Книга: Вор в ночи. Новые рассказы о Раффлсе
Назад: Из рая
Дальше: Отдых

Сундук серебра

Я почитал Раффлса как мастера своего дела. Он, как и другие представители нашей профессии, испытывал настоящее презрение к любого рода заурядным кражам. В случае, если трофей нельзя было спрятать на себе, он был ему не нужен, будь то старое шеффилдское серебро, вещи из чистого серебра или даже золота, ему это было неважно. В отличие от остальных из нас, Раффлс все же нередко позволял прихотливому духу коллекционирования одержать вверх над его профессиональной осторожностью. Старые дубовые сундуки и даже винный шкаф из красного дерева, за который он, без сомнения, заплатил, как честный гражданин, было невозможно перенести из-за тяжести, и их единственное назначение было в том, чтобы хранить многочисленные антикварные расписные тарелки и фамильные ценности, которые у него не хватало храбрости использовать по назначению, расплавить или продать.

Он мог только пожирать их глазами за закрытыми дверьми, а я все время дразнил его этим. И наконец однажды днем я его даже застал за излюбленным делом. Это было во время моего «ученичества», в безмятежный период в Олбани, когда Раффлс, казалось, не оставил ни одной невзломанной квартиры в Лондоне, и я неизменно играл роль его соучастника. Я пришел к нему из-за телеграммы, в которой он сообщал, что уезжает из города и должен попрощаться со мной перед отъездом. Вначале я подумал, что его вновь захлестнуло сумасшествие от долгого созерцания бронзовых чашек и тусклых чайников, которые, кстати, когда я вошел, окружали его, но затем я увидел огромный серебряный сундук, в который он одну за другой укладывал свою драгоценную утварь.

– Оставь дверь открытой, Банни! Я позволю себе запереть обе двери позади тебя и оставлю ключ в кармане, – сказал Раффлс, впуская меня. – Не то чтобы я хотел взять тебя в плен, мой дорогой друг, но есть те из нас, кто способен повернуть ключ с другой стороны и войти внутрь, хотя, признаюсь, у меня этот фокус никогда не получался.

– Неужели снова Кроушай? – вскричал я, оставаясь в шляпе.

Раффлс лишь улыбнулся своей неизменной дразнящей улыбкой, которая могла ничего не значить, но довольно часто скрывала в себе большой смысл. Этой улыбки было достаточно, чтобы я в одно мгновение убедился, что наш самый завистливый враг и опасный соперник, специалист старой школы, решил вновь наведаться к Раффлсу.

– Это еще предстоит выяснить, – ответил Раффлс. – С того самого случая, как я видел его спину в этом самом окне, больше мне не представлялось возможности лицезреть его. На самом деле я всегда представлял его удобно расположившимся в какой-нибудь тюремной камере.

– Только не старик Кроушай! – сказал я. – Второго его визита нам нельзя допустить. Он слишком хороший профессиональный взломщик, я бы даже назвал его принцем среди взломщиков.

– Вот как? – спросил Раффлс холодно, остановив свои серые глаза на мне. – Тогда тебе лучше быть готовым к тому, чтобы держать оборону от вражеских принцев, когда я уйду.

– Но куда ты поедешь? – спросил я, попутно снимая шляпу и пальто и укладывая свои вещи в антикварный комод, который был одним из величайших сокровищ моего друга. – Куда ты направляешься и почему ты берешь с собой это стадо фарфоровых слонов?

От моего описания его расписной утвари по лицу Раффлса пробежала тень улыбки. Он разделил со мною одну из своих любимых сигарет, попутно отказываясь от предложенного графина.

– Слишком много вопросов, Банни, – сказал он. – Во-первых, я уезжаю, чтобы дать возможность малярам освежить это место слоем краски, а также установить электрический свет и телефон, который ты так давно требуешь поставить.

– Хорошо! – воскликнул я. – У нас наконец-то будет возможность делиться информацией и днем и ночью!

