Глава 21
Покатый прозрачный колпак виртуальной капсулы плавно поднялся, выпуская меня наружу, ложемент пришел в движение, выдвигаясь вперед и разворачиваясь так, чтобы было удобнее встать. Да уж, и тут сервис по высшему разряду — только что пылинки не сдули напоследок. По сравнению с этим предыдущая моя капсула была больше похожа на пластиковый гроб с металлической начинкой. И конкретно для меня она чуть в гроб и не превратилась.
Время было далеко за полночь, но спать не хотелось — выдрыхся в больнице. И в целом чувствовал себя отлично — мышцы не затекли, поскольку двигаться в капсуле приходилось активно. Даже усталость в ногах чувствовалась — набегал я за последние несколько часов немало, а при таком типе подключения к VR физические нагрузки приличные.
Я еще слабовато ориентировался в округе, так что маршрут до дома пришлось выстраивать по карте и постоянно поглядывать на голографический экранчик, проецируемый смарткомом над запястьем.
И вот тут-то, с изрядным запозданием, меня накрыл приступ паранойи. Чуть ли не впервые с того момента, как я покинул стены интерната, я в полной мере осознал, что выброшен в большой и не особо дружелюбный мир. И что в нем я пока чужой. И пока, по сути, один.
А еще — кто-то в этом новом для меня мире пытался меня убить. И, возможно, сделает это снова.
Несмотря на поздний час складывалось ощущение, что вокруг никто не спит. Этажи мелькали за прозрачными стенками кабины лифта, и на каждом из них бурлила жизнь. Из-за высокой скорости кабинки казалось, что мимо проносится лента, располосованная разными цветами радуги.
Снаружи тьму рассеивали огни фонарей, рекламных щитов и многочисленных элементов подсветки, которую сейчас лепили буквально повсюду. Светящиеся рисунки на одежде, на коже, на стенах, на дверях и окнах. Мода сделала очередной виток на своей бесконечной спирали — сейчас снова популярны неоновые и кислотные цвета. Так что с высоты, наверное, похоже, будто на округ сбросили гигантскую рождественскую гирлянду, переливающуюся сотнями разноцветных огней.
В сочетании с переполненными мусорными баками, забившимися канавами ливневой канализации, обшарпанными стенами и не менее обшарпанными прохожими все это яркое многоцветье производило неоднозначное впечатление. Этот контраст не скрывал недостатки, а наоборот лишь подчеркивал их и вызывал отторжение. Будто морщинистое помятое лицо старой алкоголички, размалеванное ярким макияжем.
Ссутулившись, спрятав руки в карманы и поминутно озираясь, я торопливо шагал по забетонированным дорожкам, пересекавшим пространство между громадами жилых зданий. Людей по пути попадалось много, но кажется, еще больше их скрывалось в полутемных закоулках — в подворотнях, ведущих на подземные парковки, в узких проемах за рядами торговых автоматов.
Мне показалась, что вся эта ночная публика куда опаснее и недружелюбнее, чем та, что я видел днем. Может, конечно, я себя накручивал. У страха глаза велики. Но, с другой стороны, нормальные работяги сейчас разошлись по своим клетушкам в этих огромных человеческих муравейниках, отсыпаясь после очередной смены. Те, кто шарится по улицам — явно совсем другой контингент.
Успокаивали меня две вещи. Во-первых — пролетающие время от времени полицейские дроны, похожие на миниатюрные боевые коптеры с четырьмя винтами. Помимо функций видеонаблюдения у них и дистанционные шокеры есть, а искусственный интеллект, централизованно управляющий ими, вполне способен распознавать ситуации, связанные с прямым насилием. Во-вторых — взять с меня нечего. Сами по себе грабежи как вид преступлений начали сходить на нет после того как из оборота вывели наличные деньги. Могут, конечно, отобрать все остальное, кроме денег, но вряд ли кто-то позарится на мою дешевую поношенную одежду.
Конечно, это не значит, что кражи и грабежи совсем канули в историю. Просто сейчас, чтобы отобрать у человека что-то и не спалиться, нужны куда более хитрые схемы. Запугивание, вымогательства, мошенничество.
Но всегда остается опасность нарваться на какого-нибудь отморозка или вовсе словить шальную пулю. А о том, что пули здесь свистят достаточно часто, свидетельствуют многочисленные отметины. Они буквально повсюду — на стенах домов, на столбах, на ржавых остовах заброшенных машин. И ведь девятый округ — это не какое-то криминальное гетто. Это вполне обычный жилой район.
