Близнецы

– Нас все путают.

– Ну, не все.

– Почти все.

– Смотрю на вас и удивляюсь: как это возможно? Вы выглядите очень… разными.

– Мы и есть разные! – восклицает одна.

– Мы стараемся! – вторит другая.

– Это… разные ответы.

– Потому что мы разные! – хором, слаженным дуэтом, со страстью и нетерпением.

– Нас всегда путали, с самого начала.

– До сих пор умудряются.

– Мама рассказывала, что время от времени кормила одну дважды, а вторую пыталась укачать, несмотря на вопли, потому что думала, что уже накормила ее.

– А я оставалась голодной! Да еще мама не качала, а трясла изо всех сил и подбрасывала.

– А потом положит в кроватку, погасит свет и уйдет…

– Ее?

– Меня!

– Меня!

– Вы это помните?

– Она рассказывала.

– Вам?

– Подружкам своим. При мне.

– И при мне.

– Так которая из вас оставалась голодной?

– Я.

– Я!

– А как кто скажет, мол, какие у вас дочки одинаковые, она эту историю рассказывает. И всем смешно! Бесит это.

Рыжая топает ногой, встряхивает огненной гривой: – Бесит!

Ее сестра – волосы белее луны, голос тише сквозняка – соглашается:

– Бесит.

Короткий кивок, взгляд исподлобья.

– Не представляю, как можно вас перепутать, – вздыхает Гайюс.

– Нас перепутали, еще когда мы родились. Сразу. Поэтому неизвестно, кто старше.

– Я!

– Ну конечно!

– Я первая родилась, я и старше. Мне первой бирочку привязали.

– Когда я родилась, как раз было землетрясение. И прямо в тот момент – бабах! Стена отвалилась. Вот так! Упала, как картонка. Бух! И тут эта лезет наружу. Акушерка всех похватала и вон из родильной. А потом, конечно, не вспомнит, кто где. Шок, переполох, путаница. Нас хоть другой тете не отдали, потому что двойня в тот день одна была. А так небось кучу младенцев перепутали.

– Нас тоже перепутали. Только между собой.

– И дома потом еще несколько раз.

– Так что уже никто не знал, кто на самом деле Зое, а кто Аморет.

– И до сих пор никто не знает.

– Еще как знает.

– Кто?

– Я! Я знаю, кто я.

Гайюс понимает, что сам перестал различать их – когда же? Но факт: то, что должна сказать рыжая, говорит ее бледная сестра. Говорит тихо то, что громкая выкрикнула бы, но говорит с таким напряженным упорством, что это звучит не тише яростных выкриков рыжей. Вот только понять, кто из них кто, удается с большим трудом. Как будто они видны одна сквозь другую, одна в другой.

– Может быть, всё-таки, вы придете по очереди, отдельно? – спрашивает Гайюс.

– Плохая идея, – шевелит пальцами Аморет – или всё-таки Зое?

– Ты же никогда не будешь знать, кто пришел.

– Но вы ведь такие разные, – пытается удержаться Гайюс.

– Это потому что ты такой умный, – нахально льстит белая.

– И специально обученный, – снижает рыжая. – И всё равно путаешься.

– Есть немного, – соглашается Гайюс. – Кажется, вы и сами не всегда друг друга различаете.

Девочки смотрят на него, широко раскрыв глаза, молча.

– Как ты догадался? – наконец шепчет белая.

Рыжая хмурится: кажется, она уязвлена тем, что их секрет раскрыт.

– Поэтому, – говорит она невпопад, – мы взяли другие имена. Молли. Мадлен. Как сами выбрали. Раз уж никто не может нам сказать, кто из нас кто, раз они массово не хотят отличать нас одну от другой, натягивают на нас одинаковое…

– И нас натягивают на одинаковое, – ядовито шепчет белая.

– Да уж! Мы должны хотя бы сами друг друга узнавать и…

– И не ждать друг от друга невозможного.

– И что одна заменит другую.

– Или что мы всегда обязательно должны ходить вместе.

– Или что мы одинаковые.

– И хотим одного и того же.

– А мы разные!

– Абсолютно.

– А они думают, что одной без другой не бывает.

– Так кто из вас кто? – спокойно спрашивает Гайюс, отказавшись разбираться в этом самостоятельно. В конце концов, это их дело – и пока они сами не разберутся, не разберется никто.

– Да мы-то разбираемся!

– Док тоже, – вспоминает Гайюс. – Он говорит, что ты любовь, а ты – жизнь.

– Кто-кто? – жадно кидается рыжая.

– Кто из нас?

– Ты, – говорит Гайюс, показывая на одну из них, – любовь. А ты – жизнь.

Они тихонько сидят, сложив руки на коленях, как примерные ученицы. Целую минуту так сидят. Ну, во всяком случае, не меньше тридцати секунд. Хотя тридцать секунд тишины в их исполнении – это целая вечность. И они сидят целую вечность и смотрят друг на друга, смотрят, не отрываясь, как будто стараются запомнить, кто из них кто.

– Ну хотя бы ты не забудешь? – поворачивается одна из них к Гайюсу. – Хотя бы ты будешь знать?

Он качает головой.

– Не уверен, что Док правильно вас называет. Судя по тому, что он творит, он здорово путает вас и не отличает одну от другой. Как будто вас в самом деле одной без другой не бывает.

– А мы бываем? – морща лоб, одна из них смотрит на Гайюса в большом сомнении. Вторая хмурится:

– Док не хочет, чтобы мы были отдельно.

– Сейчас здесь вы, а не Док, – твердо говорит Гайюс. – Сейчас имеет значение, чего хотите вы. Каждая из вас.

– Обойдусь без тебя, – шипит Мадлен, кажется, она и есть Аморет.

– Я-то без тебя точно не умру, – наверное, это Зое, и она, как всегда, говорит громко.

Гайюс видит, как побелели костяшки переплетенных пальцев – кажется, они переломают их другу другу и не заметят, так вцепились. И когда одна из них замечает его взгляд, она, похоже, несколько смущена, но не пытается вырвать руку из руки сестры, а только расправляет свободной рукой складки платья. Теперь Гайюсу видны только воланы, оборки, рюши, кружева и ленты – идеальный камуфляж.

– Хорошо, – вздыхает он. – Начнем с начала. Кто вы? Чего вы хотите?

– Да нас всё устраивает, – говорит одна, и вторая согласно кивает:

– Только бы не путали нас, тогда и мы разберемся.

– Ну, постепенно.

– Со временем.

– Потом.

И они сидят, молча смотрят в пол. Гайюс забывает следить за временем: в этом нет никакого смысла, когда они разбираются между собой, потому что они и есть время.

Потом дверь приоткрывается, и третья заглядывает в кабинет.

– Можно?

И, не дожидаясь ответа, входит.