День выдался холодный, серый, и в «Белом султане» почти не было посетителей. Мы с Уэстоном расположились в глубине зала, разложив на столике учебники и тетради. Я склонилась над книгой, а Уэстон даже не открыл учебник по экономике. Он балансировал на двух задних колесах кресла, сдвигая колеса то вперед, то назад, чтобы удержать равновесие.

– Перестань, – попросила я. – Из-за тебя у меня комплекс неполноценности разовьется.

Уэстон опустил кресло на все четыре колеса.

– Хочешь кофе?

– Конечно…

Уэстон укатил прежде, чем я успела закончить фразу. Быстро и уверенно маневрируя между столиками, подъехал к прилавку, а обратно вернулся так же ловко, перемещая кружку из одной руки в другую, чтобы крутить колеса. Поставив кофе рядом с грудой моих учебников и папок, он снова принялся балансировать на задних колесах.

– Я серьезно, Уэстон. Глядя на тебя, я страшно нервничаю.

– Занимайся своими делами, Колдуэлл. Работай, не отлынивай.

Я скомкала салфетку и бросила в него, но Уэстон легко отбил ее рукой, не прекращая своих упражнений на равновесие. Он выглядел энергичным и полным жизни. Вступление в команду гонщиков-колясочников сотворило с ним настоящее чудо: теперь он тренировался с новой командой три раза в неделю и казался счастливым. Таким счастливым он не был, даже когда бегал за Амхерст.

Однако сегодня Уэстон был чересчур взбудоражен, и я не понимала причины такой оживленности. То и дело я ловила на себе его взгляды, и по его лицу было видно: что-то Уэстона беспокоит.

«Что-то происходит…»

Отрицать это и дальше бессмысленно. Я стояла на краю, готовая прыгнуть в пропасть, и наслаждалась этим моментом, смаковала это захватывающее ощущение – смесь восторга и страха. Ждала знака – какого-то мгновения, события, слова – ждала, что вселенная меня подтолкнет. И этот знак приближался, я это чувствовала. Видела в глазах Уэстона.

– Разве тебе не надо работать? – спросила я, в очередной раз перехватив его взгляд. – Мне казалось, мы пришли сюда заниматься.

– Я всё сделал.

– Вроде бы у тебя скоро важный экзамен?

Уэстон откинулся на спинку кресла.

– Ага.

– И?

– Я его уже сдал.

Я снова склонилась над книгой, преисполненная решимости окончить Амхерст с отличием, дабы в Гарварде, если я попробую подать новую заявку, сочли меня достойным кандидатом. И тут мне в голову пришла одна идея, так что сосредоточенность улетучилась, и сконцентрироваться на учебе уже не получалось.

– Итак, Уэстон.

– Итак, Отем.

Уэстон снова встал на два колеса и нагло улыбался, явно вознамерившись довести меня до ручки.

– У меня к тебе предложение.

– Валяй.

– У нас скоро три дня выходных, и я собиралась слетать в Небраску. Хочешь со мной?

– Я? – Уэстон с громким стуком опустил кресло на все четыре колеса. – В смысле, познакомиться с твоей семьей?

– Ну да. – Я заправила за ухо прядь волос. – И посмотреть ферму. Думаю, тебе там понравится. Восходы прекрасные, и это хорошая возможность сменить обстановку.

На лице Уэстона появилось знакомое мне выражение: смесь боли и страстного желания.

– Можешь отказаться, – мягко заметила я.

– Я поеду, – тут же ответил он.

– Правда?

– Ага, звучит заманчиво. Поеду с удовольствием. – Он кашлянул. – Никогда еще не был на ферме.

– Отлично, – подытожила я. Губы сами собой складывались в широкую улыбку, а в груди возникло приятное тепло. – Скажу родным, что ты тоже приедешь.

Ϛ.

В пятницу утром, перед нашим отъездом в Небраску, Уэстон встретил меня возле моего дома. Он был так мрачен и угрюм, что я решила: он передумал ехать.

– Что случилось?

– Не могу найти свой рюкзак. Ты его не видела?

– Нет. А ты когда его видел в последний раз?

– Не уверен. Пару дней назад? Вчера вечером начал собирать вещи и понял, что рюкзака нет.

– Ой, вот досада. В рюкзаке остался твой бумажник?