Впрочем, желтая зона — сама по себе одно большое гетто.
Уже подходя к знакомому входу в здание, я споткнулся, огибая раскинувшуюся прямо под ногами кучу мусора. Куча эта отозвалась слабым стоном. Я не сразу сообразил, что это валяющийся на тротуаре бездомный. Тот самый старый темнокожий бродяга, возле которого мы с Джулией останавливались в первый день.
Я брезгливо отстранился, потому что он, кряхтя, протянул руку, пытаясь ухватить меня за штанину. Воняло от него зверски, а уж от одной мысли, что он коснется меня, передергивало. Я поспешил мимо, но что-то все же заставило меня обернуться.
Кажется, он не был пьян, и стонал не спросонья, а от боли. Лицо его посерело, желтые зубы скалились в гримасе. Он смотрел мне в глаза, не отрываясь, будто пытался удержать меня одним взглядом.
И у него получилось.
Дышал он тяжело, прерывисто — будто пытался вдохнуть больше воздуха, чем вмещали легкие. Мимо сновали прохожие, но никому до него не было дела. Да я бы и сам прошел, если бы не споткнулся о него.
— Эй, ты чего? — неуверенно спросил я. — Ты ранен?
Он мотнул головой и, кряхтя, протянул руку, указывая куда-то мимо меня. Я обернулся, но не сразу сообразил, что ему нужно. Наконец, меня осенило. Светящаяся вывеска с красным крестом, которую видно сквозь стеклянную стену входной группы.
— У тебя п-приступ какой-то? В больницу надо?
Он снова замотал головой, и я раздраженно переспросил:
— Ну, так а чего тебе тогда?
Бродяга, зашарил негнущимися пальцами в карманах своих лохмотьев и с трудом извлек какой-то пузырек. Протянул было мне, но выронил. Я, чуть помедлив, наклонился за ним.
Ампула для инъектора. Пустая.
— Не-о-мето-про-лол, — с трудом прочитал я мелкие буквы на ампуле. — А, так тебе лекарства нужны!
Я обернулся в сторону вывески с красным крестом. Там как раз располагался аптечный пункт.
Бродяга между тем совсем сдал — почти не шевелился, и то, что он еще жив, можно было понять только по слабым хриплым стонам.
Я стремглав бросился к аптеке. Она была довольно большая, причем не автоматизированная, а с настоящим фармацевтом — пожилой полной женщиной с устало-брезгливым выражением лица.
— Мне вот это! — выпалил я чуть ли не с порога и выставил на прилавок пустую ампулу. — Только б-б-б…
Хотел сказать «быстрее», но, как это у меня часто бывает, когда волнуюсь — переклинило напрочь.
— Покомандуй мне еще, — вяло огрызнулась тетка и, прищурившись, оглядела пузырек.
— Есть упаковки по шесть, по двенадцать, по двадцать четыре ампулы…
— А можно поштучно?
— Это тебе что, леденцы на палочке?
— Хорошо, сколько стоит самая маленькая упаковка?
— Шестьсот пятьдесят.
Я поперхнулся. Сумма для меня была приличная, причем я сильно сомневался, что бродяга потом мне ее возместит.
— Ну чего вытаращился? Будешь брать?
— А… от чего это? Может, есть что-то п-подешевле? Аналог?
— Это для сердца. Быстродействующий препарат. Применяется при гипертоническом кризе. Тебе-то он зачем?
— Там на улице… Б-бездомный. Такой… Старик.
— Морган… — понимающе кивнула тетка и выглянула на улицу сквозь витрину. Но рассмотреть что-то изнутри ярко освещенного холла было невозможно.
Она тяжело вздохнула и, взяв пустую ампулу, бросила ее куда-то под прилавок — видимо, в урну.
— Знаешь, парень, иди-ка ты домой.
— То есть к-как? – опешил я.
— А так. Старый Морган больной насквозь. И сегодня, видимо, пришло его время. Ты ему не поможешь. Да и не твое это дело.
— То есть лекарство не п-поможет?
— Да нет, может, приступ и снимет. Но они его каждый месяц уже долбят. Не этот, так следующий станет последним. Иди.
Она говорила об этом так спокойно, буднично, что меня это покоробило. А ведь она предлагает человека оставить на улице. Просто бросить его подыхать!
