Клуб криминалистов

– Но кто они такие, Раффлс, и где собираются? Нет такого клуба в альманахе Уитакера.

– Криминалистов, мой дорогой Банни, слишком мало, чтобы собираться поблизости, и они не принимают кого попало, поэтому их и нет в списке. Они – группа людей, изучающих современные преступления, и они периодически встречаются и обедают вместе друг у друга дома или в клубах.

– Но тогда по какой причине они пригласили нас на ужин?

И я помахал приглашением, которое заставило меня после его получения примчаться в Олбани. Приглашение было от графа Торнэби, кавалера ордена Подвязки, и он предлагал меня составить членам Клуба криминалистов компанию за ужином в Торнэби-Хаус на Парк-лейн. Подобное приглашение само по себе было сомнительной честью, но еще больше я встревожился, узнав, что Раффлс тоже приглашен!

– Они считают, – сказал он, – что гладиаторский элемент – проклятие современного спорта. Особенно они боятся за судьбу профессионального гладиатора. И они хотят узнать у меня, соответствует ли их теория практике.

– Это может быть предлогом!

– Они приводят известные примеры: одного игрока профессиональной лиги, которого повесили, и многочисленные случаи самоубийств среди спортсменов. Если их это интересует, я могу поделиться своими наблюдениями.

– Конечно, можешь, но при чем здесь я? – спросил я. – Нет, Раффлс, они интересуются нами обоими и хотят изучить нас под микроскопом, иначе они никогда бы не пригласили меня.

Раффлс улыбнулся моему возмущению.

– Я даже хочу, чтобы ты был прав, Банни! Тогда я повеселюсь еще больше, чем предполагаю. Но я утешу тебя тем, что это я назвал им твое имя. Я сказал им, что ты намного более начитанный криминалист, чем я. Рад услышать, что они прислушались ко мне и что мы сможем встретиться за обеденным столом.

– Если я соглашусь, – поправил я с такой строгостью, которую он заслужил.

– Если ты не примешь приглашение, – возразил Раффлс, – то пропустишь отменное развлечение, которое придется тебе и мне по нраву. Подумай об этом, Банни! Эти ученые мужи встречаются, чтобы обсудить последние преступления, и нас пригласили как консультантов, будто мы знаем об этом больше, чем они. Возможно, мы знаем меньше их, поскольку у немногих криминалистов проявляется интерес к чему-то, кроме убийств, но я ожидаю, что мне выдастся возможность сменить тему обсуждения на наше собственное более высокое искусство. Им будет полезно сменить тему и сфокусировать свое мрачное внимание на изящном искусстве ограбления. Если все получится, мы сможем узнать их мнение о нас самих, Банни. Как авторы, как творцы, мы будем сидеть за одним столом с нашими критиками и узнаем, как они оценивают наши труды глазами экспертов. Это будет если не бесценный, то весьма интересный опыт. Мы всегда сможем направить разговор в нужное русло и соответствующим образом сменить курс. Кроме того, мы разделим с ними отличный ужин или же наш благородный хозяин не оправдает свою европейскую репутацию.

– Ты знаешь его? – спросил я.

– Мы видимся иногда на крикете, когда у милорда есть время, – ответил Раффлс, посмеиваясь. – Но я знаю о нем все. Он год был главой «Мерилибон Крикет Клаб», и у нас никогда не было лучшего президента. Он отлично разбирается в игре, хотя я считаю, что он никогда в жизни не играл в крикет. Но он знает о многих вещах, которые никогда не делал. Он даже никогда не был женат и никогда не выступал в Палате лордов. Но говорят, что умнее его там нет, и он, безусловно, произнес замечательную речь в последний раз, когда принимали австралийцев. Он прочитал все книги и (что делает ему честь в наши дни) никогда не написал ни строчки. Можно сказать, что он кит в море теории и шпрота в море практики… но выглядит он способным к совершению преступления!

Мне захотелось увидеть этого замечательного вельможу во плоти, и я сгорал от любопытства, так как он, очевидно, никогда не давал разрешения на публикацию своей фотографии. Я сказал Раффлсу, что буду обедать с ним у лорда Торнэби, и он кивнул, как будто я не колебался ни мгновения. Теперь я понимал, как ловко он подвел меня к тому, чтобы я переменил решение. Без сомнения, он все продумал заранее. Его слова выглядят достаточно преднамеренными, особенно сейчас, когда я записываю их, благодаря свою отличную память. Единственное, замечу, что Раффлс не говорил именно так, как я описываю в этой книге. В реальности он сказал все это, постоянно делая паузы, чтобы затянуться своей вечной сигаретой, и если бы я был предельно точен, весь его монолог был бы испещрен характерными многоточиями. Особенно длинные паузы он делал, когда начинал бесшумно ходить туда-сюда по своей комнате. И даже его небрежность и спонтанность казались преднамеренными. Сейчас я понимаю это. Но это были ранние дни нашего знакомства, когда каждое его действие внушало мне доверие больше, чем любое действие другого человека.

