Эпилог
Уэстон
Январь, год спустя…
– Думаю, я нервничаю больше тебя, – сказала Отем.
Я толкал колеса своего кресла, а Отем шагала рядом со мной по дорожке кампуса Массачусетского технологического института.
– Знаю, – ответил я. – Потому что я вообще не нервничаю.
– Как такое возможно? – спросил Коннор, шагавший с другой стороны кресла. – На улице десять градусов, а с меня уже семь потов сошло.
Мы приближались к Центру атлетики имени Джонсона. Последние три недели я приезжал сюда на специализированные занятия, призванные подготовить меня к сегодняшнему дню. Доктор Серенак сдержал слово: внес мое имя в список участников испытаний экзоскелета, и меня наконец выбрали.
Мы вошли в здание центра, миновали несколько коридоров и добрались до одного из спортивных залов.
– Это здесь, – сказал я. Потом посмотрел на Отем: она была бледнее, чем обычно. Я сжал ее руку. – Всё в порядке?
Она застенчиво посмотрела мне в глаза и пожала плечами.
– Не знаю. Просто нервничаю. Не обращай на меня внимания.
Спортивный зал был довольно велик – тут можно было спокойно играть в баскетбол, только не было трибун для зрителей. Весь последний месяц доктор Энджи Маккензи и ее команда специалистов по робототехнике работали здесь безвылазно.
В первую нашу встречу Энджи была одета в джинсы, тяжелые ботинки и футболку с надписью на груди «Не все были бойцами кунг-фу». Я подумал, что она простой стажер, но, оказалось, Энджи недавно окончила Стэнфорд, где специализировалась на ортопедии и медицинской робототехнике. В настоящее время она была аспиранткой Массачусетского технологического института, создавала протезы для людей с ампутированными конечностями.
Но ее подлинным детищем был «Экзокостюм»: роботизированный экзоскелет, который крепился на бедрах, ногах и ступнях парализованного человека, давая ему возможность ходить.
Сегодня на Энджи был лабораторный халат поверх серой футболки с надписью «Это мой эпатажный костюм». Ее ассистент, Карл, высокий, костлявый парень, всегда отличался молчаливостью.
– Привет, Уэс! – поприветствовала меня Энджи и широким шагом подошла к нам. Ее темные, вьющиеся волосы рассыпались по плечам. – А вы, наверное, Коннор и Отем. Я доктор Маккензи, но вы можете называть меня просто Энджи. Во всяком случае, пока рядом нет моих родителей. Им нравится, когда меня называют «доктором», так им спокойнее за мой кредит на учебу. Итак, давай-ка подготовим тебя, Уэс. Сегодня большой день. Большой, большой день.
Экзоскелет уже стоял поодаль, зафиксированный в специальной раме. Он походил на рюкзак, к которому приделали механические ноги – и, строго говоря, так оно и было. Предполагалось, что эта штука, работающая от аккумуляторной батареи, поможет мне встать на ноги и пойти.
– Ладно, теперь я нервничаю – признался я.
Рука Коннора стиснула мое плечо, а Отем сжала мою руку.
Энджи направила меня в конец зала. Возле рамы с экзоскелетом стоял стол на колесиках, на котором была установлена компьютерная консоль; Энджи с Карлом поколдовали над пультом, потом подкатили раму ко мне. Я сдвинулся на край кресла, чтобы Карл помог мне забраться в «рюкзак».
– А это зачем? – спросил Коннор.
– Это аккумуляторная батарея, – пояснила Энджи. Между тем Карл закреплял у меня на груди ремни. – Эта малышка способна обеспечить экзоскелет энергией в течение восьми часов.
Коннор нахмурился, разглядывая провода и металлические скобы.
– Сложная конструкция.
– На первый взгляд, – ответила Энджи. – Но как только экзоскелет подстроится под Уэса, будет проще. Экзоскелет запомнит его движения, и тогда все эти аппараты будут не нужны. Только батарея, экзоскелет и сам Уэс.
У Коннора округлились глаза.
– Уэс сможет пользоваться этой штукой постоянно? Вместо инвалидного кресла?
– Не совсем. На ночь экзоскелет придется снимать, даже если он будет принадлежать Уэсу. В его состоянии нельзя пользоваться им непрерывно. Большинство пользователей по-прежнему считают коляску наиболее удобным средством передвижения. Но технологии продолжают развиваться. Это как с айфоном. – Она подмигнула. Постоянно разрабатываются новые, улучшенные модели, более умные, быстрые и легкие.
Отем прикусила губу, глядя, как Карл дает мне специальные костыли – каждая такая опора имела несколько кнопок на рукоятке.
– Важнее всего польза для здоровья, да? – спросила Отем.
– Чертовски верно, – откликнулась Энджи. – Экзоскелет сокращает риск образования пролежней, увеличивает плотность костей, улучшает циркуляцию крови и кровяное давление. Нам только нужно привлечь к делу страховые компании.
– А сейчас они не участвуют в проекте? – спросила Отем.
Энджи покачала головой.
– В настоящее время все экзоскелеты считаются экспериментальными моделями. Страховка их не оплачивает. – Она похлопала по сумке с батареей, закрепленной у меня на спине. – А эта малышка недешевая, хотя над этим мы тоже работаем.
– Я хочу помочь, – сказала Отем. – Я помогу. Что мне сделать?
Энджи ослепительно улыбнулась.