– И дать возможность другим подслушать нас и упечь за решетку? По всей видимости, ты не научишься, пока тебя не приведут в участок, – ответил Раффлс жестоко. – Но все остальное сейчас нужно. Не то чтобы мне жизненно необходим новый слой краски или я мечтаю об электрическом свете, но о настоящих причинах я могу сказать только тебе, Банни, и только шепотом. Не воспринимай их слишком серьезно, но факт в том, что есть в Олбани некие пташки, которые подозревают меня. И этот щебет наверняка начался благодаря старой вороне, полицейскому Маккензи. Пока беспокоиться не стоит, но я не хочу, чтобы это распространилось. Что ж, я думал о двух вариантах: либо навсегда съехать отсюда и тем самым подтвердить опасения всех этих пташек, либо на какое-то время уехать, придумав причину, которая даст властям право обыскать каждый дюйм моих комнат. Как бы ты поступил, Банни?

– Конечно, я бы съехал, пока есть возможность! – ответил я преданно.

– Так я и думал, – кивнул Раффлс. – Но ты наверняка оценишь преимущества моего плана. Я оставлю здесь все незапертым.

– Кроме вот этого, – сказал я, легонько задев ногой огромный дубовый сундук с железными обручами и застежками, внутри которого грубое облицовочное сукно быстро исчезало под грудами свертков в форме ваз и канделябров.

– Этот сундук, – ответил Раффлс, – не будет со мной, но и не останется здесь.

– Тогда что ты предлагаешь сделать с ним?

– У тебя есть банкир и банковский счет, – продолжил он. Это было совершенно верно, хотя именно благодаря Раффлсу он все еще оставался открытым, и именно Раффлс желал, чтобы у меня было и то и другое.

– И?

– Заплати эту сумму сегодня и скажи, что у тебя была отличная неделя в Ливерпуле и Линкольне. Затем спроси их, могут ли они сохранить этот сундук, пока ты будешь в Париже праздновать Пасху. Ты должен сказать им, что он довольно тяжел – много старинных семейных вещей, которые ты планируешь оставить у них, пока не женишься и не обоснуешься где-нибудь.

Я вздрогнул от последней фразы, но согласился с остальным. В конце концов, по многим причинам это была правдоподобная история. И у Раффлса действительно не было банкира. Ему просто было бы невозможно объяснить, откуда берутся все те огромные суммы, которые часто проходят через его руки. Я не исключал и того, что он платил за содержание моего счета ради того, чтобы воспользоваться им в подобной ситуации. У меня не было никаких оснований для отказа, и я до сих пор рад вспоминать, что охотно согласился.

– Когда сундук будет готов? – спросил я, попутно набивая портсигар выданными мне банкнотами. – И как мы можем доставить его из Олбани в часы работы банка, не привлекая при этом лишнего внимания?

Раффлс одобрительно кивнул.

– Я рад, что ты так быстро уловил самую суть, Банни. Я сначала подумал о том, чтобы ты забрал его себе ночью, но нас обязательно увидят, и в целом это будет выглядеть намного менее подозрительным средь бела дня. Тебе понадобится от двенадцати до пятнадцати минут, чтобы доехать до твоего банка в экипаже, так что если ты будешь здесь без пятнадцати девять завтра, то отлично уложишься. Но обязательно приступи к подготовке сейчас же, садись в кэб и поезжай, если хочешь все успеть!

Как же это было похоже на Раффлса тех дней – внезапно окончить разговор и отпустить меня, кивнув и пожав мне руку. Я раздумывал, не попросить ли еще одну сигарету, поскольку у меня оставалась как минимум еще пара вопроса к нему. Я все еще не знал о пункте назначения, но лишь это я успел выпытать у него, пока застегивал пальто и надевал перчатки.

– Шотландия, – наконец проговорил он.

– На Пасху, – заметил я.

– Чтобы учить язык, – объяснил он. – Я не знаю никаких иностранных языков, лишь свой, но я стараюсь компенсировать свое незнание, совершенствуя каждый диалект. Некоторые из них оказались полезными даже тебе, Банни. Ты же помнишь, как нам пригодился мой кокни в ту ночь в Сент-Джонс-Вуде? Я могу сымитировать ирландский, настоящий девонширский, очень недурной норфолкский и целых три разных йоркширских диалекта. Но вот мой шотландский, особенно в галлоуэйском варианте, оставляет желать лучшего.

– Ты все еще не сказал мне, куда тебе писать.