— А если в б-больницу?
Она покачала головой.
— У Моргана статус D-3 или даже ниже. Его соцстраховки не хватит и на сутки в палате. Да и ту, что есть, он наверняка уже использовал давно. Конец месяца уже…
Я слушал ее, стиснув зубы и впав в какой-то странный ступор. Все, что она говорила — понятно. И разумно. И, наверное, правильно. Но как-то… Не по-людски.
— Д-дайте мне лекарство, — буркнул я, протягивая вперед левую руку ладонью вверх и чуть задирая рукав, чтобы обнажить идентификационный чип, вшитый в запястье.
— Ты уверен? — переспросила аптекарша, но отвечать не потребовалось — видимо, выражение моего лица было достаточно красноречивым.
Те секунды, пока она искала нужную пачку и принимала оплату, показались мне вечностью. Наконец, плоская коробочка с ампулами оказалась у меня в руках, и я бросился на улицу. Затормозил у самых дверей, вспомнив об одной детали.
— А как их…
Чувствуя, что сейчас опять начну заикаться, я сопроводил свой вопрос жестами.
— У него точно был свой инъектор, — поняла аптекарша. — Посмотри во внутренних карманах.
Я кивнул и выбежал наружу.
Бродяга валялся на прежнем месте, да и куда бы он делся. Меня больше беспокоило, не помер ли он, пока я бегал в аптеку. Тогда я был бы вдвойне дураком — мало того, что шесть с половиной сотен спустил на лекарство для незнакомого бомжа, так еще и опоздал.
Нет, вроде еще дышит. Я присел на корточки и, невольно морщась и отворачиваясь от запаха, прощупал его куртку. В левом внутреннем кармане и правда обнаружилось что-то твердое. Да, похоже на инъектор. Только знать бы еще, как им пользоваться…
Позади коротко взвизгнула сирена, но я даже не обернулся — все пытался разобраться с устройством. Наконец, ампула заняла свое место в инъекторе. Поднеся его ближе к лицу, я коротко нажал клавишу. Тоненькая струйка лекарства брызнула из иглы, подтверждая, что все работает нормально. Вот только куда колоть-то?
Я замер в нерешительности, склонившись над бродягой.
— Дай-ка сюда, — услышал я знакомый голос.
Джулия, не особо церемонясь, отодвинула меня в сторону и отобрала инъектор. Уверенным движением вкатила лекарство в шею, куда-то под ухо. Бродяга вздрогнул и громко втянул в себя воздух, выгибаясь дугой.
— Тихо, тихо… — почти нежно прошептала полицейская. — Сейчас полегчает.
Обернулась ко мне, и голос ее разительно изменился.
— А ты чего здесь ошиваешься среди ночи? Я тебе где сказала быть?
Я насупился, молча глядя на нее исподлобья. Грубостей говорить не хотелось, но я не любил, когда мной командуют. Наверное, из-за этого и появляется большая часть моих проблем. Да и вопрос был скорее риторическим.
— Помоги мне его поднять, — мотнула головой Джулия.
Мы с ней подхватили бродягу под руки и усадили на стоящую неподалеку скамейку, предварительно согнав с нее обжимающуюся парочку неопределенного пола и возраста. Тоже мне, нашли место. Ночь, желтый сектор, помойка рядом, в пяти шагах бездомный подыхает. Романтика…
Морган тем временем оживал прямо на глазах. Он все еще был очень слаб и двигался с трудом, однако взгляд был уже вполне осознанным. Парочка, которые мы согнали с их места, бурчала нам что-то нелестное. Правда, с почтительного расстояния.
— Грехи других судить вы так усердно рветесь! — с апломбом выкрикнул он им вслед, но закашлялся посередине фразы, и продолжил уже вполголоса, тяжело дыша. — Начните… со своих…
— И до чужих не д-доберетесь, — закончил я.
Он поднял на меня глаза и удивленно хмыкнул.
— Надо же! Может, этот мир еще не совсем пропал, раз кто-то, кроме старых бомжей, помнит Шекспира.
Он сгорбился на скамейке, пряча лицо в ладонях. Между пальцев прорвался его сдавленный стон.
Мы с полицейской молча стояли рядом. Я наблюдал не столько за бродягой, сколько за Джулией. На первый взгляд, офицер Харрис, как всегда, была строга и сосредоточена — губы сжаты, глаза прищурены, брови почти сходятся у переносицы. Но, как мне показалось, глаза ее были подозрительно влажными.