– Уэс всё мне про тебя рассказал. Нам с тобой как-нибудь нужно посидеть, выпить кофе и поговорить. Я…
– Как насчет следующей недели? – предложила Отем. – Я свободна в среду и в четверг во второй половине дня. В любой из этих дней, а можно и в тот и в другой.
Энджи засмеялась и посмотрела на меня.
– А ты, я вижу, не шутил.
– Не-а. – Я довольно осклабился. – Отем серьезно подходит к делу.
– Было бы замечательно встретиться в среду, – сказала Энджи, улыбаясь Отем. – А сейчас давай поставим твоего мужчину на ноги и отправим на небольшую прогулку.
«Встать на ноги и ходить».
– Черт возьми, это действительно происходит, – пробормотал я.
Энджи поправила скобы на моих ногах и ступнях, потом отступила на шаг.
– Сейчас я запущу экзоскелет, чтобы ты мог стоять. Используй костыли, чтобы удерживать равновесие. Шоу начинается. Постарайся не нервничать. Готов?
Я кивнул, так крепко сжимая рукоятки «тростей», что побелели костяшки пальцев. Отем и Коннор отошли на несколько шагов.
– Поехали, – провозгласила Энджи.
Она нажала кнопку на смартпэде, и экзоскелет поднял меня с кресла, так что мои колени выпрямились, и медленно поставил меня на ноги. Я становился всё выше и выше, пока не выпрямился в полный рост – шесть футов с небольшим.
Я стоял на ногах.
«О, черт возьми…»
Мои глаза оказались на одном уровне с глазами Отем и Коннора, больше не нужно было задирать голову, разговаривая с ними. Отем прижала пальцы к губам и смотрела на меня сияющим взглядом. У Коннора на скулах заходили желваки, он уперся руками в бока, посмотрел в потолок, потом снова на меня.
Внутри меня росло сильное чувство – зрело в костях и под кожей, горело в нервных окончаниях, действующих и недействующих – чтобы его описать, пришлось бы сочинить множество стихов, и всё же его можно было назвать одним-единственным словом.
«Любовь».
– Ну, как у нас дела? – мягко спросила Энджи.
– Сейчас разревусь, честное слово, – пробормотал Коннор.
Отем всё так же молча смотрела на меня сияющими глазами, не отнимая ладоней ото рта.
– Готов сделать первый шаг, Уэс?
Вместо ответа я кивнул, боясь, что голос меня подведет. Энджи и Карл в последний раз проверили мини-пульты в рукоятках моих костылей.
– Запомни: ты сам запускаешь свои шаги, – наставляла меня Энджи, указывая на кнопки, расположенные на рукоятках. – Когда почувствуешь, что тебе удобно, что ты стоишь устойчиво – делай следующий шаг.
– Понял.
– Двигайся медленно. Я буду прямо у тебя за спиной.
Я нажал кнопку, и моя левая нога сделала шаг вперед. Потом правая. Впервые слабое давление, которое я ощущал, шло от ступней, голеней, коленей и бедер. Нижняя часть моего тела двигалась подо мной, неся верхнюю половину вперед. Дежавю, сон или реальная жизнь – но всё происходящее со мной было сюрреалистичным и одновременно настоящим.
Левая нога.
Правая нога.
Коннор качал головой.
– Вот… черт…
– Очень метко подмечено.
Мне до чертиков хотелось заплакать или расхохотаться – либо сделать и то и другое, но следовало сосредоточиться на шагах. Месяцы тренировок на двух параллельных брусьях подготовили верхнюю часть моего тела к пользованию экзоскелетом. Я держал равновесие. Я шел вперед.
На своих ногах.
Отем прижалась к плечу Коннора, по ее щекам текли слезы. Я подошел к ним.
– Так держать, Тёрнер, – сказал Коннор дрожащим голосом.
– У тебя отлично получается, Уэс, – похвалила меня Энджи, шагавшая следом за мной. – Просто идеально.
– Как ощущения? – спросила Отем.
– Чувство нереальности происходящего. Я чувствую, что кровь течет по жилам по-другому.
– Он справляется, как профессионал, – заметила Энджи. – Хотите вместе с ним совершить круг почета?
Коннор встал справа от меня, Отем – слева. Я начинал привыкать к ритму шагов; мы медленно сделали круг по спортивному залу, а Энджи и ее команда наблюдали за нами и делали какие-то заметки.
– Как быстро я могу ходить? – спросил я.
– Ага, слышу голос бегуна. – Энджи рассмеялась. – Не переусердствуй, Барри Аллен. Максимальная скорость костюма – одна миля в час.
– Это начало, – сказал я.
Отем вытерла слезы и нахмурилась.
– Кто такой Барри Аллен?
– Флэш, – ответил я. – Доктор – фанатка комиксов. – Я одобрительно посмотрел на Энджи. – И большая умница.
Энджи рассмеялась.
– Аминь, брат.
Я посмотрел на Коннора. Мы с ним понимали друг друга без слов, и во взгляде лучшего друга я прочитал счастье и любовь.
Я посмотрел на Отем – не снизу вверх, а сверху вниз – и сказал:
– Какая у тебя красивая макушка.
Отем тихо засмеялась, но тут же плотно сжала губы. Я остановился, выпустил рукоятку костыля и коснулся ее лица.
– Как ты?
Отем кивнула, но тут же покачала головой.
Я повернулся к Коннору.
– Ты не мог бы оставить нас на минутку?
– Конечно, старина.
Он быстро сжал мое плечо и отошел к Энджи и Карлу.