– Я напишу тебе сам, Банни.

– По крайней мере, позволь мне тебя проводить, – призвал я от двери. – Обещаю не смотреть на билет, если ты мне просто скажешь время отправления!

– В одиннадцать пятьдесят с Юстона.

– Тогда я буду у тебя без четверти десять.

И я оставил его, разглядев нетерпение на его лице. Все, конечно, казалось достаточно понятным, даже без долгого обсуждения, которое я любил, а Раффлс ненавидел. Но я думал, что мы можем, по крайней мере, поужинать вместе, и в кэбе чувствовал себя обиженным, пока не вспомнил спрятанные в портсигаре банкноты и не пересчитал их. После этого злиться было невозможно. Сумма составляла трехзначное число, и было ясно, что Раффлс хотел, чтобы я тоже не скучал в его отсутствие. Поэтому я поведал его ложь в банке и договорился, что привезу сундук завтра утром. Затем я отправился в наш клуб, надеясь, что он придет, и что мы все же сможем поужинать вместе. Но меня постигло разочарование. Однако даже это разочарование не сравнилось с тем, что ожидало меня в Олбани, когда я прибыл туда на следующее утро в четырехколесном экипаже.

– Господин Раффлс уже уехал, сэр, – сообщил мне швейцар доверительно, но с ноткой упрека. Этот человек питал к Раффлсу особое расположение: ему часто поручали мелкие дела, и за это он получал щедрые чаевые. Меня он знал почти так же хорошо.

– Уехал! – эхом отозвался я. – И куда же?

– В Шотландию, сэр.

– Уже?

– В одиннадцать часов пятьдесят минут, вчера ночью.

– Прошлой ночью! Я думал, что он имел в виду сегодняшнее утро!

– Он знал, что вы так подумали, сэр, когда вы не пришли в назначенное время, и поручил мне передать вам, что утреннего поезда не было.

Я мог бы начать рвать на себе волосы от охватившего меня унижения и досады, которые относились в равной степени как ко мне самому, так и к Раффлсу. В этой неразберихе он был виноват не меньше моего. Если бы он не торопился избавиться от меня и объяснил все более доходчиво, такой ситуации не возникло бы.

– Сказал ли он что-то еще? – угрюмо спросил я.

– Только о каком-то ящике, сэр. Мистер Раффлс сказал, что вы будете в ответе за ящик, пока он в отъезде, и у меня есть приятель, который готов вам помочь донести его. Я слышал, что он довольно тяжел, но мистер Раффлс и я вдвоем его подняли, так что и мы с дружком сможем.

Со своей стороны, должен признаться, что вес сундука беспокоил меня меньше всего, я переживал только о размере проклятой поклажи, когда преодолевал расстояние в кэбе, проезжая мимо клуба и парка в десять часов утра. Я вжался в сиденье и откинулся так далеко, как только мог, но то, что громадный сундук на крыше связан со мной, было очевидно любому, кто посмотрел бы на мой кэб. От волнения мне стало казаться, что сквозь деревянную поверхность сундука можно легко разглядеть содержимое, которое просто кричит о виновности владельца. В какой-то момент констебль остановил движение, когда мы подъехали к перекрестку, и на секунду эта обыкновенная церемония заставила мою кровь застыть в жилах от страха. Уличные мальчишки кричали нам – или же вовсе не нам… Но в тот момент я был уверен, что именно мне адресованы их крики, и мне слышалось: «Держи вора!». Думаю, не стоит говорить, что эта поездка была одной из самых неприятных в моей жизни. Horresco referens.

Однако в банке, благодаря предусмотрительности и щедрости Раффлса, все прошло гладко. Я щедро оплатил поездку, дал флорин крепкому парню в ливрее, который помог донести до банка сундук, и даже сунул монету общительному клерку, который добродушно смеялся над моими шутками о победителях из Ливерпуля и моем семейном серебре. Я был смущен лишь тем, что банк не выдает квитанций на вклады такого рода. Теперь-то я знаю, что в большинстве лондонских банков так и поступают. Но мне приятно вспоминать, что в то время я выглядел так – и был в этом уверен, – что все ценное, чем я обладал, находилось под угрозой.