В то время мы с Раффлсом много общались; по сути, тогда он чаще приходил ко мне, чем я к нему. Конечно, он всегда приходил, когда ему вздумается, часто когда я выходил обедать, и я помню, как возвращался в квартиру и видел его там, – я задолго до этого дал ему дубликат ключа. Тот случай произошел в негостеприимный февральский месяц, и я вспоминаю не один уютный вечер, когда мы обсуждали все и вся, за исключением собственной халатности. Раффлс бывал в самом уважаемом обществе, и по его совету я тоже посещал многие клубы.

– В это время года нет никаких развлечений, – сказал он. – Летом есть крикет, чтобы обеспечить мне достойную занятость в глазах общества. Проведи весь день с утра и до ночи в обществе, и они даже не спросят, чем ты занят на рассвете.

Наше поведение так долго было безупречным, что я не переживал о приеме у лорда Торнэби и встрече с его гостями-криминалистами. Мое главное беспокойство заключалось в том, чтобы быть под эгидой моего блестящего друга, и я попросил его встретить меня и пойти вместе, но за пять минут до назначенного часа не было никаких признаков Раффлса или его кэба. Мы должны были встретиться без четверти восемь, так что в конце концов мне пришлось проделать путь в одиночку.

К счастью, Торнэби-Хаус находился в конце моей улицы, и мне показалось еще одним удачным обстоятельством, что дом стоял чуть в глубине, скрываясь на собственном дворе. Когда я уже подходил к двери и намеревался постучать, то отступил назад, завидев кэб. Я ждал, что Раффлс появится, до последнего. Это было не так, и я сошел с крыльца и подождал минуту в тени, пропуская двух других гостей, опаздывающих к назначенному времени. Новоприбывшие вышли из кэба, продолжая шепотом беседовать друг с другом, и я четко расслышал, о чем они говорят, пока они платили извозчику.

– Торнэби поспорил об этом с Фредди Верекером, который не может прийти сегодня, насколько я знаю. Конечно, сегодня этот спор не разрешить. Но дорогой гость думает, что его пригласили в качестве крикетиста.

– Я не верю, что он является кем-то еще, – голос второго оказался настолько же грубым, насколько первый был мягким. – Я считаю, что это все болтовня. Хотел бы я поверить в это, но не могу!

– Я думаю, вы убедитесь, что все не так просто, – возразил другой, когда входные двери открылись и проглотили пару.

Я всплеснул руками. Раффлса пригласили сюда не как крикетиста, но, очевидно, как подозреваемого преступника! Раффлс все время ошибается, а мое первоначальное предположение оказалось верным! А Раффлс до сих пор не появился в поле зрения… я никак не мог предупредить его… а часы уже пробили восемь!

С каждым новым ударом часов из меня будто выбивали все чувства и мысли, я брел как во сне и был уверен, что должен сыграть свою скромную роль, какой бы она ни была. С другой стороны, последующий час оставил во мне сильнейшие впечатления, которые поражают меня до сих пор своей яркостью. Я и сейчас четко слышу свой безумный стук в двойные двери. Они распахиваются настежь, и все это похоже на какой-то роскошный и торжественный обряд. Два высоких лакея в шелковых чулках стоят по обе стороны дверей, похожий на прелата дворецкий величественно кланяется со своего места у лестницы. Я вздохнул с облегчением, когда достиг библиотеки с огромным количеством книг, где лишь несколько мужчин расположились на богатом персидском ковре перед камином. Одним из них оказался Раффлс, который разговаривал с грузным мужчиной со лбом полубога, но глазами и челюстью бульдога. Это и был наш благородный хозяин.

Лорд Торнэби пристально смотрел на меня с непроницаемым лицом, пока мы жали друг другу руки, а потом препоручил меня высокому неуклюжему человеку, которого он называл Эрнестом, но фамилию которого я не расслышал. В свою очередь Эрнест с застенчивостью и неуклюжей вежливостью познакомил меня с двумя оставшимися гостями. Это те двое джентльменов, которых я видел в кэбе, один из них оказался Кингсмиллом, королевским адвокатом, другого я узнал с первого взгляда по его опубликованной некогда фотографии, это был Паррингтон, романист жанра нуар. Они были абсолютными противоположностями друг друга: барристер – пухлый и щеголеватый, с лицом Наполеона, а автор – один из самых длинноволосых и лохматых людей, которых я когда-либо видел в вечерней одежде. Ни один из них не заинтересовался мной, но оба бросали взгляды на Раффлса, пока мы обменивались несколькими словами. Ужин, однако, был немедленно объявлен, и мы вшестером вскоре заняли наши места вокруг сияющего от серебра небольшого стола в большой темной комнате.

Я не был готов к такому небольшому числу приглашенных и поначалу даже почувствовал облегчение. Если случится худшее, я был убежден, что каждый из нас легко сможет взять на себя двоих. Но я скоро понял, что был неправ, никакой безопасности в этом математическом расчете не было. Нас было слишком мало для конфиденциального диалога с соседом за столом, в котором я, по крайней мере, мог бы укрыться от опасности общей беседы. Мне ничего не оставалось, кроме как наблюдать, как общая беседа вскоре превратилась в атаку, настолько тонко согласованную и настолько хорошо сыгранную, что я с ужасом полагал, что Раффлс даже не понимает, какую ловушку они подготовили, и я не знал, как предупредить его об опасности. Но и по сей день я не уверен, что также был удостоен подозрений членов клуба, возможно, у них были догадки на мой счет, и они проигнорировали меня ради большей добычи.