– Нет, только учебники и… кое-какие бумаги.

– Может быть, он в пекарне. Сейчас позвоню Эдмону.

Я достала мобильный и набрала номер своего шефа, а Уэстон наблюдал за мной с каким-то напряженным выражением лица.

– Хорошо, спасибо, Эдмон. – Я дала отбой. – Эдмон говорит, что не видел твой рюкзак.

Уэстон кивнул.

– Мне жаль, – сказала я. – Будем надеяться, он найдется.

– Ага. – Уэстон натянуто улыбнулся. – Будем надеяться.

Ϛ.

Мы сели на поезд до Бостона, а потом на такси добрались до Международного аэропорта Логана. У Уэстона не было багажа, который следовало зарегистрировать, но сотрудник аэропорта велел зарегистрировать инвалидное кресло. Пришлось ждать минут двадцать, пока принесли «дежурное» инвалидное кресло, в котором Уэстон смог бы доехать до входа на посадку.

– Эта штука весит целую тонну, – проворчал Уэстон, с усилием крутя колеса.

– Не понимаю, почему тебе нельзя было остаться в своем кресле, – заметила я. – Это всё равно что заставлять человека без ноги отстегнуть протез и использовать тот, который выдаст аэропорт.

Уэстон пожал плечами.

– Такова жизнь.

Мы встали в очередь на посадку. Когда пришел наш черед, Уэстон проехал через рамку-сканер, и красные огоньки погасли.

– Сюда, – сказал сотрудник транспортной безопасности, взмахом руки предлагая Уэстону отъехать в сторону. – Если вы не можете пройти через детектор, придется пройти досмотр с помощью ручного металлодетектора.

Тон, которым это было сказано, мне не понравился; я прошла через детектор и надела ботинки, наблюдая, как сотрудник водит металлодетектором над Уэстоном. Когда сотрудник провел прибором над левым бедром Уэстона, раздалось бибиканье.

– Что тут у нас? – спросил сотрудник.

– Титановый штифт, плюс металлические пластины в позвоночнике, – ответил Уэстон. – Тут куча железяк.

Сотрудник нахмурился.

– Подождите. – Он отошел в сторонку, посовещался с другим сотрудником службы безопасности, потом вернулся к нам. – Сэр, вам придется пройти более тщательный досмотр. – Он указал на отгороженный занавеской отсек, предназначенный для личного досмотра.

– Неужели это обязательно? – спросила я. – Он ветеран армии США.

Сотрудник предупреждающе поднял руку.

– Мэм, вы должны отойти. Сейчас же.

– Всё в порядке, – заверил меня Уэстон. – Ничего со мной не случится.

Я прикусила губу, глядя, как его конвоируют за занавеску. Через несколько минут он вернулся, и нам позволили двигаться дальше.

– Не могу поверить, что тебе пришлось проходить через всё это, – сказала я.

– Да? – откликнулся Уэстон, крутя колеса неудобного кресла. – Ему следовало хотя бы купить мне ужин.

– Я серьезно. По-моему, это чересчур.

– Люди просто делают свою работу. – Уэстон понизил голос. – Но… спасибо.

Поскольку мы находились в группе льготных пассажиров, нам удалось занять места в самолете раньше всех. Стюардесса взялась за спинку коляски и отвезла Уэстона в переднюю часть салона, где находились наши места.

– Вам вернут вашу коляску по завершении полёта, – сообщила она Уэстону, пока тот пересаживался в кресло.

Я посмотрела на нее и нахмурилась.

– А если возникнет чрезвычайная ситуация? Как ты выберешься из самолета?

Уэстон пожал плечами.

– Уверен, на этот случай есть соответствующая инструкция. Хотя без колес и впрямь чувствуешь себя странно. Как в ловушке. – Он издал негромкий смешок. – Забавно, когда я впервые сел в инвалидное кресло, мне показалось, будто часть меня умерла. А теперь… Я практически с ним сроднился.

Я достала блокнот, ручку и начала записывать свои впечатления, начиная от регистрации багажа и заканчивая посадкой. У меня в голове зарождалась одна идея.

Уэстон фыркнул.

– Строчишь гневное письмо в Федеральное авиационное агентство?