Остаток дня я должен был провести довольно весело, ведь с моих плеч, с головы и с рук упала громоздкая ноша. Так бы и было, если бы я не получил загадочную и смутившую меня записку от Раффлса, прибывшую поздно ночью. Он был из тех людей, которые телеграфируют часто, а вот письма пишут редко. Иногда, однако, он посылал строчку, написанную в спешке, через специальную службу. И ночью, по всей видимости в поезде, он нацарапал это послание, отправив его ранним утром в Кру:

«Остерегайся Принца среди Профессоров! Он был неподалеку, когда я уехал. Если есть малейшая причина для беспокойства о сохранности в банке, немедленно забери назад и храни в собственных комнатах. Будь молодцом,

А. Дж. Р.

P. S. Есть и другие причины, обо всем расскажу».

Вот же загадка на ночь! Я ломал голову над его словами весь вечер, а ведь думал, что отлично проведу время с новоприобретенными средствами и при сохранности сундука в банке, но это загадочное предостережение испортило мне остаток ночи. Записка прибыла ко мне с последней почтой, но я уже несколько раз пожалел, что не оставил ее на всю ночь в почтовом ящике. Что именно это означает? И что я должен делать? Эти вопросы одолели меня с новой силой ранним утром.

Известие о Кроушае меня не удивило. Я был совершенно уверен, что у Раффлса нашелся повод для того, чтобы вспоминать о нем перед отъездом, даже если он и не видел этого мерзавца собственными глазами. Кроушай и это путешествие могут быть куда более тесно связаны, чем я изначально предполагал. Раффлс никогда не делился со мной всеми фактами. Но об основном он мне рассказал… Я видел своими глазами, как его ценности благополучно оказались спрятанными в моем банке. Сам Кроушай не мог попасть туда вслед за мной. Я был уверен, что он не преследовал мою двуколку. В той паранойе, в которой я находился во время того путешествия, я бы наверняка заметил его. В голове промелькнула мысль о мужчине, который помог дотащить сундук. Нет, я помнил, как выглядит Кроушай, и он совсем не был похож на него.

Мысль о том, чтобы забрать проклятый сундук из банка, водрузив его на крышу другого кэба, без веских причин и дальнейших инструкций от Раффлса, даже не стоила обдумывания. Но я не мог выбросить ее из головы в течение нескольких часов. Я всегда беспокоился о том, что не делаю так много для Раффлса, как он для меня. Он не раз и не два помогал мне, снова и снова с самого первого дня знакомства. Мне не нужно указывать причины, почему я не хотел забрать сундук под свою опеку, они всякий раз всплывали в моей голове. Но каждый раз я вспоминал о том, что Раффлс много раз брал на себя намного худшие риски ради меня, и я хотел, чтобы он узнал, что может рассчитывать на мою преданность.

Поэтому я сделал то, что часто предпринимал, когда оказывался в подобных ситуациях, без инструкции и малейшей идеи, что меня ждет. Я почти ничего не поел, но сразу же отправился на Нортумберленд-авеню в турецкую баню. Не знаю другого способа, который бы так очищал тело и разум, а также давал возможность принять верное решение. Даже Раффлс, без лишнего грамма веса или склонности к тревоге, оценил его и отзывался о нем как о единственном способе восстановить душевное спокойствие человека, когда все остальные неэффективны. Для меня расслабление начиналось со снятия обуви. Я слышал умиротворяющие приглушенные звуки шагов, журчание фонтана, меня мало беспокоили завернутые в полотенца фигуры на кушетках, я просто полностью погружался в атмосферу чистоты, неспешности и тепла, такое времяпровождение радовало мою душу.

Полчаса в самой парилке (я когда-то считал в уме) дарили моим усталым конечностям божественное расслабление, а разум полностью очищался.

И все же… и все же… это было в том самом жарком помещении, при температуре в 270 градусов по Фаренгейту, когда газета «Пэлл Мэлл», которую я приобрел по пути сюда, поселила во мне тревогу.