Лорд Торнэби выстрелил первым, наслаждаясь своим хересом. Раффлс сидел по правую руку от него, а по левую был романист. Раффлс был окружен людьми права, в то время как я сидел между Паррингтоном и Эрнестом, который расположился у ножки стола и казался своего рода вассалом благородного дома. Наш лорд обратился ко всем нам, откинувшись назад и моргая мешковатыми глазами.

– Господин Раффлс, – сказал он, – рассказывал мне об этом бедняге, который в марте прошлого года понес самое тяжкое наказание. Отличный конец, господа, отличный конец! Это правда, что ему не повезло, – он убил человека, задев яремную вену, но его собственный конец должен занять свое место среди самых славных традиций виселицы. Расскажите им, господин Раффлс. Эта история будет такой же новой для моих друзей, как и для меня.

– Я расскажу то, что слышал об этом в последний раз, когда я играл на Трент Бридж. В газетах об этом не писали, – серьезно сказал Раффлс. – Вы наверняка помните об огромном волнении из-за матчей с Австралией: результат решающей игры должен был быть оглашен в последний день осужденного на земле, и он не мог умереть, пока не узнал его. Как вы знаете, мы смогли выиграть, и он сказал, что теперь будет висеть счастливо.

– Скажите им, что еще он сказал! – воскликнул лорд Торнэби, потирая пухлые руки.

– Священник осудил его волнение по поводу игры в такое время, и осужденный, как говорят, ответил: «Да вы что, это первое, о чем меня спросят по другую сторону!»

История была новой даже для меня, но у меня не было времени оценить ее. Мне нужно было следить за эффектом, производимым на других членов вечеринки. Эрнест слева от меня согнулся от смеха и не разгибался в течение нескольких минут. Другой мой сосед, более впечатлительный, сначала вздрогнул, а затем вошел в состояние воодушевления, кульминацией которого стало нападение на его манжету с плотницким карандашом. Кингсмилл К. С. спокойно улыбался, глядя на Раффлса. Он казался наименее впечатлен историей, пока не заговорил.

– Я рад это слышать, – сказал он мягким и высоким голосом. – Я так и думал, что этот человек будет держаться до последнего.

– Значит, вы что-то о нем знали? – осведомился лорд Торнэби.

– Я представлял корону, – ответил барристер. – Вы можете сказать, что это я измерил шею бедняги.

Этот поворот беседы наверняка был непреднамеренным, но от этого не менее эффектным. Лорд Торнэби вопросительно посмотрел на скупое на эмоции лицо своего гостя. Прошло несколько мгновений, прежде чем Эрнест хихикнул подле меня и Паррингтон вновь схватил свой карандаш, и в этом промежутке я одним глотком осушил свой бокал, хотя это был «Йоханнесберг». Что касается Раффлса, нужно было увидеть его ужас, чтобы понять, как неожиданно было слышать подобное замечание.

– Я слышал, что преступник не заслуживал сочувствия, – сказал Раффлс, нарушив общее молчание.

– Ничуть.

– Это должно было быть для вас утешением, – сухо сказал Раффлс.

– Так и было для меня, – пообещал наш писатель, а адвокат лишь улыбнулся. – Мне было очень жаль, что я участвовал в вынесении вердикта Пекхэму и Соломонсу.

– Почему Пекхэм и Соломонс? – спросил наш лорд.

– Они не собирались убивать ту старушку.

– Но они задушили ее в постели ее же подушкой!

– Мне все равно, – сказал писатель. – У них не было намерения убивать ее. Глупая старушка начала шуметь, а один из них приложил чуть больше силы, чем требовалось. Я назвал бы это настоящим невезением для них.

– Для тихих, безвредных, благородных воров, – добавил лорд Торнэби, – в ненавязчивом осуществлении их скромного призвания в часы досуга.

И когда он повернулся к Раффлсу с улыбкой на своем одутловатом лице, я знал, что мы достигли той части программы, которая прошла репетицию, она была приурочена к появлению шампанского, и я почувствовал признательность за эту небольшую милость. Но Раффлс лишь рассмеялся над шуткой его светлости все с той же сдержанностью, которая не оставляла никаких сомнений в том, что он играл роль невинного человека, исполняя ее идеально. Это было поэтическое воздаяние таланту Раффлса, и в моем мгновенном наслаждении ситуацией я смог оценить некоторые из изысков богатого стола. Седло барашка было более чем уместно в меню, благодаря восхитительному вкусу, который не испортило для меня последовавшее за ним крыло фазана, и я с нетерпением ждал десерта, когда новое замечание литератора напомнило мне о разговоре.

– Но, я полагаю, – сказал он Кингсмиллу, – вы многих грабителей воссоединили с их друзьями и родственниками?

– Скажем так, многих бедняг, которых обвинили в краже со взломом, – ответил весело адвокат. – Это не совсем то же самое, знаете ли, и «много» – не самое точное слово. Я не часто сталкиваюсь с преступлениями, совершенными в городе.

– Это единственный вид преступлений, который мне интересен, – сказал писатель, поедая желе ложкой.

– Я полностью согласен с вами, – вмешался наш хозяин. – Из всех видов преступников, которых можно было бы защищать, я бы выбрал предприимчивого взломщика.