Я посмотрел на Отем сверху вниз.
– Что не так, малышка?
– Это хорошо для тебя, – ответила она. – Этот экзоскелет сделает тебя здоровее. Я собираюсь заставить страховые компании оплачивать экзоскелеты, чтобы они стали доступны всем, кому он нужны. Но, Уэстон…
– Что такое?
– Несмотря ни на что, – проговорила Отем. Она погладила ремни, фиксирующие на мне экзоскелет – таким жестом женщина поправляет галстук и пиджак на любимом мужчине. Несмотря ни на что, я тебя люблю. Люблю вне зависимости от того, в инвалидном ты кресле или нет, сидишь или стоишь. Просто хочу, чтобы ты это знал.
– Я знаю, – ответил я, крепче сжимая рукоятки костылей. – Знаю.
Отем прижалась щекой к моей груди, точно к тому месту, где ремни, перетягивавшие мой торс, образовывали квадрат, оттянутый футболкой. Она обняла меня, насколько позволяла висевшая у меня за плечами батарея, но громоздкий аппарат не давал мне в полной мере ощутить прикосновение ее тела.
– Я не могу тебя обнять, когда на мне эта штука, – прошептал я ей в макушку.
– Всё равно я тебя чувствую. И я так счастлива. А ты счастлив?
Сейчас я испытывал искреннюю, незамутненную радость. И я это заслужил. Я встал на ноги задолго до того, как надел экзоскелет, и теперь мог постоять за себя. Если бы Энджи Маккензи повстречалась мне два года назад, я бы много месяцев переживал из-за ограничений, которые накладывал на меня экзоскелет – просто чтобы скрыть засевший в моей душе страх.
Я стал бы использовать экзоскелет, чтобы убегать.
– Я счастлив, – сказал я. – Я был счастлив задолго до того, как надел этот экзоскелет, и собираюсь быть счастливым, когда сниму его.
Из груди Отем вырвалось рыдание. Она отстранилась, вытянула шею, привстала на цыпочки и поцеловала меня.
– Я знала, что ты будешь чувствовать себя именно так, но мне хотелось услышать это от тебя. Чтобы ты произнес это вслух. – Ее глаза сияли, улыбка ослепляла. – Пойдем дальше.
Мы медленно зашагали по залу. Я делал один шаг за другим, а моя чудесная девушка шла рядом со мной. Ее мягкие пальцы обхватили мое запястье, потому что из-за костылей мы не могли держаться за руки. Пока не могли.
«Но это начало».
* * *
Август…
Я просматривал почту, и взгляд зацепился за один из конвертов.
Колледж Эммерсон, приемная комиссия
– Черт… – пробормотал я.
Окончив Амхерст и получив экономический диплом, я с полной самоотдачей отучился еще два семестра на курсе «Стихосложение и поэзия», с тем чтобы позже подать заявку в Колледж Эмерсон для получения степени в области писательского мастерства. Ответ наконец-то прибыл, но конверт оказался чертовски тонким, не может быть, чтобы в таком тоненьком конверте лежало письмо о зачислении.
Я не стал вскрывать письмо.
– Мать твою…
Мы с профессором Ондивьюжем договорились, что вместе откроем письмо из приемной комиссии, но на секунду я подумал: «К чему заморачиваться?»
И всё же я дал слово. Вместо того, чтобы разорвать конверт и подтвердить свое разочарование, я сунул его в рюкзак, где уже лежал томик «Последняя песня Африки», сборник стихов профессора Ондивьюжа, а затем направился в кампус.
Профессор Ондивьюж поднял глаза, когда я постучал костяшками пальцев по открытой двери его кабинета. Улыбка исчезла с его лица, когда он увидел мою мрачную мину.
– Оно пришло, – сказал он.
– Да, пришло. – Я положил конверт на стол.
Профессор разорвал конверт и достал письмо.
– Оно слишком тонкое, да? – проговорил я. – Если бы они сказали «да», то прислали бы толстый пакет с подробной информацией и…
– Т-с-с. Я читаю.
Я качался на задних колесах инвалидного кресла, пока профессор читал, его лицо было бесстрастным. С безумной медлительностью он положил письмо на стол, скрестил руки на груди и посмотрел на меня.
– Ну что?
– Мне жаль, Уэс.
Я приземлился на все четыре колеса, и мое сердце тоже упало.
– Дерьмо.
– Но тебя приняли в Колледж Эмерсон для получения степени в области писательского мастерства.
Разинув рот, я смотрел, как профессор, хохоча, подходит и обнимает меня.
– Вам жаль? – проговорил я, пытаясь, чтобы голос звучал зло, но получалось плохо, потому что меня затопило безмерное облегчение.
– Я очень рад за тебя, – сказал профессор Ондивьюж. – Но мне жаль, что ты уедешь.
– Мне тоже, – сказал я, – но она поступила в Гарвард.
Я никогда не уставал повторять это.
– Конечно, поступила. Прекрасная Отем, – сказал Ондивьюж с улыбкой и скрестил руки на груди. – Объект твоей страстной привязанности.
– Я многим вам обязан, – хрипло проговорил я.
– Ты ничего мне не должен. Я прошу у тебя одного: проживи свою жизнь с правдой, честью и уважением к мечтам и талантам своего сердца. – Он хитро улыбнулся. – А, и еще хочу иметь подписанный экземпляр твоего первого сборника стихов, когда его опубликуют.