– Возможно, – ответила я. – То, с чем мы столкнулись – это совершенное безобразие. А как же пользоваться туалетом? Наш рейс короткий, но что, если бы мы летели из Австралии в Японию?

Тут я поймала себя на том, что сказала «мы», а не «ты». Воображение тут же нарисовало мне несколько заманчивых картин того, как я путешествую вместе с Уэстоном по всяким экзотическим местам. Например, мы могли бы поваляться на пляже в Кэрнсе или посидеть под цветущими сакурами в Токио.

Стараясь не смотреть Уэстону в глаза, я принялась ожесточенно строчить в блокноте.

«Проклятие, подруга! – У меня перед глазами возникла Руби. – Ну ты и попала».

Когда мы прилетели в Омаху, пришлось ждать, пока все пассажиры покинут самолет. Минут десять мы просидели одни в пустом салоне, потом к нам наконец подошла стюардесса.

– Приношу извинения за задержку, – сказала она. – Мы ждем, пока сотрудники аэропорта найдут и привезут ваше кресло.

– Конечно, без проблем, – ответил Уэстон, хотя его встревоженное лицо и нервно переплетенные пальцы говорили ровно об обратном.

Прошло двадцать минут.

– Полный идиотизм, – пробормотала я. – Извините, – обратилась я к другой стюардессе, когда та пошла по проходу, собирая мусор. – Где его кресло? – Я говорила ровным тоном, хотя в душе вся кипела от гнева.

Стюардесса переговорила с членами экипажа и вернулась к нам, вид у нее был виноватый.

– Вашу коляску всё еще ищут, но у нас есть другое инвалидное кресло, в нем вы сможете покинуть самолет.

– Как вы могли потерять его кресло?

– Оно не потеряно, просто его еще не выгрузили…

– Отем. – Уэстон покачал головой. – Всё в порядке.

– Нет, не в порядке, – возразила я. – Ты не должен мириться с подобным отношением. Ты должен иметь возможность передвигаться в собственном кресле, вместо того чтобы сдавать его в багаж.

Стюардесса натянуто улыбнулась.

– Как бы то ни было, нам нужно готовиться к следующему рейсу, так что я скажу наземной команде принести вам…

– Нет, спасибо, – перебил ее Уэстон. – Я подожду здесь.

Стюардесса раздраженно вздохнула и удалилась.

– Какое безобразие, – проворчала я. Потом набрала сообщение брату, ждущему нас на парковке возле аэропорта, а сама гадала, как долго всё это будет продолжаться.

Прошло еще двадцать минут, и вот, наконец, Уэстону доставили его кресло.

– Прости, что тебе пришлось пройти через всё это, – сказала я, когда мы выходили из здания аэропорта.

– Это же не твоя вина.

– Я чувствую себя виноватой. В смысле это ведь я предложила тебе поехать со мной.

– А я согласился.

– Знаю, я просто…

«Хотела, чтобы всё было идеально».

А вместо этого всё пошло наперекосяк.

На парковке нас встретил мой брат – он стоял возле своего пикапа. Мы с Трэвисом обнялись, потом они с Уэстоном пожали друг другу руки, и только тут я сообразила, как тяжело будет Уэстону перелезть из инвалидного кресла в кабину пикапа.

Сначала внутрь забралась я, чувствуя себя отвратительно, потому что Уэстону пришлось сначала усесться на пол кабины, а потом подтянуться, чтобы занять свое место на сиденье. Трэвис закрыл дверь кабины и стал грузить коляску и багаж в кузов пикапа.

– Мне так жаль, – сказала я Уэстону.

– Не извиняйся. Я очень рад, что поехал с тобой.

Я смотрела на него, чувствуя наплыв самых разных эмоций. Одно хрупкое мгновение Уэстон смотрел мне в глаза, и мое сердце сладко замерло в груди. Потом Трэвис забрался на водительское место, точно бык, ворвавшийся в библиотеку.

– Готовы зажигать? – спросил он, включая радио.

Уэстон улыбнулся.

– Всегда.

Мы въехали в небольшой городок Линкольн, и Трэвис взял на себя обязанности гида.

– Видишь, вон там «Счастливый бильярд»? Там папа учил нас с сестрой гонять шары. А вон там, видишь? – Он взмахнул рукой у нас перед лицами, указывая куда-то за окно. – Закусочная «У Люси»? Там у Отем было первое свидание.