– Это, должно быть, самая веселая сторона таких дел, – заметил Раффлс, тогда как я затаил дыхание.

Но его реплика была такой же легкой, как касание шелковой материи, а бесхитростная манера держаться стала триумфом его несравненного актерского мастерства. Я видел, что он отказывался от шампанского, в то время как я дважды осушил свой бокал. Но для нас опасность не была равнозначной. У Раффлса не было повода почувствовать удивление или тревогу при таком повороте разговора, посвященного криминалистике. Для него это было неизбежно, а для меня зловеще, ведь я обладал случайным знанием о существовании подозрений на его счет. Даже тогда у Раффлса не было никаких причин насторожиться этим словам и тому, что другие гости стали развивать эту тему.

– Мне не по нраву мистер Сайкс, – объявил барристер, как актер, которому пришла пора сказать свою реплику.

– Но это доисторическая школа, – возразил милорд. – Много молодой крови появилось со времен Уильяма Свита.

– Верно, у нас был Пис, – сказал Паррингтон и начал подробно описывать последние мгновения жизни этого преступника. Его монолог продолжался так долго, что я было подумал, что мы навсегда отошли от темы. Но лорду Торнэби не могли отказать.

– Уильям и Чарльз – умершие монархи, – сказал он. – Правит в их сфере тот, кто обчистил бедолагу Дэнби на Бонд-стрит.

Трое заговорщиков замолчали, – я уже давно понял, что Эрнест не был посвящен в их секрет, – а затем кровь застыла у меня в жилах…

– Я его хорошо знаю, – сказал Раффлс, подняв глаза.

Лорд Торнэби в ужасе уставился на него. Улыбка на наполеоновском лице юриста выглядела вынужденной и застывшей впервые за весь вечер. Наш писатель, который слизывал сыр с ножа, порезался и оставил на бороде шарик крови. Бесхитростный Эрнест был единственный, кто тихонько рассмеялся.

– Подождите! – воскликнул лорд. – Вы знаете вора?

– Хотел бы я, чтобы это было так, – ответил Раффлс, посмеиваясь. – Нет, лорд Торнэби, я лишь имел в виду ювелира, Дэнби. Я всегда покупаю у него подарки на свадьбу.

Я услышал три одновременных вздоха облегчения и только после этого позволил и себе глотнуть немного воздуха.

– Подозрительное совпадение, – сухо заметил наш хозяин, – потому как я верю, что вы знакомы с людьми из Милчестера, где спустя несколько месяцев у леди Мелроуз украли ожерелье.

– Я был там в то время, – охотно согласился Раффлс. Его улыбка согрела бы даже самого твердолобого сноба.

– Мы считаем, что обе кражи совершил один человек, – по-видимому, лорд Торнэби говорил за весь Клуб криминалистов и с меньшей суровостью в голосе.

– Мне только жаль, что я не наткнулся на него тогда, – сердечно продолжал Раффлс. – Он преступник в гораздо большей степени, чем ваши убийцы, которые сквернословят на эшафоте или говорят о крикете в камере осужденных!

– Этот человек может быть сейчас здесь, – сказал лорд Торнэби, глядя Раффлсу в лицо.

Но его манера была похожа на поведение актера, который играет неубедительно, но намеревается доиграть до самого горького финала. Он стал озлобленным, ведь даже богатый человек может проиграть пари.

– Вот была бы потеха, если бы он и правда был здесь! – воскликнул писатель Дикого Запада.

– Absit omen! – пробормотал Раффлс более уместную фразу.

– Тем не менее, я думаю, вы согласитесь, что это соответствует почерку данного вора, – заявил Кингсмилл. – И это вполне соответствовало бы характеру этого человека, насколько нам известно: посетить именно президента Клуба криминалистов и выбрать вечер, когда он развлекает других членов клуба.

Эта остроумная реплика была более убедительна, чем слова нашего благородного хозяина, но это легко объяснялось тем, что барристер постоянно выступал в зале суда, убеждая судьей с помощью блефа. Однако лорда Торнэби поразило развитие его собственной идеи, и с некоторой неуверенностью в голосе он подозвал дворецкого, который контролировал подачу блюд.

– Леггетт! Пошли кого-нибудь наверх, чтобы убедиться, что все двери открыты и в комнатах полный порядок. Какую ужасную идею вы подали мне, Кингсмилл, или… я сам себе подал! – добавил лорд, чуть смягчив тон и показав, что он в замешательстве. – Мы выглядим дураками. Не помню, кто из нас увел разговор от основного потока крови в эту воду грабежей. Вы знакомы с шедевром де Квинси «Убийство как искусство», мистер Раффлс?

– Кажется, я когда-то читал его, – с сомнением ответил Раффлс.

– Вы должны прочитать его снова, – продолжал граф. – Это последнее слово в криминалистике, все, что мы можем добавить к этому, – ничто иное как жестокая иллюстрация или окровавленная сноска, совершенно недостойная текста де Квинси. Да, Леггетт?

Почтенный дворецкий стоял, тяжело дыша и прикрывая рот локтем. До этого момента я не замечал, что он астматик.

– Прошу прощения, ваша светлость, но я думаю, что вы, должно быть, запамятовали.