Я кашлянул и прочистил горло, не желая уходить, однако пришло время двигаться дальше. Нужно было попрощаться с этим человеком, так же как Отем на другом конце города сейчас прощалась с Эдмоном (и наверняка рыдала ему в фартук).
Я не собирался плакать перед профессором Ондивьюжем, хотя сдержаться было очень трудно.
Тут я вытащил из своего рюкзака изодранный, потертый, весь в закладках томик его стихов «Последняя песня Африки».
– Кстати, раз уж об этом зашла речь… – Я передал профессору томик. – Не могли бы вы?..
Он подержал книгу в руке.
– Обычно моя душа содрогается при виде книги – любой книги – в таком плачевном состоянии. Но это … – Он пролистал страницы, на которых имелось множество подчеркиваний и заметок на полях. – Это невероятный комплимент, мистер Тёрнер.
Он взял ручку и написал несколько строк на первой странице, закрыл книгу и вернул мне.
– Не пропадай, Уэс, – сказал он. – Пожалуйста.
– Буду на связи.
Мы обнялись. Я закрыл глаза, и в моей душе всколыхнулась благодарность судьбе за этого человека, который показал мне, как сидеть в первом ряду моей жизни, а не забиваться на последний ряд.
«Сесть и принять себя таким, какой я есть, потому что это моя жизнь».
Выехав из здания факультета искусств, я остановился, открыл книгу и прочитал сделанную профессором надпись:
Для Уэса,
Писателя, гонщика, поэта-воина, который сбросил свои доспехи.
Дважды рожденный человек, который вышел из своего темного леса, чтобы осветить путь тем, кто идет за ним.
– Майкл Ондивьюж
* * *
Сентябрь…
Наша новая квартира в Бостоне располагалась на первом этаже в доме на Парк-стрит.
Можно быстро доехать в инвалидном кресле до Колледжа Эмерсон, а на метро можно по прямой добраться до Гарварда. Квартирка была маленькая, но в нее легко помещалась моя коляска, тем более что мы свели количество мебели к минимуму. Остаток денег, подаренных мне Коннором, мы пожертвовали на проект помощи инвалидам и вздохнули спокойно. Мы собирались строить свою жизнь сами – двое бедолаг, отучившихся на стипендию, – мебель для своей квартирки нашли на блошином рынке и строили грандиозные планы.
Отем окончила Амхерст с отличием, всё лето работала над программой, которая должна была помочь людям с ограниченными возможностями – зримыми и скрытыми. В приемной комиссии Гарварда сказали, что именно сейчас такие проекты наиболее актуальны.
Возможно, я необъективен, но целиком и полностью разделял это мнение.
Никогда прежде я так не гордился своей жизнью как в день, когда Отем пришло письмо о зачислении. Ее не просто приняли: ей выделили стипендию, покрывавшую весь период учебы. А поскольку Отем всегда доводила задуманное до конца, она показала свои наработки по биотопливу Виктории Дрейк, а та пообещала поделиться этой идеей со своими коллегами. Теперь к делу подключились целых три сенатора – от Небраски, Айовы и Канзаса – и вносили поправки в законодательство.
– Кукурузный бензин не был моим призванием, – сказала Отем, – но я не могла подвести свою семью.
Перевожу: если бы Отем пришлось помимо всего прочего получить диплом по химии, она бы это сделала. Она работала изо всех сил, и поэтому в тот полдень я с особенной радостью вернулся домой и рассказал Отем, чем занимался весь день.
Когда я въехал в квартиру, она сидела за письменным столом, но, услышав стук открывающейся двери, подняла глаза от книги.
– Привет! Как пообедали с Коннором?
– Отлично. – Я снял куртку и повесил ее на нижний крючок стоявшей у двери вешалки. – Пришлось закруглиться побыстрее из-за собеседования.
– Ты не говорил, что у тебя сегодня собеседование.
Я подъехал к ее столу и поцеловал Отем.
– Я и про свою работу тебе еще не говорил, но у меня она есть.
Отем так и подпрыгнула.
– Что?
– Работа на неполный день, каждое утро с восьми до полудня. Мои занятия в Эмерсоне проходят во второй половине дня, так что это идеальный вариант.
Отем скрестила руки на груди, было видно, что она пытается скрыть улыбку и не может.
– Ты расскажешь мне, что это за работа, или мне представить список своих догадок?
– Список, пожалуйста, – усмехнулся я. – В алфавитном порядке.
Отем шлепнула меня по руке.
– А ну, рассказывай.
– Это должность в бостонском совете по делам ветеранов, – признался я. – Буду работать с ветеранами, которые получили ранения и возвращаются к мирной жизни. Буду помогать им с заявлениями, бумажной работой, ну и по мере надобности советовать, как лучше приспособиться.
– Серьезно? Боже мой, Уэстон, это замечательно. – Отем обняла меня за шею и поцеловала. – А как же твоя терапия с экзоскелетом и гонки? У тебя останется на всё это время?
Переехав в Бостон, я был вынужден искать себе другую лигу. Тренер Браун свел меня с представителем отделения Бостонской ассоциации атлетов. Я скучал по тренеру, но зато периодически виделся с бывшими членами нашей команды – на беговой дорожке во время соревнований.
– Я найду время на всё, – заверил я Отем. – Гораздо важнее, что у тебя будет время.
– Ты о чем?
– Тебе выделили стипендию, армия оплачивает мое обучение, а теперь я нашел работу, так что тебе работать не придется.
Отем захлопала глазами.
– Не придется?
