IV

Капрал Коннал заплатил за своё преступление прежде, чем солнце поднялось над занятым врагами холмом. Против него, кроме нашего прямого свидетельства, было много косвенных улик, так что после короткого разбирательства и ещё более кратких формальностей негодяя наконец расстреляли. И это было единственным хорошим событием в тот день, который начался для нас сидением в кустах над оврагом, а к полудню настал мой черёд.

На предыдущих страницах вы не найдёте упоминания о ране, которая оставила меня хромым на всю оставшуюся жизнь, потому что я не хотел говорить о ней до нужного момента. Вскоре вы и сами поймёте, почему я не торопился описывать данный инцидент. Раньше я думал, что шрамы, полученные на службе своей стране – лучший трофей, которым может гордиться мужчина. Но взгляд на свой шрам удручает меня каждое утро. В частности потому, что я не успел быстро найти укрытие, с чем – к вящему моему стыду – весь наш маленький, но стойкий отряд справился превосходно.

Пуля прошила бедро навылет, пробив кость, но, к счастью, не задела седалищный нерв, поэтому было не так больно, как могло бы, однако достаточно, чтобы превратить меня в светло-коричневую кучку. Переползая по-пластунски, мы хотели взять холм, чтобы улучшить свою позицию, но тут огонь противника стал столь плотным, что несколько часов мы не могли двинуться – ни вперёд, ни назад. Но не прошло и минуты, а Раффлс уже был рядом со мной, чудом избежав пуль, свистящих над нами, и не успел я опомниться, как он уже оттащил меня за камень и перевернул на спину, опускаясь на колени и разматывая бинт. Я умолял его не высовывать головы и прижаться к земле, но он ответил, что наши судьбы ведомы лишь богам и на какой-то момент его тон изменился до неузнаваемости, как изменилось его лицо сегодня утром. Однако, чтобы угодить мне, он чуть пригнул голову, а когда сделал всё, что может сделать один товарищ для другого, воспользовался укрытием, которое нашёл для меня. И вот мы лежим рядом в вельде, под слепящим солнцем и шквальным огнём… Наверное, мне следовало бы описать, как видит этот вельд раненый, когда всё плывёт и мерцает в глазах. Но когда я, стараясь припомнить, закрываю глаза, всё, что всплывает в памяти – это напряжённое загорелое лицо Раффлса, всё ещё чуть более бледное, чем обычно. Вот он быстро прицеливается и стреляет, вот вглядывается вдаль, чтобы понять, попал ли, брови подняты, глаза широко раскрыты. Иногда он поворачивался ко мне, чтобы сказать пару слов, которые заставляли меня усмехнуться бледными губами. Он не переставал говорить, и я знал, что он делает это ради меня. Ведь я, представьте себе, не мог видеть ничего, кроме Раффлса. Он и был для меня всей битвой тогда… А сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что он для меня – вся война.

– Как насчёт сигареты? Это взбодрит тебя, Банни. Нет, для такого случая я приберёг вот эти, в серебряной бумаге. Вот, прикури… Итак, Банни достаётся Салливанз! Честь и хвала отважному кролику!

– Да уж, меня действительно подстрелили как кролика, – сказал я, выпуская одинокие облачка в синеву неба и желая, чтобы они подольше продержались. Меня лихорадило, и я перестал чувствовать простреленную ногу.

– Погоди-ка, – сказал Раффлс, морщась, – там один в серой шляпе глубоко засел, хочу добавить её к своим трофеям в знак мести… Вот! А нет… нет! Нужно целиться чуть выше. Чёрт! Патроны кончились. Как тебе Салливанз, Банни? Наверное, лучше и быть не может – курить его в вельде с дыркой в ноге!

– Сигарета мне помогла, – сказал я и, наверное, так и было. Раффлс прилёг рядом, глядя на меня и беря в руки патронташ.

– Помнишь, – мягко проговорил он, – тот день, когда мы впервые начали думать о войне? Я помню розовый туманный свет от реки и первый морозец, когда рядом с нами появился этот парень. Разве ты не хотел, чтобы мы оказались здесь? «Ужасная резня! Ужасные потери!» – его лицо так и стоит перед моими глазами – и вот мы оказались в той же ситуации, о которой он кричал на всю улицу. Веришь ли ты, что это было лишь шесть месяцев назад?

– Да, – вздохнул я, наслаждаясь возвращением в тот день намного меньше, чем он. – Да, мы не сразу воспылали этой идеей.

– Далеко не сразу, – добавил он.

– Но когда воспылали, – продолжил я, от души сожалея об этом, – мы быстро сгорели.

– И погасли, – весело рассмеялся Раффлс. Он закончил заряжать магазин. «К серой шляпе присоединился его друг, – сообщил он. – Чёрт подери, похоже, что он целился в меня!

– Прошу, будь осторожен, – взмолился я. – Я тоже это услышал.

– Мой дорогой Банни, ты же знаешь – богам лишь ведомо, что будет. Что на роду написано, то и произойдёт. К тому же… А вот это было близко!

– К тебе?

– Нет, к нему. Бедолага, видимо, он тоже ничего не может поделать с предписанным. Это утешает… Я не вижу, где он расположился. Он, возможно, за тем камнем и мне кажется, что скоро всё закончится. Тебе стало хуже, Банни?

– Нет, я просто прикрыл глаза. Продолжай говорить.

– Это я привёл тебя сюда, – сказал он, вновь снаряжая магазин.

– Нет, я рад, что решился.

Полагаю, что в каком-то смысле я действительно был этому рад. Боль поутихла, и мне казалось, что быть раненым не так уж плохо. Но это ощущение длилось лишь несколько минут и, честно скажу, никогда больше я подобного не испытывал.

– А, но ты не получил столько удовольствия, сколько я!

– Пожалуй, нет.

Его голос дрожал или мне казалось? Накатывающие волны боли и большая потеря крови проделывали фокусы с моими чувствами: они то притуплялись, и лишь нога оставалась живой и пульсирующей, то вдруг казалось, что ноги вовсе нет, а всё остальное стало невероятно чувствительным. Вокруг меня грохотал адский оркестр на всех видах тех дьявольских инструментов, о которых вы можете прочесть в любой газете. Но слышал я только голос Раффлса.

– Я отлично повеселился, Банни.

Да, его голос был грустным, но без дрожи. Дрожал, должно быть, я сам.

– Я знаю, старина, – сказал я.

– Я благодарен генералу за то, что он дал мне этот день. Он может стать последним. Тогда мне останется сказать, что он был лучшим… Чёрт возьми!

– Что такое?

Я с трудом поднял веки. Его глаза сияли. Я как сейчас их вижу.

– Попал… я попал в него! Нет, чтоб мне провалиться, это только его шляпа. Вот же хитрый негодяй, он нарочно выставил её. Что ж, следующая подача… розыгрыш затягивается… Интересно, достаточно ли он спортивен, чтобы понять эти выражения? Трюк со шляпой – просто дурачество. А вот покажет ли он лицо, если я покажу своё?

Я почти ослеп и оглох. Простреленная нога снова ожила, а остальное тело полностью онемело.

– Банни!

Его голос звучал сверху. Должно быть он приподнялся.

– Всё хорошо? – спросил я.

Но самому мне было совсем не хорошо. Это всё, о чём я подумал, когда мои губы произнесли эти слова.

– Проведённые здесь дни были не просто лучшими в моей жизни, старина Банни, но я не уверен, что…

В чём он был не уверен, я могу только догадываться. Фраза не была закончена и не будет закончена уже никогда.