Предложение постоянно прерывалось тяжелыми вздохами, но слова упрека едва ли могли быть выражены более деликатно.

– Запамятовал, Леггетт! И что же я забыл, по-твоему?

– Запереть дверь гардеробной вашей светлости за вашей светлостью, милорд, – пробормотал несчастный Леггетт, глотая воздух и делая паузы через каждые несколько слов. – Я поднимался сам, милорд. Дверь спальни… дверь гардеробной… обе заперты изнутри!

К этому времени благородный хозяин был в худшем состоянии, чем его слуга. Под тонкой кожей его лба вздулись вены, щеки надулись, словно шары. Через секунду он вскочил с места и выбежал из комнаты, позабыв о нас, своих гостях, и помчался наверх.

Раффлс был так же взволнован, как и любой из нас, и опередил всех. Розовощекий маленький адвокат и я участвовали в подобии гонки за предпоследнее место, и оно досталось мне, тогда как задыхающийся дворецкий и другие слуги заняли тыл. А наш нетрадиционный писатель первым предложил свою помощь и совет.

– Не нужно толкать дверь, Торнэби! – воскликнул он. – Без клина и буравчика вы можете ломать дверь сколько угодно, но никогда не откроете ее. Есть ли у вас в доме лестница?

– Где-то есть веревочная лестница на случай пожара, – сказал лорд с некоторым сомнением. – Где она находится, Леггетт?

– Уильям принесет ее, милорд.

С этими словами молодой слуга убежал наверх.

– Какая польза от того, что он принесет ее сюда, – воскликнул Паррингтон, в волнении отбросивший свою обычную манеру разговора. – Велите ему спустить лестницу из окна над вашей комнатой и позвольте мне спуститься вниз и сделать все остальное! Я открою эти двери одну за другой в два счета!

Мы столпились у запертых дверей, ожидая, что будет дальше. Лорд Торнэби мрачно улыбнулся всем нам, затем кивнул и отпустил писателя, как собаку с поводка.

– Сегодня мы узнали кое-что новое о нашем друге Паррингтоне, – сказал лорд. – Он воспринимает подобные ситуации намного лучше, чем я.

– Эта ситуация льет воду на его мельницу, – доброжелательно улыбнулся Раффлс.

– Вы правы! Вот увидите, мы прочитаем об этом в его следующей книге.

– Надеюсь, что сначала мы увидим преступника в суде Олд-Бейли, – заметил Кингсмилл.

– Как же это замечательно – видеть не только человека слова, но и человека действия!

Для Раффлса это замечание звучало довольно банально, но в тоне было что-то, что привлекло мое внимание. И тут я понял: рвение Паррингтона было превосходно рассчитано, дабы отвести все подозрения от другого и заставить нас чувствовать благодарность за его действия. Этот литератор-авантюрист вытолкнул Раффлса из центра внимания, и благодарность за это была тем, что я обнаружил в его голосе. Не нужно упоминать, что и я был очень ему благодарен. Но моя благодарность длилась недолго: через пару мгновений меня одолела вспышка необычной проницательности. Паррингтон был одним из подозревавших Раффлса или, во всяком случае, тем, кто знал об этих подозрениях. Что, если это он все подстроил, воспользовавшись присутствием подозреваемого в доме? Что, если он сам был тайным злодеем и единственным, кто ответственен за это происшествие? Через пару секунд я уже был уверен в этом. Затем мы услышали его шаги в гардеробной. Он приветствовал нас дерзким криком, а затем появился на пороге, открыв для нас дверь, покрасневший и взъерошенный. В одной руке он держал клин, а в другой буравчик.

Внутри царил живописный беспорядок. Выдвижные ящики были вытащены и опустошены, а их содержимое валялось на ковре. Двери гардероба были открыты, пустые коробки для запонок лежали на полу, часы, прикрытые полотенцем, были брошены на кресло. Длинная оловянная крышка выглядывала из открытого шкафа в одном углу. И одного взгляда на искаженное лицо лорда Торнэби хватило, чтобы догадаться, что она закрывала уже пустой оловянный сундук.

– Что за странный выбор, чего бы украсть! – сказал он, и в уголках его рта появился намек на улыбку. – Мое церемониальное одеяние пэра с короной!

Мы стояли вокруг него в полной тишине. Я думал, что писатель скажет что-нибудь. Но даже он либо притворялся, либо действительно ощущал страх.

– Вы можете сказать, что это было ненадлежащим местом, чтобы хранить его, – продолжал лорд Торнэби. – Но где бы вы, джентльмены, хранили это старое барахло? Клянусь Юпитером, в следующий раз возьму набор напрокат!

И он отлично воспринял свою утрату, лучше, чем кто-либо из нас мог представить минуту назад, но причина стала мне ясна чуть позже, когда мы все спускались вниз по лестнице, оставив полицию работать на месте преступления. Лорд Торнэби шел с Раффлсом под руку. Его шаг был легче, веселость более не была сардонической, даже выглядел он лучше. И тогда я понял, какой груз был снят с гостеприимного сердца нашего хозяина.

– Я лишь желаю, – сказал он, – чтобы этот случай приблизил нас к разгадке личности джентльмена, которого мы обсуждали за ужином. Думаю, вы все согласитесь со мной, если я предположу, что это именно он наведался к нам сегодня.

