоследок улыбнулся и, извинившись, ушел.
– Мне нужно прилечь, – заявила миссис Дрейк. – Я забронировала комнаты в отеле Шератон, это на другой стороне улицы. Вы, девочки, просто назовите мое имя. Там всё оплачено.
– Спасибо, миссис Дрейк, – поблагодарила я.
– Я пойду с вами, – предложила Руби, потом посмотрела на меня. – Или, хочешь, я останусь с тобой?
– Нет, иди, – отказалась я. – Я еще немного здесь посижу, сделаю пару звонков.
«К тому же мне нужно побыть одной».
Руби поцеловала меня в щеку.
– Не задерживайся слишком долго. Выглядишь измотанной.
Сенатор скованно обняла меня одной рукой.
– Спокойной ночи, Отем.
Мне нужно было сделать всего один звонок Эдмону де Гишу, моему начальнику, владельцу кафе-пекарни, в которой я работала уже четыре года. Было уже поздно, пекарня уже закрылась, и мой звонок переключился на голосовую почту. Я прослушала одну из любимых арий Эдмона, потом раздался гудок. Я оставила сообщение, предупредив шефа, что задержусь на несколько дней.
Мне хотелось вернуться в палату Коннора, свернуться у него под боком на кровати и сказать ему, что всё будет хорошо, что нет ничего страшного в том, чтобы немного расклеиться. Я хотела сказать, что он всё сделал правильно, что в случившемся нет его вины – все те слова, которые полагалось произнести его родителям. Но пойти туда и говорить всё это было бы неправильно.
«Я сделал кое-что плохое».
– И я тоже, – пробормотала я.
Нужно признаться, рассказать Коннору о том, что произошло между мной и Уэстоном.
Между нами тремя больше не должно быть никаких секретов. Вот только я не могла заставить себя вернуться в палату Коннора. Вместо этого я села в кресло в комнате ожидания и уснула.
Мне показалось, прошло всего пара минут, и вот уже меня осторожно трясут за плечо. Я открыла глаза, заморгала: в окна лился утренний солнечный свет. Надо мной стояла Руби.
– Привет, – сказала она, присаживаясь на корточки рядом с моим креслом. – Уэс здесь.
Назад: Глава первая Отем
Дальше: Глава третья Отем