— Я ведь предупреждала тебя, Морган…
— Прости, дочка, — прохрипел бродяга, оборачиваясь к ней. — И ты, парень, прости. Я не должен был… просить тебя. Я же не смогу тебе отдать деньги за это лекарство. У меня вообще ни черта нет.
Я вздохнул. Собственно, я и не сомневался. Дурацкий сентиментальный порыв. И огромная глупость. Но почему-то сожалений по этому поводу не было, наоборот — будто гора с плеч. Думаю, если бы я прошел мимо, то потом еще долго терзался.
—Во многом ты сам виноват, — сказала Джулия. — Вспомни, кем ты был. Я до сих пор не могу поверить, что ты оказался здесь.
— А... — отмахнулся бродяга. — Какая разница, что было в прошлом. Когда будущего нет.
Он, запрокинув подбородок к небу, зашелся не то в смехе, не то в рыданиях — по его искаженному, будто от боли, лицу сложно было понять. Вскоре он затих, по-прежнему смотря куда-то вверх.
— А знаешь, что самое хреновое? Я никто. Я хуже животного. Я грязь под ногами, всеми презираемый и никому не нужный. Мне бы просто забраться в какую-нибудь нору и тихо сдохнуть. Но я почему-то все еще цепляюсь за жизнь. Я не хочу умирать!
Он обескуражено покачал головой, будто сам не понимая, как такое может быть.
— Я не хочу, дочка… — почти прошептал он.
— Бросай, мать твою, пить! — неожиданно жестко, со злостью в голосе отозвалась Джулия. — Я ведь тебе все объясняла. Постарайся хотя бы пару недель оставаться чистым. И я буду ходатайствовать о восстановлении пособия для тебя. А там, может, получится и медицинскую страховку улучшить, статус твой поднять хотя бы до D-2. Может, даже будет шанс устроить тебя на работу.
Бродяга с готовностью закивал, прижимая руки к груди.
— Прости меня, Джулия! Я… я сорвался, я виноват. Но я попробую снова! На этот раз я тебя не подведу. И ты, парень… прости, не знаю, как тебя зовут…
— Фрост.
— И ты меня прости. Я… Я верну тебе деньги. Накоплю и верну!
— Ладно, мне пора. И Фросту тоже. Береги себя, Морган.
Полицейская дала мне знак следовать за ней, но я, спохватившись, вернулся ненадолго к бродяге. Молча протянул ему упаковку с остальными ампулами. Мне она была ни к чему.
Морган поднял на меня округлившиеся глаза, а упаковку принял, будто это была какая-то хрустальная реликвия, которая могла рассыпаться прямо у него в руках.
— Спасибо! — запоздало выкрикнул он мне в спину.
— Спасибо, — повторила негромко Джулия, коротко сжимая мое плечо своей крепкой ладонью. — Ты ему жизнь спас. Если бы не ты… Но сейчас — марш к себе! И чтобы я тебя больше не видела на улицах после наступления темноты.
— Слушаюсь, офицер, — ответил я, стараясь, чтобы это не прозвучало шутливо. У нее-то тон был вполне серьезным, даже с толикой раздражения. А злить ее я бы не рискнул.
— А что по п-поводу моего… — начал было я, но офицер и здесь меня одернула.
— Расскажу позже. В понедельник тебе нужно будет отметиться у меня в участке. Вот тогда и поговорим. А до этого — старайся лишний раз не высовываться. Возможно, тебе все еще грозит опасность.
— А можно еще сп-просить? — окликнул я ее, когда она направилась к машине.
Она уже открыла дверцу, но обернулась.
— А кто такой этот М-морган? Вы его так опекаете… Я и не думал, что к-копы занимаются такими вещами.
— Это долгая история. А насчет того, чем занимаются копы… Как думаешь, зачем люди вообще идут работать в полицию?
Вопрос меня озадачил.
— Ну… Это госслужба. Стабильная работа. П-пенсия. Льготы...
— Ну да… — задумчиво покивала она. И после изрядной паузы добавила: — А еще на этой работе можно сделать этот гребаный мир хоть немного лучше. Или хотя бы попытаться.
Джулия села в машину, и дверь опустилась за ней, скрывая ее за бронированной створкой.
— Спокойной ночи, Фрост! — бросила она в приоткрытое окно.