Я перелистывал горячие шелестящие страницы и наслаждался чтением, пока перед глазами не образовался заголовок, который вывел меня из транса, будто пощечина:

ГРАБИТЕЛИ БАНКА В УЭСТ-ЭНДЕ – ДЕРЗКОЕ И ЗАГАДОЧНОЕ ОГРАБЛЕНИЕ

Совершенно дерзкое ограбление со взломом и подлое нападение на территории Городского и Пригородного Банка на Слоун-стрит, 5. Из данных, которые стали известны, ограбление, по-видимому, было заранее спланировано и ловко произведено в ранние часы этого утра.

Ночной сторож по имени Фосетт утверждает, что между первым и вторым часами ночи он услышал небольшой шум в помещении, используемом для хранения предметов роскоши некоторых клиентов банка. Когда он спустился вниз, чтобы узнать причину шума, на него напал грабитель, которому удалось повалить его на землю, прежде чем сторож смог поднять тревогу.

Фосетт не может описать нападавшего или нападавших, но уверен, что грабителей было несколько. Когда бедолага пришел в сознание, от воров простыл и след, за исключением единственной свечи, которую оставили в коридоре. Тем не менее хранилище было открыто, и сторож забеспокоился, что преступникам удалось выкрасть много ценных предметов из сундуков и ячеек, в связи с тем, что в пасхальные каникулы многие оставили свои ценности на хранение, и это, по всей видимости, воры приняли во внимание, когда планировали ограбление. Обычные банковские ячейки не вскрывали. Считается, что вход и выход в банк осуществлены через подвал для хранения угля, который также располагается в подвальной части банка. До настоящего времени полиция не произвела ареста.

Я сидел практически парализованный этими ужасающими новостями, и, клянусь, что даже при этой невероятной температуре по моей коже с головы до пят заструился холодный пот. Кроушай! Кроушай вновь охотится за Раффлсом и его крадеными ценностями! И в этот раз я винил самого Раффлса: он предупредил меня слишком поздно. Он должен был связаться со мной сразу, прежде чем я поехал с сундуком в банк. Он был явно не в себе, когда покупал столь очевидный и заметный сундук для своих сокровищ. Это будет хорошим уроком Раффлсу, если окажется, что именно его ящик, а не другой, оказался опустошен ворами.

Когда я вспомнил о содержимом сундука, то непроизвольно вздрогнул. Внутри была груда преступных реликвий. Предположим, что его сундук действительно был взломан и избавлен от всех ценностей, но это не отменяет того факта, что даже самой миниатюрной серебряной вещицы на дне, которую могут легко обнаружить уже сейчас, достаточно, чтобы отправить Раффлса на каторгу! И Кроушай был способен на это. Оставив что-то в сундуке, он бы исполнил свою коварную месть… без сожаления или раскаяния.

Для меня сейчас был лишь один путь. Я должен следовать инструкциям и забрать сундук в случае опасности – или быть арестованным при попытке это сделать. Если бы только Раффлс оставил мне какой-то адрес, на который я мог бы выслать ему предупреждение! Но сейчас не было смысла думать об этом. Для всего остального у меня было достаточно времени до четырех часов, сейчас еще не было и трех. Я принял решение завершить банную процедуру и постараться насладиться ею сполна. Это могло стать моим последним посещением турецкой бани на многие годы.

Но я не мог насладиться даже своей любимой турецкой баней. Я делал все быстро, нанес шампунь и наспех погрузился в воду. Рутинно встал на весы, как делаю всегда, но забыл дать работнику шесть пенсов, в связи с чем в его голосе послышался упрек, когда он произнес «Adieu», и только после этого будто очнулся ото сна. И мой диван в зоне отдыха… мой любимый диван, в моем любимом уголке, который я приметил еще при входе… оказался неудобен до ужаса, будто на нем повсюду были шипы, а когда я сел на него, перед моими глазами пронеслись видения тюремной койки!

Должен добавить, что слышал, как другие посетители бани обсуждают кражу со взломом. Я, конечно, прислушивался к тому, что они говорят, пока не ушел, но разочаровывался каждый раз, понимая, что затаил дыхание напрасно. Хорошо, что этот мучительный час прошел без неприятных сюрпризов. Лишь когда я подъехал к Слоун-стрит, новости об ограблении были на всех стендах; на одном я заметил слово «зацепка», которое значило погибель, и я был мрачно настроен разделить ее.