– Не-а. – Я вздернул кресло и стал балансировать на двух задних колесах. В последнее время мы оба искали работу – жизнь в Бостоне была намного дороже, чем в Амхерсте, – но оплата за работу, на которую меня взяли сегодня, оказалась выше, чем я ожидал.
– Уэстон…
Отем окинула взглядом громоздящиеся на столе кипы учебников и тетрадей.
– Вместо того чтобы обслуживать столики в баре «Чиз», ты сможешь посвятить всё свое время спасению мира.
Отем покачала головой.
– Уэстон, как же я тебя люблю.
– Знаю. – Я усадил ее к себе на колени. – Я тоже тебя люблю.
– И я так благодарна за то, что ты всё это делаешь для меня. – Отем поцеловала меня в шею.
– Правда? И как именно ты благодарна? – Моя рука скользнула ей под платье. – «Будем бездельничать до конца дня и будем делать это голышом»? Это такая благодарность?
Отем ущипнула меня за мочку уха, ее теплое дыхание обожгло мне кожу.
– Вообще-то я подумала «будем заниматься сексом, пока оба не впадем в кому». – Она медленно провела губами по моему подбородку и поцеловала в губы, потом посмотрела мне в глаза. – Как тебе такая благодарность?
Мои пальцы сжали ее упругое бедро.
– Звучит воодушевляюще. Может, мне стоит найти еще три подработки?
Мы быстренько избавились от лишней одежды, и вскоре стены квартирки содрогались от пронзительных криков Отем, а ее ногти впивались мне в шею.
После она привалилась ко мне, тяжело дыша, а я гладил ее нежную спину, и наши дыхания звучали в унисон. Наконец Отем слезла с моих коленей, и мы снова оделись.
– Кстати, раз уж речь зашла о «Чиз», – сказал я.
– А что насчет «Чиз»?
– В следующем месяце Коннор устраивает большое открытие.
Отем намотала на палец длинную рыжую прядь.
– Помещение, которое он выбрал, находится совсем рядом с баром «Чиз». Тебе не кажется, что конкуренция будет чересчур высокой?
– Нет. В смысле, Коннор прямо как персонаж Теда Дэнсона. Непьющий владелец бара.
– Точно. Я так им горжусь.
– Я тоже. И предполагается, что вечеринка будет с размахом. Там все соберутся.
– Жду не дождусь. – Отем поцеловала меня и направилась к двери в коридор. – Приму душ, а потом пойдем куда-нибудь. Нужно столько всего отпраздновать, что я прямо не знаю, с чего начать.
Дверь ванной закрылась, и я улыбнулся. У меня появилась идея…
* * *
Октябрь…
С благословения отца Коннор назвал свое заведение «Гриль-бар у Дрейка». Место он выбрал – удачнее не придумаешь: на Провинс-стрит, недалеко от театра «Орфеум». После спектаклей проголодавшиеся театралы наверняка будут толпами набегать в гриль-бар. Я мог легко добраться туда на общественном транспорте после занятий в колледже, так что отныне смог бы навещать Коннора, когда захочется.
В день, на который Коннор запланировал торжественное открытие, у Отем были занятия до пяти часов, так что мы с ней договорились встретиться в баре. Я освобождался в три часа, поэтому заехал домой, принял душ и переоделся в серый костюм и сине-зеленый галстук с узором пейсли.
По дороге в бар я раз сто ощупал карман пиджака, проверяя, на месте ли маленькая коробочка и лист бумаги, в который я ее завернул.
Я въехал в бар «У Дрейка», и Коннор, стоявший в окружении друзей, немедленно шагнул мне навстречу.
– Ну, что думаешь?
Я огляделся в растерянности. Пока здесь шел ремонт, я несколько раз заезжал сюда, но «готовый продукт» видел впервые. Пол был выложен красной и зеленой плиткой. Сиденья вокруг столиков обиты зеленым, а столы сделаны из красноватого дерева, блестевшего в свете висящих над столами светильников. На стенах были установлены ряды телевизоров, а на стене за баром, над стеллажами с бутылками и стаканами, разместились еще три гигантских плоских экрана. На стенах висели плакаты и вымпелы клубов «Брюинз», «Сокс» и «Пэтриотс». Полутемный бар выглядел шикарно, но не вычурно.
Но вот что поразило меня больше всего: в таком дорогом городе, как Бостон, с его высокой арендной платой, Коннор сократил количество столиков, чтобы расширить проходы между ними. Проклятие, у меня защипало глаза при виде главного бара: он имел два уровня – один с высокими барными табуретами, другой почти вполовину ниже, и перед ним стояли обычные стулья. Парни вроде меня смогут сидеть перед баром вольготно, не утыкаясь носом в край барной стойки.
– Коннор, старик, это просто невероятно…
– Туалеты тоже оборудованы как надо, – похвастался друг. – И, говоря «как надо», я имею в виду не просто минимальные требования. Не хочу, чтобы ты или кто-либо еще приходил сюда и чувствовал, что тут почти хорошо и удобно. Я хочу, чтобы в моем баре каждому человеку было более чем удобно. Потому что так должно быть, верно?
– Верно, – сказал я. – Безопасная гавань.
Лицо Коннора озарилось такой улыбкой, что у меня защемило сердце.
– Да, – сдавленно проговорил он. – Именно так.
Пару секунд мы помолчали, чтобы не испортить значимость момента, а потом друг хлопнул меня по плечу.
– Давай, покажу тебе всё.