– Правда? – спросил Уэстон. – А можно поподробнее?

Я пихнула брата локтем.

– Не вздумай ничего ему рассказывать.

– Брэд Миллер, да, Отем? – Старина Брэд, у него еще были «скобки» на зубах, и он никогда не менял одежду после целого рабочего дня на конюшне.

– Мне было четырнадцать, – сказала я. – И я еще не могла нести ответственность за свой выбор.

– Когда она вернулась, от нее исходил весьма своеобразный запашок, – продолжал Трэвис, весело хихикая.

– О, боже. Заткнись.

– Что это значит? – спросил Уэстон.

Я скрипнула зубами.

– Я тогда в первый раз поцеловалась. К тому же Брэд был настоящим джентльменом. – Я сильно пихнула Трэвиса локтем в бок. – Вообще-то он даже накинул мне на плечи свою куртку, так что домой я пришла, благоухая сеном.

– Которое успело побывать в животе у лошади.

– Я придушу тебя во сне, – пообещала я братцу.

Уэстон рассмеялся.

– И с этим парнем ты в первый раз поцеловалась?

– Ага, – подтвердил Трэвис. – Прямо на дорожке возле закусочной «У Люси».

Я округлила глаза и скрестила руки на груди.

– И что? Это было мило; вполне романтический момент, и я об этом не жалею.

– В этом вся моя сестра, – заявил Трэвис, выезжая из городка и сворачивая на проселочную дорогу. – Как это говорится? Неисправимый романтик. Она чуть телик не сломала, постоянно смотрела «Титаник», и каждый раз плакала, когда Леонардо Ди Каприо помирал. Каждый. Раз.

– Тебе не обязательно было при этом присутствовать – вот всё, что я могу сказать. – Я посмотрела на Уэстона. – А твои сестры такие же несносные, когда дело доходит до неловких воспоминаний о детстве?

Уэстон покачал головой и едва заметно улыбнулся.

– Я могу слушать про твое детство целый день.

Его сине-зеленые глаза показались мне бездонными. Мы сидели так близко, что наши губы могли бы случайно соприкоснуться. Вот если бы пикап сильно тряхануло на ухабе…

– Приехали, – объявил Трэвис, тормозя возле нашего дома.

Мы с братом вылезли из машины.

– Боже, я смотрю, у вас тут лило как из ведра? – спросила я при виде луж жидкой грязи возле дома.

– Не то слово.

Я содрогнулась при мысли о грязевых потоках, которые, очевидно, текли от сарая к загону.

– И так весь год?

– Большую его часть, – ответил Трэвис. – А что? Ой.

Он посмотрел на инвалидное кресло. Уэстон не смог бы тут проехать, если бы грязь не подсохла.

Трэвис весело улыбнулся.

– Ну, надеюсь, к завтрашнему дню еще подсохнет.

Уэстон сполз на пол кабины, а уже оттуда перелез в кресло. Потом мы направились к крыльцу.

На крыльцо вели три ступеньки, и я, схватив брата за руку, прошипела ему на ухо:

– Ты же сказал, что позаботишься об этом!

– Я позаботился.

Трэвис зашел за угол дома, вернулся с большим листом фанеры и положил его на ступеньки, так что получился пандус.

– Пойдет, – сказал Уэстон и начал штурмовать подъем. Наклон был слишком крутой, лист фанеры прогнулся в середине, но Уэстон справился, хоть это далось ему с трудом. У меня защемило сердце.

– Мама сейчас в магазине, закупает продукты для ужина, – сообщил Трэвис, придерживая дверь открытой. – А папа, наверное, в сарае.

Любимый дом вдруг показался мне маленьким и тесным. Интерьер представлял собой минное поле из предметов мебели, стоявших слишком близко друг к другу, все коридоры были слишком узкими. Мне хотелось показать Уэстону поля, но я совершенно забыла про ступеньку между кухней и задней дверью. Уэстон легко преодолел это препятствие и подъехал к краю поля. Солнце опускалось за горизонт, золотя влажные, тонкие кукурузные стебли.

Уэстон молча наблюдал за игрой света.

– Извини, – сказала я. – Я плохо всё спланировала, и получилось так…

– Идеально, – тихо проговорил Уэстон. – Всё просто идеально.