Возле банка царила суматоха. Какой-то кэб уехал оттуда с умеренного размера (в отличие от моего) сундуком, в то время как внутри одна огорченная леди спорила с представителя банка. Что касается добродушного клерка, который за день до этого смеялся над моими шутками, он больше не пребывал в приподнятом настроении, и даже напротив, довольно грубо поприветствовал меня, когда я оказался в его поле зрения.

– Мы ожидали, что вы придете, – сказал он. – Вам не нужно так беспокоиться.

– Он здесь?

– Этот ваш Ноев ковчег? Судя по тому, что мне сказали, грабители пытались открыть его, но их прервали, и они больше не возвращались.

– Так его даже не открывали?

– По всей видимости, они только начали подбирать ключ к замку.

– Слава богу!

– Да, вам очень повезло, – прорычал клерк. – Менеджер говорит, что всему виной был ваш сундук.

– Почему вы так считаете? – спросил я с беспокойством.

– Грабители увидели его еще за милю, пока вы направлялись сюда, и последовали за вашими ценностями, – сказал клерк.

– Менеджер хочет видеть меня? – смело спросил я.

– Нет, если вы сами не желаете его видеть, – последовал резкий ответ. – Он встречался с другими клиентами с самого утра, и большинство из них пострадало от налета.

– Тогда я сделаю так, чтобы мое серебро больше не смущало вас, – сказал я покровительственным тоном. – Я планировал оставить сундук, если с ним все в порядке, но после того, что вы сказали, конечно же, заберу его. Позовите своего работника или даже работников, чтобы они помогли мне немедленно перенести сундук. Я уверен, что они помогали многим сегодня, но я щедро отблагодарю их за помощь.

В этот раз я не был против проехать по улицам с сундуком. Меня охватило настоящее облегчение, и оно было настолько сильным, что для мук и страха за ближайшее будущее просто не было места. Летнее солнце никогда не светило так ярко для меня, как то тусклое сияние в начале апреля. Я видел зелено-золотые почки и побеги на деревьях, когда мы проезжали мимо парка, и почувствовал, как в моем сердце словно прорастает надежда. Мимо проехали школьники, которые спешили домой на пасхальные праздники, на крышах их четырехколесных экипажей располагались велосипеды, но даже эти юноши не были и наполовину так рады, как я: несмотря на огромный груз в моем кэбе, словно тяжкое бремя упало с моих плеч.

На Маунт-стрит сундук каким-то чудом поместился в лифт, и нам с лифтером не составило большого труда отнести его в мою квартиру. После всего случившегося он даже стал казаться мне почти невесомым. Я чувствовал себя Самсоном в этот час. Не помню, что я сделал, когда оказался один с моим белым слоном посреди комнаты. Только скажу, что графин выскользнул из моих пальцев, когда я услышал…

– Банни!

Это был Раффлс. Я не понимал, где он находится, и совершенно напрасно искал его глазами. Но его не было у окна, как не было и у открытой двери. И все же Раффлс где-то был, или, во всяком случае, его голос где-то прозвучал, и он был явно переполнен удовольствием и удовлетворением, – я мог это понять и не глядя на него. Я опустил глаза и наконец увидел его оживленное лицо посередине сундука, как у святого, который возник из воздуха.

Но Раффлс был жив, он смеялся, не заботясь о своих голосовых связках, и в его появлении не было ни трагедии, ни иллюзии. Он был как игрушка-попрыгунчик в натуральную величину: просунул голову через крышку между двумя железными полосами, которые обвивали сундук, как ремни портмоне. Он, должно быть, вырезал их, а когда я пришел, стал притворяться, что собирает чемодан в дорогу. А возможно, он начал работать над этим чудо-сундуком еще ночью, потому как при ближайшем рассмотрении работа оказалась по-настоящему искусной. Я просто молча наблюдал, как он согнулся от смеха, затем показалась его рука с ключами от двух замков сундука, он легко открыл их и таким образом смог спокойно подняться и выйти, как настоящий фокусник.

– Значит, это ты был грабителем! – воскликнул я наконец. – Ну я даже рад, что не знал.

Он едва не сломал мне руку в крепком рукопожатии.