Он устроил мне экскурсию по бару, показал бильярдные столы в глубине зала и три мишени для дартса. Затем я припарковал кресло перед низким баром, а Коннор зашел за барную стойку и налил мне пива.
– Выглядишь так, будто тебе срочно нужно выпить, – фыркнул он. – Готов?
– Я как раз подумывал…
– О, черт, поехали.
Коннор оперся ладонями о стойку; с перекинутым через плечо полотенцем он выглядел прирожденным владельцем бара. Я чертовски им гордился.
Я знал, что друг начал меняться к лучшему в Италии, когда Руби заставила его устроиться на работу. Сначала он трудился помощником бармена, затем барменом, и наконец был повышен до менеджера. Он досконально изучил основы работы бара на собственном опыте, проще говоря, усердным трудом получил нужные навыки, хотя изначально собирался просто нанять сотрудников, ни во что особо не вникая.
– Это твой вечер, – сказал я. – Пусть твоим он и останется.
– Вечер станет еще более моим, если ты сделаешь ей предложение здесь. – Коннор огляделся вокруг. – Это чертовски идеальное место, но ему требуется крещение, понимаешь? Нужно значимое событие. На счастье. Договорились?
Друг выглядел таким счастливым. Он сиял новой версией своей ослепительной улыбки. Новая улыбка была такая же дружелюбная, как и старая, но беспечный аспект «всё в мире правильно» исчез. Коннор увидел воочию, что не всё в этом мире правильно. Но он всё еще был здесь, всё еще улыбался, и в этом была какая-то идеальная поэзия. Пережитый им опыт боли и потери сделал всё, что Коннор любил, более ценным.
Знакомое чувство.
Руби прибыла вскоре после меня. Они с Коннором поцеловались и с минуту стояли вместе, непринужденно болтая. Всё это время они держались за руки и явно не замечали никого и ничего вокруг – только друг друга. Наконец Руби в последний раз поцеловала Коннора в губы, большим пальцем стерла с его лица губную помаду и присоединилась ко мне.
– Выглядишь сногсшибательно, Тёрнер, – заметила она, оглядывая мой костюм. – Что за повод? – Она подмигнула Коннору, стоявшему за барной стойкой. – Сегодня вечером затевается нечто, о чем я должна знать?
Я поверх стакана посмотрел на Коннора, но тот с невинным видом замахал руками.
– Шучу, – сказала Руби. – Я просто имею в виду, что с твоей стороны очень мило так нарядиться по случаю la festa del mio bellissimo amante. Местечко получилось довольно шикарное, правда?
– Да, ничего так, – сказал я достаточно громко, чтобы услышал Коннор, проверявший напоследок свой запас выпивки. – Хотя владелец…
– Владелец просто святой, – фыркнул друг. – Пускает любых обормотов с улицы.
Я так смеялся, что забыл показать ему оттопыренный средний палец.
Вечеринка началась в семь часов. Были приглашены только близкие друзья и семья Коннора, но свободных мест почти не осталось. Моя мать, Пол и мои сестры прибыли и собрались вокруг меня рядом с низким баром, где я потягивал пиво и с каждой минутой нервничал всё больше. Где же Отем?
– Боже мой, Коннор, малыш, – сказала Ма. – Это место – просто сказка, не больше и не меньше. – Ма просто светилась радостью и здоровьем; на голове только что сделанная прическа, ногти, как обычно, блестят, на безымянном пальце обручальное кольцо. – Если бы я не завязала с алкоголем, то поселилась бы здесь на веки вечные.
Пол пожал мне руку, потом наклонился и обнял меня.
– Ничего себе! Выглядишь спокойным, как скала, – проговорил он, перекрикивая громкую музыку, бухающую из динамиков. – Так держать.
Я выдохнул: при виде Пола на меня накатило облегчение. Помимо Коннора только Пол знал о моих планах на сегодняшний вечер. Именно он ездил со мной в ювелирный магазин, выбирать обручальное кольцо.
– А вдруг она рассердится? – спросил я. – Вдруг откажет? Это же на всю жизнь…
– Ты слишком много думаешь, Уэс, – заметил Пол. Он вернул мне мой стакан пива и чокнулся со мной своей содовой. – Позволь поздравить тебя первым.
Его оптимизм не прогнал грызущую меня тревогу.
Приехали Дрейки, а следом за ними Джефферсон и Кассандра. Кассандра была на шестом месяце беременности и постоянно прикрывала живот руками, как будто один вид алкоголя мог пагубно сказаться на ребенке.
Я отхлебнул пива, чтобы скрыть улыбку, но едва не расплескал янтарный напиток, когда увидел входящую в бар Отем. На ней было черное платье с белой отделкой по лифу и подолу. Волосы она собрала в свободный пучок, перевязанный золотистой лентой, но несколько прядей падали на плечи красивыми волнами.
Она заложила небольшой круг по бару, восторженно оглядываясь по сторонам, потом заметила меня и подошла.
– Прости, что я опоздала, – сказала она, целуя меня. – Поезда долго не было и… о боже, Коннор, это просто чудо… – Она уперлась коленом о стул, который я занял для нее, перегнулась через барную стойку и обняла Коннора, потом выпрямилась и поцеловала Руби в щеку.
– Это место – настоящее чудо. Просто не верится, как красиво. Поздравляю.
– Спасибо, Отем, – поблагодарил Коннор. – Чего тебе налить? Грушевого сидра?
– С удовольствием… – Отем запнулась. – Ты шутишь. У тебя есть грушевый сидр?