– О, все возможно! – сказал старина Раффлс, встречаясь взглядом со мной.

– Но я в этом уверен, мой дорогой сэр, – воскликнул наш лорд. – Этот смелый инцидент только его рук дело. Только он способен почтить меня своим присутствием в ночь, когда я развлекаю своих братьев-криминалистов. Это не случайность, сэр, а намеренная ирония, которая бы не пришла в голову ни одному другому криминальному уму Англии.

– Возможно, вы правы, – осторожно сказал Раффлс на этот раз, хотя я льстил себе, что именно выражение моего лица заставило его согласиться с этим.

– Более того, – продолжил наш хозяин, – никакой другой преступник в мире не смог бы воплотить в жизнь столь восхитительную задумку и добиться столь совершенного результата. Я уверен, что инспектор согласится с нами.

Полицейский постучал в дверь и его пропустили в библиотеку, как раз когда говорил лорд Торнэби.

– Я не расслышал, что вы сказали, милорд.

– Я лишь сказал, что исполнителем этого невероятного проникновения может быть лишь преступник, который присвоил ожерелье леди Мелроуз и половину изделий бедного Дэнби год или два назад.

– Я считаю, что вы как никогда правы, ваша светлость.

– Человек, который взял бриллианты Тимбэли и вернул их ему.

– Возможно, он сделает то же самое и для вашей светлости.

– Не нужно! Я не хочу рыдать над пролитым молоком. Я лишь желаю ему получить радость от всего, что он успел забрать. Узнали ли вы что-нибудь новое?

– Да, милорд, кража произошла между четвертью и половиной девятого.

– Как вы смогли узнать это?

– Часы, завернутые в полотенце, остановились в восемь двадцать.

– Вы допросили моего слугу?

– Да, милорд. Он был в комнате вашей светлости до без четверти восемь, и комната была в полном порядке, когда он уходил.

– Значит, вы думаете, что все это время грабитель скрывался в доме?

– Не могу сказать с определенностью, милорд. Мы знаем, что он сейчас не в доме, потому что он мог быть только в спальне вашей светлости или в гардеробе, и мы уже обыскали каждый дюйм обеих комнат.

Лорд Торнэби повернулся к нам, когда инспектор вышел, поправляя фуражку.

– Я велел ему сначала прояснить именно эти моменты, – объяснил он, кивая в направлении двери. – У меня была причина полагать, что мой слуга пренебрег своими обязанностями. Я рад, что ошибался.

Я был бы не менее рад осознать, что и сам ошибся. Подозрения о нашем писателе оказались такими же дикими, как и он сам. Но, даже развеяв все сомнения, в глубине души я почувствовал разочарование. Моя теория только укрепилась с тех пор, как он впустил нас в гардеробную. Его настроение менялось мгновенно. До этого момента я был убежден в его причастности к ограблению и сейчас осознал, что лорду Торнэби Паррингтон приносил пользу, и пока он был полезен, лорд был готов закрывать глаза на странности нашего автора, но как только работа была выполнена, немедленно осадил его.

Но если Паррингтон был оправдан в моих глазах, то Раффлс восстановил свое доброе имя в глазах тех, кто вынашивал гораздо более серьезные и опасные подозрения. Этот случай был невероятной удачей, благодаря чему члены клуба перестали его подозревать и занялись анализом предыдущих дел. Но чудо произошло, и его эффект был виден на каждом лице и слышен в каждом голосе. За исключением Эрнеста, который и не был посвящен в тайну. Этот смешливый криминалист был заметно потрясен первой небольшой ролью в деле о преступлении. Остаток вечера трое конспираторов соперничали между собой, пытаясь загладить вину за свои подозрения. Я слышал, что Кингсмилл сообщил Раффлсу время, когда его можно найти в коллегии, и обещал место на любом процессе, который мой друг, возможно, когда-либо захочет посетить. Паррингтон говорил о подарке в виде множества своих книг, и наш хозяин даже стал добрее относиться к нему. Что касается лорда Торнэби, я услышал, как он говорил что-то о клубе «Атеней», ссылаясь на своих знакомых в комитете, и шепотом, как мне показалось, о Правиле II.

Полиция все еще оставалась в поместье, когда мы расходились, и я воспользовался тем, что мой дом находился за углом, чтобы заманить Раффлса и обсудить с ним события этого вечера. Наконец он согласился, посчитав, что иначе ему придется говорить о краже со взломом прямо посреди улицы. Оказавшись в своей квартире, я рассказал ему об опасности, подстерегавшей его, и о собственной дилемме, о тех нескольких словах, которые я подслушал пред входом, и о том тонком слое льда, по которому он скользил весь вечер и даже умудрялся выписывать причудливые фигуры. Ему было хорошо, ведь он не осознавал опасности. Но только подумать о том, что я пережил… слушал, наблюдал, но был не в состоянии сделать хоть что-то… не в состоянии ни словом предупредить его!

Раффлс позволил мне закончить, но тяжелый вздох сопровождал выдох дыма от «Салливана». Докурив, он бросил сигарету в камин и только потом заговорил.

– Нет, спасибо, я больше не буду. Я лучше поговорю с тобой, Банни. Ты действительно полагаешь, что я не догадался о заговоре этих умников?