– Старина, – воскликнул он, – это именно то, что я и ожидал от тебя услышать! Как бы ты мог сыграть свою роль, изобразив все эти эмоции, если бы знал обо всем? Как мог любой другой живой человек? Я не уверен, что даже лучший актер на земле смог бы сыграть столь правдоподобно на твоем месте! Я слышал почти все и видел. Банни, я не знаю, где ты лучше исполнил свою роль: в Олбани, здесь или в своем банке!

– Я не знаю, где я был более несчастен, – возразил я, думая о произошедшем с гораздо меньшим энтузиазмом. – Я знаю, что ты не считаешь, что у меня есть актерский талант, но я взял бы на себя обязательство хранить все в секрете и уверен, что сделал бы все от меня зависящее. Единственное отличие было бы в моем собственном душевном спокойствии, которое, конечно, не принималось в расчет.

Но Раффлс лишь улыбнулся своей очаровательной обезоруживающей улыбкой. Он был в старой одежде, довольно рваной и потрепанной, лицо и руки его чуть испачкались, но в остальном он не выглядел измотанным после того, что ему пришлось пережить. И, как я уже говорил, его улыбка всегда успокаивала меня.

– Ничуть не сомневаюсь, ты бы пошел на многое, Банни! Нет предела твоему героизму, но не забывай о человеческом факторе, который проявляет себя как раз в самых критических ситуациях. Я не мог забыть об этом, Банни. Я не мог позволить, чтобы какая-либо мелочь помешала выполнению моего плана. Не говори так, будто я не доверял тебе! Я доверил тебе свою жизнь, поставил все на твои верность и упорство. Как думаешь, что бы случилось со мной, если бы ты позволил сундуку остаться в том хранилище? Как считаешь, через какое время мне пришлось бы выбраться и сдаться властям? Да, впервые я бы сам сдался и получил в награду долгие годы добропорядочного труда. Красота всех законов – в возможности нарушить их, это относится и к тем законам, которые мы сами устанавливаем.

У меня был «Салливан» для него, и через минуту он уже расположился на моем диване, разминая онемевшие конечности с бесконечным удовольствием; сигарета между пальцами, золото в бокале под рукой – все это в честь его триумфа и моих переживаний.

– Не так важно, когда это пришло мне в голову, Банни, по сути это было только на днях, когда я решил уехать на какое-то время по тем причинам, о которых я тебе говорил. Возможно, я придавал им куда большее значение, чем на самом деле. И я действительно хотел провести телефон и электричество.

– Но куда ты спрятал серебро, прежде чем сел в сундук?

– Никуда, это был мой багаж – дорожная сумка, спортивное снаряжение для крикета и сумка, набитая разными мелочами, я их оставил в Юстоне, и один из нас должен принести их этим вечером.

– Я могу это сделать, – сказал я. – Но ты действительно проехал до Кру?

– Ты не получил мою записку? Я проделал весь путь до Кру, чтобы отправить тебе эти несколько строк, мой дорогой Банни! Бесполезно начинать что-то, если не учитывать все детали. Я хотел, чтобы ты показал все эмоции в банке. Кроме того, я сел в обратный поезд, отходящий от платформы через четыре минуты после того, как сошел на станцию. Я просто отправил свое письмо в Кру и сменил один поезд на другой.

– В два часа ночи!

– Ближе к трем, Банни. Когда я забрался в сундук, было уже около семи. Но даже в этом случае у меня было два часа, прежде чем ты должен был появиться.

– И подумать только, – пробормотал я, – как ловко ты меня обманул!

– С твоей помощью, – сказал Раффлс, смеясь. – Если бы ты проверил расписание поездов, то узнал бы, что утреннего поезда попросту нет, а ведь я и не говорил, что поеду утром. Но я хотел обмануть тебя, Банни, и признаю это… но это все было ради успеха! После этого я провел не самые приятные полчаса в своей жизни, пока меня транспортировали. У меня были с собой свеча, спички, и я много читал. В хранилище было вполне неплохо, пока не случился тот неприятный инцидент.

– Поделись со мной, дорогой друг!