– Разумеется. – Коннор подмигнул и налил Отем пинту сидра. – У меня серьезное заведение, а не то, что ты подумала.
Отем отхлебнула сидра.
– Лучше, чем в баре «У Янси». – Она посмотрела на меня. – Всё в порядке, дорогой?
Я кивнул.
– Ага.
«Не-а. Ничего не в порядке. Всё ужасно».
Виктория Дрейк выдала короткую, довольно официальную речь, но в конце все же произнесла душевный тост за счастье Руби и Коннора. Потом слово взял мистер Дрейк. Я затаил дыхание, но отец Коннора похвалил сына, причем сделал это так искренне, что я не испытал желания прибить оратора. Дрейки гордились Коннором по-своему, однако главный триумф заключался в другом: Коннор больше не нуждался в одобрении родителей. Он был счастлив, его родители радовались, видя его живым и здоровым, – а это самое главное.
Когда все тосты отзвучали, Коннор посмотрел на меня и многозначительно поднял брови.
«Пора», – говорил его взгляд.
Вот только я не чувствовал, что пора пришла. Бар «У Дрейка» – отличное место, и всё же это бар. Я вдруг представил, как мое признание будет выглядеть со стороны.
«Ты сошел с ума, черт тебя побери совсем? Собираешься сделать предложение такой девушке, как Отем, перекрикивая шесть телевизоров, в то время как в зале пахнет жареными куриными крылышками?
Я резко махнул рукой и покачал головой. Коннор подошел ко мне и перегнулся через барную стойку, покосившись на Отем: она сидела в нескольких футах от меня и в данный момент увлеченно обсуждала с Полом политику.
– Я не могу, – сказал я. – Не здесь. Извини, старик, но… это твой вечер.
Вечер Коннора, не наш. И, несмотря на то, что я любил его как брата, нашу общую с Отем жизнь следовало начинать вдвоем – только мы двое. В конце концов, это очень важно, ничего важнее этого нет.
– Уверен?
Я хлопнул его по плечу.
– Я горжусь тобой, старик. Ты это сделал. Всё будет отлично, я чувствую.
– Ага, – согласился Коннор, внимательно глядя на меня, но потом улыбнулся. – Такое место не для нее.
– Да. Не для нее.
– Ну, ты всегда был экспертом в области романтики.
– Ты правильно меня понял. – Я подался вперед, Коннор перегнулся через барную стойку и быстро меня обнял. – Люблю тебя, старик.
– Я тоже тебя люблю. Ладно уж, выметайтесь отсюда.
Переговорив с Ма и Полом – Ма негодующе запричитала, Пол одарил меня понимающим взглядом, – мы с Отем покинули бар и окунулись в теплую ночь.
– Я рада, что ты решил уйти, – сказала Отем, пока мы двигались по Тремонт-стрит. – Бар Коннора мне очень понравился, но, честно говоря, спорт-бары – не мое.
Я мысленно возвел глаза к небу, потому что едва не испортил самый важный момент в своей жизни.
«Черт возьми, и что теперь?»
Плана Б у меня не было. В голову не приходило ничего умного и романтичного. Я даже нигде не забронировал столик и не договорился с официантом, чтобы тот принес бокал шампанского, в котором плавало бы кольцо. Проклятие, бриллиант совсем крошечный, Отем, наверное, проглотила бы кольцо вместе с шампанским и не заметила.
Я покосился на Отем: в своем черно-белом платье она выглядела ослепительно, на полных губах играла полуулыбка. В последнее время она постоянно так улыбалась. Я подозревал, что Отем даже не осознает, что улыбается. Просто ее счастье прорывалось наружу, и мне хотелось бы поймать его и сберечь, защищать Отем любой ценой до конца моей жизни.
Начиная с этой минуты.
– Отем…
– О, смотри, – воскликнула она. – Там открыто.
Я проследил за ее взглядом и увидел Бостонскую публичную библиотеку. Прожектора подсвечивали сложенное из серого камня здание в стиле неоренессанса, его огромные арочные окна сияли янтарным светом. Перед входом собралась толпа: наряженные в строгие костюмы и вечерние платья люди медленно выходили из здания.
– Похоже, там сегодня проходило какое-то мероприятие, – сказал я.
– Давай проберемся внутрь, – предложила Отем. – Просто посмотрим одним глазком. Я еще никогда не видела эту библиотеку ночью, и она такая красивая.
– Хочешь устроить библиотечную вечеринку?
Я улыбнулся. «Идеально».
– Да, черт возьми, – заявила Отем. – Мы даже одеты соответственно, никто ничего не заподозрит.
Мы перешли улицу и направились к входу. Отем сунула мне в руки свой клатч, и я проворно запихнул его себе за спину. Мы остановились перед швейцаром, который провожал людей и желал им спокойной ночи.
– Мне так жаль, но я забыла внутри свою сумочку, – сказала Отем. – Можно я сбегаю и заберу ее? Это займет всего минуту.
– Конечно, – ответил швейцар и посторонился, пропуская нас.
Я покосился на Отем, выглядевшую весьма довольной собой.
– Уже проделывала подобный трюк? Девушка, вас точно зовут Отем?
Она рассмеялась.
– Более или менее.
Мы вошли в главный зал библиотеки и остановились, пораженные, рассматривая высоченные пилястры, вознесшийся на немыслимую высоту потолок, расчерченный кессонами – в центре каждого кессона красовался цветок.