Я категорически отказывался верить в то, что он все знал еще до этого вечера. Почему же он не сказал мне об этом? Ведь это была его идея принять приглашение. Неужели он имел в виду, что сам решил сунуть голову в пасть льва? И чем же он руководствовался, когда заманил меня туда, обещая веселье?

– Ты мне мог пригодиться, Банни, я уверен в этом.

– Тебе было нужно знакомое лицо?

– Ты мне очень помог еще до этого дня, Банни. Ты придал мне больше уверенности, чем, вероятно, можешь поверить сейчас. Твое присутствие успокаивает меня больше, чем ты можешь предполагать.

– Значит, я для тебя и зритель, и суфлер в одном лице?

– Превосходный, Банни! Но для меня это тоже не было пустяковым делом, мой дорогой друг, вся затея была очень опасной. Мне могла понадобиться твоя помощь в любой момент, и мне было достаточно того, что я понимал: ты всегда поможешь мне.

– Помогу в чем, Раффлс?

– Конечно же, пробиться с боем наружу и сбежать! – ответил он с блеском в глазах, и я видел, что он говорит чистую правду.

Я поднялся с кресла.

– Ты имеешь в виду, что причастен к краже?

– Я единственный, кто к ней причастен, мой дорогой Банни.

– Чепуха, ты сидел за столом в тот момент. Нет, ты, конечно, мог бы привести соучастника для своего представления. Думаю, что ты мог воспользоваться чьей-то помощью!

– Достаточно и меня одного, Банни, – сухо сказал Раффлс.

Он откинулся в кресле и достал еще одну сигарету. И я принял от него сигарету, потому что бесполезно злиться на Раффлса. К тому же мне хотелось услышать его невероятное признание.

– Конечно, – сказал я, – если ты действительно смог совершить это ограбление самостоятельно, я должен быть последним, кто будет критиковать тебя. Ты не только развеял их сомнения, – а ведь они были настроены доказать твою виновность, – но еще и заставил их чувствовать вину за заговор против тебя, и теперь они будут считать себя обязанными загладить ее перед тобой. Но не проси меня поверить, что ты сделал все это в одиночку! Ей-богу, – воскликнул я, охваченный энтузиазмом, – мне все равно, как ты сделал это или кто тебе помог. Это самое невероятное, что ты делал в жизни!

Конечно же, я никогда не видел, чтобы Раффлс выглядел более счастливым или довольным самим собой, – он был в том восторге, который обычно испытывал я.

– Ты все узнаешь, Банни, если выполнишь мою просьбу.

– Только скажи, старина, и я все сделаю.

– Выключи электрический свет.

– Полностью?

– Да.

– Хорошо, все сделано.

– Теперь подойди к окну и подними штору.

– Что дальше?

– Я иду к тебе. Великолепно! Я никогда не выглядывал отсюда так поздно. Во всем доме свет исходит только от одного окна!

Прислонившись щекой к стеклу, он указывал вниз на что-то вдали, я проследил взглядом – это был дом с одним-единственным окном, залитым желтым светом. Я открыл свое окно и высунулся, чтобы лучше рассмотреть его.

– Отсюда видно Торнэби-Хаус?

Я не был знаком с видом из своих задних окон.

– Конечно, видно, кролик! Посмотри через бинокль. Он оказался самой полезной вещью в этом деле.

Но перед тем как я сфокусировал линзы, меня озарило, я наконец понял, почему Раффлс в последние несколько недель так часто приходил ко мне и почему он всегда появлялся между семью и восемью часами вечера и ждал меня всегда у окна с биноклем. Он передал его мне, и я все увидел отчетливо. Одно освещенное окно, которое заметил Раффлс, предстало передо мной. Я не мог рассмотреть саму комнату, но силуэты тех, кто находился внутри, видны были довольно отчетливо на опущенной шторе. Я даже подумал, что вижу черную полосу, которая пересекала окно. Это было ничто иное, как веревка, по которой бесстрашный Паррингтон спустился из окна выше.

– Именно так! – сказал Раффлс в ответ на мое восклицание. – И именно на это окно я смотрел последние несколько недель. При дневном свете ты можешь видеть намного больше, даже следить за тем, что происходит с этой стороны дома, а если повезет, то в окне разглядишь и хозяина дома, который готовится ко сну. Это легко увидеть, наблюдая в нужное время. Я видел, как он брился однажды утром, еще до того, как ты проснулся! Вечером его камердинер остается, чтобы прибрать комнату, и этим-то я и воспользовался. Мне пришлось выяснить кое-что об этом человеке и отправить ему телеграмму от лица его девушки, которая просила встретиться с ней в восемь часов. Конечно, он утверждает, что был на своем посту в указанное время. Это я и предвидел – и сделал за него его работу, прежде чем приступил к своей. Я сложил и убрал все и только после этого позволил себе перерыть всю комнату.

– Не понимаю, как ты все успел!

– Мне потребовалась еще одна минута, а минутная стрелка встала на пятнадцати. Кстати, это я проделал сам на тех часах, которые они нашли. Это старая уловка – остановить часы и перевести стрелки, но ты должен признать, что все выглядело так, как будто часы забыли в спешке. Таким образом, у полиции было достаточно доказательств, чтобы полагать, что ограбление было совершено, когда мы все сидели за столом. На самом деле вначале лорд Торнэби покинул свою гардеробную, затем его камердинер, а за ним через минуту выбрался я.