– Для этого мне нужен еще один «Салливан»… спасибо… и еще одна спичка. Неприятный инцидент был в том, что мне послышались шаги снаружи, и в замке повернулся ключ! Я был занят взломом замка на одном из сундуков. Я едва успел погасить свечу и спрятаться за ним. К счастью, тот ящик оказался достаточно большим, чтобы меня не было видно, его содержимое я покажу чуть позже, там были драгоценные камни. И все-таки пасхальные праздники прошли для нас довольно удачно, я даже не мечтал о подобном улове.

Его слова напомнили мне о газете «Пэлл Мэлл», которую я читал в бане и которая лежала сейчас в моем кармане. Я выудил ее, бумага уже сморщилась и раздулась от жара, и передал Раффлсу, указывая большим пальцем на статью об ограблении.

– Восхитительно! – сказал он, прочитав ее. – Грабителей было больше одного, да еще и проникли они через угольный подвал! Я оставил там достаточно свечного сала, чтобы эти плиты как следует прокоптились. Но если рассуждать здраво, то ясно, что через тот ход, Банни, не пролез бы и восьмилетний мальчишка. Пусть они продолжают разрабатывать эту теорию в Скотланд-Ярде!

– А как насчет того парня, которого ты ударил? – спросил я. – Это совсем на тебя не похоже, Раффлс.

Раффлс задумчиво пускал кольца дыма, лежа на диване, его черные волосы разметались по подушке, от света, падавшего на него, черты лица заострились.

– Я знаю, Банни, – начал он с сожалением. – Но такие вещи, как любой поэт скажет, действительно неизбежны. Мне потребовалось пару часов, чтобы выбраться из хранилища. Третий час я посвятил безобидной имитации того, что кто-то забрался через подвал, и вдруг услышал шаги. Некоторые из нас, возможно, даже убили бы сторожа, другие залезли бы в какой-нибудь угол, из которого не было бы пути отступления. Я оставил свою свечу там, где она была, подкрался к бедолаге, прислонился к стене и ударил его, когда он проходил мимо. Признаю, что это был подлый удар, но тот факт, что пострадавший уже рассказал о произошедшем, свидетельствует, что я сознательно не вложил в него много сил.

Он осушил свой бокал и покачал головой, когда я подошел к нему с графином. Раффлс показал мне фляжку, которую носил в кармане. Она была все еще почти полной, и я понял, что он мог быть наедине с этой самой фляжкой все праздники. На Пасху или в другой праздник, если бы я подвел его, ему бы пришлось пойти на все, чтобы выбраться оттуда. Но риск был огромным, и я с радостью почувствовал, что все сделал верно.

Что касается трофеев, обнаруженных Раффлсом в хранилище моего банка на Пасху – без восторгов или чрезмерных подробностей могу сказать, что их ценность была достаточной для того, чтобы я присоединился к Раффлсу во время его отсроченных каникул в Шотландии. Более того, полученная сумма позволила ему регулярно играть в крикет за «Мидлсекс» все следующее лето, за это время он сыграл больше, чем за несколько прошлых сезонов. В общем, его затея оправдала себя в моих глазах, несмотря на излишнюю (но неизменную) секретность, которую я так не любил. Даже сейчас, вспоминая об этом, я восхищаюсь его находчивостью; мой единственный упрек ему касался фантомного Кроушая.

– Ты позволил мне думать, что он вновь нацелился на нас, – сказал я. – Но я так понимаю, что ты даже не слышал о нем с того самого дня, когда он сбежал через твое окно.

– Я даже не думал о нем, Банни, пока ты не пришел ко мне и не вложил эту мысль в мою голову своими словами. Моя цель заключалась в том, чтобы ты искренне беспокоился за мои тарелки.

– Конечно, я понял это, – возразил я. – Но мне кажется, что ты слишком вошел в роль. Зачем было писать столь очевидную ложь об этом мерзавце?

– Ни одной лживой строчки, Банни.

– А о «принце среди профессионалов», который был неподалеку, когда ты уехал?

– Мой дорогой Банни, но ведь это чистая правда! – воскликнул Раффлс. – Да, признаю, было время, когда я был лишь любителем. Но после того, что я проделал в банке, я считаю себя профессионалом среди профессионалов. И пусть сомневающиеся для начала превзойдут мой трюк!

Назад: Из рая
Дальше: Отдых