Вдоль стен стояли книжные шкафы, заполненные старинными книгами, и в зале витал едва уловимый запах старой бумаги. Два ряда деревянных столов протянулись до конца зала, на каждом столе стояли лампы с зелеными абажурами. Зал был залит приглушенным золотистым светом, за огромными окнами темнела ночь.
– Какая красота, – прошептала Отем.
– Неповторимая красота, – согласился я, не сводя с нее глаз.
Мы медленно двинулись по центральному проходу, любуясь мраморными бюстами и старинными светильниками. Нас никто не беспокоил.
– Напоминает мне нашу первую встречу, – сказала Отем. – В библиотеке Амхерста. Сначала ты был так холоден со мной, пытался меня уязвить.
– Ты мне понравилась, – выпалил я. – С первого взгляда.
Она улыбнулась, подошла к полке с книгами, вытащила старинный том в кожаном переплете, открыла его и перевернула пару страниц.
– Ты читал Айн Рэнд и сравнил чувства с миндалевидными железами.
– Верно, но сначала я читал не Рэнд, – заметил я, чувствуя ком в горле. – Я читал Уитмена.
Отем уставилась на меня.
– О, боже… Ты прав. Ты читал…
– Стихи, – проговорил я. – Я читал стихи.
Рот девушки слегка приоткрылся, она снова обвела взглядом читальный зал.
– Точно. И ты тоже мне понравился. А потом…
Потом появился Коннор, и наши жизни разошлись – каждый пошел своей дорогой, через темные леса, в которых, казалось, просто невозможно выжить. Однако все тропинки вели к этой минуте, они создали этот миг, и сейчас передо мной стояла эта прекрасная девушка, а моя душа снова обрела способность любить, хоть мое тело и было покалечено.
– Я не стал бы ничего менять, – даже если бы мог изменить прошлое, – сказал я, беря Отем за руку. – Ничего.
– И я тоже. – Отем поставила книгу обратно на полку. Ее глаза сияли. – Пойдем.
Мы вышли из библиотеки во внутренний двор: там находился фонтан, на котором замерла в танце грациозная статуя. Вдоль широкой дорожки зеленела трава, здание библиотеки было озарено прожекторами.
И мы были одни.
Я покатил свое кресло, и Отем зашагала рядом со мной; мы обошли вокруг фонтана. Подсвеченная снизу вода переливалась золотым и синим, эти отсветы отражались в глазах Отем.
– Иди сюда, – сказал я.
Отем присела мне на колени и обхватила меня за шею.
– Просто идеальный вечер, – сказала она, перебирая мои волосы. – Всё в нем чудесно. И я люблю тебя. Миллион раз я представляла себе, каково это – любить кого-то так сильно. Прежде у меня и близко не было ничего подобного. Никогда.
– У меня тоже, – сказал я. – Не думал, что мне выпадет такое счастье. И не думал, что смогу сделать другого человека таким счастливым.
– Я счастлива, и это твоя заслуга.
Я сунул руку в карман пиджака и достал коробочку, обернутую листом бумаги, на котором было написано стихотворение.
Отем прижала ладонь к губам.
– Знаю, ты говорила, что красивые слова ничего не значат, если за ними не стоят настоящие чувства. – Я вложил коробочку в руку Отем. – И подумал: а что, если обернуть красивыми словами кольцо…
Отем нервно рассмеялась, развернула лист бумаги дрожащими пальцами. Я наблюдал, как она читает стих, надеясь по ее лицу угадать момент, в который мои слова достигнут ее сердца. В ее глазах заблестели слезы, потекли по щекам, а когда она дочитала, то без лишних слов положила листок себе на колени и крепко меня обняла.
– Ты даже не посмотрела на кольцо, – хрипло проговорил я.
Отем выпрямилась, утерла мокрые щеки.
– Одних этих слов было бы достаточно.
– Я хочу дать тебе больше. – Я открыл коробочку и показал Отем выполненное под старину кольцо, украшенное маленьким бриллиантом. – Отем… Ты выйдешь за меня замуж?
Она смотрела на колечко, и меня охватили сомнения, но они рассеялись, стоило мне увидеть свое отражение в ее глазах.
– Да, – прошептала Отем, потом сделала глубокий вдох. – Да, Уэстон. Больше всего на свете я хочу стать твоей женой. Ничего другого мне не нужно, только ты.
Я так торопился поцеловать Отем, что едва не выронил кольцо на траву. Я целовал свою любимую, чувствуя соленый привкус ее слез – или это были мои слезы? Своим поцелуем мне хотелось навечно запечатать свое обещание – любить Отем до конца жизни.
Она держала листок со стихом в правой руке, пока я надевал кольцо на ее левую руку. Оно плотно обхватило ее тонкий палец и заискрилось в свете огней фонтана.
– Это потрясающе, – пробормотала Отем. – И это… – Она посмотрела на листок. – Это…
– Лишь малая толика моих чувств.
Я сжал ее лицо в ладонях и большими пальцами погладил скулы.
– Отем, – сказал я. – Мне столько нужно тебе сказать.
Пусть не гаснет свет в твоих ясных очах
С мягким отсветом янтаря.
И сиянье его пусть растопит броню,
Что носила душа моя.
Пусть веселый смех с твоих льется уст,
И пусть ясный его перезвон
Заглушит гремящую память войны
И печального прошлого стон.
Пусть живое тепло твоих добрых рук
Согревает меня всегда,
Если ты со мной, верный, милый друг,
Не страшны мне ни скорбь, ни беда.