– Через окно?

– Конечно, я ждал внизу в саду. Содержать огромный сад в черте города весьма накладно. Ты же видел удобно расположенную заднюю калитку? Замок ее не выдержит никакой критики.

– Но что насчет окна? Оно же не на первом этаже, не так ли?

Раффлс взял трость, лежавшую рядом с пальто. Она была из толстого бамбука с полированной рукоятью. Он отвинтил рукоять и перевернул трость, из которой выпали скрытые внутри мелкие трости, похожие на детские рыболовные удочки, которые, как я впоследствии узнал, и являлись ими изначально. Раффлс продемонстрировал двойной стальной крючок, который он ловко прикрепил к наконечнику трости, затем расстегнул три пуговицы своего жилета, и я увидел, что вокруг его талии обвивалась прекрасная веревка из манильской пеньки, с аккуратными петельками через равные интервалы.

– Нужно ли продолжать объяснение? – спросил Раффлс, когда он размотал веревку. Этот конец веревки легко привязывается к крюку, другая сторона крюка цепляется за все, что соприкасается с ним, и эта удочка просто болтается, пока ты поднимаешься по веревке. Конечно, ты должен знать, к чему цепляться, но хозяин дома, у которого ванна привинчена к полу в гардеробной, – это идеальный кандидат для ограбления. Все трубы находятся снаружи и закреплены на стене в нужных местах. Я проводил разведку как днем, так и ночью: эта моя лестница не стоила того, чтобы сооружать ее впустую.

– Значит, ты сам ее сделал специально для этого!

– Мой дорогой Банни, – сказал Раффлс, вновь подпоясываясь веревкой, – я никогда не любил лестницы, но я всегда говорил, что, если я когда-либо ею воспользуюсь, то она должна быть лучшей в своем роде. И она может снова пригодиться нам.

– Но сколько времени заняла сама кража?

– С момента, как я поднялся с матушки земли, до моего возвращения на землю? Около пяти минут сегодня вечером, и одна минута из них была потрачена на выполнение работы другого человека.

– Невозможно! – воскликнул я. – Ты хочешь сказать, что ты взобрался вверх и спустился вниз, зашел и вышел, подобрал ключи к шкафу и огромному оловянному сундуку, затем забаррикадировал двери, взял церемониальный наряд пэра и все это всего за пять минут?

– Конечно же, нет, все было не так.

– Тогда что ты имеешь в виду, как ты это сделал?

– Не пытался погнаться за двумя зайцами сразу же, Банни! У меня была генеральная репетиция прошлой ночью, тогда-то я и забрал наряд. Наш благородный друг находился по соседству и оглушительно храпел все время, но я приложил много усилий, поэтому не только взял все, что хотел, но и оставил все в том виде, как было, и закрыл все после себя, как послушный ребенок. Все это заняло гораздо больше времени. Сегодня я лишь раскидал вещи по комнате, забрал несколько запонок и цепочек и оставил достаточно доказательств того, что именно сегодня был похищен этот тяжелый набор пэра. Это то, что вы, писаки, называете: «что и требовалось доказать». Я только показал нашим дорогим криминалистам, что я не мог сделать этот трюк, и что им нужно думать совершенно на другого человека, который мог и сделал это, и что они были глупцами, подозревая меня.

Вы легко можете представить, какой шок я испытал; все это время я лишь смотрел на Раффлса в немом восторге и высочайшем изумлении. И сейчас меня бы ничего не удивило. Даже если бы он сказал, что проник в Банк Англии или Тауэр, я бы тут же поверил ему. Я собирался пойти с ним в Олбани и взглянуть на регалии под его кроватью. Я взял пальто, молча глядя, как он надевал свое. Но Раффлс не хотел даже слышать о том, чтобы я сопровождал его этой ночью.

– Нет, мой дорогой Банни, мне нужно выспаться и у меня нет сил обсуждать сегодня что-то еще. Ты можешь не верить, после того что я сообщил тебе, и продолжать смотреть на меня, как на настоящего дьявола, но эти пять минут были даже для меня довольно утомительны. Ужин был назначен на без пятнадцати, и я на всякий случай прибыл задолго до этого, дав себе в два раза больше времени. Но никто из гостей не появился до двенадцати минут, и поэтому наш хозяин не торопился. Я не хотел быть последним прибывшим, поэтому появился в гостиной за пять минут до назначенного времени. Но это было раньше, чем я планировал.

Сказав это, он кивнул и вышел.

Я мог бы закончить на этом, но у истории есть продолжение. Не только криминалисты, а тем более члены Клуба криминалистов, узнали, что сделал Раффлс с церемониальной одеждой и короной достопочтенного лорда Торнэби. Он сделал с ними то, что, возможно, от него ожидали джентльмены, которые пригласили его, и сделал это так, что, несомненно, удалил из их мыслей последние сомнения, что он мог бы быть тем преступником. Фирма автомобильных перевозок не могла сослужить хорошей службы по очевидным причинам, как и любое использование марок или написание адреса. Поэтому Раффлс сдал наряд в гардеробную Черинг-Кросс… и отправил лорду Торнэби квитанцию.